ем, за восемью занавесками, создание дивное, пленяющее своим  девичеством
ангельским,  с  ликом  блистающим,  с  галактическим  взором,  с  серьгами
высокочастотными, и дрожь пробрала короля, и хотел он  уже  спросить,  что
это за особа такая, знатности и красоты почти небесной, но не успел  он  и
рта открыть, как слышит  вокруг  восхищенный  шепот:  "Октопина!  Октопина
едет!"
   И точно, это праздновалась, с блеском и пышностью  небывалой,  помолвка
дочери королевской со Сномиром, заморским витязем.
   Удивился король, что не он этот витязь, когда же кортеж прошел и ворота
замка закрылись за ним, направился  вместе  с  прочим  людом  в  ближайшую
корчму и там увидел Сномира, а тот,  в  одних  лишь  шароварах  дамасских,
гвоздочками золотыми украшенных, и жбаном опорожненным в  руке,  из  коего
пил он ионозефир, идет прямо к нему, к груди прижимает  и  шепотом  жарким
шепчет в самое ухо:
   - Свидание у меня с королевной в полночь, в замковом дворике, под сенью
кустов колючих, у ртутного фонтана, однако не смею пойти, ибо на  радостях
перебрал; ты же похож на  меня  капля  в  каплю,  а  потому  умоляю  тебя,
чужеземный пришелец, - ступай вместо меня, поцелуй королевне руку, а  себя
назови Сномиром, и благодарности моей не будет границ!
   - Почему бы и нет? - молвил король после недолгого размышления. - Пойти
можно. Что, сразу?
   - Ну, конечно, спеши, ведь полночь скоро, но помни;  об  этом  свиданье
король не знает, и вообще никто, кроме королевны да  старика  привратника;
если он тебя  остановит,  сунь  ему  в  руку  вот  этот  мешочек,  набитый
дукатами, и он тебя пустит без слова!
   Кивнул король, схватил мешочек с дукатами и  прямо  к  замку  бежит,  а
куранты  как  раз  возвещают  полночь  уханьем  сов  чугунных.   Призраком
промчался  он  по  разводному  мосту,  глянул  в  пасти  рвов  крепостных,
пригнулся и ускользнул  от  решеток  остроконечных,  опустившихся  с  арки
ворот; а во дворике, под колючим кустом, у  фонтана,  извергавшего  ртуть,
увидел белеющие  при  свете  луны  дивные  черты  Октопины,  и  такое  она
пробуждала желание, что его охватила дрожь.
   Глядя на эту дрожь и озноб монарха-сновидца, захихикал тихонько Хитриан
в дворцовой передней и руки стал потирать, уверившись, что  гибель  короля
решена, ибо знал хорошо, сколь  мощными  объятиями  встретит  злосчастного
кавалера Октопина, любовница осьмирукая! Знал он, как затянет она  монарха
взасосками в самую глубь сновиденья, чтоб никогда уж не смог он  вынырнуть
к яви! И в самом деле, Ширинчик, объятий  королевны  алкая,  пробирался  в
тени галерей вдоль стены - туда, где  лунно  сияла  ее  краса,  как  вдруг
дорогу ему заступил старик привратник и алебардой путь  преградил.  Король
уже руку с дукатами протянул, но, когда ощутил их тяжесть, отнюдь не малую
и милую сердцу, жаль ему стало дукатов: это что же - за одно лишь  объятие
расточить такую казну?
   - Вот тебе дукат, - говорит он, развязывая мешочек, - за то,  что  меня
пропустишь.
   - Пожалуйте десять, - отвечает привратник.
   - Десять дукатов за одну лишь минуту - да ты никак спятил! - рассмеялся
король.
   - Дешевле нельзя, - говорит привратник.
   - Ни одного дуката не сбавишь?
   - Ни одного, сударь.
   - Ишь ты каков! - крикнул король, ибо по матери был несдержан. -  Ну  и
наглец! Ничего не получишь, дурень!
