Пораженные старики обрадовались мне, но Лиз встретили недоуменно.
     Мать, оказывается, была очень истощена и не вставала с постели.
     Сестра Джен   с   плохо   скрываемым   торжеством   рассматривала
изорванное дорогое манто Лиз.
     Мы все собрались около материнской кровати.  Я не хотел делать из
чего-нибудь секрет.  Я рассказал, почему Лиз здесь, правда, не уточнив
ее родословной.
     Мой старик покачал седой, словно облинявшей, головой:
     - Полиция нравов.  Это нехорошо.  Этим можно было бы возмущаться,
если  бы...  Ты  знаешь,  Рой...  Я  совершенно  разорен.  У меня были
подготовлены семена,  но я не смог их использовать.  Ты  видишь,  поля
покрыты ледяной коркой.
     - Это новые ледники, мистер Бредли, - сказала Лиз.
     Старик не понял.
     - Ледяная корка на полях,  - стал он дотошно объяснять.  -  Я  уж
думал, нельзя ли посеять все-таки. Пытался вспахать обледенелую землю,
сломать ледяную корку.  У меня ничего не вышло,  Рой. Вот, может быть,
теперь, вместе с тобой?.. Иначе я совсем разорюсь, Рой...
     Бедный старик,   несчастный   фермер,   он   не   видел    дальше
принадлежавшего  ему,  уже несколько раз заложенного и перезаложенного
участка...  Он горевал о своем разорении, не в состоянии объять мыслью
весь обледенелый мир, скованный новым ледниковым периодом.
     Настало время второго завтрака.
     Отец виновато посмотрел на меня:
     - Надеюсь, Рой, ты приехал не с пустыми руками?
     Джен засуетилась.
     - Я могу сбегать к багажнику, - предложила она, накидывая на себя
пальто. - Пора готовить ленч.
     Мы с Лиз переглянулись.
     - Он не дает кукурузы.  Бережет на семена,  - сказала мать, не то
извиняясь, не то жалуясь, и посмотрела на мрачного отца.
     Отец отвернулся, чтобы не встретиться со мной глазами.
     А я был рад этому.  Я тоже не мог смотреть на него. Я сделал знак
Джен, и она, удивленная, успевшая надеть пальто, стала раздеваться.
     - Нам слишком быстро пришлось уехать из Нью-Йорка,  -  сказал  я,
оправдываясь.  Любопытно,  что  я  не  смел  сознаться  в единственном
приличном поступке, который совершил в жизни, я не мог сказать, что мы
с Лиз отдали все продукты голодающим.
     Мать встала с постели,  несмотря  на  общие  протесты,  принялась
хлопотать,  хотя  Лиз  уверяла,  что  мы с ней совершенно не голодны и
последний раз великолепно поели в мотеле, где ночевали...
     Отец сумрачно смотрел на нее.
     И вдруг в дом ворвался Том.
     Оказывается, он   удирал  из  дому  и  носился  на  мотоцикле  по
окрестностям.
     - Полиция! Полиция! - кричал он, круглыми глазами смотря на меня.
- У тебя есть револьвер,  дядя  Рой?  У  нас  есть  дедушкин  кольт  и
охотничье ружье. Мы будем отстреливаться, дадим бой, как индейцам!..
     Отец сел за стол и опустил на руки голову.
     - Полиция!  -  в  отчаянии сказал он.  - Я еще вчера слышал,  что
билль о морали подписан президентом.  Полиция нравов рыщет  по  вашему
следу.
     - Не беспокойтесь,  - сказала Лиз.  - Ведь у вас есть  револьвер,
Рой? Или просить у вашего отца?
     - Боюсь, что огневая мощь нашего укрепления будет недостаточна, -
усмехнулся я.
     - Не беспокойтесь, - повторила Лиз. - Дайте мне оружие.
     - Вы можете попасть в апельсин на лету? - осведомился я.
     - Нет, я просто застрелюсь, - спокойно ответила Лиз.
     Мы с отцом переглянулись. Он спрашивал глазами. Я кивнул. Я знал,
что она может это сделать.
     Отец встал.
     - Вот что.  Пока мать готовит  кукурузные  блюда  из  семян,  Том
должен привезти соседа Картера.
     - Он еще не продал свою ферму? - осведомился я.
     Том бросился к дверям, ожидая последнего распоряжения.
     - Он глава нашей общины "искренних  евангелистов".  Вам  придется
стать такими же...
     - Эта секта прощает самоубийство? - осведомилась Лиз.
     - Нет.  Просто  Картер  как  представитель  одной из христианских
церквей обвенчает вас. Тогда...
