ю пукалку.  Подними  руки и  скажи  бабам и второму  старику,  чтобы  они
вылезали оттуда,  где прячутся. Если они будут  паиньками,  я,  может, и  не
стану их убивать. Ну так как?
     Хэнзард  стоял молча. Никакой сознательной мысли  не было в его голове,
Хэнзард впал в ступор и просто ничего не воспринимал.
     Откуда-то  со стороны донесся неразборчивый женский крик. Уор-соу резко
повернулся, чтобы встретить угрозу, и в этот момент сверху на него свалилось
кресло Пановского. Уорсоу стоял у самого выхода,  под хорами, кресло, пробив
низкий потолок, упало оттуда. Оно едва  не задело  Уорсоу, которому пришлось
отпрыгнуть в  сто­рону. Этих секунд  Хэнзарду хватило на то, чтобы прийти  в
себя, выхватить пистолет и разрядить его в противника.
     Джет сбежала с хоров, бросилась к Хэнзарду. Она сбивчиво гово­рила:
     --  Я думала,  что...  Ой,  ты ранен?.. а потом  обежала  церковь  и по
наружной  лестнице,  на хоры... я  все слышала, что  он  говорил... а кресло
такое тяжелое...
     Джет  обхватила  Хэнзарда, он  позволил себя обнять,  но  стоял, словно
окаменев,  подбородок  его   напрягся,   глаза  погасли  и  утратили  всякое
выражение.
     Когда она его отпустила, он подошел и перевернул тело Уорсоу.
     --  Три  раза,--  произнес  он бесцветно.-- Первый  раз в передат­чике,
потом на  насосной станции.  А теперь  -- здесь. Кажется,  я трачу  все свое
время, убивая одного-единственного мерзавца.
     Бриди  и Бриджетт вошли через  главную дверь, навстречу потоку уходящих
гостей.
     -- Бернар убит,--  объявила Бриди.-- Мы  нашли его  в  подвале.  А  где
другой Бернар?
     -- В  ризнице,-- ответила  Джет.-- Сидит в гардеробе священника. Это он
придумал, чтобы  я  скинула  его  кресло. Он  сказал,  что  я  так же  плохо
прицелюсь из пистолета, как и его двойник, а креслом попасть все-таки легче.
     -- Неужели мне всю жизнь придется убивать его? -- сказал Хэнзард вслух,
хотя было ясно, что говорит он с самим  собой. Потом он  заметил  окруживших
его женщин.
     --  Уйдите, пожалуйста,  все  уйдите. Мне бы не хотелось видеть... ваши
лица...  когда  ее...-- Он  отвернулся и пошел к алтарю, где лежала  мертвая
Бриджетта.
     Джет пыталась  что-то  возразить,  но  Бриди  ее  остановила.  По­корно
кивнув, Джет поехала с  пустым креслом в ризницу. Бриди и Бриджетт выволокли
тело Уорсоу из церкви. Через пять минут Джет вернулась, чтобы спросить, надо
ли им ждать Хэнзарда.
     -- Я хочу провести ночь здесь,-- сказал Хэнзард,-- со своей невестой.
     Джет ушла. В церкви появились уборщики.  Они  подмели и вы­мыли пол, но
не смыли кровавые пятна и не заметили валяющейся в проходе истрепанной книги
"Война сержанта Уорсоу".
     Потух  свет. В темноте  Хэнзард наконец позволил себе заплакать.  Много
лет прошло  с  тех пор,  когда  из  его  глаз  текли  слезы.  Хэнзард совсем
разучился плакать.
     Перед жестоким  фактом  смерти говорить нечего. Лучше  будет,  если мы,
подобно  трем  женщинам, оставим  Хэнзарда  одного. Его  горе,  так же и его
любовь,  не может занимать слишком много места в нашем рассказе, который уже
близится к концу.



