ертону.
   Тяжело распрямившись, Бертон начал медленно, каким-то неуверенным голосом
докладывать о  проведенных  экспериментах.  Он  объявил  прежде  всего,  что
установлен размер болезнетворного агента - примерно  один  микрон.  Стоун  и
Ливитт переглянулись: виденные ими зеленые пятнышки  были  гораздо  крупнее;
значит, для  передачи  инфекции  достаточно  микроскопической  доли  зеленой
крапинки.
   Затем Бертон рассказал коллегам о  том,  как  он  выяснил,  что  инфекция
передается по воздуху и что свертывание начинается в легких, и в  заключение
описал свои попытки применить антикоагуляционную терапию.
   - А вскрытие? - спросил Стоун. - Что показало вскрытие?
   - Ничего нового. Кровь свернулась во  всей  кровеносной  системе.  Других
заметных отклонений от нормы  не  обнаружено,  по  крайней  мере  на  уровне
оптических наблюдений...
   - И свертывание начинается в легких?
   - Да. По-видимому, там микроорганизмы  переходят  в  кровь  или  выделяют
токсин,  переходящий  в  кровь.  Более  определенно  можно  будет  ответить,
исследовав окрашенные срезы. В частности, мы будем искать  поражение  стенок
сосудов, поскольку при этом выделяются тканевые тромбопласты и стимулируется
свертывание у места поражения.
   Стоун кивнул и повернулся к Холлу. Тот  сообщил  об  анализах,  взятых  у
обоих пациентов, сказал, что у младенца все показатели в норме, а у Джексона
- кровоточащая язва желудка и ему производится переливание крови.
   - Он пришел в себя, и мы немножко поговорили...
   Все оживились.
   - Мистер Джексон - взбалмошный старый  осел  шестидесяти  девяти  лет  от
роду. Язва у него уже два года. Дважды, в позапрошлом и прошлом  году,  было
кровотечение. Оба раза его предупреждали, чтоб он изменил свои привычки,  но
он продолжал жить по-старому,  и  кровотечение  возобновлялось.  Ко  времени
пидмонтской трагедии он лечился по собственному рецепту - принимал ежедневно
пузырек аспирина и запивал его денатуратом. Говорит, что от этого  возникала
небольшая одышка...
   - И чудовищный ацидоз, - вставил Бертон.
   - Совершенно верно.
   Метиловый спирт в организме  превращается  в  формальдегид  и  муравьиную
кислоту. Это  означает,  что  в  сочетании  с  аспирином  Джексон  потреблял
огромное количество кислот. А организм должен поддерживать  довольно  точное
кислотно-щелочное  равновесие,  иначе  наступит  смерть.  Один  из  способов
поддерживать такое равновесие - учащенно дышать, выводя из легких как  можно
больше углекислого газа и тем самым снижая содержание углекислоты в крови.
   - Быть может, это кислота и защитила его от инфекции? - спросил Стоун.
   Холл пожал плечами:
   - Пока сказать трудно...
   - А как младенец? - спросил Ливитт. - Малокровия нет?
   - Нет, - ответил Холл. - Но, с другой стороны, мы не можем быть  уверены,
что младенец выжил благодаря тому  же  защитному  механизму.  А  может,  его
спасло что-нибудь другое?
   - Как у него кислотно-щелочное равновесие?
   - Нормальное. Совершенно нормальное. По крайней мере сейчас.
   Наступила пауза. Наконец Стоун сказал:
   - Ну что же, у вас есть,  пожалуй,  кое-что  обещающее.  Задача  остается
прежняя - определить, что общего между ребенком и стариком.  Может  статься,
действительно, что и вовсе ничего. Но для начала мы  вынуждены  исходить  из
предположения, что их спас одним и тем же способом один и тот же механизм.
   Холл кивнул.
   - А теперь расскажите нам, что вы нашли в капсуле, - обратился  к  Стоуну
Бертон.
   - Лучше мы вам покажем.
   - Что покажете?
   - А этот самый микроорганизм, - сказал Стоун.

