И... ничего
бы не случилось. Нелепая, ни на чем не основанная уверенность - но Жанно
ничего не мог с ней поделать.
  Кристобаль стянул с левой руки перчатку.
  - Время уходит, а это наше время, парень. Но я думаю, что ты прав. Беги за
ней, найдешь ведь мой дом? Я пока проверю еще раз мотор.
  Жанно выскочил из ангара и понесся по улице, уже знойной и душной под
пасмурным небом. Уходит время, и какой-то человек с затонувшего
"Карфагена" из последних сил держится на плаву. Кристобаль заводит мотор,
и нельзя терять ни секунды времени, нашего времени! - иначе попробуй
простить себе это потом...
  И все-таки Жанно не свернул на узкую пыльную улочку, ведущую к дому
Кристобаля.

  * * *

  Люди, люди - почему их так много, откуда они взялись в таком количестве,
чтобы заполонить набережную непроходимой толпой? И женщины в узких белых
платьях - одна, другая, десятая, - одинокие, парами, с детьми, собаками,
мужчинами... И это только набережная, с чего бы это вдруг та женщина весь
день ходила по набережной...
  Ему попались навстречу цыгане с "Карфагена" - пестрые, шумные,
буйно-веселые. Скажите, вы не видели, вы должны помнить, у нее светлые
волосы и такой низкий голос, она спускалась ночью на нижнюю палубу, может
быть, вы не спали, скажите... Цыгане загалдели, делая вид, что не понимают
его языка. Жанно, отчаявшись, махнул рукой, но вырваться из их пестрого
окружения было не так-то просто, и он долго метался по кругу, а напоследок
маленький цыганчонок подставил ему ножку и громко захохотал, радуясь удаче.
  Ее не было на набережной, не было в порту, но ведь где-то же она была,
где-то здесь, в этом городе. Ее нужно найти, найти раньше, чем отправиться
на безуспешные поиски на маленьком самолете с огромным пропеллером...
  Она могла сидеть в кафе или таверне, вдруг подумал Жанно, - в такой, как
та, где Кристобаль угощал их с Эмми хересом.
  Он брал на приступ эти полуподвальные заведения - ступеньки вниз
попадались через каждые несколько метров - и в рассеянном полумраке
заглядывад в лица женщин, всех, даже одетых не в белые кружевные платья.
Ее не было - а время уходило, это наше время, парень, это время
"Карфагена"...
  - Сeterum censeo Carthaginem esse delendam.
  Жанно вздрогнул. Он сидел на скамье у входа в таверну, он присел только
на секунду, это была мгновенная усталость страшного напряжения, он был
готов бежать дальше...
  - Esse delendam, - повторила она раздельно, тоном учительницы.
  - Вы, - Жанно вскинул глаза, встретившись с ее бесстрастным взглядом, -
Леони...
  - Дерзкий мальчик, - засмеялась она тенью настоящего смеха. - Красивый...
Я рада, что так получилось.
  - Что с "Карфагеном"? - спросил он глухо. - Что вы сделали с "Карфагеном"?
  Она сидела на самом краю скамейки, зыбко, мимолетно, в любой момент она
могла встать, исчезнуть, уйти. Она повернула голову, и теперь Жанно видел
тонкий абрис ее профиля - узкую полоску бледной кожи в массе пепельных
кудрей.
  - Я? - голос Леони чуть окрасился тенью удивления. - Я только слабая
женщина, я ничего не могу сделать... даже поцеловать тебя... потому что ты
меня боишься.
  Жанно вздрогнул,напрягся и в страшной досаде на себя вцепился пальцами во
влажное дерево скамейки, чувствуя, что неудержимо краснеет, как тогда, на
палубе "Карфагена". "Карфаген". Надо узнать о "Карфагене", только это
имеет значение, одно только это...
  - Наши желания - птицы, - заговорила Леони. - Птицы противоположных
желаний сталкиваются грудью в грудь в воздухе и падают на землю. Зачем?
Неужели в небе так мало места?
  - Что?
  Она усмехнулась.
  - Это старинная притча. Глупые люди во все времена мечтали об исполнении
желаний... а глупые птицы сталкивались в воздухе и разбивались. "Карфаген"
- это был эксперимент. Отдельно взятое ограниченное пространство,
изолированное в океане, где действуют свои, внутренние законы. Где птицы
желаний, не мешая друг другу, поднимаются в небо. Великий эксперимент! О
нем никто никогда не узнает, только ты - но ты ведь все равно ничего не
поймешь, глупенький красивый мальчик. Я не виновата, что "Карфаген" должен
был быть разрушен.
  Женщина встала, и Жанно вскочил следом, кирпично-красный, ошеломленный.
Она уходила, и, мучительно чувствуя необходимость хоть что-нибудь сделать,
он метнулся за ней, порывистым движением попытался схватить ее руку - и
отдернул свою, словно обжегшись, хотя их пальцы не успели соприкоснуться.
Она уходила, она уже раскрыла свою тайну - но если бы от этого стало
легче...
  - Леони!
  Имя сорвалось само собой, Жанно прикусил губу и, чувствуя на языке вкус
крови, замер на месте. Женщина остановилась, полуобернулась и холодными
пальцами легонько провела по его щеке, чуть царапая кончиками ногтей
нежную мальчишескую кожу.
  - Леони!!!
  Она все-таки исчезла, он не сумел, не успел заметить, не поймал
мимолетного момента, которого ей хватило, чтобы пропасть, совсем,
навсегда...
  Он ринулся за ней, она не могла далеко уйти, ему ведь уже удалось однажды
разыскать ее! Белая фигура мелькала впереди, кажется, она даже
приближалась, Жанно все ускорял бег, и вот осталось только протянуть
руку...
  - Жан!
  Она бросилась ему на шею и неудержимо заплакала, обдавая теплыми
всхлипами его плечо. Жанно медленно провел рукой по мягким спутанным
волосам.
  - Ну что ты... не надо... Не плачь, Эмми.