Глава 15 ВОЛЬФГАНГ АМАДЕЙ МОЦАРТ
     Нельзя не  сказать,  до  чего  странной  и  противоречивой была  скорбь
Хэнзарда. Ведь та, которая  умерла на его глазах, не была мертва.  Мало того
что она была жива, она  была  жива  трижды!  И  хотя ни одна из Бриджетт  не
произнесла этих слов, все равно, ежедневный и неизбежный факт их присутствия
(ее присутствия!) постепенно  влиял на Хэнзарда. С одной стороны, постоянное
напоминание  толь­ко  бередило его рану, но с другой, ему  было  все труднее
убеждать себя, что утрата невосполнима.
     Что касается уцелевшего Пановского  и трех  Бриджетт,  то  они  приняли
происшедшее  довольно спокойно, .поскольку  уже давно свыклись  с  мыслью  о
взаимозаменяемости.
     Кроме  того, еще  одна  мысль отрезвляла любое горе.  Через  неде­лю...
через  шесть  дней...  пять  дней  --  будут  мертвы  все.  Три  остав­шихся
Бриджетты, Пановский и сам Хэнзард и все население  ре­ального мира. В какие
бы бездны отчаяния ни опускался Хэнзард, но и  там он продолжал ощущать, как
одна за  другой ускользают  минуты и День Гнева подходит  все  ближе, словно
стена тумана, наплывающая со стороны реки.
     Вечером двадцать седьмого мая Пановский созвал всех к себе.
     --  Уважаемые сограждане!  Перед  нами  встает вопрос: как мы  проведем
оставшееся  время?  Если  кто  желает,  то в  аптечке  у Бриди  можно  найти
небольшой запас ЛСД.
     Хэнзард покачал головой.
     -- Я тоже полагаю, что пока не стоит,-- согласился Пановский.-- Хотя не
будем зарекаться, возможно, мы и передумаем. Если кто-нибудь  запаникует, он
всегда может обратиться к этому лекарству. Я  слышал,  что наркотики полезны
для неизлечимых  раковых  боль­ных,  а рак и атомная бомба  у меня почему-то
всегда  ассоциирова­лись.  Кроме  того,  если  кому-то станет  невтерпеж,  в
подвале у нас  сколько угодно хорошего бренди и шотландского виски. Но я  бы
очень серьезно  предложил то,  что советовал  один  расстрига-священ­ник  на
тайном  религиозном семинаре в  концлагере моей юности.  Если ты знаешь, что
близок  Судный День,  занимайся  повседневными  делами. Все другие  поступки
отдают лицемерием. Что касается меня, я собираюсь пролистать  математический
трактат, который Берна? суб-первый только что прислал мне.
     Совет был хорош,  но Хэнзарду было  не так-то  просто следовать ему. Со
смертью Бриджетты в его жизни "распалась связь времен". Обыденность не могла
привлечь Хэнзарда, зато  колоссальность  при­ближающейся катастрофы  умаляла
его личную скорбь. Не исклю­чено, что  именно  это и  привело  его к решению
неразрешимой  зада­чи --  каким образом спасти  мир от войны и вместе  с тем
вернуть себе возможность вволю упиваться своим горем.
     А может, ему просто повезло.
     В любом  случае в  положении Хэнзарда не оставалось  ничего иного,  как
слушать музыку.  Поначалу он  выбирал  самые элегические  опусы из  фонотеки
Пановского.  "Песня  Земли", "Зимний путь",  "Торже­ственная  месса". Музыка
поднимала его на тот уровень экзистенции, какого  он  никогда не знавал даже
во времена подросткового "штурм унд дранг". Казалось,  что-то в Хэнзарде уже
знало, что решение, которое  он неосознанно ищет,  скрыто  за переменчивыми,
серебри­стыми  завесами  мелодий.  Хэнзард хотел  обратиться  к  Баху,  но в
фонотеке Пановского  были только скрипичные сонаты и "Хорошо Темперированный
Клавир". И вновь, хотя  все еще  неопределенно, он ощутил, что ключ к  тайне
уже близок, но когда Хэнзард пытался прикоснуться к нему, тот ускользал, как
рыба ускользает в пруду от протянутой руки.
