-  с  конструкторской  точки   зрения
шаровидность имеет как хорошие стороны, так и  дурные;  но  со  всех  иных
точек зрения лучше, если" разумное существо не  может  себя  переделывать;
такая свобода - истинное мучение. Ведь тот, кто вынужден оставаться таким,
каков есть, может винить судьбу, переменить которую ему не дано; тому  же,
кто волен себя изменять, уже некого винить за свою ущербность, и, если ему
плохо с самим собою, ответа за это никто не несет, кроме него самого.  Но,
государь,  не  для  того  я  прибыл,  чтобы  читать  тебе   общую   теорию
самоконструирования, а чтобы испробовать мои машины-рассказчицы. Угодно ли
тебе выслушать следующую?
   Король согласился; сотрапезники, пригубив из амфор с отборнейшим ионным
отваром, уселись удобнее, а вторая машина  приблизилась  к  ним,  отвесила
королю учтивый поклон и молвила:
   -  Великий  государь!  Послушай  историю  со  вставными   историями   о
Трурле-конструкторе и приключеньях его удивительно нелинейных!


   Однажды Великий Конструктор Трурль был вызван к царю Душидаву Третьему,
Властелину Железии, который желал дознаться, как  достичь  совершенства  и
какие потребны для этого переделки духа и тела. А Трурль ему так отвечал:
   - Случилось мне посетить  планету  Легарию;  остановившись,  по  обычаю
своему, на постоялом дворе, решил я до тех пор не покидать  своего  покоя,
пока досконально не ознакомлюсь  с  историей  легарийцев  и  их  обычаями.
Стояла зима, на дворе завывала вьюга, и в мрачной  хоромине,  кроме  меня,
никого не было; как вдруг послышался стук в ворота. Выглянув в  окошко,  я
увидел  четверых  мужей  в  капюшонах,  сгибавшихся  под  тяжестью  черных
саквояжей. Выгрузив саквояжи из бронированной брички,  они  вошли  в  дом.
Назавтра, около полудня, из соседнего покоя донеслись до меня  престранные
звуки: свист, удары молота, стоны, дребезг стеклянной посуды,  и  все  это
перекрывал мощный бас, восклицавший без устали и перерыва:
   - Живей, чада мести! Живее!  Вытягивать  элементы  сквозь  ситечко,  да
поровнее! А теперь в воронку его! И вальцевать! Дайте-ка мне этого  сукина
кибера, бронегада, заржавца, вредороба, в смерти запрятанного! И в  могиле
не скроется он от праведного нашего гнева!  Дайте-ка  сюда  его  мозговину
премерзкую, ходули его проклятые, а  теперь  вытягивайте  носище!  Дальше,
дальше, ровно тянуть, чтобы было за что ухватить при экзекуции!  Дуньте-ка
в правый мех, молодцы-удальцы! В тиски его,  а  теперь  медный  лбище  его
заклепать! И еще разочек! Ладненько, ох, ладненько!  Эй,  поживее  там  со
своим молотом! Ну-ка! Да посильней нервные струны натяните, чтобы не отдал
он концы так скоро, как тот, вчерашний!! Пусть отведает  вволю  мучений  и
мести нашей! Ну-ка! Ухнем! Э-эх!
   Так он покрикивал, вопил и рычал, а ответствовали ему лишь  грохот,  да
лязг, да гуденье  мехов,  а  потом  вдруг  я  услышал  чиханье  и  громкий
торжествующий рык  четырех  глоток;  какое-то  тормошенье  послышалось  за
стеной, скрипнула дверь;  заглянув  в  щелку,  я  увидел,  что  в  коридор
украдкой входят приезжие незнакомцы, и, не веря своим глазам, насчитал уже
пятерых. Они спустились по лестнице, заперлись в погребе и оставались  там
долго, а вечером вернулись к себе -  вчетвером,  как  прежде,  и  было  за
стеною так тихо, словно их посетила смерть. Я снова взялся  за  книги,  но
история эта застряла во мне занозой, и я решил во что бы то  ни  стало  ее
разгадать. Назавтра, в ту  же  самую  пору,  в  полдень,  опять  загремели
молоты, загудели мехи и раздался все тот же ужасный, надорванный бас:
   - Ну-ка, чада мести! Поживей,  электристы  мои  удалые!  Пошевеливайся!
Досыпать  ему  протонов   и   йодику!   Поскорей   управляйтесь   с   этим
косорыльником, лжемудрецом, омерзистом и разодранцем,  с  этим  вечностным
лиходельником, дабы мог я ухватиться за носище его громадный, и тянуть,  и
топтать его до скоропостижной  медленной  смерти!  Дуйте-ка  хорошенько  в
мехи!
