йта и доктора Гьюдельсона. Вот уже  двое
суток как небо было сплошь затянуто  густыми  облаками.  Днем  -  ни  луча
солнца, ночью - ни проблеска звезд.  Молочно-белый  туман  расстилался  от
края и до края горизонта, словно кисейная завеса, которую  только  изредка
прорывал шпиль церковной башни Сент-Эндрью. Нечего было и думать при таких
условиях увидеть в пространстве столь страстно  оспариваемый  болид.  Надо
было полагать, что  подобные  атмосферные  условия  не  благоприятствовали
астрономам штата Огайо или штата Пенсильвания,  так  же,  впрочем,  как  и
любых других обсерваторий Старого и  Нового  Света.  И  в  самом  деле,  в
газетах больше не печатались заметки,  относящиеся  к  появлению  метеора.
Метеор этот, правда,  не  представлял  такого  интереса,  который  был  бы
способен взволновать научный мир. По  существу  он  был  довольно  обычным
космическим явлением, и  нужно  было  быть  Дином  Форсайтом  или  Сиднеем
Гьюдельсоном,  чтобы  подстерегать  его  возвращение  с  таким   страстным
нетерпением, которое грозило довести их до помешательства.
   Митс между  тем,  когда  хозяин  ее  убедился  в  полной  невозможности
ускользнуть от нее, продолжала, скрестив руки на груди:
   - Мистер Форсайт, не забыли ли вы случайно, что у вас есть племянник по
имени Фрэнсис Гордон?
   - Ах, милый  мой  Фрэнсис,  -  проговорил  мистер  Форсайт,  благодушно
покачивая головой. - Да нет же, Митс! Разумеется, не забыл...  Как  же  он
поживает, славный мой Фрэнсис?
   - Отлично, благодарю вас, сэр!
   - Я как будто довольно давно не видел его.
   - Да, да... с самого завтрака!
   - Да что вы!
   - Глаза ваши, верно, застряли на луне, сэр? - спросила Митс,  заставляя
своего хозяина повернуться к ней лицом.
   - Нет,  нет,  добрая  моя  Митс...  Но  что  поделаешь...  Я  несколько
озабочен...
   - Так озабочены, что, по-видимому, забыли об одной важной вещи.
   - Забыл о важной вещи?.. Не понимаю, о чем ты говоришь?
   - О том, что ваш племянник собирается жениться.
   - Жениться... Жениться?..
   - Только не хватает, чтобы вы спросили, о какой женитьбе идет речь!
   - Нет, Митс... Но к чему все эти вопросы?
   - Вот святая простота! Ведь каждому известно,  что  вопрос  задают  для
того, чтобы получить ответ.
   - Какой ответ, Митс?
   - По поводу вашего отношения, сэр, к семье  Гьюдельсон...  Ведь  вы  не
забыли, надо думать, что на свете существует  семья  Гьюдельсон  -  доктор
Гьюдельсон, который проживает на  Морисс-стрит,  миссис  Гьюдельсон,  мать
мисс Лу Гьюдельсон и мисс Дженни Гьюдельсон, невесты вашего племянника!
   По мере того как имя Гьюдельсон срывалось  с  уст  Митс  и  каждый  раз
произносилось с большей силой, мистер Форсайт хватался то за грудь, то  за
голову, то за бок, словно бы это имя, превратившись в  пулю,  впивалось  в
него. Он страдал, задыхался, кровь ударяла ему в голову.
   - Ну, так как же? Вы слышали? - спросила Митс, видя,  что  он  избегает
ответа.
   - Разумеется, слышал!.. - воскликнул ее хозяин.
   - И дальше что? - не  отставала  старая  служанка,  постепенно  повышая
голос.
   - Разве Фрэнсис  все  еще  думает  об  этой  женитьбе?  -  пробормотал,
наконец, мистер Форсайт.
   - Еще бы не думает! - воскликнула Митс. - Думает, как дышит, бедный наш
мальчик. Как и все мы думаем о ней, как и вы  сами  о  ней  думаете,  надо
надеяться.
   - Как? Мой племянник все еще намеревается жениться на  дочери  этого...
доктора Гьюдельсона?
   -  Мисс  Дженни,  если  вы  не  забыли,  сэр.  Уж  будьте   покойны   -
намеревается. Черт побери! Да что он - рехнулся, что ли, чтобы  отказаться
от этой мысли? Да где ему найти девушку милее, чем эта?
   - Если, даже предположить, - перебил ее  мистер  Форсайт,  -  что  дочь
человека... который... человека... имя которого я не в силах произнести не
задыхаясь... и в самом деле мила...