  * * *

  Внизу было море - гладкое, блестящее, серое. Идеально-ровная бескрайняя
равнина стального цвета. А сверху, совсем близко, нависали темные неровные
клочья мохнатых туч.
  Кристобаль что-то сказал - голос растворился в треске мотора, улетел
назад с потоком встречного ветра. Самолет ухнул вниз, провалившись в
воздушную яму, Эмми - странное беспомощное существо в круглом авиаторском
шлеме - зажмурилась, вцепилась побелевшими пальцами в спинку сиденья
Кристобаля и снова широко раскрыла прозрачные испуганные глаза. Жанно
напряженно смотрел вниз, и блики невидимого солнца, мельтешившие на
поверхности моря, нестерпимо резали глаза. Он сморгнул несколько раз и
тыльной стороной ладони вытер выступившие слезы.
  - Пока не стоит, парень! - крикнул Кристобаль. - Еще по крайней мере
километров двадцать.., - конец фразы потонул в гуле. Жанно кивнул и на
секунду прикрыл воспаленные веки. Самолет накренился набок, голова Эмми
упала на плечо Жанно. Он положил ладонь на ее маленькую напряженную руку и
попробовал сказать что-то ободряющее - но Эмми, вскинув голову, только
непонимающе моргала огромными глазами - она не слышала его.
  И вдруг, выдернув руку, Эмми всем телом рванулась к борту. Жанно,
вздрогнув от неожиданности, попытался удержать ее - в руке остался клочок
белого кружева. От резкого движения самолет бросило в сторону, Кристобаль
вцепился в штурвал, выравнивая машину, и, полуобернувшись, выкрикнул
несколько фраз на гневном португальском языке.
  Вся подавшись наружу, словно стремясь выпрыгнуть из самолета, Эмми
повернула голову. Ветер бросил выбившиеся из-под шлема волосы ей в лицо,
они облепили лоб и щеки, закрыли шевелящиеся губы. Эмми что-то говорила -
но ветер и волосы глушили слова, и Жанно не мог ничего разобрать, пока она
не крикнула отчаянно, душераздирающе:
  - "Карфаген"!!!
  - Где?!!
  Он перегнулся через противоположный борт самолета, глаза заслезились от
режущих бликов стальной поверхности моря внизу. Гладкой, безбрежной - и
пустой, совершенно пустой.
  - Там ничего нет! - он старался перекричать свист ветра и шум мотора. -
Тебе показалось!
  Но Эмми, привстав, изогнувшись боком, наклонилась к самому лицу
Кристобаля, ее беспомощные руки мельтешили в воздухе, с обреченной
настойчивостью указывая вниз. Одной рукой фиксируя штурвал, Кристобаль
тоже склонился над бортом, а выпрямившись, резко помотал головой. Самолет
продолжал путь с ровным, неумолимым рокотом. Эмми бессильно опустилась на
сиденье - и, внезапно вскочив, принялась изо всех сил бить Кристобаля по
плечам маленькими стиснутыми кулачками. От неожиданности авиатор
вздрогнул, выпустил штурвал - и, на секунду лишившись управления, машина
сорвалась в пике.
  Жанно подхватил за талию Эмми, потерявшую равновесие. Она повернула к
нему голову - из круглой рамки шлема и спутанных волос с искаженного,
будто от страшной боли, бледного лица смотрели отчаянные, плачущие, почти
черные глаза. Ее губы раскрылись беззвучно, но он понял: "Карфаген".
"Карфаген", который не должен, ни за что не должен быть разрушен...
  Серебристое море стремительно приближалось, оно вдруг стало вогнутым, как
огромная чаша. И на самом дне этой чаши - нет, Жанно резко провел ладонью
по глазам, это могло быть иллюзией, скоплением бликов, чем угодно, - но в
самой середине дна громадной чаши...
  Кристобалю почти удалось вывести машину из пике - но огромное напряжение
ослабило его, замедлило реакцию. И когда сзади на него навалилась тяжесть
человеческого тела, а в штурвал вцепились смуглые мальчишеские руки, он
зачем-то обернулся. Он крикнул прямо в расширенные черные зрачки у себя
над головой все, что мог думать летчик в такой момент - но сделать ничего
не успел.
  Неуправляемый самолет камнем падал вниз, туда, где глубокой чашей
изгибалась гладкая свинцовая вода, испещренная ненастоящими сверкающими
бликами, и больше не было ничего, совсем ничего...
  Только высокие трубы и белая палуба "Карфагена".