   Снова раздались чиханье и визг, заглушенные, очевидно, силой,  и  снова
вышли они на цыпочках из покоя, и опять насчитал  я  пятерых  незнакомцев,
спускавшихся в погреб, и четверых, когда они  возвращались  назад.  Поняв,
что только там и возможно  разгадать  эту  тайну,  я  вооружился  лазерным
пистолетом и на рассвете сошел в подвал;  не  нашедши  там  ничего,  кроме
обугленных и покореженных  железок,  я  спрятался  в  самом  темном  углу,
прикрывшись пучком соломы; так я  сидел  на  страже,  пока  наконец  около
полудня не  раздался  уже  знакомый  мне  грохот  и  крики;  вскоре  дверь
распахнулась и четверо легарийцев втащили пятого, опутанного веревками.
   На нем был старинного фасона кафтан - малиновый, с выпушным воротом,  и
шляпа с плюмажем; сам же он был щекаст и имел преогромнейший нос,  а  губы
его, искривленные страхом,  что-то  без  устали  бормотали.  Запершись  на
засов, легарийцы по сигналу самого рослого из них сорвали с узника путы  и
принялись немилосердно его охаживать куда ни попадя, крича наперебой:
   - Вот тебе за прорицание счастья! Вот тебе за грядущее совершенство!  А
это за лютики бытия! И за розовые цветочки! И за всесветные васильки! И за
братанье альтруистическое! И за романтику духа!
   И уж били они его, и дубасили так, что быть бы ему  забиту  до  смерти,
если б не высунул я из-под соломы лазерный ствол и тем присутствия  своего
не выдал. Тут они отступились от  жертвы,  а  я  спросил,  чего  ради  так
истязается  незнакомец,  который  ни  на  разбойника,  ни  на   голодранца
пригульного не похож, ибо по  вороту  выпушному  и  малиновости  кафтанной
видно, что это как-никак особа ученая. Они поначалу смешались  и  тоскливо
поглядывали на оружие свое, оставленное у двери; когда же я грозно нацелил
на них пистоль,  от  умыслов  своих  отказались  и,  потолкав  друг  друга
локтями, упросили того, высокого, самого из них  басовитого,  ответить  за
всех.
   - Знай же, пришелец неведомый, - обратился он ко мне, - что пред  тобою
здесь не садистики, не тиранисты или иные дегенераторы племени  роботного;
и хоть место, какое являет  сия  темница,  малопочтенно,  то,  что  в  нем
происходит, прекрасно и похвально во всех отношениях!
   - Прекрасно и похвально! -  не  выдержал  я.  -  Что  ты  мне,  сударь,
рассказываешь, легариец негодный? Я  же  своими  глазами  видел,  как  вы,
накинувшись на оного малиновца вчетвером, насмерть его хотели  забить!  Аж
таки масло прыскало из ваших суставов от ударов тяжелых! И это  вы  смеете
называть прекрасным?
   - Ежели Ваша Чужеземная Милость, - ответил мне бас, - будет  все  время
перебивать, то ничего не узнает, а потому нижайше  прошу  язык  придержать
собачкой, а рот закрыть на замок, иначе я сказывать перестану.  Знай,  что
пред тобою первейшие  физикусы,  славные  кибернеры,  электристы,  словом,
усердные и смышленые ученики мои,  которым  по  уму  нет  равных  во  всей
Легарии;  сам  же  я  профессор  обеих  материй  противоположного   знака,
создатель всемогуторной воскресистики, Вендеттий Ульторик Аминиус,  а  сие
означает, что имя, фамилию, прозвище и прочее свое  достоянье  я  отмщению
посвятил. Вместе с верными учениками окончу  я  жизнь,  мстя  за  позор  и
страдания легарийцев мерзистому сквернолюбу по имени,  проклятому  навеки,
Малапуций, он же Малапуциус Хавос, что ползает тут  в  кафтане  малиновом;
ибо он непутево и  гнусно  огоремычил  всех  легарийцев  -  преднамеренно,
вконец и навеки, искошмарил их, замудрил, ухайдокал, скопытил, а  сам,  от
суровой спасаясь расплаты, укрылся в  могильнике,  хитромысленно  полагая,
будто там ничья десница его уже не настигнет!
   - Отнюдь, Ваша Неведомая Пресветлость! Я это все ненароком! Я нечаянно,
ибо все иначе должно было быть!.. - застонал, не поднимаясь с колен, носач
в малиновом платье.
   Я слушал и смотрел, ничего не понимая, а бас продолжал свое:
   - Вармоганций, любимчик ты мой, по лбу влепи горлопану губастому!