     В конце концов, решение подсказал Моцарт. В первый же день, слушая "Дон
Жуана", Хэнзард почувствовал,  как завеса распадается. Первым сигналом стало
трио масок в конце первого акта, затем разрыв  непрерывно расширялся, вплоть
до пред­последнего эпизода, когда донна Эльвира  появляется, чтобы пре­рвать
пирушку   Дон  Жуана.   Тот  насмехается   над  предупреждения­ми,   Эльвира
поворачивается,  чтобы   уйти...  и  кричит  --  в  оркестре  гремит  мощный
ре-минорный аккорд,-- и в комнату  входит  Статуя  Командора, чтобы  утащить
нераскаявшегося дона в ад.
     Хэнзард остановил пленку, перемотал ее назад  и прослушал сцену  снова,
начиная с крика донны Эльвиры. Завеса раздалась.
     -- Аккорд,-- сказал он.--  Конечно же, аккорд. Он поднялся, чтобы найти
Пановского, но увидел, что старик сидит рядом и тоже слушает оперу.
     -- Доктор Пановский!
     -- Не прерывайте музыку! И никогда  больше не  говорите этого дурацкого
слова "доктор".
     Хэнзард  выключил магнитофон  в момент кульминационного раз­говора Дона
Жуана со Статуей Командора.
     -- Простите,  но  мне нужно вам сказать.  Я придумал, как  свя­заться с
реальным миром. Это некоторым образом связано с  музы­кой, но это не  только
музыка.  Я  не  уверен, что моя догадка правильна,  - ведь  вы говорили, что
связи не может быть. Но мне кажется...
     -- Вы прервали самый потрясающий музыкальный эпизод!
     -- Я создам аккорд!
     -- Вы несомненно правы,-- ответил Пановский уже  не так раз­драженно,--
что  Моцарт способен показать нам гармонию, охваты­вающую весь мир,  но, как
это  ни   прискорбно,   искусство   и  реаль­ность   --   разные  вещи.   Вы
перевозбудились, Натан. Постарайтесь успокоиться.
     -- Да  нет же!  Говорю вам, что  есть способ.  Вы можете  поговорить  с
Пановским суб-первым,  вновь стать одним человеком с ним, вос­становить свое
разрушенное  единство.  Надо смешаться с его телом  и  его мозгом. Возможно,
когда он будет спать. Тогда и получится аккорд.
     В глазах Пановского появился блеск.
     -- Какой же я дурак,-- прошептал он, затем сделал паузу, словно ожидая,
что ему возразят или с ним согласятся, но, не дождавшись отклика, продолжил:
-- Я идиот.  Совершенно верно,  аккорд --  прекрасная аналогия,  но имейте в
виду  --  всего  лишь  аналогия.  Так  что  я еще  не  вполне  уверен.  Хотя
взаимосвязь между человеком реального мира и  его эхом для  меня очевидна --
это  же элементарная пропорциональность,  но не знаю, достаточно  ли это­го.
Надо  считать,  а  в оставшееся  время я  не успею построить  математическую
модель.
     -- Не надо никакой модели, просто сделайте это.
     -- Но какая красивая аналогия!  -- Пановский прикрыл глаза, его  пальцы
двигались, словно беззвучно играя на рояле.--  Вы  на­жимаете "до" в средней
октаве и, одновременно, "до" октавой выше. Ухо не может разделить  двух нот,
обертоны сливаются в единый аккорд.
     --  Обертонами  будут  ткани  тела,--  серьезно  рассуждал  Хэн­зард,--
мускулатура,  отпечатки  памяти  в  мозгу,  группа  крови  -- вся  структура
организма. Совместите две одинаковые  структуры,  и  они войдут  в резонанс,
сплетутся.