     Лиз и  Джен  захлопотали.  Сестра  увела ее к себе наверх,  чтобы
примерить подвенечное платье.
     Отец принес  мне  виски,  и я мрачно пил,  отгоняя лезущие ко мне
мысли.
     Мать, еле волоча ноги,  накрывала торжественный стол,  на который
нечего было подать.
     Том привез взъерошенного Картера.
     - Мир этому дому, - прогнусавил он, простирая руку. - Хэлло, Рой,
-  сказал  он обыкновенным голосом и,  шаркая ногами и улыбаясь бабьим
лицом, пошел ко мне для рукопожатия.
     - Хэлло,  Картер!  Надо  карьером  обкрутить одну парочку,  чтобы
утереть нос полиции,  - решительно сказал отец,  сжимая свои  огромные
натруженные кулаки.
     Картер оглянулся,  ища невесту.  Потом, чуть согнувшись в длинной
спине, стал потирать руки, хихикая:
     - Утереть нос полиции?  Я уже утер  ей  нос,  когда  она  явилась
конфисковать за долги мой урожай на полях... увы, покрытых льдом.
     Вышла Лиз.
     Конечно, это была дурацкая выдумка Джен,  за что-то мстившей мне.
Она нарядила Лиз в свое  подвенечное  платье  с  фатой.  Я  готов  был
плюнуть от злости.
     - О'кэй, мисс, мисс... Как вы поживаете, мисс?..
     - Мисс Морган, сэр, - сказала Лиз.
     Отец удивленно посмотрел на меня.
     Ведь мы с Лиз и словом не обмолвились, из какой она семьи.
     Мой несчастный старик засуетился.  Боже мой! Он, наверное, думал,
что как-нибудь отсрочит разорение с помощью моей нелепой женитьбы, что
на будущий год лето будет нормальным...  Я не знал,  что  станется  на
будущий год... С меня вполне хватало событий этого года.
     Лиз показалась бы мне очаровательной,  если бы я  всеми  клетками
своего  неуклюжего тела и всеми дыминками моего невезучего духа не так
ненавидел ее...
     Но у  меня  не  было  выхода.  Только  придуманный отцом план мог
спасти Лиз.
     - Хэлло,  Картер,  захватили ли вы какую-нибудь там книгу,  кроме
Библии? - беспокоился старик.
     - Я  надеялся  найти Библию у вас,  но я захватил свою канцелярию
шерифа,  - сказал Картер,  умильно глядя на Лиз.  - Никогда еще  я  не
венчал столь красивых леди, - добавил он. - Вы позволите начать?
     - Если уже не поздно, - буркнул я, глядя в окно.
     Вдали на дороге виднелись автомобили и мотоциклы.
     - Полиция! - крикнул Том, вбегая с ружьем в комнату.
     - Приступим,  леди  и  джентльмены,  - гнусавым голосом пригласил
Картер.
     Хорошо, что  все  процедуры  у секты Картера были упрощенными.  И
хорошо,  что этот чертенок Том  был  так  сообразителен,  что  вытащил
трактор и комбайн, поставив их поперек дороги почти в миле от фермы.
     Полицейским пришлось идти к ферме пешком.
     За это время проповедник, он же шериф, Картер успел принять нас с
Лиз в свою дурацкую секту и обвенчать сразу  церковным  и  гражданским
браком.
     Мы надели обручальные кольца - они тоже нашлись у Джен.  Потом мы
расписались на какой-то гербовой бумаге.
     Картер торжественно приложил к ней печать.
     Перед богом  и людьми мы были теперь мужем и женой,  черт бы всех
побрал!..
     Первым на  ферму ворвался сутулый верзила.  Он в бешенстве вращал
глазами и был настроен отнюдь не миролюбиво.  Я понял,  что теперь мой
выход.
     - Не сообщите ли вы нам,  сэр,  чем  все  присутствующие  обязаны
неприятности видеть вас?
     Билл хмыкнул и отступил.  Вошел запыхавшийся полицейский и поднял
руку:
     - Именем  Федерального  правительства!  Кто  здесь  будет  миссис
Елизавет Рипплайн, жена мистера Ральфа Рипплайна?
     - О'кэй,  сэр!  Такой  здесь  нет.  Позвольте  представить   вас,
мистер... мистер...
     - Комиссар Зейс к вашим услугам.
     - Позвольте представить вас,  комиссар Зейс,  моей супруге миссис
Елизабет Бредли,  одно время побывавшей замужем  за  мистером  Ральфом
Рипплайном.