   И верный его ученик немедля сие исполнил, аж гул пошел по подвалу. Я на
это:
   -  До  окончательного  выяснения  -  битье,   а   равно   всякое   иное
истязательство строжайше, под угрозой применения оружия, запрещаю,  а  ты,
профессор Ульторик Вендецкий, говори, что хотел сказать!
   Профессор крякнул, поморщился и, наконец, промолвил:
   - Чтобы понять, о чужеземный пришелец, что и как к великой беде привело
и  почему  мы  вчетвером,  от  жизни  мирской  отрекшись,  основали  орден
воскресенцев-молотобойцев, дабы жизни своей остаток посвятить  наслаждению
местью, надобно поведать тебе в немногих словах нашу историю от сотворения
мира...
   - А нельзя  ли  с  несколько  более  позднего  времени?  -  спросил  я,
опасаясь, как бы не занемела рука под тяжестью лазерного ствола.
   -  Никак  невозможно,   Ваша   Чужеземность!   Так   что   слушай,   да
повнимательнее... В народе, ты знаешь, сказывают о  каких-то  бледнотиках,
которые роботный род  в  ретортах  состряпали,  однако  просвещенным  умам
известно, что все это ложь, несусветнейший миф...  Ибо  на  самом  деле  в
Начале был только Мрак Темнющий, во Мраке же -  Магнетичность,  что  атомы
раскручивала; вращаясь, ударялся атом об атом, и возник Пра-Ток, а с ним и
Первая Светлость... а после звезды зажглись, планеты остыли, и в их  нутре
завелись Прамашиночки-крохотульки, а из  них  Прамашинки,  а  из  них,  от
дуновения Святой Статистики, Протомашины. Считать они еще не умели, только
и знали, что дважды два, а дальше - ни  бе  ни  ме,  но  потом,  благодаря
Естественной  Эволюции,  кое-как  наловчились  пятое  через   десятое,   и
зародились из них Мультистаты и Омнистаты, а от тех родился Питекантробот,
а от него уже и праотец наш, Автоматус Сапиенс...
   После  были  роботы  пещерные,   затем   пастушеские,   а   когда   они
расплодились, выросли государства.  Древние  роботы  добывали  животворное
электричество тяжким трудом, вручную, путем потирания. Каждый сеньор  имел
дружину  вассалов,  а  те  -  крепостных,  и  потирали  все  друг   дружку
иерархически, от социальных низов до верхних слоев, по мере сил. И  пришла
на  смену  ручному  труду  машина,  когда  Козлонн  Симфилийский   выдумал
потиралку, а Черпак из Парезии - еще и прутик для  уловления  молний.  Так
началась батарейная эра, бедственная для тех, кто собственной недвижимости
аккумуляторной не имел и зависел целиком от небес: без батарей  невозможно
было тучи грозовые доить, и в ведро ватт за  ваттом  приходилось  собирать
подаянием. Тяжко тогда жилося, ибо, ежели  кто  переставал  потирать  себя
либо тучи выдаивать, бесславно гибнул от истощения тока. И объявился тогда
мудрила  родом  из  пекла,  комбинатор-интеллектуал-улучшатель,   которому
смолоду - не иначе как из-за происков дьявола - никто башку  не  разгрохал
на мелкие части, и принялся оный толковать и втолковывать, что  завещанные
от дедов параллельные способы электрического соединения никуда не  годятся
и соединяться нужно по новым схемам его, то бишь шеренгою. Дескать, если в
шеренге один потрется, то вмиг зарядит всех прочих, даже и самых  дальних,
и станет каждый робот изобиловать током вплоть до верхних пробок в носу. И
столь прельстительные рисовал он  планы,  и  такой  электрай  обещал,  что
прежние  контуры,  независимые  и  параллельные,  отключили,  а   Хавосову
электротехнику внедрили в быт...
   Тут  профессор  многократно  ударился  головою  о  стену,  после  чего,
повращав глазами, продолжал говорить,  а  я  постиг,  отчего  это  столько
неровностей на челе его, шишковатости просто необычайной.