     -- Да, в ваших рассуждениях проглядывает естественная гармо­ния.
     -- И как вы считаете, станет тогда возможным общение?
     --   Откуда  я   могу   знать  это,  не  имея  ровным  счетом   никаких
доказательств?  Но  шанс  есть,  и  я  обязан  им воспользоваться.  Но  если
получится, Натан, это же будет значить, что мы с вами, словно в самом пошлом
фильме, в последнюю минуту спасли мир! Ну что вы опять нахмурились? Чего вам
теперь не хватает? Вы сомневаетесь в моем плане? Так знайте, что у Наполеона
тоже были свои скеп­тики, что не помешало ему далеко пойти. Нет, я абсолютно
уверен,  что  если  я свяжусь с Пановским суб-первым, мы  спасем мир. Да-да,
именно  спасем, хоть  это  и звучит напыщенно.  Теперь осталось  найти этого
джентльмена... Ну вот, кто помянет черта...
     В библиотеку сквозь открытую дверь вкатился Пановский.
     -- Вы  должны были ожидать меня около передатчика,-- недо­вольно сказал
он.-- Не думайте, что входить в пустой дом -- радо­стное занятие.  Ну что вы
двое  уставились  на  меня,  словно  я  приви­дение?   Да,  я  действительно
привидение,  и вы должны это знать. Кстати,--  повернулся  он к  Хэнзарду,--
нас, кажется, еще не пред­ставили друг другу.
     -- Вы не Пановский суб-первый,-- сказал Хэнзард.
     --  Вы  мыслите  по-армейски  -- кратко и  верно. Пановский только  что
отправился в Москву. Вы должны были знать -- я отмечал это в календаре.
     -- А Бриджетта? -- спросил двойник.
     -- Отправилась вместе с ним.
     -- Надолго?
     -- До второго  июня,  когда  Малинова повторит свою  "Жизель". Господи,
Бернар, в  чем дело? Вы  выглядите так, будто  я только  что объявил о конце
света.
     Часом позже разговор принял другое направление.
     -- Мне не справиться с такой работой,-- возражал Хэнзард.
     --  Чепуха, Натан, там нечего  делать.  Перепаять  несколько  про­водов
сумеет даже  кретин. На марсианской базе наверняка есть запасные части.  Вам
понадобится не  больше пятнадцати минут,  чтобы превратить эти  детали в то,
что нам нужно.
     -- Но в лагере Джексон такой маленький передатчик!
     --  Сколько  раз  вам  повторять,  Натан,  что размеры,  так же  как  и
расстояние, не имеют  никакого значения. А энергию, которая вам  нужна, даст
обычная  батарейка.  Самое  сложное  --  не  собрать   передатчик,  а  точно
установить координаты. Я  думаю, мы можем позволить себе один день потратить
на тренировку. Вы когда-нибудь собирали усилитель?
     -- В школе.
     -- Тогда  у вас не будет никаких  трудностей.  Усилитель  много сложней
передатчика. Давайте  я покажу,  что  вы  должны  будете  сделать.  Пошли  в
лабораторию. Да, прямо сейчас. Нечего отлыни­вать... быстро, быстро.
     Вечером  двадцать девятого мая Хэнзард  и Бриди стояли на Гоув-стрит  и
следили, как солдаты лагеря Джексон ходили сквозь стену насосной станции. Их
количество сильно уменьшилось, Хэнзард насчитал меньше десятка.
     Чтобы  попасть  на   Марс,  надо  было  использовать  эти  передатчики,
работавшие в постоянном режиме, поскольку в лагере  на ближайшие  две недели
не  планировалось  ни одного прыжка  на  Марс. А если  бы  у Пановского были
координаты марсианского командного пункта, Хэнзард вообще мог бы отправиться
с виллы Пановского, а не ехать зайцем через воздушный насос.
