ен и не­преклонно глуп, как и Белый дом.
     -- Я не верю,-- сказал Хэнзард.
     -- И все-таки дела обстоят именно так. Бриджетта, дай-ка сюда письмо, я
покажу ему.
     -- Постарайтесь,  понять,  мистер Хэнзард,--  сказала  Бриди,-- что  мы
следили  за  вами  и  вытащили ваше  хозяйство  из Монумента,  толь­ко желая
узнать, кто вы такой. У нас не было другого  способа выяс­нить,  можем ли мы
вам доверять.  К тому же за вами следила покойная  Бриджетт, вы не должны на
нее  сердиться,--  плачущая  Бриджетта  кивком  выразила  согласие со  своей
старшей копией.-- И  уж тем более  мы не ожидали  найти в чемоданчике ничего
подобного...
     --  Вы хотите сказать,  что открыли  "дипломат"? Но там ведь было Особо
Важное послание!
     Пановский протянул Хэнзарду сложенную бумагу.
     --  В  вашем  бауле,  Натан,  не   было  ничего,  кроме  этого  письма.
Полюбопытствуйте и учтите, что с тех пор, как оно было подписано, ничего  не
изменилось.
     Хэнзард  пробежал  глазами  приказ.  Потом  он  долго перечитывал  его,
пытаясь  найти  в нем некий скрытый смысл,  потом изучал подпись президента,
сомневаясь в ее подлинности. Наконец неуве­ренно произнес:
     -- Но ведь дипломаты... или ООН...
     --  Нет,--  мрачно  сказала  Джет.--  Я  ежедневно  проверяю,  чем  они
занимаются здесь, в Вашингтоне. Президент, министр обороны, русский посол --
никто  из них просто  не умеет поступать по-чело­вечески.  И все потому, что
по-человечески не умеет поступать СА88-9. Мировая дипломатия превратилась  в
придаток  этого  ком­пьютера. А  недавно президент,  кабинет министров и все
наиболее важные персоны  из Пентагона отправились в убежище. Они удрали туда
неделю назад. Это не предвещает ничего хорошего.
     -- Я просто  не могу поверить... Война, конечно, будет, но не сейчас...
сейчас никто не хочет войны.
     -- А когда бывало, чтобы войны хотели? Но наш арсенал, силы сдерживания
будут эффективны  только  в  том  случае,  если когда-нибудь  их используют.
Теперь такой момент настал.
     -- Но ведь не было никакой агрессии, провокаций...
     -- Значит, СА85-9 не нуждается в провокациях. Должна признаться, что во
всем, что касается теории игр, я  крайне  неграмотна. I81' Второй
Пановский неожиданно выругался и ударил кулаком по подлокотнику кресла.
     --  Ишь, как его корежит,--  пояснил двойник.--  А все  потому,  что он
знает  способ  остановить  это  безумие,  если  бы  только была  возможность
поговорить с Пановским суб-первым.
     -- Если то, что вы  только что рассказывали, верно,-- осторожно  сказал
Хэнзард,-- то сейчас, вероятно, слишком поздно для  призы­вов к людям доброй
воли.
     --  Вы опять  ни черта не  поняли, Натан. Он, Бернар Пановский, может в
одиночку  остановить  войну --  хлоп,  и в  дамки!  План словно  написан  на
пергаменте  -- чудесный, великолепный, ни  с  чем не сообразный план. Только
такая умница, как  мы,  могли придумать его. Но осуществить его может только
человек из реального мира. Так что толку от нашего плана -- ни на грош, и мы
терпим пора­жение.
     -- В одиночку  остановить войну? --  в голосе Хэнзарда слышалось вполне
понятное профессиональное недоверие.
     --  Да...--  хором  ответили  Пановские. Потом один  из них вытащил  из
кармана камилавку и водрузил ее себе на голову.
     --  Бернар, если  вы не возражаете, я объясню  ему,  каким  образом это
можно было бы сделать.



Глава 13 МАРС
     Здесь не было привычных  признаков хода времени.  Лагерь  жил по земным
суткам, в то  время как оборот Марса  вокруг  оси  продолжается  на тридцать
шесть минут дольше, так что лишь раз в сорок дней солнечный полдень совпадал
с тем, что показывали часы на стене.
     Пять недель  бесконечного  ожидания пролетели как одно мгнове­ние. Пять
недель,  заполненных  бездельем  и   ритуальными  церемо­ниями  проверок   и
тренировочных  прогонок, пять  недель  шатания  по коридорам,  окрашенным  в
защитный цвет, и пожирания консер­вов в обеденные часы. Пять недель, залитых
горячим кофе. Пять  недель пережевывания  одних и  тех же надоевших  мыслей,
которые все больше теряли  смысл, становились утомительнее  и откладыва­лись
на потом. Разговоры текли тонкой струйкой,  словно ручьи в сухое время года.
