десятка, хотя строение  было  рассчитано
голов на пятьдесят. Грон разложил трупы так, чтобы казалось,  будто  они
собирались  отпустить  лошадей.  Бронзовым  ножом  перерезал   несколько
привязанных уздечек и взял своих  лошадей  за  поводья.  Потом  подобрал
масляную лампу и плеснул маслом на заготовленное  на  зиму  сухое  сено,
стену конюшни и деревянные кормушки. После чего  поджег  подтеки  масла,
отшвырнув лампу  к  телу  слуги.  Когда  огонь  разгорелся,  он  постоял
несколько минут, кашляя и растирая  слезящиеся  глаза,  затем  зачерпнул
горсть сажи от сгоревшего пука соломы, вымазал  себе  лицо  и,  выскочив
наружу, громко заорал:
   - Пожар! Пожар' Немного погодя появились первые заспанные крестьяне с
деревянными ведрами, топорами и баграми, однако  пламя  успело  охватить
всю конюшню.  Вскоре  улица  была  заполнена  народом.  Среди  заспанных
постояльцев таверны Грон увидел своих хозяев. Пора  было  играть  второй
акт задуманной им драмы. Он подбежал к ним и возбужденно закричал:
   - Они там, я видел, они побежали  туда.  Со  всех  сторон  посыпались
вопросы:
   - Кто они?
   - Где там? В конюшне? Грон энергично закивал:
   - Да, да, я как раз выводил лошадей, когда они вбежали.
   - Да кто они?
   Грон удивленно уставился в  сторону  спрашивающего  и  ответил  таким
тоном, будто это само собой разумелось:
   - Ну хозяин, слуга и еще люди. Я их  не  знаю.  В  толпе  послышались
возбужденные возгласы, кто-то застонал, но кидаться на помощь  было  уже
поздно.
   Конюшня пылала, как гигантский  факел.  Грон  даже  сам  удивился,  -
видимо дерево, из которого она была  сделана,  очень  хорошо  горело.  А
может, хозяин его чем-то пропитал от гнили  и  древесных  жучков.  Когда
слух о том, что в конюшне остались  люди,  распространился  по  толпе  и
крестьяне стали возбужденно окликать  своих  перемешавшихся  в  сумятице
родных, Грон придвинулся вплотную к старику гувернеру и зашептал ему  на
ухо:
   - Господин, огонь может перекинуться на деревню, и  тогда  тут  такое
начнется...
   Старик тупо посмотрел на  Грона,  с  трудом  отходя  от  возбуждения,
которое охватывает любого, кто так  близко  видит  пожар.  Потом  в  его
глазах промелькнуло понимание, и он  энергично  повернулся  к  мальчику.
Грон не стал ждать, а бросился к лошадям.
   Не прошло и пяти минут, как в дверях таверны  показались  гувернер  с
сурово поджатыми губами и мальчик, зло блестевший  глазами,  оттого  что
ему не дали досмотреть столь увлекательное зрелище. Когда они выехали из
деревни, Грон еще раз "прокачал" весь свой сценарий. В маске из сажи его
вряд ли кто узнал. Те же, кто узнал,  мертвы.  Трупы  изрядно  обгорели,
если от них вообще что осталось,  а  о  судеб-но-медицинской  или  любой
другой криминологической экспертизе здесь  еще  очень  долго  ничего  не
будет известно. В пепле отыщут нож, мелкие монеты и опрокинутую лампу. А
их поспешный отъезд можно объяснить разными причинами,  в  том  числе  и
простым нежеланием платить за комнату после столь неприятной ночи.
   Вроде все было предусмотрено, а уж там - как Бог пошлет...

***

   Сероглазый человечек зло сплюнул и отвернулся от раскинувшейся  перед
ним  картины  с  пылающей  конюшней  в  центре.  Снова  Измененный  ушел
невредимым. За прошедший год Грон обманул его дважды. Первый раз,  когда
человечек  после  побега  Грона  бросился  в  погоню  и,  потеряв  след,
несколько раз пытался пробраться в долину табунщика, едва не кончив  дни
под копытами коня или с ножом в горле.
   Тогда он решил, что раз у табунщика так принимают чужаков, то и Грона
там быть не может. Второй раз, когда он все лето проболтался в  Роуле  и
Сиоре, силясь отыскать следы Грона. Он чуть не выл от злости, поняв, что
никаких следов нет.