     - Не болтайте чепухи, - прорычал Зейс.
     - Нет,  почему же чепуха, господин комиссар? Я бы хотел, чтобы вы
вместе с директором-распорядителем Ассоциации безопасности  убедились,
что моя жена только что сочеталась со мной законным браком, освященным
религией. К сожалению, шампанское уже выпито.
     - Прошу вас,  сэр, - гнусавым голосом вмешался Картер, протягивая
комиссару полиции нравов свежеиспеченный им документ.
     - Черт возьми! - сказал Зейс, читая бумагу.
     - Я просил бы вас,  сэр!  Я слуга церкви,  - почтительно напомнил
Картер.
     Комиссар Зейс  посмотрел  на  Билла.  Тот  яростно  сжимал   свой
огромный кулак.
     - Заберем их, - предложил он.
     - Вы  не  имеете  права  этого  делать  как представители полиции
нравов, - сказал я, подбрасывая на ладони револьвер.
     Полицейский перевел свой взгляд с меня на Картера.
     Служитель церкви рассматривал огромный ковбойский кольт, который,
оказывается, висел у него сбоку.
     И совершенно  такой  же  громоздкий  старомодный  кольт,   словно
свалившись с дешевого киноэкрана, оказался и в руке отца.
     Комиссар Зейс круто повернулся к двери.
     - Здесь мне делать нечего, - заявил он.
     Они вышли и зашагали по шоссе.
     Атака была отбита, но...
     Там, где не сможет действовать полиция нравов,  будет действовать
Ассоциация безопасности.
     На ночь мы забаррикадировали все входы в дом.  Передвинули шкафы,
столы, забили досками оконные проемы.
     Можно было ждать всего.
     Я положил  свой  револьвер  под  подушку.  Я ночевал в комнатушке
Тома,  в той самой комнатушке, которая оказалась запертой ночью, когда
в  ней  спала Эллен.
     Я вспомнил об этом и тоже закрылся на  крючок!  Я  почти  боялся,
что... дверь эту попробуют открыть. Нет! Не гангстеры, конечно...
     Джен уступила Лиз свою комнату на втором этаже.  Комнатушка  Тома
была на чердаке.
     Я поднялся по дьявольски скрипучей лестнице.
     Пожелав мне спокойной ночи,  Лиз сказала,  что никогда не забудет
того, что сделала для нее моя семья.
     Я думал об этом перед тем как заснуть. И я думал об Эллен. Она бы
меня поняла...  Потом все устроится...  Лишь бы этот проклятый  лед...
Иначе и устраивать незачем...
     На меня наплыли белые снежные сумерки.  И я тихо взмыл в  воздух,
словно потерял вес. Так со мной бывало только в детстве.
     Я блаженно уснул.
     И вдруг проснулся, просунул руку под подушку и сжал револьвер.
     Дверь в каморку  пытались  открыть  совсем  так,  как  я  пытался
сделать это тем летом...
     Пристыженный, я тогда ушел,  а сейчас...  Я слишком поздно понял,
что   произошло.   Шпилька,   обыкновенная  дамская  шпилька,  которая
удерживала великолепную  прическу  с  крыльями  бабочки,  эта  шпилька
оказалась достаточной, чтобы снять крючок с петли.
     И она вошла ко мне...  Кто?  Моя законная жена...  перед богом  и
людьми, но только не перед моей совестью!..
     Уж лучше бы это  был  Билл!  Я  по  крайней  мере  знал  бы,  что
делать...
     Во сне я взлетел в снежное небо.  Наяву я пал,  низко пал...  как
только может пасть мужчина... в свою "брачную ночь".
     Утром... утром она встала счастливая. Я никогда не думал, что Лиз
может быть такой радостной, такой красивой!..
     Но я не мог смотреть на нее,  я опускал глаза, я был противен сам
себе,  я  ненавидел  себя!  В  Прекрасные  Иосифы  я,  безусловно,  не
годился... Я обзывал себя павианом и двоеженцем...
     Лиз стояла  у окна,  распустив волосы,  и изредка оглядывалась на
меня со счастливыми глазами.
     - Милый, я назову нашего сына Роем, - сказала она.
     Я готов был кусать подушку, рвать простыни, разбить свою голову о
стену.

     В этот день в сумерки, крадучись, пешком, бросив свой автомобиль,
мы пробрались с Лиз на ближний железнодорожный полустанок.
     Там не было пассажиров, кроме нас. Никто нас и не провожал.
     Прощаясь, Том сунул мне холодный апельсин.