Рядовые  проводили  время за  бесконечной игрой в покер. Генерал Питман  все
больше  и больше предпочитал одиноче­ство.  То же, по необходимости, делал и
капитан Хэнзард.
     Подобное  состояние  трудно  описать, не  прибегая  к отрицаниям. Жизнь
свелась к  минимуму автоматических  процессов  -- вялому  пробуждению,  еде,
хождению  туда-сюда,  созерцанию настенных часов, долгому пребыванию один на
один с тишиной. Тесный мир коридоров  и  отсеков  стал казаться несколько...
нереальным.
     Хотя  иногда ему казалось, что  нереальным стал он сам. Как-то он читал
рассказ, а может, видел фильм о человеке, который продал то ли свою тень, то
ли отражение в зеркале. Сейчас уже не вспом­нить. Но чувствовал себя Хэнзард
словно герой полузабытого рас­сказа. Казалось, пять  недель назад, во  время
прыжка,  он утратил  неощутимую, но существенную  часть  самого  себя. Может
быть,  это  была душа,  хотя  Хэнзард не  верил, что  у него  есть  или было
подобное богатство.
     Он ждал отмены  президентского  приказа,  но  еще больше ему  хотелось,
чтобы его отправили домой, в реальность Земли. Хотя даже это желание не было
всеобъемлющим, в нем исчезла  всякая способность что-то хотеть.  Он радостно
принял бы любую развязку,  любое происшествие, которое  могло бы стать яркой
отметиной в жутком, монотонном, вяло текущем времени.
     Так что не исключено, что за решением выдерживать солдат на марсианских
командных пунктах по два  месяца скрывались  некие осмысленные  соображения,
хотя технической необходимости в том  не  было. Это были те  же соображения,
которые лежат в основе всей обязательной  тоски армейской жизни. Осоловевший
от  скуки  солдат гораздо  охотнее выполнит любую, даже самую  бесчеловечную
зада­чу, поставленную перед ним.
     Бывший  сержант  Джон Уорсоу  сидел  в  караульной  нише у двери  поста
управления и читал сильно потрепанный персонализирован­ный роман. Привычка к
чтению  принесла  ему в лагере Джексон репутацию интеллектуала.  Разумеется,
это  было  сильным преуве­личением,  но,  как любил он  повторять  в  минуты
высшего душевного подъема (после второй кружки пива), в 1990 году без мозгов
не­многого достигнешь, да и от мозгов толку чуть, если нет у тебя приличного
образования. Сам-то Уорсоу имел технический диплом, приравненный  к  диплому
колледжа. А кто сомневается в  пользе образования,  пусть возьмет ну хотя бы
Волка Смита -- начальника штаба  армии. Этот  человек держит в голове больше
фактов,  чем  СА85-9.  Для   людей,  подобных   Смиту,  факты  что-то  вроде
боепри­пасов.
     Теперь, когда  вы убедились  в  важности  фактических знаний,  вот  вам
чуть-чуть фактов, касающихся Джона Уорсоу.
     Уорсоу  испытывал глубочайшее  презрение  к людям, неспособным  глядеть
прямо в лицо жизни. Его тошнило от вонючего педераста Питмана, который сидит
сейчас на  посту  управления, боится  кнопки  и дрожит,  представляя  бомбы,
которая она  запускает.  Никто  не  посвящал  Уорсоу  в суть  президентского
приказа, но по выражению лиц офицеров он сам догадывался, чем пахнет дело. А
чего  они,  спрашивается, боятся, если они  сейчас на Марсе? Вот тем сукиным
детям, что сидят на Земле, есть смысл беспокоиться.
     Размышляя о чем-то  в этом роде,  Уорсоу вдруг обнаружил, что  прочитал
четверть страницы романа, не запомнив ни одного слова. Сосредоточившись,  он
вернулся к последнему абзацу, который еще помнил:
     "Уорсоу зашвырнул в блиндаж вторую гранату и бросился плаш­мя на землю,
уткнувшись  лицом в грязь  джунглей. Гром  разорвал воздух,  скособочившееся
сооружение отрыгнуло клуб густого жел­того дыма.
     --   Теперь  им  точно  кранты,  Снуки!  --   крикнул  капрал,  щелкнув
предохранителем своей М-14.-- Пошли, подчистим, что там ос­талось.
     Капрал О'Греди вскочил на ноги.
     -- Берегись, Счастливчик! -- Уорсоу  еще  кричал, а пули  снай­перов со
всех  сторон хлестнули 0'Греди страшным перекрестным  огнем,  закрутили  его
словно волчок и швырнули в грязь уже мер­твецом.
     --  Мразь желтопузая,--  пробормотал  сквозь  зубы  Уорсоу.-- Вы за это
поплатитесь.
