военного преступника - рядовое событие, и что жить его
ожиданием недостойно. Он пообещал объявить о времени казни отдельно. Все
ему поверили. Все всегда верили Тригемисту.
  Ночью куда-то уходила Вишенка. Может быть, к Алексу, не знаю.
  Утром мы убирали дом. Я выносила на крыльцо круглые половики, а Вишенка
ожесточенно вытряхивала их, стиснув в ниточку губы. Потом мы выскребали и
драили пол, потом стирали белье и занавески, которые Вишенка срывала с
окон. Затем в едкой щелочной воде мыли посуду. Дребезжали ножи и ложки,
скрежетали кастрюли, а Вишенка молчала, ее брови съехались совсем близко
над маленьким носиком.
  - Интересно, будет ли сегодня казнь, - сказала я.
  Вишенка вскинула голову, а я больно закусила изнутри губы. На ее месте я
бы кого-нибудь убила за такое "интересно". Я с плеском опустила
покрасневшие руки в щелочную воду и мысленно поклялась, что уеду отсюда.
Завтра же. Сегодня. Куда угодно. Если бы не Алекс. Все равно.
  - Не знаю, - вдруг тихо сказала Вишенка. - Мы его казним. Но ведь это
никого не вернет. Нас двадцать шесть, а он один, очень просто его убить,
но что это даст? Только то, что мы все будем чувствовать себя убийцами,
все! Ты, конечно, не поймешь, Дина, но мне, например, не станет легче от
того, что казнят этого человека.
  На грязной воде расходились беловатые разводы. Я чужая, я действительно
чего-то не понимаю. Мои мама и сестра на севере, в эвакуации. Они живы,
они должны жить! - а палачи во фробистских мундирах должны умирать. Так и
никак иначе.
  - И потом, он же только выполнял приказ, - прошептала Вишенка.
  ...Солнце жгло и слепило, было жарко, как в середине лета, и я бежала по
пыльной улице поселка. Никого не было видно, все разбрелись, чтобы
заниматься мирным строительством, поднимать хозяйство, мыть посуду. На
площади перед церковью тоже было пусто, в церкви стояла тишина и колебался
разноцветный виражный свет, а на скамье серела бесформенным пятном
короткая грузная фигура. Одна. Его даже не охраняли. А впрочем, куда бы он
ушел?
  Я подошла к нему близко-близко и попробовала заглянуть... нет, лицо - это
у людей, а у фробистов... не знаю. Его глаза были закрыты, а распластанные
ноздри ритмично раздувались. Он спал! В воздухе стояло тонкое, противное
посвистывание, в свете витражей колыхался столб пыли. Пыль разъедала
глаза, и над серым воротником мундира расплылось беловатое плоское пятно.
  И вдруг я чихнула.
  Он не вздрогнул - просто проснулся. В его подсознании даже не возникло
варианта, что это пришли за ним - вести на казнь. Он проснулся и теперь с
интересом разглядывал меня из-под набрякших век. Под этим взглядом я
почему-то не могла молчать.
  - Вы спите?
  На "вы". Какого черта я к нему так обратилась?
  - Да, немного устал, - он говорил не с таким уж сильным акцентом. -
Приговоренный к казни спать не должен, не так ли?
  Кажется, он надо мной издевался.
  - Вот именно, - сказала я. - или вы думаете, что вас не казнят?
  Фробистский мундир пожал красно-черными погонами.
  - Не я это решаю. Но с вашей стороны было бы неразумно меня казнить. Да и
негуманно.
  Фробист, рассуждающий о гуманизме. У меня по-настоящему перехватило
дыхание.
  - Вы...
  - А что я, в сущности, сделал? Всего лишь очистил населенный пункт,
выполняя миссию, доверенную мне командованием. Мне одному, заметьте. В то
время как в пункте оставалось не менее ста единиц населения. И никто из
них, попрошу отметить, никто сопротивления не оказал.
  - Это были женщины и дети. И старики.
  Она наконец возникла - та ухмылка, которую я давно предвидела как
единственное выражение эмоций на этом подобии лица.
  - Дети и старики? Их было не меньше ста. Дети и старики нашей нации
способны защитить свою жизнь. И это далеко не единственное, что вам не
мешало бы у нас позаимствовать.
  И он заговорил сухо и по-деловому, словно выступал с докладом.
  - Уже ни для кого не секрет, что вы победили в этой войне. Ирония истории,
не больше, но так или иначе вы победили. Но что вы будете делать дальше?