   - Нет,  это  уже  слишком!  -  закричала  Митс,  нетерпеливо  отвязывая
передник, словно собираясь отдать его хозяину.
   - Да, послушайте,  Митс,  послушайте!  -  пробормотал  мистер  Форсайт,
встревоженный ее угрожающей жестикуляцией.
   Старая служанка встряхнула  передником,  завязки  которого  свисали  до
земли.
   - Разговаривать нам больше не о чем! Пятьдесят лет я прослужила в  этом
доме, но лучше я уйду, подохну под забором,  как  запаршивевший  пес,  чем
останусь у человека, который _терзает собственную кровь_! Я  всего-навсего
бедная служанка, но у меня есть сердце, сэр... Да! Оно у меня есть!
   - Что ты расшумелась, Митс?  -  произнес,  наконец,  задетый  за  живое
мистер Дин Форсайт. - Не знаешь ты разве, что он мне сделал,  этот  доктор
Гьюдельсон?
   - Что же он сделал?
   - Он меня обокрал.
   - Обокрал?
   - Да, обокрал самым гнусным образом!
   - Что же он у вас украл? Часы? Или кошелек?.. Или носовой платок?
   - Мой метеор!
   - Ах, опять ваш _ми-ти-вор_! - проговорила старая  служанка,  усмехаясь
самой обидной и неприятной для мистера Форсайта  усмешкой.  -  И  в  самом
деле, давно не  вспоминали  о  вашем  знаменитом  _ми-ти-воре_.  Да  разве
мыслимо приходить в такое состояние из-за какой-то _штуки, которая шляется
по небу_? Да разве этот _ми-ти-вор_ принадлежит вам  больше,  чем  доктору
Гьюдельсону? Имя свое вы к нему  прилепили,  что  ли?  Разве  он  не  всем
принадлежит, вот хоть мне или моей собаке, если бы у меня  была  собака?..
Но, слава богу, у меня ее нет... Купили вы его за  свои  деньги,  что  ли?
Или, может быть, он вам достался по наследству?
   - Митс! - закричал мистер Форсайт, выйдя из себя.
   - Не о Митс тут речь! - не отступала старуха,  возмущение  которой  все
возрастало.  -  Черти  окаянные!  Надо  быть  глупым,  как  Сатурн,  чтобы
рассориться со старым другом из-за какого-то камня, которого больше  и  не
увидишь никогда!
   - Молчи! Молчи! - завопил астроном, задетый за живое.
   - Нет, сэр, нет! Я не замолчу, хоть бы вы даже на помощь позвали вашего
дурня _Ами-Крона_.
   - При чем тут Омикрон?
   - А при том... И он меня не заставит молчать... Точно так же,  как  наш
президент не заставил бы замолчать архангела, который явился бы  от  имени
всемогущего объявить о светопреставлении.
   Онемел ли мистер Дин Форсайт, выслушав эти страшные  слова,  или  горло
его настолько сжалось, что перестало пропускать слова? Верно лишь, что  он
не в состоянии был ответить. Если бы он в эту минуту и  пожелал  в  порыве
бешенства вышвырнуть за дверь свою верную, но несносную Митс,  то  ему  не
удалось бы произнести обычных в таких случаях слов:  "Уходите!  Немедленно
уходите, и чтобы я вас больше не видел!.."
   Да, впрочем, Митс и не подчинилась  бы  ему.  Вряд  ли  служанка  после
пятидесятилетней службы согласится из-за какого-то  метеора  расстаться  с
хозяином, который родился на ее глазах.
   Но все же пора было положить конец этой  сцене.  Понимая,  что  ему  не
одержать верх, мистер Форсайт готовился отступить, стараясь все же,  чтобы
это отступление не походило на бегство.
   Его выручило солнце. Погода внезапно прояснилась, и яркий луч  ворвался
в окно, выходившее в сад.
   "В это самое время доктор Гьюдельсон,  без  сомнения,  стоит  на  своей
башне", - мелькнуло в мозгу  Дина  Форсайта.  Ему  представился  соперник,
который,  воспользовавшись  просветом,  приник  глазом  к  окуляру  своего
телескопа и ощупывает взглядом небесное пространство.
   Он не мог этого стерпеть. Солнечный  луч  оказывал  на  него  такое  же
воздействие, как на воздушный шар. Он раздувал его, заставляя подняться  в
воздух.  Мистер  Форсайт,  отбросив,  словно  балласт  (чтобы   продолжить
сравнение), весь накопившийся в нем гнев, направился к двери.