     Наконец последний солдат покинул  здание станции. Подождав еще полчаса,
они  осторожно перешли улицу и  сквозь стену проникли на территорию станции.
Весь свой багаж они катили в инвалидном кресле. Дверь насосной станции  была
открыта, суб-вторая вода вы­ливалась наружу,  стекала с холма и образовывала
возле стены нечто вроде рва,  окружающего крепость. По счастью, ров оказался
мелким, его  удалось перейти, лишь немного  промочив  ноги.  В самой станции
вода  стояла на несколько дюймов, а из передатчика  хлестал  водо­пад -- эхо
воды, передаваемой на  Марс. Холодный  ветер из пере­датчика воздуха шевелил
их одежду.
     -- Теперь,-- отрывисто сказала Бриди,-- попробуем разобраться, на какой
из  пунктов  они  ведут  передачу. Походи  за техниками  и посмотри, что они
делают. А я осмотрю оборудование.
     Через пять минут они нашли переключатель, управляющий по­дачей воздуха.
Они  проследили   два   полных  цикла   передач,  во  время  которых  воздух
последовательно   направлялся   на  каждый  из  коман­дных  пунктов.   Между
передачами был  перерыв, в  среднем около  пяти секунд. Только  в  это время
Хэнзард мог безопасно войти в камеру передатчика -- ошибись он хоть  на одну
секунду,  и его  передадут на  Марс по кускам,  как  это случилось с головой
Уорсоу.
     --  Ничего  не  получится,  времени  не  хватит,--  несчастным голо­сом
сказала Бриди.
     -- Времени хватит,-- ответил Хэнзард.
     Они надули резиновый матрац, который  надо было бросить  на пол камеры.
Без   этой  прокладки   какая-нибудь  существенная   часть  Хэнзарда   могла
провалиться сквозь пол и остаться на Земле.
     Хэнзард извлек дыхательное  оборудование,  которое  было укреп­лено под
креслом  Пановского. На  Марсе не  будет  суб-второго воз­духа, так  что ему
придется захватить воздух  с собой.  Он  натянул  хрупкого  вида пластиковую
маску, закрепил  ее у себя  на горле и повернул вентиль, регулирующий подачу
кислорода.
     -- Три, четыре, пять,-- сказал  он,--  я  иду  искать. Эти  слова  были
неосознанным отзвуком дурашливой игры, в которую он играл так недавно. Бриди
что-то  сказала, но сквозь плотную маску  он ничего  не  услышал. Она встала
перед ним  и  повторила  слова,  утрируя движения губ  и  поясняя  сказанное
жес­тами:
     -- Мы... ВаС... лЮбиМ. Хэнзард коротко кивнул головой.
     -- Я тоже,-- прошептал он.
     Бриди  привстала   на  цыпочки,   чтобы   поцеловать   его.   Их   губы
соприкоснулись через пленку пластика.
     -- СчАстлиВо... ВоЗВраЩайся.
     Он встал перед камерой передатчика. Бриди через плечо техника смотрела,
как  тот орудует  переключателями.  Она  кивнула  Хэнзарду,  и он  осторожно
положил  резиновый  матрац  на пол  камеры и,  про­скользнув  сквозь  тонкую
металлическую стенку, распластался на  нем. В то же мгновение матрац лопнул,
и воздух с шумом стал выходить из него.
     -- О черт! -- воскликнул Хэнзард.
     Поворачивать  обратно было уже поздно. В  любой  момент щелчок тумблера
мог послать его на Марс.
     Мучительно тянулись  секунды. Хэнзард вспомнил, как он  в про­шлый  раз
проходил  через  передатчик: долгое ожидание, рука, про­совывающаяся  сквозь
стену камеры...
     Хэнзард вздохнул, он понял, что уже прибыл на место,  а матрац лопнул в
момент перехода оттого, что его нижняя часть провалилась в пол и осталась за
пределами передающего поля. Так что матрац все-таки спас Хэнзарда, поскольку
продырявиться мог сам Хэнзард или, скажем, кислородная маска.