     Стоял морозный  июньский вечер.  Электрические фонари были словно
окутаны светящимися шарами.
     Я передал Лиз апельсин.
     - Можешь ты подбросить его? - спросил я.
     - Может быть,  положить на голову? - спросила она. Она была очень
умна.
     - Нет. Просто подбросить. Мне хотелось бы попасть в него на лету.
     - Он совсем смерзся,  как стекляшка,  - сказала Лиз и  подбросила
апельсин.
     Я выстрелил. Апельсин упал на перрон. Что-то звякнуло.
     Мы с Лиз подбежали к нему.
     Нет, я не попал.  Апельсин  был  подобен  кусочку  льда...  каким
станет скоро весь земной шар.
     Мы сели в поезд и поехали, сами не зная куда.



        "КНИГА ТРЕТЬЯ"

        "К СВЕТУ"
                                Нет силы, равной силе человечьей,
                                нет ничего в мире, что может
                                устоять перед потоком общей воли.

                             Часть первая

        "ИСКАТЕЛИ"

                                       Неустанный поиск нового -
                                       залог движения вперед

                             Глава первая
                           "ЯДРО ГАЛАКТИКИ"

     "Апрель первого года обледенения...
     ...В каменную щель  смогла  пролезть  только  я  одна.  Мне  было
страшно,  но я знала, что это нужно. Ведь ради этого я и оказалась под
землей,  настояла,  чтобы меня взяли  с  собой.  И  я  не  задумываясь
полезла,   освещая  электрическим  фонариком  готовые  придавить  меня
каменные глыбы,  едва сдерживающие тяжесть полукилометровой толщи.  Но
об  этом  нельзя думать.  Я извивалась,  как змейка,  и проползала все
дальше и дальше.  Камни влажные и скользкие.  Не  знаю,  смогла  бы  я
вылезти   обратно?  Повернуться  невозможно,  а  при  движении  вперед
приходилось расчищать  перед  собой  путь,  отбрасывать  мелкие  камни
назад, отталкивать их ногами, загромождая щель. Отступления не было...
     Именно с этого мгновения мне хочется продолжать свой дневник...
     Я ползла  вперед.  Буров  и  Елена  Кирилловна  остались  ждать в
последней пещере,  до которой мы добрались за двое суток,  проведенных
под землей. Дальше тупик, но Буров заметил щель и посмотрел на меня.
     Я была тоньше  Елены  Кирилловны,  как  бы  хорошо  она  ни  была
сложена.  Только мне удалось бы пролезть в эту щелку.  И я,  умирая от
страха, поползла...
     Мой фонарик  освещал  мрачные  черные  камни,  которых никогда не
касался человек.  Но тогда я об этом  не  думала,  разгребая  каменные
завалы, и лишь горевала, что ломаю себе ногти.
     Два раза я отдыхала,  погасив фонарик и закрыв  глаза.  Один  раз
разговаривала  с Буровым по радиотелефону.  Узнала,  что они расширяют
вход в щель.  Доносились удары кирки.  Другой раз я слушала музыку  из
Москвы.  У  меня  с  собой  был  мой  любимый  транзисторный приемник,
умещавшийся в брошке.
     Не могла  же  щель  упереться  в  стену!..  Ведь  здесь  протекал
когда-то ручеек!
     Я упрямо ползла вперед. Освещенные камни влажно поблескивали... И
вдруг свет фонаря словно провалился куда-то вперед.  В первый момент я
ничего   не   поняла,   решила,   что   фонарь  погас,  стала  щелкать
выключателем,  испугалась...  Потом у меня  дух  захватило  совсем  от
другого. Предо мной зияла пустота.
     Я высунулась из щели, не рискуя выбраться совсем, и ощутила перед
собой  громадное  темное  пространство,  в  котором тонул жидкий лучик
моего фонарика.
     В телефоне  слышался тревожный голос Бурова.  Прежде чем ответить
ему,  я вытащила осветительный патрон  и  засунула  его  в  ракетницу,
которую уже сжимала в руке.
     Яркая полоса метнулась вверх.  Я зажмурилась, потом жадно открыла
глаза.
     Ракета шипела  где-то  вверху.  Вправо   и   влево   раздвинулись
бородатые, все в волнистых каменных прядях стены подземной пещеры, так
непохожей на "бездну Бурова",  этот вертикальный колодец,  по которому
мы спускались сюда на нейлоновых лестницах.
