он свидетельствовал об одобрении
слов Солнцева. Скептик, только что кричавший о Жюль Верне, вдруг вскочил и
торопливо зааплодировал, оглядываясь. Иринин поднял руку.
   В наступившей тишине торжественно прозвучал его голос:
   - Лев Леонидович, позвольте от души поздравить вас с разрешением
трудной и благородной задачи... От имени Высшего технического совета
выражаю вам благодарность! - Он крепко пожал руку молодому ученому.
   Все присутствующие окружили Солнцева, со всех сторон к нему потянулись
руки.
   Молодой конструктор едва успевал отвечать на приветствия.
   - Оставьте свои расчеты, документацию, Лев Леонидович, - сказал Иринин.
- Технический совет в ближайшие дни решит вопрос об испытаниях вашей
машины в условиях Арктики. Вы будете своевременно поставлены в известность.
   Провожаемый дружескими взглядами и рукопожатиями, Солнцев покинул зал
заседаний.
   В вестибюле его ждали жена Надежда Алексеевна и старший конструктор
бюро, его ближайший помощник - инженер Федоров. Едва Солнцев показался в
дверях, они бросились к нему.
   - Ну, что? - спросила Надя.
   - Все в порядке, - ответил Солнцев. - Не думаю, чтобы теперь затянули.
   - Машина существует, - сказал Федоров.
   - Да, - задумчиво промолвил Солнцев. - Одно меня смущает: среди нас нет
никого, кто знал бы Арктику. А такой человек нам необходим...
 
 
 
   ...Лев прошел к себе в кабинет, включил свет и сел за массивный
письменный стол. Это была единственная вещь, перешедшая из мира детства в
творческий и суровый мир зрелости. Письменный стол отца... Лев поднял
глаза на портрет, стоявший на столе. Пожилой моряк с худощавым, энергичным
лицом глядел на него в упор. Как гордился бы отец, если б дожил до этих
дней!
   Солнцев принялся за почту.
   Вошла Надя, поставила чашку кофе, тарелку с бутербродами.
   - Опять до утра будешь работать?
   - Нет, не думаю... Ложись, родная. Я только прочту письма.
   - Я посижу возле тебя.
   Надя взобралась с ногами на диван, раскрыла книгу. В комнате было тихо.
   Тикали настольные часы, чем-то напоминая сверчка.
   Вдруг Солнцев радостно воскликнул:
   - Вот это здорово!.. Нам нужен знаток Арктики, и он - вот он,
пожалуйста.
   Как я мог забыть о Рыбникове?
   Он протянул жене телеграмму.
   "Баренцево море. Борт ледокола "Днепр", 27 июня 19... года. Через
неделю встречай Мурманске. Поедем Рыбачий. Рыбников".
   Надя подняла взгляд на мужа. Лев грустно смотрел на портрет отца. И она
сказала:
   - С подготовкой к испытаниям Федоров справится без тебя. За это время
ты побываешь на Рыбачьем...
   Солнцев тряхнул головой.
   - На Рыбачьем мы побываем во время испытаний "Светолета". А Рыбникова
надо встретить. Я уговорю его поехать с нами... Будь добра, позвони на
телеграф.
   "Баренцево море, ледокол "Днепр", Рыбникову. Выезжаем Мурманск.
Солнцевы".
 
 
   В Москву!
 