   Но Митс, к его несчастью, заслоняла собою выход и,  по-видимому,  вовсе
не намеревалась уйти с дороги. Неужели  придется  схватить  ее  за  плечо,
вступить с ней в борьбу, призвать на помощь Омикрона?..
   Ему не пришлось дойти до такой крайности. Старуха сама  была  потрясена
всем пережитым. Как ни привыкла она спорить со своим хозяином, но ни  разу
до сих пор не вносила она в подобные столкновения такую горячность.
   То ли физическое напряжение, то ли серьезность вопроса, затронутого ею,
- вопроса, страшно волновавшего старуху, так как на карту было  поставлено
будущее счастье ее дорогого "сынка",  но  Митс,  почувствовав  вдруг,  что
слабеет, тяжело рухнула на стул.
   Мистер Дин Форсайт, будь сказано  ему  в  похвалу,  мгновенно  забыл  о
солнце, о голубом небе и метеоре. Подойдя к старой служанке, он  заботливо
осведомился, что с ней.
   - Не знаю, сэр. У меня будто желудок _вывернулся наизнанку_.
   -  Вывернулся  наизнанку  желудок?  -   переспросил   мистер   Форсайт,
пораженный таким странным симптомом болезни.
   - Да, - подтвердила Митс слабым голосом. - У меня _сердце  точно  узлом
завязалось_.
   - Хм, - неопределенно  кашлянул  мистер  Форсайт,  которого  это  новое
явление смутило еще больше.
   Желая все же помочь больной, он собирался прибегнуть к  мерам,  которые
принято применять в  таких  случаях,  -  обтереть  уксусом  виски  и  лоб,
распустить пояс, дать отпить глоток подслащенной воды...
   Но он не успел этого сделать.
   Сверху донесся голос Омикрона.
   - Болид, сэр, - кричал Омикрон, - болид!
   Мистер Форсайт, забыв все на свете, помчался вверх по лестнице.
   Но не успел он скрыться из вида, как Митс, вновь обретя силы, бросилась
за ним вдогонку. И  в  то  время  как  астроном,  шагая  сразу  через  три
ступеньки, поспешно поднимался наверх, ему вслед несся голос служанки.
   - Мистер Форсайт,  -  твердила  Митс,  -  запомните:  свадьба  Фрэнсиса
Гордона с Дженни Гьюдельсон состоится и будет отпразднована точка в  точку
в тот самый день, который назначен. Состоится, состоится, мистер  Форсайт,
хоть бы весь свет перевернулся...
   Мистер  Дин  Форсайт  не  отвечал,  не  слышал.  Мистер  Дин   Форсайт,
перескакивая через ступеньки, несся по лестнице, ведущей на башню.



ГЛАВА ВОСЬМАЯ,
   где полемика в печати еще больше обостряет положение и которая
   кончается столь же неожиданным сколь и неоспоримым выводом

   - Это он, он самый, Омикрон! - воскликнул мистер  Форсайт,  едва  успев
приложиться глазом к телескопу.
   - Он самый, - подтвердил Омикрон и тут же добавил: - Дал бы бог,  чтобы
доктор Гьюдельсон не оказался сейчас на своей башне.
   - А если он там и торчит, то пусть не заметит болида.
   - Нашего болида, - уточнил Омикрон.
   - Моего болида, - поправил мистер Форсайт.
   Оба они ошибались. Подзорная труба доктора Гьюдельсона была  направлена
в это самое время на юго-восток,  на  ту  самую  часть  неба,  по  которой
продвигайся метеор. Труба уловила метеор тотчас же,  как  он  появился,  и
башня на Морисс-стрит, так же как и башня на Элизабет-стрит,  не  упускала
его из виду до того мгновения, пока болид не скрылся в тумане.
   Впрочем, не одни уостонские астрономы отметили появление болида. Он был
замечен также Питсбургской обсерваторией, так что теперь речь шла  о  трех
последовательных наблюдениях, включая и бостонское.
   Факт повторного появления  метеора  представлял  значительный  интерес,
если, разумеется, метеор сам по  себе  мог  представить  интерес.  Раз  он
оставался в районе видимости  подлунного  мира,  то,  значит,  определенно
двигался  по  замкнутой  орбите.  Следовательно,   это   не   какая-нибудь
блуждающая звезда, которая исчезает,  едва  соприкоснувшись  с  последними
слоями атмосферы, не какой-нибудь астероид, который, однажды  показавшись,
скрывается  в  пространстве,  не   аэролит,   падение   которого   следует
непосредственно за  его  появлением.  Нет,  этот  метеор  возвращался,  он
продвигался вокруг Земли, словно второй ее спутник. И,  следовательно,  он
был достоин изучения, чем и можно  оправдать  ту  страстность,  с  которой
мистер Форсайт и доктор Гьюдельсон оспаривали друг у друга  право  на  его
открытие.