   Человечек вернулся и от отчаяния все-таки  рискнул  вновь  попытаться
добраться до долины табунщика. На этот раз он встретил на  тропе  одного
из старших сыновей табунщика  и  узнал  из  его  скупого  рассказа,  что
молодой чужак прожил у них всю зиму и  ушел  по  весне.  Приняв  решение
больше не метаться, человечек остался в деревне и, казалось, был  вполне
вознагражден тем, что Грон наконец-то появился.
   Он быстро оповестил хозяина таверны  и  некоего  бывшего  разбойника,
который осел здесь, став  зажиточным  крестьянином,  время  от  времени,
однако, пограбливая с сыновьями одиноких купцов.  Человечек  десять  раз
объяснил им, насколько может быть опасным этот парень, но,  несмотря  на
его усилия, все опять пошло прахом.
   На мгновение человечек почувствовал,  что  его  охватывает  суеверный
ужас - казалось, этому  Измененному  покровительствуют  боги,  -  но  он
усилием воли сбросил с себя это наваждение и повернулся в сторону Роула.
Что ж, он сам выбрал такую судьбу, когда  прошел  посвящение.  Человечек
вздохнул и стукнул каблуками своего осла. Ничего  не  поделаешь,  однако
кое-чему он все-таки научился. Например, в этот раз он готов  продолжать
путь немедленно.

***

   Они  выехали  из  очередного  ущелья  и  остановились,   зачарованные
открывшимся перед ними видом.  Внизу,  милях  в  трех,  на  дне  круглой
зеленой долины раскинулся Роул. Город был  окружен  каменной  стеной,  а
внутри теснились одно-, двух-,  трехэтажные  дома,  которые  со  стороны
тракта выплескивались через стену и широко растекались по обеим сторонам
дороги. Еще одна стена отсекала примерно треть города. Эта часть  города
утопала в зелени деревьев. Над их кронами  выступали  двускатные  крыши,
купола и верхушки высоких статуй.
   - Какой он большой! - восхищенно выдохнул мальчик.
   А старый гувернер, пытаясь придать голосу оттенок  небрежности,  что,
впрочем, ему слабо удалось, произнес:
   - Это еще что, посмотрим, что вы скажете, когда увидите блистательный
Эллор.
   -  Я!  Эллор!  -  задохнулся  от   восхищения   мальчик,   а   старик
наставительно произнес:
   - Каждую осень гимнасиумы Роула отправляют ко двору школьный  караван
с подарками базиллиусу. Этот караван сопровождают лучшие выпускники. Так
что, если вы будете хорошо учиться, у вас есть шанс увидеть базиллиуса.
   Грону вдруг вспомнился Югор. Где-то в глубине  души  сидело  ощущение
некоторой вины, ведь тогда он действительно почувствовал  опасность,  но
настолько вжился в образ слуги, что и не подумал подстраховаться. К тому
же он не был  готов  к  такому  хладнокровному  убийству.  Грон  тряхнул
головой. Что ж, теперь уже ничего не изменить. Как  там  он  принял  для
себя в прошлой жизни? Не испытывай сожалений о том, что сделано. Отогнав
грустные мысли, он посмотрел на своих спутников. Ставр замер, не в силах
произнести  ни  слова,  зачарованный  открывшимися  перспективами.   Они
постояли еще некоторое время, потом тронули лошадей.  С  горы  те  пошли
ходко, и через полчаса они уже ехали, рассматривая  тянущиеся  по  обеим
сторонам дороги дома. Немного погодя дома подросли до двух этажей,  а  в
первых призывно раскинули прочные ставни окна лавок.  Дорога,  неуловимо
перетекшая в улицу, заполнилась  народом.  Наконец  проехать  уже  стало
совершенно невозможно, и они спешились и повели лошадей в поводу.  Когда
они миновали городские ворота, перед носом  гувернера  возник  тщедушный
мужчина в некогда роскошной, но в настоящее  время  донельзя  засаленной
тунике. Окинув их компанию оценивающим  взглядом,  он  растянул  губы  в
широкой, радушной улыбке и шагнул им навстречу,  приветственно  взмахнув
руками.
   - Я вижу, уважаемый сын Всадника приехал  поступать  в  гимнасиум?  -
произнес он самым подобострастным тоном, обращаясь  к  мальчику.  Но  не
успел еще гувернер произнести  в  ответ  что-то  сердитое,  как  мужчина
стремительно повернулся к нему и с ходу обезоружил  старика  неотразимым
комплиментом:
   - Впрочем, под руководством столь мудрого обучителя, в этом не  может
быть уж столь большой необходимости.  -  И,  сделав  паузу,  чтобы  дать
возможность оценить его комплимент, он вкрадчиво закончил:
   -  Разве  что  несколько  расширить  кругозор  и   завести   полезные
знакомства. Меня зовут Эгений. Я могу помочь вам с  выбором  гимнасиума.