  * * *

  Посадка была удачной.
  Эмми первая выбралась из чуть завалившегося набок самолета и бросилась
прямо в объятия отца. Расцеловавшись со всеми, она сдернула с головы шлем
и обернулась.
  - Папа, познакомься, это Жан, - сказала она. - Он тоже плывет в Америку.

  1999.



Коммерческое использование данного произведения возможно ТОЛЬКО при
условии согласования с автором.
Контактный телефон (044)450-08-64.
E-mail: yanadubynianska@yahoo.com

Яна Дубинянская

                      МОЙ ПАПА - ИДЕАЛЬНЫЙ СЕМЬЯНИН


  Вот! Мой родной отец. В стране с почти полумиллиардным населением. Меня
впечатлило, честное слово!
  Мне сказал об этом дядя Алекс, папин заместитель. Он позвонил, когда я
только-только вошла в прихожую и закинула в угол дорожную сумку. Я выждала
звонков пять-шесть, но дома явно никого не было, и я подбежала к телефону
сама.
  - Кристина? Вот здорово, что ты дома! - обрадовался дядя Алекс. - Ты
единственный разумный человек в этой семье, с кем можно поговорить по
делу. Кристи, поздравляю, твой отец, похоже, выиграл премию "Идеальный
семьянин"! Да, кстати, почему ты приехала? Разве у вас в университете
каникулы?
  - Не-а, - дяде Алексу я с детства привыкла рассказывать всю правду. -
Просто мы с Бертом поссорились, Берт - это мой новый друг. Я ему наврала,
что беременна, и укатила домой. Дня через два-три заявится, как миленький.
  - Никому не говори об этом, Кристина, и особенно журналистам, - вдруг
забеспокоился дядя Алекс. - Это может серьезно навредить отцу, - он
понизил голос до шепота. Дядя Алекс всегда говорит шепотом по телефону,
если подозревает, что линия прослушивается. - Ты можешь сейчас приехать в
отдел? Есть одно дело, это не телефонный разговор...
  Я пообещала выехать немедленно, но про себя решила, что имею право на
десятиминутный душ с дороги. И переодеться. Пока я это делала, вернулась
мама - правда, кажется, ненадолго. Я застала ее сидящей перед зеркалом за
туалетным столиком. Мама сняла с губ ярко-красную помаду и осторожно
накладывала пурпурную. Можно было, конечно, заявить, что пурпурная ее
старит, и выслушать потрясающий монолог о безнадежном отставании
современной молодежи от новейших тенденций парижских подиумов. После чего
мама, конечно, поменяла бы пурпурный тон на абрикосовый. И стало бы ясно,
что ее теперешний любовник тоже относится к категории "современной
молодежи". Но я торопилась и потому сказала только:
  - Знаешь, ма, а наш папа выиграл "Идеального семьянина"!
  Мамино отражение в зеркале слегка приподняло выщипанные брови.
  - Этот тюфяк? Странно. А что ты здесь делаешь, Кристина? Каникулы в
университете?
  - Да, - я не стала вдаваться в подробности. - Ма, это сто тысяч!
  Я сделала эффектную паузу, на протяжении которой мамино лицо под слоем
тонального крема довольно заметно пошло пятнами. И только потом выдала
информацию, которой мама и сама бы владела, если бы хоть иногда читала
газеты:
  - И потратить их он обязан на семью!
  Мамины глаза вспыхнули, а я накинула плащ и поехала к дяде Алексу.
  Дядя Алекс - это просто чудо. Никак не пойму, почему он до сих пор не
президент страны, а всего лишь папин заместитель в рекламном отделе.
Кстати, не помню, чтобы я хоть раз, позвонив отцу на работу, застала на
месте кого-нибудь кроме дяди Алекса. Без него не то что отдел - вся фирма
давно бы вылетела в трубу. А вот отсутствие в природе папы навряд ли
кто-то бы вообще заметил, на работе, я имею в виду. На дяде Алексе
держится абсолютно все. Дядя Алекс лично знаком с абсолютно всеми нужными