Страна в руинах, все производство сориентировано только на войну,
экономика в глубоком кризисе. К тому же, по прогнозам, этот год будет
неурожайным. Ладно, не берем страну, тебе этого все равно не понять,
девочка, рассмотрим на примере вашего поселка. Я говорил с вашим лидером,
Тригемистом. Он разумный человек, он умеет вести за собой народ, но плана
дальнейших действий у него нет. А это значит: начнется засуха, голод,
люди, не найдя поддержки у лидера, восстанут против него, и наступит
полная анархия - и у вас в поселке, и по всей стране. Прольется столько
крови, что вы будете с ностальгией вспоминать эту войну. На этой войне у
вас, по крайней мере, были враги.
  - Это полная ерунда, то, что вы говорите, - мой голос звучал менее
уверенно, чем я хотела. - Не будет у нас гражданской войны.
  Он словно не слышал меня. Он спокойно и размеренно продолжал свой доклад.
  - Если ты учила историю, ты знаешь, что наша страна уже была в подобном
положении. Даже в худшем - ведь мы проиграли ту войну. Но мы выстояли
-благодаря гению наших вождей, благодаря чертам национального характера.
Мы подняли из пепла великую страну! И наш опыт в данный исторический
момент неоценим для вас. Я знаю, что именно нужно делать, чтобы избегнуть
разрухи и анархии. Никто из вас этого не знает. Не знает и Тригемист - а
ведь вы верите ему! Он разумный человек. Он понимает, что значит для него
моя жизнь, а что - моя смерть.
  Фальшивый пафос его речи глушила монотонная, скучно-никакая интонация. Он
будто бы и не пытался повлиять на меня, убедить, привлечь на свою сторону.
Он будто бы говорил... говорил... правду.
  Не сметь так думать! Моя реакция просчитана заранее, один из подлых
фробистских приемов, который не должен на меня подействовать!
  Я втиснула ногти в ладонь, незаметно перевела дыхание и выговорила
медленно и негромко - чтобы работало каждое слово, чтобы он понял, это
безликое фробистское существо: у него нет ни одного шанса.
  - Вы сказали, черты национального характера. У нас они тоже есть. Мы,
конечно, не настолько сильны в демагогии, но зато мы... убийц и палачей у
нас казнят.
  К концу фразы я повысила голос и вскинула голову - и мои слова удвоились
гулкой церковной акустикой. Убийц... казнят...
  Вечером я искала наших ребят - и никого не нашла. Кажется, видела вдалеке
Макса, а может, это был и не он. А Вишенка не пришла домой ночевать, и под
вечер стало тоскливо и страшно, и приснился Алекс, Алекс, Алекс...
  Утром Тригемист собрал всех на площади перед церковью. За ночь стало
холодно, накрапывал мелкий противный дождь. Микроскопические капли
серебрились на волосах Тригемиста, впитывались темными крапинами в серое
фробистское сукно. Убийца стоял на ступеньку выше Тригемиста, их головы
приходились вровень. Его даже не связали. Пора бы привыкнуть.
  - Сограждане, - голос у Тригемиста был хриплый и простуженный. - Сегодня
наша община принимает решение, которое самым прямым и действенным образом
отразится на нашем будущем. Война подходит к победному концу. Эта победа
далась нам нелегкой ценой. Тяжело найти среди нас человека, который бы не
потерял на войне своих родных или близких. Но эта страница истории
остается позади, и теперь нами, победителями, должна двигать не жажда
мести, а стремление поскорее поднять страну из руин, снова занять
достойное место на мировой арене. В этой борьбе ценны усилия каждого
конкретного человека - а нас двадцать шесть, мы многое можем сделать! Для
нашего поселка, а значит, и для державы в целом. Но энтузиазм и вера в
свои силы - не единственное, что нам потребуется. Во главе нашей общины
должен встать человек, вооруженный опытом мирного строительства,
современными механизмами поднятия экономики, новейшими производственными
технологиями. Нам с вами повезло - такой человек есть. Свои услуги общине
предлагает господин Фридрих Шиммельгаузен, бывший офицер, а по основной
профессии - менеджер стратегии и тактики производства. Сограждане! Я
призываю вас понять: в нашем положении было бы нецелесообразно отказаться
от услуг такого специалиста. Вопрос выносится на голосование. По законам
военного времени принятое вами решение будет иметь юридическую силу. Итак,
кто за?