***

   На двери было написано: "Морфология". Комната за дверью была разделена на
кабинет для экспериментаторов и изолированную камеру за  стеклянной  стеной.
При помощи специальных перчаток экспериментаторы могли работать с  приборами
в камере.
   Стоун  показал  на  стеклянную  чашечку  с  крошечной  черной   песчинкой
посредине.
   - Вот это, как  мы  полагаем,  наш  "метеорит".  На  его  поверхности  мы
обнаружили нечто, по-видимому, живое. Кроме того, на внутренней  поверхности
контейнера имеются зоны  с  определенными  признаками  жизни.  Мы  перенесли
"метеорит" сюда, чтобы рассмотреть его под оптическим микроскопом...
   Засунув  руки  в  перчатки,  Стоун  установил  чашку  в   нишу   большого
хромированного ящика, потом высвободил руки.
   - Этот  ящик,  -  пояснил  он,  -  в  сущности,  обыкновенный  микроскоп,
оборудованный обычными увеличительными и  разрешающими  устройствами.  Здесь
достигается тысячекратное увеличение и  изображение  проектируется  на  этот
экран...
   Ливитт взялся за ручки управления. Холл и все остальные не сводили глаз с
экрана.
   - Десятикратное...
   Холл увидел,  что  поверхность  образца  тускло-черноватая,  иззубренная.
Стоун обратил внимание всех на зеленые крапинки.
   - Стократное..
   Теперь зеленые крапинки стали крупнее и гораздо четче.
   - Видимо, это и есть наш  организм.  Мы  наблюдали,  как  он  растет:  из
зеленого становится фиолетовым, вероятно, в момент клеточного деления...
   - Спектральный сдвиг?
   - Что-то в этом роде.
   - Тысячекратное, - сказал Ливитт.
   Экран целиком заполнило одно зеленое  пятно,  лежащее  во  впадине  между
острыми зубцами. Холл обратил внимание на то, что поверхность пятна  гладкая
и блестящая, почти маслянистая.
   - Думаете, это бактериальная колония?
   - Вряд ли колония в обычном нашем понимании, - ответил Стоун. -  Пока  мы
не узнали об опытах Бертона, мы вообще не думали, что это колония. Полагали,
что наблюдаем, возможно, единый организм. Но размер отдельной частицы должен
быть порядка одного микрона; пятно слишком велико. Значит,  здесь  мы  видим
более сложную структуру - колонию или что-нибудь в этом роде...
   На глазах у них пятно стало фиолетовым, затем опять позеленело.
   - Деление продолжается, - сказал Стоун. - Превосходно...
   Ливитт включил кинокамеры.
   - Теперь смотрите внимательно.
   Пятно вновь сделалось фиолетовым и некоторое время сохраняло  свой  цвет.
Казалось, оно слегка раздалось  и  в  какую-то  долю  секунды  распалось  на
шестиугольные дольки, наподобие кафельных плиток.
   - Видели?
   - Оно вроде бы распадается...
   - На шестиугольники.
   - Я вот что думаю, - сказал Стоун, - а может, эти шестиугольники  и  есть
единичные организмы...
   - И еще интересно, сохраняют ли они свою правильную геометрическую  форму
постоянно или она возникает только во время деления?..
   - Под  электронным  микроскопом  узнаем  больше.  -  Стоун  повернулся  к
Бертону. - Вы закончили вскрытия?
   - Да.
   - Умеете работать со спектрометром?
   - Думаю, что сумею.
   - Тогда, приступайте. Задача нетрудная - спектрометр работает в  блоке  с
ЭВМ. Нужен анализ как самой породы, так и зеленого пятна...
   - Образец вы дадите?
   - Дам. - И к Ливитту:
   - Вы знакомы с аминокислотным анализом?
   - Конечно.
   - Такие же образцы исследуйте на аминокислоты.
   - И провести фракционирование?
   - Пожалуй, - согласился Стоун. - Только это придется делать вручную...
   Ливитт не возражал. Стоун снова всунул руки в перчатки и,  вынув  чашечку
из-под микроскопа, перенес ее к небольшому прибору, похожему на  миниатюрный
эшафот. Это был аппарат для микрохирургии.
   Микрохирургия - относительно новый метод  в  биологии;  в  сущности,  это
искусство  проведения  тончайших  операций  на  единичной  клетке.  Применяя
микрохирургическую технику, биолог может удалить из клетки  ядро  или  часть
протоплазмы так же чисто  и  аккуратно,  как  хирург  производит  ампутацию.
Прибор сконструирован таким  образом,  что  движение  руки  с  помощью  ряда
передач и сервомеханизмов превращается в тончайшее микродвижение  скальпеля;
вы шевелите пальцем, а нож перемещается на миллионную долю сантиметра.
   Глядя  в  увеличивающий  видоискатель,  Стоун  начал  осторожно   долбить
песчинку. Отколов от нее две частички, разложил их по отдельным  чашечкам  и
отставил в  сторону.  Затем  принялся  отбивать  два  крохотных  кусочка  от
зеленого пятна. Зеленое тотчас же стало фиолетовым и выросло в размерах.
   - А ему не нравится, - хохотнул Ливитт.
   Стоун нахмурился.
   - Занятно. Как вы думаете,  это  неспецифическая  реакция  роста  или  же
реакция трофическая - на повреждение и облучение?
   - Я думаю, - ответил  Ливитт,  -  пятно  попросту  не  любит,  чтобы  его
ковыряли...
   - Продолжим, - только и сказал Стоун.