людьми: от пресс-секретаря премьер-министра до хозяина недорогой пиццерии
через дорогу. Дядя Алекс не женат - а иначе я первая возмутилась бы, что
это моему отцу дают "Идеального семьянина".
  Да, может быть, кто-то не знает. "Идеальный семьянин" - это премия,
которую лет десять назад учредил один компьютерный магнат, кажется,
глубоко несчастный в личной жизни. Целых сто тысяч - любому мужику
(естественно, женатому и обремененному хотя бы одним ребенком), анкету
которого выберет любимый персональный компьютер того миллионера. Потом,
кажется, еще какие-то собеседования и психологические тесты, но это уже
формальность, компьютер - главное. Как он это делает, не знает никто, но
ежегодно миллионы семейных мужчин направляют на конкурс свои анкеты. А то
маленькое условие, которым я повергла в транс мою любимую маму,
естественно, никого не останавливает. На сто штук можно спокойно всю жизнь
содержать три-четыре семьи, не то что каких-то жалких жену и пару-тройку
детей.
  Я подозревала, что папину анкету на конкурс послал дядя Алекс.
Разумеется, так оно и оказалось.
  - Заходи, заходи, - заторопил он меня с порога. - Как ты вовремя
приехала, девочка, ты даже представить себе не можешь! Ну к кому бы еще я
мог обратиться, в вашей-то семейке? Садись вон в то кресло, Кристина, тут
нас никто не должен услышать.
  Естественно, в отделе никого не было. Ни начальника - он же мой отец, -
ни рекламных агентов, ни даже той белобрысой голенастой девчонки, папиной
секретарши. Не понимаю, на кой черт фирма вообще их держит, для нормальной
работы отдела вполне бы хватило одного дяди Алекса.
  В двух словах он разъяснил мне суть дела. Папина анкета вроде бы прошла,
но для полной победы ему надо еще заполнить какой-то там дурацкий тест.
Задания страшно засекречены, сегодня их пришлют папе на его личный
электронный адрес. Рассказывая об этом, дядя Алекс положил на стол передо
мной пачку компьютерных распечаток.
  - Тут уже подчеркнуты правильные ответы, - сказал он. - Ради бога,
проследи, Кристина, чтобы он все заполнил как надо. А лучше сама это
сделай, твой отец такой безалаберный...
  Он нетерпеливо махнул рукой в ответ на мой ошарашенный взгляд. А впрочем,
с моей стороны было глупо так удивляться. Для дяди Алекса нет ничего
невозможного, а знакомых психологов и компьютерщиков у него хоть
отбавляй. Странно другое: все же знают, что эти психологические выверты -
просто формальность, так чего же дядя Алекс так волнуется?
  - Это очень важно, Кристи, - еще и повторил он. - Дело в том... в общем,
в этом году компьютер выдал имена двух претендентов. Сначала хотели
разделить премию, но это как-то не принято... и будут выбирать. Так что
имеет значение не только этот тест, но и вообще каждая мелочь. Тем более,
что второй - Спригглз.
  - Тот самый?!
  Дядя Алекс скорбно кивнул головой, и в этот момент входная дверь
распахнулась.
  - Крис!!!
  И я очутилась в полуметре над землей в объятиях идеального семьянина. При
этом раздался довольно ощутимый грохот - белобрысая секретарша, талия
которой неожиданно лишилась поддержки, не удержала равновесия и рухнула на
ящики в углу. Краем глаза я видела, как дядя Алекс рыцарски помогал ей
встать. Папа минуты две покружил меня по отделу, а потом то ли устал, то
ли решил все-таки посмотреть на родную дочь. Я снова оказалась на твердой
земле.
  - Что тут без меня? Ты надолго домой? - спросил он по неопределенному
адресу. Мы с дядей Алексом честно поделили вопросы, и право первого ответа
я предоставила ему.