Не могу видеть затруднения столь достойных людей.
   Едва он умолк, Грон понял, что гувернер попался. Он вздохнул и  решил
не вмешиваться. В конце концов  это  была  работа  старика  -  подыскать
мальчику достойную уважения компанию. Его же делом  были  лошади,  и  не
стоило отвлекаться на что-то другое. Если бы он знал, как он ошибался.
   Когда  они,  ведомые  Эгением,  который  картинно  раскланивался   со
знакомыми - впрочем, на взгляд Грона, явно выделяя из тех, кто обращался
к нему, только прилично одетых и старательно отвлекая внимание старика в
те моменты, когда это делали оборванцы,  -  подошли  к  гостинице,  Грон
почувствовал, что пришло время  расставания.  Старик  сделал  деликатный
знак своему собеседнику и повернулся к Грону.
   - Ну-с, молодой человек, здесь кончается твоя служба.
   Грон кивнул:
   - Да, господин.
   - Что ж, должен выразить тебе благодарность за примерное поведение  и
всевозможное рвение, которое ты выказал во время дороги. Иди с  миром  и
знай, что  если  ты  устроишься  в  достойный  дом  и  тебе  понадобятся
рекомендации, то всегда можешь обратиться ко мне.
   С этими словами старик залез в кошель и достал из него целый золотой.
   Грон удивился, он не ожидал  от  гувернера  такой  щедрости,  но  тут
заметил, как масляно блеснули глазки Эгения при  виде  золота,  и  убрал
монету в кошель.
   Эгений разразился нервным смехом:
   - Приятно видеть щедрого человека. - И, вцепившись в  плечи  старика,
повернул его в сторону  фасада.  -  Посмотрите,  уважаемый,  это  лучшая
гостиница Роула, пуховые перины, шелковые простыни, а какая здесь кухня!
Но главное!
   Комната здесь стоит намного дешевле,  чем  в  любой  другой.  Здешний
хозяин по весне дал обет Отцу-луне, что в течение года не будет повышать
цены, а ведь вы сами знаете, что весной в Роуле самые низкие цены.
   Грон усмехнулся про себя. Возможно, это и было правдой, но он в  этом
сильно сомневался. Эгений явно не производил  впечатление  бескорыстного
опекуна сыновей провинциальных Всадников. Скорее всего, хозяин гостиницы
просто платил ему за каждого приведенного постояльца. Грон повернулся  к
мальчику:
   - Ну что ж, прощай, сын Всадника. Тот всхлипнул.
   - Ну, ну, сыновья  Всадника  никогда  не  плачут.  Мальчишка  шмыгнул
носом: за последние две недели он  сильно  привязался  к  Грону.  Старик
гувернер немного смягчился, после  того  как  Грон  "спас"  из  огня  их
лошадей и поклажу, кроме того, до него, видимо, дошло, что именно  Грону
он обязан теми зачатками уважения, которое стал  проявлять  к  нему  его
капризный и своенравный ученик.
   - Не уходи, - попросил Ставр со слезами в голосе.
   - И что же дальше? - ласково спросил Грон. - Через  несколько  недель
тебя отдадут в гимнасиум и гувернер уедет обратно. А что буду делать я?
   - Но ведь это будет через несколько недель! - взмолился мальчик. -  А
до этого мы могли бы кататься по окраинам Роула.
   Грон покачал головой:
   - Прости, парень, жизнь состоит из встреч  и  прощаний.  Я  рад,  что
познакомился с тобой, будь и ты рад этому: ведь мы могли бы  никогда  не
встретиться. - Он заметил, что парень вновь готов пустить слезу.  -  Ну,
это совсем недостойно сына Всадника. К тому же жизнь  еще  вся  впереди,
может быть, еще повстречаемся, и тогда я хочу, чтобы ты  мне  рассказал,
как ты съездил в Эллор со школьным караваном. -  Он  обнял  мальчишку  и
повернул его в сторону дверей гостиницы. - Иди, тебя ждут.
   Мальчик кивнул и через несколько мгновений скрылся за  дверями.  Грон
вздохнул. С его  бурной  жизнью  ему  совсем  не  нужны  были  серьезные
привязанности,  а  он  за  прошедший  год  умудрился  обзавестись   даже
несколькими: Эрея, Серма, теперь вот Ставр. Оставляя каждого из них,  он
чувствовал, как оставляет какую-то частичку души. Что ж, молодость - это
начало пути, сколько еще таких прощаний будет за время, отпущенное ему в
этом мире.  Эта  мысль  потянула  за  собой  другую,  и  Грон  досадливо
поморщился. Весь прошедший год он пытался не вспоминать о  том,  как  он
попал в этот мир, и о том, что вполне может  исчезнуть  отсюда,  оставив
сиротой немного повзрослевшего, но по-прежнему наивного Грона.