  Медленно поднимались руки... мне казалось, что медленно, а на самом деле
быстро, практически без раздумий. Сам Тригемист. Макс. Алекс...
  Из толпы выскользнула Вишенка, в руке у нее был цветастый зонтик. Она
взбежала на ступеньки, улыбнулась, подняла зонтик над фробистским
мундиром. Серый рукав с красно-черным обшлагом обнял Вишенку за талию.
  - Я благодарен за оказанное доверие, - да, голос звучал почти без акцента,
уверенно и монотонно. - Должен предупредить, что работа на посту главы
общины будет отнимать у меня много времени, поэтому все возникающие у вас
вопросы попрошу подавать в письменном виде через моего секретаря.
  Вишенка кивнула и сделала книксен.
  ...В лесу за околицей поселка была весна. В лесу стрекотали птицы и цвела
мать-и-мачеха. Продолжалась настоящая жизнь по настоящим природным
законам. В лесу. Остаться жить в лесу.
  Я возвратилась в поселок поздно ночью. Найти пустой дом, куда никто не
вернулся, переночевать, а утром придумать, куда податься дальше. Может,
наши войска уже освободили мой город. Может быть, там - это же город, в
конце концов! - может, там все по-другому.
  Я буквально напоролась на него в темноте. Отпрянула и чуть не вскрикнула.
Его фигура чернела на фоне лилово-белесого неба - высокая, угловатая, с
опущенной головой и напряженно ссутуленными плечами.
  Алекс.
  - Алекс!
  За моей спиной в чьем-то окне зажгли лампу. Его лицо. Его узкие
светло-карие глаза, тонкие иронические губы, пушок мальчишеских усов.
Алекс.
  - Дина, ты? Тебя все искали. Думали, с тобой что-то случилось.
  - Случилось.
  Это слово - спокойно. А потом голос прервался, и все поплыло перед
глазами, и уже нельзя было говорить - только бы уткнуться лицом в его
плечо, в потертую замшу коричневой куртки, и плакать, плакать, как
ребенок, как Вишенка...
  Я резко отвернулась и вцепилась обеими руками в прутья плетеной изгороди.
  - Алекс... Как же это... я не могу, Алекс, в голове не укладывается, как
они могли, как же это...
  - Дина, - он не подошел, не обнял. - Это же люди. Люди, только и всего. Им
нужен вожак, они не могут без этого. Какая уж тут справедливость...
  Алекс, вырывающийся из железной хватки Тригемиста, голыми руками
собираясь восстановить справедливость. Алекс, плачущий в бессильном
сознании того, что справедливость не восстановлена. Он не такой, как они.
Он знает, что означает это слово...
  Алекс, поднимающий руку под мелким дождем.
  - Ты голосовал "за". Ты!.. почему?
  Я взглянула на него через плечо, не отпуская плетня. Шероховатое дерево,
режущее ладони. Алекс, пожимающий плечами.
  - Что бы изменилось, если бы я проголосовал против? Меня бы взяли на
карандаш, только и всего. Может, я уже не гулял бы просто так по улице. А
я как-то не хочу умирать по прихоти фробистской свиньи, ты это понимаешь?
  - Понимаю.
  Алекс, конечно, прав. Все правы. Я чужая, а им здесь жить. Люди, только и
всего. Им решать, кого казнить - а кого выбирать в вожаки. Но Вишенка...
  - Вишенка...
  И тут Алекс взвился, рванулся ко мне, занес руку, словно хотел меня
ударить - и отступил, остановился, тяжело дыша и кусая губы.
  - Не смей о ней говорить! Ты не понимаешь, ты никогда не поймешь. У нее
большое будущее, она не думает о себе, она хочет принести пользу всему
народу, она красивая, она такая...
  - Гуляете, ребята?
  Алекс резко обернулся. Я подняла голову.
  Это был Макс, он широко, молодцевато улыбался. Высокий, подтянутый, в
камуфляжной гимнастерке. И повязка на рукаве. Красно-черная.
  - Идите-ка по домам, - весело сказал он. - И кончайте с прогулками в такое
время. У нас теперь дисциплина, - он похлопал свою повязанную руку. - Ну,
вам что, два раза повторять?
  Глаза Алекса. Отчаянные и покорные.
  Под утро я все-таки уснула - на какие-то минуты, не больше - и вдруг
разом села на кровати, и уже знала, что должна делать.