 
   Никогда раньше радисту "Днепра" Симе Масленникову не приходилось так
много и так напряженно работать. Не будь он специалистом высшего класса,
ни за что бы не справиться ему с такой нагрузкой. Началось с той памятной
ночи, когда первая шифровка в две тысячи слов, содержавшая подробное
изложение рассказа Гарри Гульда, полетела в Москву. С тех пор Симе нет
покоя: запрос за запросом, ответ за ответом... И все нужно зашифровать,
расшифровать... На ледоколе нет специального шифровальщика, и этим делом
по совместительству приходится заниматься тому же Симе. И еще - по
общественной линии он руководит драмкружком, дирижирует струнным
оркестром, консультирует в радиокружке, а кроме всего, совершенно секретно
работает над новой моделью радиоаппарата.
   Сима на слух принимает радиограмму и заносят содержание в журнал:
   "Ба-рен-цо-во мо-ре, ледокол "Днепр", Рыбникову. Выезжаем Мурманск.
   Солнцевы".
   Рыбников по обыкновению находился на мостике. Давно уже миновали полосу
льдов. "Днепр" идет по чистой воде со скоростью восемнадцать узлов.
Значит, нужно глядеть в оба. В море много странствующих мин. Сколько лет
минуло после войны, а до сих пор носит их течениями. И не заметишь, как
нарвешься!
   В поле зрения бинокля сверкает рябь. На волнах как будто катится
бревно. Это стая гаг... До нее три-четыре километра. Птицы - а держат
строй, подобный пехотному!
   Далеко на горизонте, сливаясь с облаками, сверкают ярко освещенные
вершины.
   Скандинавия. Если подняться на крышу рубки, в сорокакратный бинокль
будут видны и свои, Кольские, горы. Завтра - Мурманск.
   - Товарищ старпом! Разрешите?
   На ступеньках трапа - вахтенный матрос.
   - Вам депеша.
   Рыбников прочел и радостно улыбнулся. Завтра он обнимет Левушку, того
самого, который так настойчиво, бывало, теребил его когда-то за усы.
   Очевидно, приедет с женой: "Солнцевы". Интересно, какую он себе жену
выбрал?
   Наконец-то они побывают на Рыбачьем! Останки Леонида Солнцева покоятся,
по-видимому, там. Он, Рыбников, скажет последнее "прости" своему лучшему
другу, а Лев - отцу...
   Кто-то окликнул Рыбникова:
   - Товарищ вахтенный начальник! Разрешите к вам?
   Рыбников выглянул из-за брезентового щита.
   - Это вы, мистер Гульд? Ну что ж, поднимайтесь...
   За три дня, проведенные на ледоколе, Гарри Гульд заметно посвежел и
поправился.
   - О, вы теперь молодцом! - не мог удержаться от похвалы Рыбников.
   - Да, спасибо. Я чувствую себя прекрасно. Я снова полон сил. Но я хочу
скорей обратно - туда, в Подземный город. Люди страдают, их надо
освободить.
   Все там уверены: Гарри утонул. А Гарри - вот он, на советском корабле.
У меня к вам большая просьба: разрешите по радио послушать Монию. Я знаю,
у нас там большие перемены... Говорят, теперь еще хуже, чем было.
   - Скажите Симе Масленникову, что я разрешил.
   Гарри робко постучался к перегруженному работой радисту. Всякому
другому Сима отказал бы, но человеку, который несколько лет провел под
землей, он отказать не мог.
   Настроив запасный радиоприемник, Сима снабдил Гарри наушниками и
занялся своим делом.
   Выражение лица Гарри беспрерывно менялось. Он то сжимал, то разжимал
кулаки.
   Передавали речь Иеремии Блатта, знаменитого мракобеса, организатора
негритянских погромов, одного из заправил монийского легиона. Он требовал
запрещения прогрессивных партий в Монии. Он кричал, что сам господь бог
возложил на монийцев ответственность за судьбы мира и, следовательно,
Мония должна твердой рукой управлять всем земным шаром. Гарри не выдержал,
выругался про себя и вышел из радиорубки. Какое счастье, что он попал на
советский корабль - на судно страны его лучшего друга Раша. Теперь о
Подземном городе узнает весь мир.
   - Мистер Гульд, - раздался звонкий голос, - вы нам нужны!
   - О грузовой помощник? Скажите лишь слово - я все сделаю.
   - Вас ищет Василий Иванович, третий помощник капитана, - пиджак
примерить...
   Мы общими силами хотим вас одеть. Готового на вас не подберешь. Так вот
мы коллективно. Солодовников, палубный матрос, был раньше портным. А
Василий Иванович, специалист по геометрии, выкройку сделал. Я тоже помогаю
- петли метать, подкладку подметывать... В общем, костюм будет. Чтобы в
Мурманске не задерживаться.
   - Какие вы все чудесные люди! О дорогие мои друзья! - воскликнул Гарри.
- Спасибо вам!
   ...Второго июля в шесть часов утра вдали показался знаменитый ледокол
"Днепр". Жители Мурманска узнали его по двум высоким желтым трубам, по
корпусу, напоминающему гигантский утюг. Все суда, находившиеся на рейде,
салютовали товарищу гудками. Разноголосый хор металлических глоток не
смолкал несколько минут. "Днепр" в свою очередь мощным гудком
приветствовал родной порт.
   С берега на ледокол нацелились сотни биноклей, а с ледокола на берег
жадно глядели десятки глаз. Многие члены экипажа ждали встречи с родными,
близкими... Все радовались возможности сойти на землю.
   Рыбников издали узнал сына своего лучшего друга. Вот портовый катер с
морским начальством отваливает от стенки. На его палубе - Лев Солнцев с
женой, оба в белых костюмах.
   Старому моряку не терпится увидеть их ближе. Катер уже под бортом, и
Рыбников бежит по трапу. Он обнимает молодого Солнцева, крепко его целует,
затем без церемонии целует и Надю.
   - Э, да она у тебя красавица! Очень рад, очень рад... А теперь
познакомься с нашим другом. Гарри Гульд. Он бежал из Подземного города.
Оказывается, где-то в Арктике до сих пор еще существует фашистская
каторга. Ты повезешь Гульда в Москву. Он расскажет там обо всем.
   Леонид Солнцев смеется.
   - Вас, Устин Петрович, я тоже повезу в Москву. Вы уже оформили отпуск?
На Рыбачий мы полетим из Москвы.
 