   Тогда привратник так его алебардой огрел,  что  в  голове  у  Ширинчика
зашумело и провалился он вместе с галереями, двориком, мостом разводным  и
остальным сновидением в  небытие,  а  мгновенье  спустя  очнулся  рядом  с
Хитрианом, перед сновидческим Шкафом. Смешался  до  крайности  кибернер  и
сосчитал про себя, что второй  уж  раз  у  него  сорвалось,  сперва  из-за
трусости, потом из-за жадности монаршей; однако же виду не подал  и  снова
стал просить короля, чтобы тот другими снами душу возвеселил.
   И выбрал Ширинчик сон "О любонаде чудесном".
   Тотчас стал он Парализием, властителем Эпилепонта и Патогении,  старцем
дряхлым, трясущимся, и притом сластолюбцем, каких мало, с душою,  порочных
деяний алчущей. Да что с того, коли суставы скрипят, руки ног не  слушают,
а ноги - головы! "Может, оправлюсь еще", -  подумал  он  и  тотчас  послал
своих воевод, дегенералов Маньяго и Спазмофила, резать и жечь все  подряд,
в полон угонять и добычу грабить. Пошли они, порезали, пожгли,  пограбили,
воротились и такую перед ним держат речь:
   - Государь и владыка! Порезали мы,  пожгли,  а  вот  добыча  военная  и
полонянка, прекрасная Прельстида, княжна эников и беников, со всею  казною
своей!
   - А? Что? С казною? - трясясь, захрипел король. - Но где же? Ничего  не
видать! А где это так скрипит и так шелестит?
   - Вот тут, на этом диване коронном, Ваше Величество!  -  хором  грянули
дегенералы. - Скрип  происходит  от  сотрясений  полонянки,  вышеназванной
княжны Прельстиды, на покрывале диванном, сплетенном из нитей жемчужных! А
шелест - от шевеления платья ее златотканого,  которое  шевелится  оттого,
что прекрасная Прельстида рыдает, чувствуя свой позор!
   - А? Что? Позор? Чудно, отлично!  -  прохрипел,  запинаясь,  король.  -
Давайте ее сюда, я ее тотчас же обниму и чести лишу!
   -  Этого   Ваше   Величество   сделать   не   может   по   соображениям
государственной пользы! - вмешался главный лейб-медикатор.
   - Что? Чести лишить не могу? Предать  поруганью?  С  ума  ты,  что  ли,
сошел? Я - не могу? А что же я до седых волос делал?
   - Как раз поэтому, Ваше Величество! - убеждает его главный медикатор. -
Ибо Ваше Величество может от этого занемочь!
   - Да? Ну, дайте мне... того... топорик, я ее того... порубаю...
   - Прошу прощения, но и это Вашему Величеству  не  показано,  ибо  может
Ваше Величество разволновать...
   - Что? Как?! Так что же мне за  радость  от  эдакого  царствования?!  -
захрипел отчаявшийся король. - Лечите меня! Укрепляйте! Омоложайте,  чтобы
смог я... того... как прежде бывало... А иначе я всех вас немедля... того!
   Перепугались придворные, дегенералы, медикаторы, и  ну  искать  способы
омоложенья монаршего; наконец призвали на помощь самого Калькулия,  ужасно
великого мудреца. Тот пришел и спрашивает:
   - Чего вы, собственно, желаете, государь?
   -  А?  Чего?  Как  это  -  чего?  -  хрипит   король.   -   Беспутству,
разнузданности, штучкам всяким блудливым желаю, как и встарь, предаваться,
а в особенности поглумиться, как должно, над княжною Прельстидой,  которую
временно содержу в подземелье! Вот чего!