  ...Макс и еще какой-то мужчина в камуфляже отошли покурить, прислонив
оружие к ограде, они первый день были часовыми, они не обратили на меня
внимания. Вишенка при моем появлении встала и, чуть запинаясь, как
ребенок, недоучивший стихотворение, сказала, что господин Шиммельгаузен
занят. Она тоже еще не освоилась в своей роли. Она не сориентировалась,
как себя вести, когда я без единого слова прошла мимо нее и открыла
следующую дверь.
  Он ничего не понял, даже не поднял головы в серой фуражке. Я обошла его
со спины, спереди бы мешал стол, - а длинный кухонный нож лежал у меня в
кармане жакета, чтобы поближе, чтобы удобнее...
  Я все продумала. Сверху за ключицу - это насмерть, так было написано в
какой-то приключенческой книжке. Сверху можно размахнуться как следует,
чтобы пробить толстое сукно. Сверху - это не в спину.
  Лезвие скользнуло по его плечу, вспоров ткань, он вздрогнул, но не успел,
ничего не успел! - я ударила еще раз, изо всех сил, со всего размаху...
  Серое бесформенное тело медленно завалилось набок и вперед, старым мешком
распласталось по столу. С головы скатилась фуражка, и в потолок тупо
уставилась жирная складка затылка.
  Я отвернулась и подошла к окну. Снова зарядил дождь. Монотонный и мелкий,
будто осенний.

  1999




Коммерческое использование данного произведения возможно ТОЛЬКО при
условии согласования с автором.
Контактный телефон (044)450-08-64.
E-mail: yanadubynianska@yahoo.com

Яна Дубинянская

              Т Р И   Д Н Я   В   С И Р Е Н О П О Л Е

  Лина никогда раньше не была в Сиренополе. Но сейчас ей казалось, что она
уже бывала здесь, и не раз, и что всю жизнь безотчетно любила этот город.
  Сиренополь - самый прекрасный город на земле. Его воздух напоен сложным
ароматом моря и экзотических цветов - ароматом юности. Его бело-розовые
дома кажутся воздушными и невесомыми. Набережная вымощена мрамором самых
нежных оттенков, и изящные лестницы с ажурными решетками спускают
последнюю ступеньку в светлую прозрачную воду. И даже море Сиренополя -
самое красивое в мире, оно всегда чуть заметно колышется, оно самого
чистого, дивного изумрудно-бирюзового цвета. Над ним медленно парят
снежно-белые чайки, касаясь кончиком крыла пологой волны.
  И Лина, высокая, тонкая, со своими развевающимися длинными волосами и
шелковым богемным шарфом, сразу влилась в Сиренополь, стала его частью, и
всем существом ощутила это. Она приехала сюда, потому что каждый человек,
а тем более каждый художник, непременно должен хоть раз в жизни побывать в
Сиренополе, городе волшебной мечты.
  А еще Сиренополь - город бесчисленных туристов, а туристы -это люди,
помешанные на сувенирах, и особенно произведениях искусства. В дорожном
саквояже Лины лежала пачка нежных, лирических акварелей, изображающих виды
Сиренополя. И сейчас, стоя на набережной, вдыхая удивительный, пьянящий
воздух, она забыла, что писала их с цветных картинок иллюстрированного
путеводителя, нет, она уже была здесь, спускалась в бухты, усыпанные белым
коралловым песком, встречала рассвет над этим морем...
  Путеводитель настойчиво просил гостей Сиренополя соблюдать его законы, а в
случае их незнания рекомендовал обращаться к жителям города. Коренные
сиренопольцы - добрые, отзывчивые, кристально-чистые люди. А как может
быть иначе - ведь они с детства живут в этих домах, дышат этим воздухом и
каждый день смотрят на море... Поэтому, прежде, чем разложить свои
акварели на нагретом солнцем мраморном парапете, Лина спросила у
проходившей мимо пожилой женщины, законно ли это.
  Местных жителей в Сиренополе очень легко узнать. Чем-то неуловимым они
разительно отличаются ото всех остальных людей.
  Женщина приветливо улыбнулась.
  - Конечно, госпожа художница. Мы в нашем городе очень ценим и любим людей
искусства. Желаю вам удачи.
  Лина симметрично разложила акварели и присела рядом на самый краешек
парапета. Она не будет сидеть здесь долго. Какой-нибудь час, а потом -
свидание с Сиренополем, ведь они успели только бегло познакомиться.