Глава 19

Катастрофа

   Этот телефонный звонок обрушился на Артура Мэнчика,  как  кошмар.  Мэнчик
был уже дома, только что пообедал и присел почитать газеты -  последние  два
дня, с тех пор как заварилась эта история с Пидмонтом, ему стало  просто  не
до газет. Когда зазвонил телефон, он решил: звонят жене. Но  она  пришла  за
ним в гостиную со словами:
   - Это тебя. С базы.
   Он взял трубку со смутным чувством тревоги.
   - Майор Мэнчик слушает.
   - Говорит полковник Бернс из подразделения восемь...
   Подразделение восемь ведало в Ванденберге  засекречиванием  и  допусками,
выдавало разрешения на вход и выход с базы, а кроме того,  прослушивало  все
телефонные разговоры.
   - Что скажете, полковник?
   - Вы  состоите  в  списке  лиц,  которых  приказано  оповещать  в  случае
некоторых ЧП... - Бернс говорил осторожно  и  выбирал  слова,  памятуя,  что
звонит по открытой линии. - Сорок две минуты назад в  районе  Биг-Хед,  штат
Юта, разбился учебно-тренировочный самолет...
   Мэнчик нахмурился. С чего это вдруг понадобилось оповещать его об  аварии
обычного учебного самолета? Это вовсе не его печаль.
   - Какой самолет?
   - "Фантом". Следовал из Сан-Франциско на Топику...
   - Ясно, - ответил Мэнчик, хотя ему не было ясно ровным счетом ничего.
   - Годдард потребовал сообщить вам об этом, чтобы вы могли  присоединиться
к комиссии по расследованию...
   - Годдард? А при чем тут Годдард?
   Какое-то время Мэнчик сидел, тупо глядя на  заголовок  в  газете  "Угроза
нового кризиса в Берлине" и полагая,  что  полковник  имеет  в  виду  Льюиса
Годдарда, начальника шифровального отдела базы. Потом он сообразил, что речь
идет о Годдардовском космическом центре близ Вашингтона. Среди многих задач,
которыми занимался этот центр,  была  и  координация  некоторых  специальных
программ,  находящихся  в  одновременном  ведении  Хьюстона  и   центральных
правительственных учреждений.
   - Дело в том, - продолжал Бернс, - что через сорок минут после вылета  из
Сан-Франциско самолет отклонился от курса и прошел над районом ЛП...
   Мэнчик почувствовал, как что-то в нем словно затормаживается. Им овладела
сонливость.
   - Над районом ЛП?
   - Так точно.
   - Когда?
   - За двадцать минут до катастрофы.
   - На какой высоте?
   - Шесть тысяч девятьсот метров.
   - Когда выезжает комиссия?
   - Через полчаса. С базы.
   - Хорошо, - сказал Мэнчик. - Буду.
   Он повесил трубку и еще раз поглядел на телефон.  Как  он  устал!  Больше
всего ему сейчас хотелось бы лечь спать. Район ЛП - так условились  называть
оцепленный район Пидмонта. "Надо было сбросить бомбу, - подумал он.  -  Надо
было сбросить ее сразу же, еще вчера утром..."
   Ему стало не по себе уже в тот момент,  когда  его  уведомили  о  решении
отсрочить применение директивы 7-12. Но он не  имел  права  лезть  со  своим
мнением и ждал, когда же группа "Лесной пожар",  теперь  уже  собравшаяся  в
подземной лаборатории, опротестует решение Вашингтона. Ждал напрасно. А ведь
сообщение им передали. Он сам, своими глазами видел телеграмму, адресованную
всем закрытым подразделениям, там было сказано об этом недвусмысленно.
   Но  "Лесной  пожар"  почему-то  не  протестовал.  Он  вообще   никак   не
прореагировал на телеграмму.
   Странно. Очень странно.
   А теперь эта катастрофа. Он разжег трубку и, посасывая  ее,  размышлял  о
том, что бы это могло означать. Конечно, скорее  всего  какой-нибудь  стажер
замечтался, сбился с курса, а потом испугался и полностью  потерял  контроль
над машиной. Такое случалось и раньше,  сотни  раз  случалось.  Комиссия  по
расследованию причин аварии, выезжая на место, давала обычно заключение, что
авария произошла "вследствие отказа одной из систем" -  принятый  у  военных
уклончивый оборот  речи,  означающий,  в  сущности,  аварию  по  неизвестным
причинам. Формулировка не признавала никакой  разницы  между  неисправностью
самой машины и ошибкой в действиях летчика, но ни для кого не было секретом,
что виноват был, как  правило,  летчик.  Человек  не  имеет  права  грезить,
управляя сложнейшей  машиной  на  скорости  три  тысячи  километров  в  час.
Статистика неопровержимо свидетельствовала: хотя полеты после краткосрочного
отпуска или воскресного увольнения из части составляли лишь 9 процентов всех
полетов, на них падало 27 процентов летных происшествий.
   Трубка у Мэнчика погасла. Он встал, уронил газету и направился  на  кухню
сообщить жене, что уезжает.