     Хэнзард встал на  ноги и шагнул вперед  в непроницаемой тьме передающей
камеры. Он нащупал стену и прошел сквозь нее. В первом же светлом  помещении
он увидел  генерала Питмана.  Рядом  с ним сидел и  пил кофе  капитан  армии
Соединенных Штатов Аме­рики -- Натан Хэнзард.
     Ни  один  человек  еще  не  казался Хэнзарду  таким  странным,  как это
капитан.
     ...матрац лопнул, и воздух с шумом стал выходить из него.
     --  О,  черт!  --   воскликнул  Хэнзард  и  тут  же  почувствовал,  как
расступается под ним пол. Суб-третий Хэнзард, слишком невеще­ственный, чтобы
его могла удержать энергия реального мира, начал медленно тонуть в полу.
     Воздушный передатчик,  в отличие от того, что был  установлен  в лагере
Джексон, передавал непрерывно,  и каждая передача  рождала бесконечную  цепь
отзвуков на Земле и на Марсе.
     Долгое, нескончаемое эхо.
     Осознав  безнадежность  ситуации,  Хэнзард  суб-третий перекрыл  подачу
кислорода  в маску.  Бесчисленное  множество Натанов  Хэнзардов,  каждый  из
которых был  тенью тени, сделало то же самое.  Они умерли,  цепляясь за одну
спасительную мысль:
     "Я надеюсь, что у него получится".



Глава 16 АККОРД
     -- Что-то вы, Натан, неважно выглядите. Впрочем, это и не уди­вительно.
Не думаю, чтобы у меня тоже был слишком цветущий вид.
     Генерал  Питман  кривил  душой.  Если   говорить  о   нем,  то  лучшего
определения, чем  "цветущий  вид", нельзя было  отыскать.  Если  Хэнзард  за
последние  недели словно  постарел лет на десять,  то генерал стал странно и
неуместно моложав. Его манеры приобрели непривычную свободу, если не сказать
-- развязность.  Форменный галстук был  завязан  небрежно, воротник  рубашки
расстегнут.  Во­лосы  генерала  нуждались в  стрижке,  ботинки -- в сапожной
щетке. В походке появилась легкость, жесты стали резкими, речь убыстри­лась.
Ничего подобного  прежде за ним не  замечалось. Так в  октябрь­ский  полдень
погода может напомнить о весне.
     Хэнзард безучастно разглядывал маслянистые полоски на повер­хности кофе
в своей  чашке. С заметным усилием  он оторвался от этого занятия и заставил
себя произнести:
     -- Нет, сэр.
     -- Должно быть,  вам не хватает витаминов. Я заметил, что вы не  всегда
приходите обедать.  Мы должны заботиться о своем здо­ровье. Крепкое здоровье
-- самое большое наше достояние.
     Хэнзард  не мог понять, издевается над ним генерал  или он в самом деле
не видит неуместности тех благоглупостей, что он изрекает.
     -- Если бы  я был Юлием  Цезарем,  я бы остерегался человека вроде вас,
который "тощ, в глазах холодный блеск".
     Последнее  замечание было  не  лишено  смысла, поэтому  Хэнзард  сделал
усилие, чтобы ответить:
     --  Какому блеску прикажете  быть  в  моих  глазах,  ежели  нас  кормят
исключительно замороженными блюдами? Достаньте на  обед что-нибудь другое, и
я сразу оттаю.
     Смех  Питмана  был  явно  непропорционален  натянутому  калам­буру  его
помощника.  Отсмеявшись,  генерал разразился  филиппикой в адрес  армейского
питания. Речь генерала была не просто  обличи­тельной,  она была остроумной.
Хэнзард невольно заулыбался, слу­шая ее.
     В том же духе  они  продолжали беседовать, коротая  вечер за  чашкой не
по-вечернему  крепкого коф