   Раз метеор подчинялся постоянным законам, ничто  не  мешало  определить
его свойства. Этим занимались  повсюду,  но  нигде,  разумеется,  не  было
проявлено  такого  рвения,  какое  проявляли   в   Уостоне.   Однако   для
окончательного разрешения  задачи  требовалось  еще  несколько  тщательных
наблюдений.
   Первое, что было вычислено  уже  через  двое  суток  математиками,  но,
правда, математиками, которых звали не Дин Форсайт и не Гьюдельсон, -  это
траектория болида.
   Траектория эта имела направление с севера на юг. Некоторое отклонение в
3o31', отмеченное в письме мистера Дина  Форсайта  в  обсерваторию  города
Питсбурга, было лишь кажущимся: оно являлось следствием  вращения  земного
шара.
   Болид находился на  расстоянии  четырехсот  километров  от  поверхности
Земли, а чудовищная скорость  его  движения  была  не  менее  шести  тысяч
девятисот шестидесяти семи метров в секунду. Таким образом, свое  движение
вокруг Земли он совершил за час сорок одну минуту  одну  и  девяносто  три
сотых секунды, из чего можно было, по  мнению  ученых,  заключить,  что  в
зените Уостона он покажется снова не ранее чем через  сто  сорок  лет  сто
семьдесят шесть дней и двадцать два часа.
   Счастливое предзнаменование, способное успокоить  жителей  города,  так
сильно трепетавших перед возможным падением болида.  Если  ему  и  суждено
свалиться на землю, то упадет он не на них.
   "Но какие основания полагать, что он упадет? - вопрошала газета "Уостон
морнинг". - Не приходится опасаться, что на пути его возникнет препятствие
или что он будет остановлен в своем движении!"
   Тут была полная ясность.
   "Конечно, - писала газета "Уостон  ивнинг",  -  есть  много  аэролитов,
которые падали и продолжают падать. Но это главным образом аэролиты  малых
размеров: они бесспорно движутся  в  пространстве  и  падают;  как  только
оказываются в сфере земного притяжения".
   Это объяснение, само по себе  верное,  не  имело  отношения  к  данному
болиду с его правильным движением.  Его  падения  следовало  опасаться  не
более, чем падения Луны.
   Но  этого  было  еще  мало.  Оставалось  выяснить  еще  ряд   вопросов,
касающихся данного астероида, ставшего вторым спутником Земли.
   Каков его объем? Какова его масса? Какова его природа?
   На первый вопрос газета "Уостон стандарт" ответила следующее:
   "Судя по высоте и видимому размеру болида, его диаметр должен превышать
пятьсот  метров,  -  таков   по   крайней   мере   результат   наблюдений,
производившихся до сих пор. Но пока еще не удается разрешить вопрос о  его
природе. Видимость (при условии, разумеется, что  наблюдатели  располагают
достаточно мощной  аппаратурой)  придает  ему  светящаяся  поверхность,  а
свечение происходит  от  сопротивления  атмосферы,  хотя  воздух  и  очень
разрежен на такой высоте. Но здесь возникает еще вопрос:  не  является  ли
метеор только газообразным телом? Или,  наоборот,  не  состоит  ли  он  из
твердого ядра, окруженного светящимися хвостами?  Каковы  в  таком  случае
состав и величина ядра? Все это пока  неизвестно  и,  возможно,  останется
неизвестным навсегда.
   Итак, ни в отношении размера, ни в  отношении  скорости  движения  этот
болид не  представляет  собой  ничего  необыкновенного.  Единственная  его
особенность заключается лишь в том, что он движется по замкнутой орбите. С
какого же времени движется  он  так  вокруг  земного  шара?  Патентованные
астрономы не могли бы нам ответить на этот вопрос. Ведь они никогда бы  не
уловили его с помощью своих "официальных"  телескопов,  если  бы  не  наши
сограждане, мистер Дин Форсайт  и  доктор  Сидней  Гьюдельсон,  которым  и
принадлежит слава этого блестящего открытия".
   Во всем этом, как глубокомысленно заметила газета "Уостон стандарт", не
было ничего исключительного (не считая красноречия автора статьи).  Ученый
мир уделил поэтому не  слишком  большое  внимание  вопросу,  столь  сильно
волновавшему почтенную газету, а мир невежд  проявил  к  нему  также  лишь
слабый интерес.