   - И вышло так, что каждый второй заваливался под стол, рассуждая: "Чего
это ради мне потираться? Пусть сосед потирается, то ж на то ж и выйдет". А
сосед то же самое, только наоборот,  и  напряжение  упало  настолько,  что
пришлось понаставить на каждом шагу  неусыпных  смотрителей,  а  над  ними
обер-смотрителей. И пришел тогда ученик Малапуция,  Целезий  Погрешник,  и
учил, что надобно не себя, но ближнего своего потирать, а за  ним  Фафуций
Альтруциус  с  идеей  бивальцев-страдальцев,   а   после   него   Шавкалий
Прижимистый, насаждавший курсы и клубы массажа, а вскорости новый теоретик
электрический объявился, Гаргазон Недомерик, - дескать, лучше бы  тучи  не
доить силою, но щекотать их слегка, по-хорошему, пока  не  дадут  тока,  а
следом Грохотоний из Лейдена, а потом Фистулюб  Никакойский,  восхвалявший
самотеры, именуемые еще натирателями или втирателями,  а  также  Мордослав
Будеянин, который кроме битья проповедовал потирание чего ни попадя,  хотя
бы и силой. Из-за такого несходства мнений произошли меж ними раздоры,  из
раздоров - проклятья, из проклятий - кощунства, а из  кощунств  -  побитие
Фареуса Пурдефлякса, цесаревича  жестянцев;  так  разгорелась  на  Легарии
война между купритами из племени меднолюдов и империей  хладнопрокатов,  и
воевали они тридцать и восемь лет, а после еще двенадцать, ибо  под  конец
средь развалин нельзя уже было понять, чья взяла, и пришлось им  сразиться
сначала. А виновник всех этих пожаров,  погостов,  повального  безамперья,
деваттизации, крайнего падения жизненной мощности и прочих, как говорят  в
народе,  "малапакостей"  -  вот  этот   проклятый   мерзатор,   родом   из
преисподней, со вредными идейками его!!!
   - Намеренья имел я благие!!  Клянусь,  Ваша  Лазерность!  Ко  всеобщему
счастью ум напрягал, во спасенье! - завизжал, на коленях стоя,  Малапуций,
а носище его подрагивал.
   Но профессор лишь долбанул его по лбу с размаху и продолжал:
   - Случилось все это два и  четверть  столетья  назад.  Как  ты,  верно,
догадываешься, задолго до Великой Легарийской  Войны  и  всеобщей  разрухи
Малапуций Хавос, наплодив целую тучу трактатов, в  коих  лживые  россказни
свои ядовито разбрызгивал, скончался,  собою  совершенно  довольный,  мало
того,  восхищенный,  ибо  в  завещании  объявил,  что  надеется  на  титул
Окончательного Благодетеля Легарии. Так что, когда пришла пора посчитаться
за все, не с кем было уже тяжбу вести, некому выставлять счет, не  с  кого
было жесть полосами сдирать. Однако же я, Ваша Чужеземность, создав Теорию
Дублизации, до тех пор изучал Малапуциевы сочинения, пока не экстрагировал
из них его алгоритм; а алгоритм, введенный в машинку, именуемую  Рекреатор
Атомариус, сиречь Атомный Восстановитель, изготовляет ex atomis oriundum -
gemellum [происходящего из атомов двойника (лат.)] какой угодно  особы,  в
данном же случае - Малапуция Хавоса. Именно это и делаем мы и ежевечерне в
оном подвале суд над Хавосом чиним, а, загнав его  в  гроб,  наутро  снова
мстим за народ наш, и будет так до скончания века!!!
   Охваченный ужасом, я ему немедля так отвечал:
   - Не иначе как вы,  милостивые  государи,  вовсе  лишились  ума,  ежели
полагаете, будто сей обыватель, сей дух из машины, коего вы, как я  понял,
ежевечерне изготовляете из атомов холодной прокаткой, должен  отвечать  за
деяния - неважно какие  -  ученого,  умершего  бесповоротно  три  столетья
назад!
   А профессор на это:
   - Так кто же этот накарачник носатый, коль скоро он сам себя Малапуцием
Хавосом именует?.. Как тебя звать, плеяда гадюшная?
   - Ма...  Малапуций...  Ха...вос,  Ваша  Беспощадность...  -  пролепетал
носатый.
   - И все-таки он не тот же самый, - настаивал я.
   - Как это - не тот же самый?
   - Да ты ведь, почтенный профессор, сам мне сказал, что того уже  нет  в
живых!
   - А мы его воскресили!
   - Другого, двойнягу, дублиста; похожего, но не тождественного!
   - Докажи, ваша милость!
   - Не буду ничего доказывать, - отвечал я на это, - ибо в руках  у  меня
лазерный ствол, а  сверх  того  я  отлично  знаю,  почтенные  ученые,  что
дискуссия на эту тему таит немало опасностей, поскольку  нетождественность
тождественного   recreatio   ex   atomis   individui   modo    algorytmico
[восстановления индивида из атомов по алгоритму  (лат.)]  есть  знаменитый
Антиномический Парадокс, или Labyrintum Lemianum [лабиринт  Лема  (лат.)],
описанный в трудах сего филороба, именуемого также  Advocatus  Laboratoris
[адвокат лаборатории (лат.)]. А  потому  безо  всяких  дискуссий,  но  под
лазерным дулом немедля отпустите на волю этого носача и  даже  мыслить  не
смейте о прежнем рецидивном тиранстве!!!