   - Два пути для этого есть и два способа, - отвечает Калькулий.  -  Либо
Ваше Величество соблаговолит избрать особу  достаточно  именитую,  которая
per procura [здесь: по доверенности (лат.)]  будет  тем  заниматься,  чего
пожелает Ваше Величество, подключенное проводочком к оной персоне;  и  что
бы ни учинила она. Ваше  Величество  все  ощутит,  словно  бы  делало  это
собственноручно. Либо же следует кликнуть старуху киберодейку, что в  лесу
обитает, за городом, в избушке трехногой; ибо она искусная  гериатричка  и
пробавляется лечением пожилых!
   - Вот как? Что ж, испробуем сперва проводочек! - прохрипел король.
   Тотчас же сделали, как он  велел;  начальника  лейб-гвардии  электристы
подключили к его величеству, и  король  велел  гвардейцу  немедля  мудреца
Калькулия распилить, ибо поступок сей показался ему до крайности  мерзким,
а иных он не жаждал. Не помогли ни просьбы, ни стенания мудреца; однако же
во время распиливанья протерлась изоляция на проводочке,  так  что  король
воспринял лишь половину палаческого спектакля.
   - Скверный это способ, и справедливо велел я  лжемудреца  распилить,  -
захрипел государь. - Давайте-ка сюда эту старуху  киберодейку  из  избушки
трехногой!
   Побежали придворные в дремучий бор, и вот уже слышит  король  заунывную
песенку, такую примерно:
   - Пожилых пользую! Исцеляю, починяю, годы вспять обращаю, берусь лечить
коррозии, параличи, суставы смазываю, никому не отказываю, от  впадения  в
детство знаю верное средство, мое дело вдовье - охрана здоровья!
   Выслушала августейшие жалобы киберодейка, низко поклонилась престолу  и
говорит:
   - Государь! Далеко-далеко, за Лысой Горой, маленький есть источник,  из
которого тоненькой струйкой масло струится, касторовым именуемое;  на  нем
любонад чудесный готовят, омолаживающий на диво, - одна столовая ложка  на
сорок семь лет! Но упаси Бог, хватить через край, потому что  от  перебора
можно и вовсе исчезнуть, чрезмерно омолодившись. Коли дозволишь, государь,
я вмиг сварю тебе это верное снадобье!
   - Превосходно! - король отвечает. - Да приготовь там княжну Прельстиду,
пусть знает, что ее ждет, хи-хи!
   И трясущимися руками винтики свои развинченные пересчитывает, бормочет,
хрипит, и даже отчасти ножками  дрыгает,  ибо  от  дряхлости  впал  уже  в
детство, в исступленье порочном не ведая удержу.
   И вот уже едут рыцари  за  касторовым  маслом,  микстуры  варятся,  дым
дымит, и пар парует над котлом старухи киберодейки,  и  наконец  прибегает
она  к  подножию  трона,  падает  на  колени  и,  подавая  монарху  кубок,
наполненный до краев отваром, сверкающим  словно  ртуть,  говорит  громким
голосом:
   - Парализий, государь  наш!  Вот  любонад  чудесный,  что  омолаживает,
укрепляет, отвагу воинскую внушает и силу дает амурничать без  умору;  для
того, кто осушит сей кубок, в  целой  Галактике  не  будет  слишком  много
градов для разграбления и девиц для пленения! Пей на здоровье!
   Взял король кубок и несколько капель пролил на скамейку для ног,  а  та
как вспорхнет, как подскочит, как грохнет о землю, так что гуд  прошел  по
дворцу, да как бросится на дегенерала Спазмофила, чтобы чести его лишить и
поруганью предать! Шесть горстей орденов содрала, и все одним махом.
   - Пейте, Ваше Величество, смело!  -  уговаривает  киберодейка.  -  Сами
видите - снадобье чудодейственное!
   - Сначала отведай сама,  -  говорит  король  тихим  голосом;  как-никак
безмерной дряхлости был-то старец.
   Киберодейка малость сробела, пятится, упирается, но уже схватили ее  по
мановенью монаршему трое молодцов и через воронку влили насильно в  глотку
несколько капель блистающего отвара. Как  полыхнет  тут  да  как  задымит!