   А может быть, их сознания настолько слились, что его уже не  вытянуть
из этого тела, или, наоборот, первичное сознание Грона  будет  выдернуто
вместе с Пушкевичем. Он опять вздохнул. Как ни отгонял он  от  себя  эти
мысли, но рано или поздно придется поискать ответа на этот вопрос.  Если
он не хочет, чтобы такая ситуация застала его врасплох. Тут ему с  силой
засветили в спину и грубый голос проорал:
   - Ну что застыл, как истукан, посреди улицы. Ноги потерял или мозги?
   Грон обернулся. Мимо проплывал  паланкин,  перед  которым  двое  рынд
расталкивали прохожих,  подгоняя  замешкавшихся  палками.  Один  из  них
окинул Грона свирепым взглядом и вновь принялся  работать  палкой.  Грон
секунду раздумывал, но потом пришел к выводу, что от удара палкой он  не
развалится, а привлекать излишнее внимание к своей персоне ему вовсе  ни
к чему. Бросив взгляд вдоль улицы,  он  на  секунду  задержал  глаза  на
маленьком  невзрачном  человечке,  глазевшем  на  эту   сцену,   и   ему
показалось, что он его где-то видел, но тот быстро исчез в  толпе.  Грон
пожал плечами и двинул вниз по улице. Пора  было  подумать,  что  делать
дальше.
   Он не торопясь шел по улице, не упуская из виду ничего из  того,  что
происходило вокруг. Люди и повозки сновали вокруг во всех  направлениях,
и приходилось держать ухо востро, чтобы не оказаться покалеченным или не
попасть под кнут какого-нибудь из возниц, перевозивших  богатых  господ.
По первому впечатлению Роул был  меньше  Тамариса,  но  заселен  гораздо
более плотно. Тамарис был преимущественно одноэтажным,  к  тому  же  там
Грон практически не видел города - так, несколько  портовых  забегаловок
да пара кварталов,  в  которых  жили  корабельные  плотники  и  парусные
мастера. Иногда груды ходили туда подраться от скуки. В Саоре он  провел
всего четыре дня, и  все  это  время  проторчал  за  запертыми  воротами
постоялого двора. Так что, по существу, в городе  он  был  впервые.  Чем
ближе к центру, тем улицы становились  все  лучше,  пока  наконец  после
очередного перекрестка под ногами не оказались каменные плиты мостовой.
   Через несколько кварталов четырехэтажных зданий, украшенных  лепниной
и  часто  перемежающихся  то  общественными  банями,  то  еще  какими-то
строениями, похожими то ли на храмы, то ли на судейские палаты, он вышел
на центральную площадь, на которой стояли два здания,  одно  из  которых
абсолютно  точно  являлось  храмом,  а  второе,  скорее  всего,  дворцом
систрарха. Площадь оканчивалась высокой стеной, которую они заметили  со
склона. Прямо в центре  выходящей  на  площадь  части  стены  находились
широко  распахнутые  ворота,  арка  которых  была  покрыта  великолепной
резьбой.
   - Что, черноногий, дивишься на Врата гимнасиумов? - со смехом спросил
молодой голос.
   Грон обернулся. За спиной стояли двое  молодых  ребят  приблизительно
его возраста, одетых в одинаковые хитоны.
   - А почему "черноногий"? - поинтересовался он.
   - Ну так мы зовем всех крестьян, -  ответил  один,  в  то  время  как
второй снова засмеялся.
   Грон  несколько  мгновений  раздумывал,  как  ему  поступить,   потом
улыбнулся:
   - Что ж, может быть, ты прав. - Он  сунул  руку  в  кошель  и  достал
золотой и, подкинув его на ладони, подмигнул:
   - Сегодня я богат,  почему  бы  нам  не  пойти  и  не  пропустить  по
стаканчику.
   Оба парня восторженно взвыли, потом тот, кто отвечал, обхватил  Грона
за плечи, что, впрочем, ему не совсем удалось, и торжественно произнес:
   - Да пошлют боги удачу этому доброму человеку, а также всем остальным
студентам, как послали сегодня нам. - Он хлопнул Грона по спине. - Идем,
я знаю отличное заведение, куда не заходит  никто  из  обучителей,  даже
инспектора.