 
   Гарри Гульд рассказывает 
 
   На другой день курьерский поезд повез Солнцевых, Гарри и Рыбникова в
Москву.
   Как только они разместились в купе, Лев попросил Гарри рассказать о
Подземном городе. Он хотел знать все до мельчайших подробностей.
   Гарри Гульд тотчас же начал. Он прерывал рассказ лишь тогда, когда у
него гасла трубка или когда подыскивал нужное русское слово.
   - Раш научил меня говорить по-русски еще до того, как мы попали в
Подземный город. А в Подземном городе нам разговаривать почти не
приходилось. Нам не позволяли рта раскрыть... Но русский язык я не
забыл... Я только прошу меня не перебивать, и тогда я все расскажу... Я
был на войне в Африке. И вот меня ранили. Я очнулся в немецком госпитале.
Я не понимал, почему меня не убили.
   Почему не выбросили шакалам. Потом пришел офицер пропаганды,
геббельсовская обезьяна, говорит: "Мония черных не любит, мы, немцы, будем
любить: иди в нашу армию. Пойдешь - будем лечить, не пойдешь - тебе
капут..." Я понял - они хотели сделать из меня приманку, чтобы все негры
шли к ним...
   - Разве с Рашем вы познакомились в Африке? - перебил Солнцев.
   - О, нет. Но если бы не Африка, я не встретил бы того русского...
   - Дальше, прошу вас.
   - А дальше... Меня все же не убили, а посадили на старый "юнкерс" и
отправили в Германию... Оказывается, пришел приказ: собрать самых здоровых
и сильных в отдельную команду. В Германии содержали в особом бараке.
Сначала я был один, потом стали приводить других пленных. Все это были
сильные люди.
   Приводили также и не очень сильных, но они были ученые. С ними пришел
единственный русский - морской инженер, которого мы назвали Раш. В этом
лагере мы пробыли около полугода. Нас заставляли работать в шахтах, а
потом отвезли вдруг в порт, посадили на пароход, заперли в трюм. И мы
поплыли неизвестно куда...
   - Русский не говорил вам, при каких обстоятельствах он попал в плен? -
снова перебил Солнцев.
   - Очень мало. Он сказал лишь, что был в беспамятстве, когда его
подобрали.
   Рыбников понимал, что происходит в душе Льва.
   - Знаешь, - сказал он, - в первую минуту и мне показалось, что этот
самый Раш - твой отец. Должно быть потому, что "Дельфин" погиб в Арктике -
по-видимому, недалеко от этого Подземного города.
   - Да, да, - подтвердил Гарри. - И я еще знаю, что сначала немцы его
лечили - верно, хотели узнать секреты. Ничего не узнали. И прислали в нашу
команду.
   Он очень хороший инженер. Вот мы и встретились.
 
 
 