Смотрят придворные, смотрит король, хоть и плохо видит, - киберодейки  как
не бывало, лишь дыра обугленная чернеет в полу, а сквозь нее  проглядывает
другая, уже между явью и сном; и в оной дыре  явственно  виднеется  чья-то
нога, прекрасно обутая, с прожженными носками и  серебряной  пряжкой,  так
потемневшей, будто ее кислота разъела. А нога эта, носки и башмак Хитриану
принадлежали, Архимудриту короля Ширинчика; ибо  яд,  который  киберодейка
называла любонадом чудесным, столь  страшную  силу  имел,  что  не  только
старуху и пол  под  нею,  но  даже  сон  просверлил  навылет  и,  на  ногу
Хитрианову  брызнув,  пребольно  его  ошпарил.  В  страхе  великом   решил
проснуться  король,  однако,  на  Хитрианово  счастье,  дегенерал  Маньяго
успел-таки врезать булавой по монаршему лбу; а потом, очнувшись,  Ширинчик
ничегошеньки из того, что случилось во сне, не помнил. И все же  в  третий
раз удалось  ему  выскользнуть  из  сновиденья,  вероломно  подстроенного,
теперь уже благодаря безмерному недоверию, которое он питал ко всем.
   - Что-то мне снилось, а что - не помню, -  молвит  король,  стоя  опять
перед сновидческим Шкафом. - Но отчего  ты,  сударь  мой,  на  одной  ноге
подскакиваешь, а за другую держишься?
   -  Киберматизм  замучил...  Ваше  Величество...  Видать,   к   перемене
погоды... - простонал лукавый Архимудрит и ну опять искушать короля, чтобы
тот себя новым каким-нибудь сном заморочил.
   Поразмыслил Ширинчик, посмотрел "Оглавление  снов"  и  выбрал  "Брачную
ночь принцессы Нелепы". И снилось ему, будто читает он  у  огня  книгу,  в
богатом окладе и прелюбопытную, а в ней повествуется словами  затейливыми,
буквами алыми, на пергаментах золоченых о принцессе Нелепе, что пять веков
тому в Данделии правила; о Лесе ее Ледяном, о Башне Спиральной,  о  Ржущем
Птичьем Дворе,  о  Сокровищнице  Многоокой,  а  больше  всего  о  красе  и
добродетели  ее  несравненной.  И  возжелал  Ширинчик  эту  красу  великим
желанием, и жгучим  пламенем  разгорелись  все  его  вожделенья,  так  что
огненный блеск осветил  зеницы  его  изнутри,  и  помчался  он  в  глубину
сновиденья искать Нелепу, но нигде ее  не  было,  и  только  самые  старые
роботы что-то помнили еще об этой монархине.  Странствиями  утомленный,  в
пустыне  самой  глухой,  однако  ж  королевской,  а  потому  там   и   сям
позолоченной, наткнулся он наконец  на  избушку  убогую;  вошел  и  увидел
старца в белой, как снег, одежде. Старец навстречу ему встает и говорит:
   - Ищешь Нелепу, несчастный! А знаешь ведь, что она  уже  пять  столетий
как умерла; сколь же страсть твоя напрасна и тщетна! Единственное,  что  я
могу для тебя сделать, это показать ее  -  однако  не  настоящую,  а  лишь
смоделированную способом цифровым, нелинейным, вероятностным и  прекрасным
вот здесь, в Черном Ящике, который я смастерил в минуты досуга из  всякого
пустынного хлама!
   - Ах, покажи мне ее, покажи! - воскликнул  Ширинчик,  а  старец  кивнул
головой, вычитал  в  книге  коэффициенты  принцессы,  запрограммировал  ее
вместе со средневековьем, врубил ток, приоткрыл маленький клапан на крышке
Черного Ящика и говорит:
   - Смотри и молчи!