***

   - Тут только фильмы снимать, - заметил кто-то, глядя на  крутые  песчаные
утесы, ярко-красные на фоне сгущающейся синевы неба. Собственно, так  оно  и
было - многие фильмы снимались здесь, в этом районе Юты. Однако Мэнчику было
не до кино. Расположившись  на  заднем  сиденье  лимузина,  отъезжающего  от
аэропорта Юта, он пытался осмыслить то, что ему сообщили.
   Во  время  перелета  с  базы  Ванденберг   комиссия   прослушала   запись
радиопереговоров "Фантома" с землей. Большая часть  пленки  не  представляла
интереса, за исключением нескольких последних секунд перед катастрофой.
   - Что-то не в порядке, - сказал пилот. И через секунду:
   - Воздушный шланг  расползается.  Наверно,  от  вибрации.  Рассыпается  в
пыль... - И еще секунд через десять слабый, затухающий голос:
   - Все, что есть в кабине резинового, все - в пыль...
   И передача оборвалась.
   В мозгу Мэнчика все звучали эти короткие фразы, и они  казались  ему  все
более странными и страшными.
   Он выглянул в окно, посмотрел на пробегающие мимо скалы. Солнце садилось,
и только вершины были освещены  угасающим  красноватым  светом;  долины  уже
окутывал мрак. Мэнчик поглядел на идущую впереди  другую  машину  с  членами
комиссии, на маленькое облачко пыли позади нее.
   - Я раньше очень любил вестерны, - сказал  кто-то  рядом.  -  Их  снимали
именно здесь. Красивейшая местность...
   Мэнчик хмуро молчал. Его всегда удивляло, как могут люди тратить время на
пустую болтовню. Наверное, они просто хотят убежать от реальности.
   А реальность была жестокой. "Фантом" сбился с курса  и  залетел  довольно
далеко в запретную зону - прошло шесть минут, прежде чем пилот  опомнился  и
повернул обратно на север. Однако именно  над  зоной  самолет  начал  терять
устойчивость. И вскоре разбился.
   - На базу "Лесной пожар" сообщили? - осведомился Мэнчик.
   Один из членов комиссии, психиатр (в  комиссию  по  расследованию  аварий
обязательно включали как минимум одного психиатра), спросил:
   - Вы про бактериологов?
   - Именно.
   - Сообщили, - ответил кто-то. - Час назад передали по шифрованной связи.
   "Теперь-то, - подумал Мэнчик, - они откликнутся. Такое происшествие - тут
уж нельзя отмолчаться".
   Если только... если они вообще читают телеграммы. Раньше это не приходило
ему в голову, а ведь вполне возможно, что они не читают  никаких  сообщений.
Так заняты своим делом; что им не до телеграмм.
   - Вон обломки, - сказал кто-то. - Вон, впереди... ***