   Одни только жители Уостона настойчиво стремились узнать все, что  имело
отношение к метеору, открытием которого мир был обязан их  двум  уважаемым
согражданам.
   Впрочем, как и все подлунные создания, и они в конце концов утратили бы
интерес к этому космическому  явлению,  которое  "Пэнч"  упорно  продолжал
называть "комическим", если бы в газетах не стали проскальзывать с  каждым
днем все более прозрачные намеки на  соперничество  между  мистером  Дином
Форсайтом  и  доктором  Гьюдельсоном.  Намеки  эти  послужили   источником
сплетен. Все население поспешило воспользоваться таким поводом для ссор, и
город постепенно раскололся на два лагеря.
   День, на который была назначена свадьба, между тем приближался.  Миссис
Гьюдельсон, Дженни и Лу - с одной стороны,  Фрэнсис  Гордон  и  Митс  -  с
другой ощущали все  возраставшее  беспокойство.  Они  жили  в  непрерывном
страхе, ожидая открытого скандала, который  мог  разыграться  при  встрече
обоих  соперников,  точно  так  же  как  встреча  двух   туч,   заряженных
противоположными потенциалами, может  вызвать  вспышку  молнии  и  раскаты
грома. Близкие хорошо знали, что мистер Дин  Форсайт  с  трудом  сдерживал
накопившуюся ярость, а бешенство доктора Гьюдельсона  искало  лишь  повода
для взрыва.
   Небо  почти  все  время  оставалось  ясным,  воздух  был  прозрачен,  и
горизонты города Уостона свободно открывались глазу. Оба  астронома  могли
поэтому с усиленной энергией предаваться своим  наблюдениям.  Возможностей
для таких наблюдений представлялось сколько угодно, -  ведь  теперь  болид
показывался над горизонтом  по  четырнадцати  раз  в  сутки,  и  благодаря
вычислениям обсерваторий было заранее известно,  куда  следует  направлять
объективы.
   Простота таких наблюдений, правда, была не всегда одинаковой, - как  не
была одинаковой и высота болида над линией горизонта. Но появления  болида
сделались столь частыми, что и это  неудобство  значительно  сглаживалось.
Если он и не возвращался  к  математически  точному  зениту  Уостона,  где
благодаря чудесной случайности он  был  впервые  замечен,  то  все  же  он
ежедневно так близко проскальзывал мимо этой точки,  что  практически  это
сводилось к одному.
   Итак, оба страстных астронома могли без помехи до опьянения  любоваться
метеором, окруженным сверкающим ореолом и бороздившим пространство над  их
головой.
   Они пожирали его глазами. Они бросали на него ласковые взгляды.  Каждый
из них называл его своим именем: один - болидом Форсайта, другой - болидом
Гьюдельсона, Он был их детищем, их плотью и кровью. Он принадлежал им, как
сын родителям, даже больше, - как создание создателю. Уже  самый  вид  его
доводил  их  до  исступления.  Обо  всех  своих  наблюдениях   и   выводах
относительно его движения и видимой формы они ставили в известность один -
обсерваторию в Цинциннати, другой - обсерваторию в Питсбурге,  никогда  не
забывая подчеркнуть свое право на приоритет в этом открытии.
   Вскоре эта, пока еще сдержанная, борьба перестала удовлетворять их.  Не
довольствуясь прекращением дипломатических и всяких личных отношений,  они
загорелись желанием вступить в открытый бой.
   Однажды  в  "Уостон  стандарте"  появилась  довольно   резкая   статья,
задевавшая доктора Гьюдельсона. Эту статью приписывали мистеру Форсайту. В
статье говорилось, что кое у каких людей удивительно зоркие  глаза,  когда
они глядят сквозь чужие очки, и что они слишком легко тогда замечают вещи,
уже раньше замеченные другими.
   В ответ на эту заметку "Уостон ивнинг" на следующий же день заявил, что
если уж говорить об  "очках",  то  бывают  и  такие  очки,  которые  плохо
протерты.  Стекла  их  испещрены  мелкими  пятнышками,  которые,  пожалуй,
неловко принимать за метеоры.
   Одновременно с этим "Пэнч" поместил очень похожую карикатуру  на  обоих
астрономов. Снабженные огромными крыльями, они летели, догоняя друг друга,
стараясь  поймать  свой  болид,  изображенный   в   виде   головы   зебры,
показывавшей им язык.
   Хотя в связи