   ...В темноте смутно угадывались очертания крутых высоких гор.
   Военнопленным приказали спуститься по штормтрапу прямо в воду.
Неглубоко под водой была скрыта площадка. Пленные стояли на ней по колено
в воде, сбившись в кучу. Никто не шевелился: боялись сорваться.
   Но вот вода забурлила, рядом с пленными вынырнула рубка какого-то
подводного судна. Голос из радиорупора приказал всем войти в рубку.
Пленные волновались. Слабо освещенный трап привел их в большую каюту.
Когда людей набилось до отказа, кто-то задраил наверху люк, и Гарри
показалось, что судно погружается. Затем последовало несколько толчков.
Судно как будто плотно пришвартовалось к стенке. В стене каюты открылись
двери. Все тот же каркающий голос приказал выходить. Пленные очутились в
длинной стальной трубе. По-видимому, она соединяла судно с туннелем,
пробитым в породе. Этим ходом пленные прошли в огромную пещеру. Свет
многих электрических ламп отражался разноцветным сиянием в сталактитах.
Дальше они шли по мосту над пропастью - слышно было, как далеко внизу
бурлит вода, затем попали в помещение, напоминающее шахтный двор, и,
наконец, вошли в большую стальную камеру.
   В этой камере, где неумолчно жужжали вентиляторы и ни на секунду не гас
яркий электрический свет, им суждено было провести много лет. Гладкие
стальные стены: ни трещинки, ни щелочки. На высоте человеческого роста
узкие бойницы, а в них - стволы автоматов...
   Загремел репродуктор:
   - Внимание! Приказ номер один. Вы прибыли в Подземный город, чтобы
работать.
   Жить будет только тот, кто научится беспрекословно повиноваться. До
полной победы Германии во всем мире вы не увидите солнца. Единственный
путь к солнцу - через полную победу германской армии. Следовательно,
приближать эту победу - в ваших интересах. Вы обязаны забыть: первое -
свое прошлое, второе - происхождение, третье - национальность, четвертое -
имя. Вы должны работать, только работать. Это сохранит вам жизнь.
Старайтесь не хворать - больных мы не держим. Каждый обязан постоянно
носить на шее свой номер.
   Замеченный без номера будет немедленно уничтожен...
   В полу открылся прямоугольный люк. Из него поднялся длинный
металлический стол. На столе были миски с похлебкой, куски хлеба. Под
каждым куском лежала номерная бляха на шнурке. Одновременно из стен
выдвинулись железные нары.
   Пленные нерешительно сели: то была первая трапеза в Подземном городе.
   - Наденьте номера на шею и подходите по очереди к окошку, - приказал
невидимый диктор, едва пленники очистили миски.
   В стене открылся небольшой квадратный люк. Очевидно, пленных
фотографировали с номерами на шее, как собак. Гарри Гульду достался номер
3157, Рашу - 4369.
   Еще там, в бараке, негр проникся уважением к советскому офицеру. Гарри
старался держаться поближе к русскому, брать с него пример, обо всем с ним
советовался.
   Зверский режим, издевательства, оскорбления - на первых порах все
толкало пленных к самоубийству. Собирался покончить с собой и Гарри. Он -
человек, а не машина, не вещь и не желает работать на фашистов...
   Русский офицер, коммунист, спокойно надел на шею номер и дал себя
сфотографировать. Гарри даже показалось, что Раш слегка улыбнулся при этом.
   Не может быть, чтобы русский офицер сдался. Он что-то знает, что-то
задумал...
   Позднее, когда удалось переброситься несколькими словами, Раш объяснил:
   - Нет, умирать нам нельзя. Это дезертирство. Пока мы не уничтожим этот
Подземный город или, по крайней мере, не разоблачим его тайны, мы остаемся
на передовой.
   Гарри понял...
 
 
 