   Всякий раз, когда Мэнчику доводилось попадать на место  аварии  самолета,
он изумлялся. Трудно было отождествить разбросанные  там  и  сям  обломки  с
могучей машиной, несшейся со скоростью тысяч километров в час. Мэнчик всегда
ожидал увидеть аккуратную плотную груду металла, но ни разу не видел  ничего
похожего.
   Обломки "Фантома" разлетелись  по  пустыне  на  площади  пять  квадратных
километров. Стоя у обуглившегося  остова  левого  крыла,  Мэнчик  еле  видел
где-то вдалеке остальных членов комиссии, собравшихся около  правого  крыла.
Повсюду  валялись  куски  почерневшего,  искореженного  металла  с  облезшей
краской.   На   одном   из   обломков   явно   читалась   частица   какой-то
предупредительной надписи: "НЕ..." Остальное не сохранилось.
   Установить причину аварии по обломкам было попросту невозможно.  Фюзеляж,
кабина,  фонарь  рассыпались  на  миллион  мелких  кусков,  огонь   довершил
разрушение.
   Солнце уже садилось,  когда  Мэнчик  остановился  у  обломков  хвостового
оперения. Металл все еще излучал тепло, какие-то детали дымились.  И  тут  у
самых своих ног, в песке майор заметил полузасыпанную кость. Он поднял ее и,
к  ужасу  своему,  понял,  что   кость   человеческая.   Довольно   длинная,
надломленная, обугленная с одного конца, очевидно, кость руки  или  ноги.  И
при этом до странности чистая - ни следа мягких тканей,  совершенно  гладкая
кость...
   Стемнело. Члены комиссии вытащили фонарики и ходили среди еще  дымящегося
металла, разбрасывая вокруг желтые пятна света.
   Было уже совсем темно, когда к Мэнчику подошел биохимик - майор  не  знал
даже его фамилии.
   -  Понимаете,  -  сказал  биохимик,  -  эти  слова  пилота,  что   резина
рассыпается в пыль...
   - А что такого?
   - Да ведь на "Фантоме" нет резины. Только синтетика. Полимеры.  Последняя
новинка фирмы "Анкро", предмет их особой гордости.  У  этого  полимера  есть
характеристики, общие с человеческими тканями, Очень  эластичный,  множество
областей применения...
   - А полимер не мог рассыпаться от вибрации?
   - Ну уж нет, - сказал биохимик. - Тысячи "фантомов" летают по всему миру.
На всех один и тот же пластик. А такого еще не случалось ни разу...
   - И что из того?
   - А то, что я ни черта не понимаю...

Глава 20

Будни

   Мало-помалу  в  лаборатории   "Лесной   пожар"   установилась   будничная
обстановка, в подземных казематах  сложился  свой  особый  ритм  работы,  не
различающий ни дня, ни ночи, ни утра, ни вечера. Люди ложились спать,  когда
уставали,  вставали,  когда  чувствовали  себя  отдохнувшими,  и  продолжали
выполнять каждый свое дело.
   Большая часть их работы не давала никаких ощутимых результатов. Они  были
готовы к этому и воспринимали все как должное. Стоун  любил  повторять,  что
научные исследования похожи на геологическую разведку: выходишь  в  поиск  и
рыщешь,  вооруженный  картами  и  приборами,  но   в   конечном   счете   ни
приготовления, ни даже интуиция ничего не  значат  -  нужна  удача.  И  если
усердие вознаграждается,  то  лишь  ценой  кропотливого,  упорного,  тяжкого
труда.

***

   В лаборатории, где теперь распоряжался Бертон,  наряду  со  спектрометром
стояла аппаратура для анализа на радиоактивность, для термоэлектрического  и
рентгенокристаллографического анализов.
   Спектрометр, установленный на пятом уровне, представлял собой стандартную
модель "К-5" фирмы  "Уиттингтон"  и  состоял,  как  и  все  спектрометры,  в
основном  из  испарителя,  призмы  и  экрана   для   наблюдения.   Материал,
предназначенный для анализа, помещается в испаритель и  сжигается.  Свет  от
пламени пропускается сквозь призму, и образующийся  спектр  проецируется  на
экран. Так как  при  горении  различные  элементы  излучают  световые  волны
различной длины, то по световому спектру данного вещества можно судить о его
химическом составе.
   Теоретически все просто, однако на практике чтение спектрограмм -  работа
сложная и трудная.  Настоящих  специалистов  по  этой  части  в  лаборатории
"Лесной  пожар"  не  было,  поэтому   результаты   спектрометрии   вводились
непосредственно в ЭВМ, а она выдавала анализ,  и  притом  даже  с  примерным
содержанием элементов в процентах.
   Бертон установил в испарителе первый образец, взятый с черной песчинки, и
нажал  кнопку.  На  мгновение  вспыхнул  нестерпимо   яркий   свет,   Бертон
отвернулся, щадя глаза, затем проделал  все  сызнова  с  другим  контрольным
образцом. Он знал - ЭВМ уже начала анализ излучения пер