     Блики на влажном полу грота тревожно разбегались.  Вслед за  ними
двигались  тени  от  каменных  кипарисов,  острых  минаретов  и колонн
недостроенных  храмов,  тянущихся  вверх.  А  навстречу  им,   кое-где
срастаясь   как   бы   с   собственным  отлитым  из  камня  зеркальным
изображением,  с мохнатого,  едва уловимого в высоте игольчатого свода
свисали  каменные сосульки сталактитов.  Они напоминали то исполинский
орган,  то окаменелые смерчи, то рыцарские замки со стенами, башнями и
подъемными мостами...
     Бурова, конечно,  интересовали прежде  всего  размеры  подземного
зала.  Я  выпустила  еще три осветительные ракеты,  но противоположной
стены так и не рассмотрела.  Пещера могла тянуться на  километры.  Это
было как раз то, что искал Буров!
     Дрожащим голосом я доложила ему о том, что увидела.
     Он сказал:
     - Ну,  Люд,  считай,  что  на  свете  есть  теперь  пещера  Люды!
Однозначно!
     Нет, я не хотела, чтобы пещера носила мое имя, хотя так принято у
спелеологов, исследователей пещер.
     Я не стала  возвращаться.  Бурову  не  терпелось.  Его  спутники,
опытные  спелеологи,  принялись расширять щель,  по которой я пролезла
сюда.
     Выход из  щели  был  на  высоте  двух моих ростов от пола пещеры.
Смешно, но я долго не решалась спрыгнуть с этой высоты. Не потому, что
боялась ушибиться, а потому, что не могла бы забраться обратно.
     Потом я сидела на мокром  камне  внизу,  заставляя  зайчик  моего
фонаря  бегать  по  причудливым  сталактитам и сталагмитам,  и слушала
музыку падающих капель. Где-то журчала вода.
     Говорят, под   землей   люди   теряют  представление  о  времени.
Оказывается,  спелеологи  продвигались  ко  мне  шесть  часов,  а  мне
показалось, что я просидела одна в пещере только минут двадцать...
     Спелеологи назвали эту пещеру пещерой Росова в честь папы.
     Сидя одна под землей, я размышляла о грандиозном плане Бурова.
     Страшные дни Земли после гибели моего папы и  потускнения  Солнца
стали для меня - стыдно подумать! - счастливейшими днями жизни.
     Елена Кирилловна отказалась от дальнейшей  работы  с  Буровым,  я
стала единственной его помощницей. Он оказался прав со своей "безумной
гипотезой", как называл ее Ладнов. Солнце потускнело.
     Трудно поверить,  Солнце потускнело, но это так. Впрочем, человек
давно привык к тому,  что Солнце тускнеет каждую зиму, даже по вечерам
на закате...  Почему же удивляться,  что произошло с ним сейчас?  Ведь
если взглянуть в даль прошлого,  то так случалось с Солнцем, и не раз.
Это отмечалось появлением на Земле ледниковых периодов.
     Очевидно, колебания яркости Солнца естественны. В нашем печальном
случае  потускнение его вызвано искусственно.  Возможно,  на нем стали
происходить  угаданные  Буровым   реакции   превращения   вещества   в
протовещество  и  излучение  тепла  в окружающую среду уменьшилось.  Я
долго не понимала сущности такого явления,  пока не придумала сама для
себя вульгарных аналогий.  Мне пришлось зарыться в книги по астрономии
и астрофизике.
     Разные авторы по-разному представляли историю возникновения звезд
и галактик.  Некоторые считали, что звезды и их скопления образовались
в  результата сгущения рассеянного в пространстве вещества.  Но это не
объясняло  особенностей  звездообразования.  Пришлось  допустить,  что
галактики,  состоящие  из  миллиардов  звезд,  возникли  в  результате
распада,  как бы "испарения" какого-то дозвездного  тела  непостижимой
плотности,  где  ядра  и  оболочки  атомов  находились  в таком сжатом
состоянии,  когда масса галактик уменьшалась  в  объеме  до  ничтожной
планетки.  Вспоминали квазары.  Ученые ужаснутся, но я представила это
себе в виде выдуманного мной "атомного первольда", который может вдруг
испариться, образовав облако паров, где каждая молекула - звезда.
     Чтобы представить себе  такое  сверхтвердое  состояние  "атомного
первольда",  я  воображала  существование  некоего  сковывающего  этот
"атомный лед" начала.  Когда оно по какой-то  причине  ослабевало,  из
"атомного  первольда"  с  чудовищной  силой  вырывалось струей "паров"
вещество,  образуя звезды и туманности.  При этом выделялась несметная
энергия.
     Процесс этот продолжается и  после  образования  галактик.  В  их
центрах