   -  Благодарю,  Ваша  Великодушность!!  -  закричал   малиновокафтанник,
подымаясь с колен. - Вот  здесь,  -  он  похлопал  себя  по  оттопыренному
карману, - лежат новые формулы и чертежи, при помощи коих уже безусловно и
безукоризненно  можно  раифицировать  легарийцев;  это  -  схема   заднего
сопряженья, а отнюдь не сопряженья шеренгою, как  случилось  мне  написать
три столетья назад  из-за  случайной  ошибки  в  расчетах!!  Немедля  бегу
воплощать великое открытие в жизнь!!
   И точно, он уже брался за ручку двери на глазах у нас  всех,  застывших
от удивления. Тогда отпустил я онемевшую длань и, отворотив  взор,  сказал
профессору:
   - Снимаю возраженья свои - делай, сударь, что должно...
   С тихим урчаньем все четверо вскочили, насели на Малапуция, связали его
и до тех пор им занимались, пока его на свете не стало.
   Они  же,  переведя  дух,  кафтанчики  на   себе   одернули,   поправили
надорванные перевязи, холодно поклонились мне и вышли гуськом из  подвала,
оставив  меня  одного  с  лазерной  тяжелой  пистолью  в  дрожащей   руке,
переполняемого удивлением и меланхолией.
   Такую вот поучительную историю рассказал в назиданье  царю  Душидаву  с
Железии  вызванный  им  конструктор  Трурль.  Монарх,   однако,   требовал
дальнейших пояснений относительно нелинейного усовершенствования бытия,  и
Трурль сказал ему:
   - Будучи на планете Цимбалии, наблюдал я последствия действий,  имеющих
целью всеобщее совершенство. Цимбалы издавна присвоили себе иное название,
а именно гедофагов, или счастьеедов, а сокращенно и попросту - счастников.
Когда я к ним прибыл, была в расцвете Эпоха Множеств.  Каждый  цимбал,  то
бишь счастник, в  личном  дворце  восседал,  который  воздвигла  для  него
автоматка (так они именуют рабынь своих дивноматричных), маслом умащенный,
ладаном одурманенный, электрически ублажаемый, златом-серебром  осыпаемый,
в самоцветах купаясь,  в  парчу  облачаясь,  а  дукаты  звенят,  музыканты
трубят, стража на лестнице, в гареме - прелестницы; однако  при  всем  том
вид он имел не вполне довольный и даже словно бы мрачный -  а  ведь  всего
через  край!  На  планете  уже  отмирало  яческое  "ся",  ибо   никто   не
прогуливался,  не  подзаряжался  из  лейденской  фляжки,  не  любился,  не
веселился, но Прогулятор его прогуливал, Питалка током питала, Развлекалка
развлекала, и даже улыбнуться не мог он, поскольку для этого имелся особый
автомат.  Вот  так,  во  всех  абсолютно  делах  машинами   выручаемый   и
замещаемый, осыпанный гуриями и орденами,  которыми  услужливые  автоматки
снабжали и награждали его в  количестве  от  пяти  до  пятнадцати  штук  в
минуту, осажденный золотым муравейником машиночек и машинят,  которые  его
окуривали да массировали, в очи сладко заглядывали, в уши нежно мурлыкали,
под колени брали, в ноги падали и без устали целовали куда ни придется,  -
слонялся в одиночестве счастник, он же гедофаг, он  же  цимбал,  а  вдали,
заслоняя собой горизонт, гудели наимощнейшие фабрикарни, что работают  там
денно и нощно, выбрасывая один  за  другим  троны  златые,  ласкалочки  на
цепочке, жемчуговые пантофли  и  подбородки,  яблоки,  скипетры,  эполеты,
кареты,  шпинели,  свирели,  виолончели  и  миллионы  прочих   диковин   и
причиндалов для ублажения. Всю дорогу я отбивался от  машин,  предлагающих
свои услуги, а самых нахальных охаживал по лбу и по корпусу, до  того  они
рвались услужать; наконец, убегая от целой их стаи,  очутился  в  горах  и
увидел ораву златокованых машин,  осаждавших  вход  в  пещеру,  заваленный
валуном; сквозь щелку глядели глаза  какого-то  цимбала,  который  укрылся
здесь от всеобщего счастья. Завидя меня, машины тотчас  принялись  персону
мою обма