  Туристы - даже туристы в Сиренополе притихают, просветленные его красотой
- заинтересовавшись, начали по одному и небольшими группами подходить к
Лине, как вдруг легкий, но неожиданный порыв свежего бриза подхватил
несколько акварелей, смахнув их с парапета. Лина встала, но не успела даже
нагнуться, как загорелая детская рука протянула ей упавшие картины.
  - Возьмите, госпожа художница.
  - Спасибо, - Лина с улыбкой посмотрела на ребенка. Смуглый кудрявый
мальчик лет десяти, черные яркие глаза и белые зубы в открытой улыбке.
  - Ты живешь в Сиренополе? Как тебя зовут?
  - Дэви. Я хотел сказать вам, госпожа художница...У вас такие красивые
картины, а вы положили их прямо на парапет, ведь тут пыль и может
что-нибудь упасть с куста... Мой брат Мик сделает вам специальную
подставку из дерева, и тогда картины не будут падать...
  - Мне? - удивленно спросила Лина. Хотя да, конечно... Но как объяснить
этому мальчику, что у нее совсем нет денег, все сбережения она, не
задумываясь, отдала за билет в Сиренополь...
  - Не подумайте, что нам нужна какая-то плата, - сказала стройная
миниатюрная девушка. - Мик с удовольствием сделает это для вас. Мы,
сиренопольцы, всегда рады помочь нашим гостям.
  У нее были светло-русые волнистые волосы, но такие же загорелые щеки и
черные миндалины глаз, как и у Дэви.
  - Это моя сестра Белль, - сказал он. - А где Мик?
  - Мик! - хором позвали они. Лина обернулась. Она ожидала увидеть взрослого
парня или хотя бы подростка, но к брату и сестре подбежал десятилетний
мальчуган - точная копия Дэви. Он поздоровался с Линой и, понимающе
кивнув, растопыренными детскими пальцами прикинул размеры акварелей.
  - Я сделаю вам подставку на завтра, госпожа художница, - сказал он. А
сегодня не успею, потому что хочу половить рыбу.
  - Мик! - укоряюще произнесла Белль. - Не сердитесь на него,- попросила
сна, обращаясь к Лине. - Приходите завтра с утра к нам, мы живем совсем
недалеко отсюда, два квартала по Морской улице, вы легко найдете, да и
мальчики будут вас встречать. Приходите, прошу вас!
  - Хорошо,- сказала Лина. Ей вдруг стало удивительно легко и весело, она
откинула за спину непослушную волну темных волос и добавила:
  - Обязательно приду!
  Весь этот день она длинными глотками пила несравненную красоту Сиренополя,
и временами ей казалось странным и непостижимым. что такой удивительный
город существует на земле. Закат окрасил море фантастическими переливами
багряного и лилового цветов, и Лина уснула, вдыхая пряный аромат растений
южной ночи.

  * * *

  - Здесь мы живем, - сказал Дэви.
  Маленький домик тонул в зелени, экзотические лианы обвивали ажурную
калитку, а чуть поодаль выступал из зарослей круглый белый балкончик.
  Следуя за мальчиком, Лина тихо ступила под прохладную зеленоватую тень
этого дома. Здесь пахло цветами, влагой, свежими стружками, морем и еще
чем-то очень вкусным. Миниатюрная винтовая лесенка поднималась вверх, в
мансарду.
  - Там живем мы с Миком, - становясь на ступеньку, сказал Дэви. -Пойдемте к
нам, госпожа Лина, а Белль пока приготовит завтрак.
  Эта комната была совсем непохожа на обиталище двух юных сорванцов. Повсюду
царил идеальный порядок. В полукруглое окно, заплетенное снаружи плющом,
пробивались нежные лучи солнца и освещали аккуратно сложенные дощечки и
столярные инструменты в одном углу комнаты, мольберт, краски и кисти - в
другом.
  А на стенах висели картины, и, бросив на них беглый взгляд, Лина уже не
смогла оторваться. Потому что это было чудо. Сам Сиренополь светился со
стен своей дивной красотой, и акварели Лины - а ведь одну из них она
принесла с собой, хотела сделать подарок - ее акварели рядом с этими
картинами выглядели бы жалкой, беспомощной безвкусицей.
  - Чьи это картины? - полушепотом спросила она.
  - Мои, - с доброжелательной беспечно