   Наклонился  король,  весь  дрожа,  и  вправду   увидел   средневековье,
смоделированное двоично и нелинейно, а  в  нем  страну  Данделию,  Лес  ее
Ледяной,  дворец  принцессы  с  Башней  Спиральной,  Ржущий  Птичий  Двор,
Сокровищницу  Многоокую  в  подземельях  и  саму  Нелепу,   что   в   лесу
смоделированном гуляла прекрасно  и  вероятностно,  и  через  стеклышко  в
Черном Ящике было видно, как ее естество, в  середке  алое  и  золотое  от
электросияния,  тихо  гудело,  когда  смоделированная  принцесса   срывала
смоделированные цветочки и песенку  смоделированную  напевала;  и  вскочил
Ширинчик на Ящик, и ну колотить руками по крышке и  к  стеклышку  рваться,
желая - вконец обезумев - вторгнуться в мир, упрятанный в Ящик. Но  старец
тотчас вырубил ток, стащил короля на землю и молвил:
   - Трижды безумный! Ты  желаешь  невозможного,  ибо  не  дано  существу,
созданному из реальной материи, проникнуть в глубь мира, что являет  собой
лишь  кружение  и  вращение  элементов  двоичных  в  процессе   цифрового,
нелинейного и дискретного моделирования!
   - Я должен! Должен!!! - вопил исступленно Ширинчик, бодая лбом  обшивку
Черного Ящика, так что даже прогнул ее, а старец и говорит:
   - Ну что ж,  коли  ты  того  требуешь,  я  помогу  тебе  соединиться  с
принцессой Нелепой, но знай, что сперва ты утратишь свой  нынешний  облик;
ибо мне придется снять с тебя мерку и, согласно твоим коэффициентам,  атом
за атомом смоделировать, а после запрограммировать тебя самого, и  станешь
ты частью этого мира, средневекового и цифрового, что в Ящике пребывает  и
будет пребывать, доколе хватит электричества в проводах и накала в  анодах
и катодах. Но сам ты, здесь предо мною стоящий, исчезнешь и пребудешь лишь
в образе неких токов, что  кружат  прекрасно,  вероятностно,  дискретно  и
нелинейно!
   - Как же я поверю тебе? - спросил Ширинчик. - Откуда я  узнаю,  что  ты
смоделировал меня, а не кого-то другого?
   - Что ж, устроим испытание, - сказал старец; а  после  взвесил  короля,
измерил на портняжий манер, но точнее, ибо мерку  снял  с  каждого  атома,
наконец запрограммировал Ящик и молвил:
   - Смотри!
   Глянул король через стеклышко и видит,  как  сам  он,  сидючи  у  огня,
читает книгу о принцессе  Нелепе,  как  бежит  искать  ее,  как  встречных
расспрашивает  и,  наконец,  посреди  позлащенной  пустыни  натыкается  на
избушку, а в ней видит  старца,  который  встречает  его  словами:  "Ищешь
Нелепу, несчастный!" - и так далее.
   - Ну что, убедился? - спрашивает старец, выключив ток.  -  А  теперь  я
запрограммирую тебя в средневековье, рядом с чудной Нелепой, чтобы  вместе
смотрели вы вечный сон моделирования нелинейного и цифрового...
   - Хорошо, хорошо, - отвечает король, - но это только мое подобие, а  не
я, ведь сам я тут, а не в Ящике!
   - Сейчас тебя здесь не будет,  -  дружески  отвечает  старец,  -  уж  я
позабочусь об этом...
   И достает из-под лежанки молот, увесистый, но удобный.
   - Когда ты примешь в свои объятья возлюбленную, - объяснил ему  старец,
- я избавлю тебя от двойного существования -  здесь  и  там,  в  Ящике,  -
способом старым, простым и верным, так что соблаговоли наклониться...
   - Сперва покажи Нелепу еще разок, - ответил король, - а я проверю,  так
ли уж совершенен твой метод...