   ...Лев Леонидович молча сидел на диване и, уставившись в одну точку,
слушал повесть о таинственном Подземном городе. Надя переводила взгляд с
мужа на Гарри, и по ее подвижному лицу видно было, как глубоко волнует ее
рассказ негра.
   Гарри Гульд часто останавливался, припоминая и подбирая слова. Никто их
не тревожил. Купе было заперто, поезд мчался сквозь ночь, ритмично
постукивая колесами на стыках.
   В третий раз Гарри Гульд набил трубку, затянулся и повел рассказ дальше:
   - Раш не такой, как все. О, нет! Он - советский офицер. Он не падал
духом.
   Нигде спасения не видно, никто не ждет, а он видит и ждет. У него глаз
острый: все видел, все понимал. Только об этом никто не знал. Я рядом
спал, я знал. Все спят головой на железе - очень больно. А мы с русским
спали хорошо: полночи моя голова на его плече, полночи его голова на моем
плече.
   Каждое утро радио кричит: "Выходи на работу!" Не хочется идти. Все
сонные, больные, никто не успел отдохнуть. Но радио требует, автоматы в
бойницах - надо идти... Все очень грязные, волосатые, как звери: мыться не
давали, бриться не позволяли. Раз в неделю стол забирал одежду вниз, - там
ее прожарят и опять пришлют. Еще присылали вонючую жидкость, и радио
приказывало: надо натираться. Надсмотрщики не хотели болезней... Еще очень
хитрая выдумка была: всюду охрана, а никого не видно. Никто не ведет, не
показывает дороги, а идем туда, куда хотят гитлеровцы: куда надо идти -
дорога открыта, а куда нельзя - щит и пулемет. В шахте тоже: работаем,
охраны нет, но если кто слово скажет, сразу радио кричит: "Номер такой-то,
замолчать. Первое предупреждение". Это очень плохо: если три раза
предупреждение, радио говорит: "Номер такой-то, останься". Человек
остается в шахте - и мы больше не видим его, не знаем, куда он пропал...
   Раш стал наладчиком: когда машина испортится, ему поручают ремонт. А
ремонта нет, - он умело показывает всем, как надо притворяться, будто
работаешь изо всех сил. Но делали мы мало. Мы бурили перфораторами породу.
Целый день работаем, потом идем в камеру. Утром придем в шахту, уже вся
порода взорвана, вагонетки стоят, нам грузить надо. Мы не видели, кто
взрывает породу.
   Все время горит электричество. Очень ярко - глаза болят. Когда день,
когда ночь - никто не знает. Сколько мы жили под землей - как запомнить?
Один раз ложимся спать, Раш тихо шепчет: "Завтра апрель, первое число,
весна идет...
   Триста семнадцать дней мы в Подземном городе". Я спрашиваю: "Откуда ты
знаешь?" Раш отвечает: "Работа и отдых - сутки. У меня на бляхе, с другой
стороны, столько черточек, сколько суток мы здесь". Здесь это совсем
просто, но там все растерялись и никто не считал дней. Только русский не
растерялся.
   Дальше все хуже, хуже... Люди умирали, очень много... И очень многие с
ума сошли. Один англичанин как-то утром проснулся, закричал что-то
непонятное, стал биться о стену. Мы ушли на работу, а ему радио приказало
остаться. Мы его больше не видели... Я бы тоже не выдержал, но рядом был
Раш. Он меня спас и много людей еще. Он говорил - надо держаться и
готовиться. А как надо готовиться, он сказал нам потом...
   Иногда на столе, который поднимался снизу, стояли кружки. В кружках -
вонючее питье... Радио приказывало: пейте! Так нас лечили. У нас много
людей заболело: сначала зубы шатались, десны болели. Потом у многих зубы
выпали.
   Люди ходить не могли. На работу не пошли, остались в камере. Больше о
них мы не слышали. Однажды Раш шепнул мне: "Гарри, мы живем в Арктике, на
каком-то большом острове. Питье, которое нам дают, - настой хвои от цинги".
   - Но Арктика велика! - взволнованно перебил Лев. - На каком же острове?
   Откуда шел "Мафусаил"?
   - Мы встретили его к востоку от Большого острова, - сказал Рыбников. -
Он обходил льды, скопившиеся у этого острова. Но его встречали и
значительно севернее. Возможно, там есть неизвестный остров...
   - И я так думаю, - подхватил Гарри, - потому что когда я плыл на
"Мафусаиле", я слышал, как лед все время стучал о борта. Раш тоже думал,
что мы где-то северо-восточнее Большого острова. Он даже говорил об этом с
Эриком Паульсеном, норвежским ученым. Паульсен в Подземный город приехал с
нами... Маленький, щупленький, но очень смелый... Но вскоре его забрали.
Мы думали, что это потому, что он смелый. Когда ему хотелось, он говорил
вслух.
   И смеялся, когда радиорупор предупреждал его.
   Раш много думал, как с людьми говорить, чтобы стража не слышала. И
придумал:
   говорить надо особым кодом. Он научил нас разговаривать глазами: то
один глаз закроешь, то другой... Точка-тире... Вот начинается обед. Все
сидят за столом. Русский тоже ест похлебку, а глаза - то один закроется,
то другой. И кому надо, тот понимает - тире, точка, три точки... У нас уже
образовалась своя компания: французский капитан Моро, англичанин Бленд,
поляк Янковский.
   Русский объединял людей для дела.
   Первой задачей Раша было - прощупать людей. Нелегко это было: люди
очень напуганы, подойти нельзя, сказать нельзя, про наш код еще не
знают... Но Раш был очень терпелив и настойчив. Постепенно он научил всех
нашему коду, сумел завоевать авторитет. Через год наша камера стала ротой.
Охрана ни о чем не догадывалась. Мы знали - ничего не должно быть видно.