  - Звонили от Смита насчет поставок, - начал перечислять он. Дядя Алекс
почему-то считал своим долгом держать папу в курсе всех дел. - "Нью-вуди"
все-таки отказываются от рекламы. Пришло четыре факса от северо-западных
компаний, кажется, ничего интересного, но проверить стоит. Да, и босс
требует отчета за месяц.
  Папа перестал его слушать где-то на "Нью-вуди", если не раньше.
  - Разберешься сам, хорошо? Ко мне дочка приехала!!! Диди, солнышко,
свари-ка нам кофе!
  Папина секретарша - лет семнадцать, не больше, плоская и большеногая
акселератка, на ее неприкрытом юбкой бедре уже начал проступать конкретный
синяк, - явно не больше жаждала варить кофе, чем я - пить его. Я
благородно озвучила ее стремления и сказала папе, что иду домой. Надо было
раньше него залезть в электронную почту и сделать этот чертов тест. Папа к
тому времени уже с интересом листал какой-то иллюстрированный журнал и
неопределенно махнул рукой, а дядя Алекс проводил меня до дверей.
  - Я только на тебя и надеюсь, Кристи. И никому ни одного лишнего слова.
Помни о Спригглзе!
  Я помнила и, честное слово, легче мне от этого не становилось. Спригглз
держал "Мир скандалов" - самую желтую в стране газетенку. Если кому-либо
надо было собрать и обнародовать несмываемый компромат на кого-либо, и
первый кто-либо имел на это дело достаточную сумму, он мог смело идти
прямиком к Спригглзу. Лучше него с подобным делом не справился бы никто. А
я подозревала, что сто тысяч - вполне достаточная сумма.
  В общем, действовать надо было быстро. То есть немедленно отправить
ответы на тесты - я свято верила, что дядя Алекс раздобыл их раньше, чем
Спригглз. И уповать на такую же оперативность со стороны комитета по
премиям. Пост-фактум, то есть когда папу уже объявят Идеальным семьянином,
даже Спригглз уже ничего не сможет поделать. К тому же его еженедельник
выходил только в следующую среду.
  Дома ждала записка от мамы: "Кристина, отнеси передачу Майклу, с 17.00 до
17.30, она на тумбочке. Если позвонит Уильям, я умерла или уехала за
границу навсегда. Если кто-нибудь еще - ты ничего не знаешь. Целую."
В передаче были носки, шоколадка и сигареты, и я решила, что Майкл без
них обойдется. Он бы меня понял. Сто штук для его родного отца куда дороже.
  Кстати, вопросы на первой распечатке касались как раз Майкла. Образчик
стиля: "Когда ваш сын в возрасте пяти лет просился на прогулку, вы
отвечали ему: а) иди, сынок; б) иди гуляй; в) сходи, проветрись; г) давай,
но к обеду возвращайся; д) дуй, сына; е) вперед! (нужное подчеркнуть)" К
счастью, нужное уже было подчеркнуто. Я тщательно перекопировала
правильные ответы, даже не пытаясь вникнуть в систему - если таковая
вообще была. Сомневаюсь, что я определила бы самостоятельно правильную
версию ответа на вопрос вроде "Что вы сказали, когда ваш сын в возрасте
пятнадцати лет угодил за решетку?" Но подобное весьма актуальное
любопытство в тестах не фигурировало. К счастью, конечно.
  Я дозаполняла последнюю страницу тестов (относительно папиных взглядов на
семейный отдых), когда позвонила мама. Маме не терпелось знать,
интересовался ли ее судьбой некий Уильям. Фоном к маминому голосу в трубке
раздавались покашливание и нетерпеливые вздохи. Через пару минут все это
трансформировалось в мамино признание, что ночевать она домой не придет и
вообще затрудняется назвать время своего возвращения.
  Мама явно не владела ситуацией.
  Я сказала в трубку как можно жестче и громче, чтобы было слышно всем
желающим:
  - Мы все тебя ждем, мамочка, возвращайся скорее. Целую, - и чуть