   Старец  показал  Нелепу  сквозь  стеклышко  Черного  Ящика,  король  же
смотрел, смотрел, да и говорит:
   - Описание в старой книге сильно преувеличено. В общем-то  она  ничего,
но вовсе не столь изумительна, как  написано  в  летописях.  До  свидания,
старче...
   И развернулся кругом.
   - Как же так? Куда ты, безумный?! - сжимая молот в руке, крикнул старец
вслед королю, который шел уже к двери.
   - Куда угодно, лишь бы не в Ящик! - ответил Ширинчик и вышел, и в то же
мгновенье сон лопнул у него под ногами словно мыльный пузырь, и видит  он,
что стоит в дворцовой передней напротив Хитриана, жестоко разочарованного,
ибо ему  почти  удалось  замкнуть  короля  в  Черном  Ящике,  из  которого
Архимудрит никогда бы его не выпустил...
   - Уж  больно  много  сложностей  в  твоих  сновидениях  с  дамами,  мой
кибернер, - произнес король.  -  Либо  ты  покажешь  мне  сон,  в  котором
блаженство достигается без особых забот, либо убирайся из дворца со своими
шкафами!
   - Государь, - отвечает ему Хитриан, - есть у меня  сновиденье  в  самый
раз  для  тебя,  качества  изумительного,  только  отведай  и  сам   легко
убедишься!
   - Это которое ты так нахваливаешь? - спрашивает король.
   - Вот это,  государь,  -  говорит  Хитриан  и  показывает  на  табличку
жемчужную с надписью: "Мона Лиза, или Лабиринт сладостной бесконечности".
   А сам уже вилку берет, что болталась у  короля  на  цепочке,  дабы,  не
мешкая, поскорее ее воткнуть, ибо видит, что плохи его дела: ведь Ширинчик
избежал заточения вечного в Черном Ящике - без  сомнения,  из-за  тупости,
что помешала ему влюбиться как следует в сладостную Нелепу.
   - Погоди, - говорит король, - я сам!
   И вилку воткнул. Вошел он в сон и видит, что по-прежнему остается самим
собою,  Ширинчиком,  что  стоит  он  в   дворцовой   передней,   а   рядом
Хитриан-кибернер, который ему толкует, что распутнейший  из  всех  -  сон,
именуемый "Мона Лиза", ибо в нем открывается бесконечность женского  рода;
послушался он, подключился  и  озирается  в  поисках  Моны  Лизы,  так  не
терпится ему изведать ласк ее нежных, но в новом  сне  опять  стоит  он  в
передней, рядом с коронным Архимудритом; скорей подключился  он  к  шкафу,
вторгся в очередной сон, и опять то же самое: передняя,  а  в  ней  шкафы,
кибернер и сам он. "Что это, сон?" - закричал король; подключился -  снова
передняя со шкафами и Хитрианом; еще раз - то же самое, и еще раз, и  еще,
да все быстрее. "Где Мона Лиза, прохвост?!" - завопил он и  вырвал  вилку,
чтобы проснуться, да как бы не так! По-прежнему стоит  он  в  передней  со
шкафами. Затопал ногами и ну метаться ото сна ко сну, от шкафа к шкафу, от
Хитриана к Хитриану, а после ничего уже не хотел, лишь бы к яви вернуться,
к трону  любимому,  к  дворцовым  интригам,  к  распутным  забавам;  вилки
выдергивал, втыкал наудачу и опять вырывал. "О Боже! -  кричал  он.  -  На
помощь, король в опасности!" - и: "Мона Лиза! Эй!  Там!"  -  и  со  страху
подскакивал, и совался в углы в поисках щелочки, что ведет к  пробужденью,
но все напрасно. Не знал он, почему это так, - уж больно  был  непонятлив,
но этим разом ни тупость, ни боязливость, ни подлая слабость спасти его не
могли. В слишком далекие сны он забрался, с