   И вся троица двинулась вниз по улице.
   Студенты всегда остаются студентами, хоть в том мире, хоть в этом.
   Местечко  оказалось  весьма  загаженной  забегаловкой,  где  подавали
ужасно кислое, но зато очень дешевое  молодое  вино.  Сначала  Грон  пил
мало, вслушиваясь в болтовню студентов, которых звали Комар и  Улмир,  и
умело  направляя  беседу  нарочито  наивными  вопросами,   но   студенты
бдительно следили, чтобы его  стакан  наполнялся  не  реже,  чем  их,  и
опустошался туда, куда положено. Поэтому в конце концов  Грон  осоловел,
расслабился и даже начал подтягивать какую-то  бесшабашную  песню,  мыча
там, где не мог уловить слов. Наконец к  их  столу  приблизился  местный
вышибала и,  мрачно  окинув  мощную  фигуру  Грона,  произнес  несколько
вежливее, чем обычно:
   - Хозяин велел передать, что вы уже вылакали на весь свой золотой.
   - Как?! - взревел Комар. -  Даты,  верно,  шутишь,  милейший?  Мы  не
выпили и на десяток медяков! - Он повернулся к  собутыльникам,  призывая
их в свидетели. - Сколько можно выпить за пару часов, а мы еще совсем не
пьяны?
   Вышибала хмыкнул:
   - Не знаю насчет последнего, но уже  полчаса,  как  вышла  полуночная
стража.
   - Что-о-о?!
   На этот раз голоса обоих студентов слились.  Они  обменялись  унылыми
взглядами. Потом Улмир вздохнул:
   - О боги, завтра опять придется предстать перед очи приора.
   Оба уныло поднялись и двинулись к выходу, но, когда за ними закрылась
дверь, Комар повеселел и, хлопнув приятеля по плечу, произнес:
   - Все-таки сегодня был отличный вечер, за такой не жалко  и  получить
взбучку от приора.
   Улмир  тоже  повеселел,  и   вскоре   переулок   огласила   очередная
разухабистая песня. Они прошли  несколько  кварталов,  оглушая  уснувшие
дома немелодичным, но добросовестным  ревом  трех  молодых  глоток,  как
вдруг Улмир полетел вперед и грубый голос произнес:
   - Прочь с дороги, рвань. Этого Грон стерпеть  не  мог.  Почувствовав,
как над головой засвистела дубинка, он  присел  и,  обернувшись,  врезал
нападавшему кулаком в пах, в последнюю секунду слегка  придержав  кулак,
дабы удар не был смертельным. Рында отлетел к стене и сполз на мостовую.
Грон хищно развернулся, едва не  перекрутившись  дальше,  чем  надо,  и,
поймав руку второго, хрястнул его кулаком по лбу. Тот  тоже  осел.  Грон
отпрыгнул в сторону, ища глазами новых противников, но никто  больше  не
пытался напасть. Рабы опустили паланкин на землю,  готовясь  бежать  при
малейшем признаке опасности. Рынды  валялись  по  сторонам,  а  студенты
смотрели на него разинув рот. Грон расслабился,  потом  чертыхнулся  про
себя: проклятое вино! Его благие намерения не выделяться  разлетелись  в
пух и прах. Избить двух рынд... Да еще в присутствии студентов...
   Н-да, это было все равно что выйти голым  на  центральную  площадь  и
весь день орать свое имя. Завтра он будет известен всем студентам Роула,
а это значит, и остальному городу тоже.
   - Ну ты крутой, - растерянно оглядываясь,  произнес  Комар,  а  Улмир
подошел к одному из лежащих рынд и осторожно потряс его за плечо,  потом
приложил ухо к груди.
   - Жив. Уф, они отлетели, как тряпичные куклы,  я  думал,  что  ты  их
прикончил.
   Грон неуклюже попытался выпутаться:
   - Сам не знаю, как так получилось. Махнул рукой - и все.
   Студенты расхохотались, потом  Комар  развязной  походкой  подошел  к
паланкину и потянулся к занавескам:
   - Ну что, это должно вас  научить,  как  науськивать  своих  слуг  на
достойных людей.
   Грон едва успел поймать его за руку:
   - Прекрати.
   - Ты чего? - удивился тот.
   - А того, что мы сами шли, перекрыв улицу и горланя песни так, что не
слышали, что у нас за спиной. -  Он  повернулся  к  паланкину.  -  Прошу
простить нас, господин, за причиненные неудобства. Искренне сожалею, что
так произошло.
   Он подтолкнул  ребят  в  сторону  пло