     А в нескольких футах  от него кровь Счастливчика  О'Греди смешивалась с
гнилой жижей джунглей. Счастье  в  конце  концов  покинуло человека, бывшего
лучшим другом Уорсоу".
     Странным  образом тронутый последним абзацем, Уорсоу отложил  книгу. Он
услышал,  что кто-то идет по коридору. Сейчас, когда солдаты играют в карты,
сидя  в  казарме,  это,  скорее всего, должен  быть Хэнзард. Капитан  тратил
пропасть времени на хождение по коридорам.
     -- Генерал Питман там?
     -- Да, он внутри, сэр.
     Хэнзард  вошел  на  пост  управления,  прикрыв  за  собой дверь. Уорсоу
матернулся ему вслед, но в произнесенной вполголоса по­хабщине  были заметны
следы  уважения, а  возможно,  и  более теплого  чувства. Прошло уже  больше
месяца, а Хэнзард так и не восстановил Уорсоу  в звании, хотя  полковник Ив,
за которым имелись кое-какие должки, пытался оказывать на Хэнзарда давление.
Это доказывало, что капитан мужик крутой. Уорсоу уважал крутых мужиков.
     Более глубокой причиной восхищения был тот простой факт, что Хэнзард --
ветеран вьетнамской войны, последней  из  больших войн. Сам Уорсоу на четыре
года опоздал  родиться,  чтобы  успеть на  эту  войну,  и  потому, к  своему
огорчению,  он  так и не  прошел  солдатского крещения огнем. Он не знал  и,
наверное, уже  не узнает, что это такое -- глядеть на человека сквозь прицел
винтовки,  нажимать  на  курок и  видеть,  как враг  падает  мертвым.  Жизнь
обманула Уорсоу, лишив самого высшего переживания и очень мало дав взамен. В
конце концов, чего ради человек идет в армию?
     Он выудил  из  кармана  роман  и возобновил  чтение.  Он  перескочил на
полсотни  страниц вперед к своей любимой  главе, к сожжению деревни Там Чау.
Анонимный автор описывал эту операцию под­робно, со  множеством убедительных
деталей.
     Уорсоу любил реалистическую литературу, показывающую жизнь такой, какая
она есть.


Глава 14 НЕВЕСТА

     Любовь имеет обыкновение пролезать в такие места, где ей нечего делать.
Она умудряется протиснуться  и в жизнь, и в  повествования, слишком  занятые
другими делами, чтобы воздать ей по достоинству. В таких случаях,  когда для
любви  не  остается места, ее  удобно заменить  браком.  Супружеская  любовь
обычно сама  собой  разуме­ется, в то  время  как  более  экзотические формы
любовных отношений требуют больше места и времени, а порой посягают и на все
про­странство сцены,  высокомерно  презирая  повседневную  рутину.  Же­натый
человек  может легко поделить свою жизнь на  две  половинки: жизнь частную и
общественную,  которым,   если   они  текут  гладко,  вовсе  не  обязательно
вторгаться друг в друга.
     Итак,  Хэнзард влюбился,  прошел стадию ухаживания, сделал предложение,
получил  согласие  и дождался утра  свадебного дня -- и все  это происходило
вроде бы  как  за кулисами.  Однако из этого не стоит  делать вывода,  будто
любовь капитана Хэнзарда была вялой,  а весь его роман настолько будничным и
невыразительным,  что  не представляет  интереса  ни  для нас, ни  даже  для
действующих лиц.  Чтобы  отбросить такое суждение, достаточно напомнить, что
соперницами  возлюбленной,  строго  говоря,  была она  сама, да  еще в  двух
экземплярах.  Нет,  будь у  нас  побольше  времени,  можно было  бы подробно
описать всю месячную идиллию, дни  и ночи, мелкие дурачества и безрассудства
влюбленных, бури и штили, что испы­тала их любовь.
     Чтобы получить представление о  личной жизни  героев, обратите внимание
хотя бы  на внешность  капитана  Хэнзарда. Вы  сразу увидите, что напряжение
исчезло  с  его  лица,  в  глазах  появился блеск,  которого  раньше  мы  не
наблюдали. А может  быть,  просто они стали глубже и чище? Капитан стал чаще
улыбаться, в этом нет никакого  сомнения, и даже  когда  он серьезен, в  его
лице присутст­вует нечто, напоминающее  об улыбке. Может  быть,  просто губы
стали не такими  тонкими и сжатыми, как раньше?  Особенно обра­тите внимание
на то, как расслабился его подбородок -- жилы уже не так проступают  на шее,
когда он поворачивает голову. Конечно, это мелкие изменения,  но  все вместе
они  придают лицу  совершенно другое  выражение. Уорсоу  такое  выражение не
понравилось бы,  но  мы-то  знаем,  что  Хэнзард  и его  жизнь  изменились к
лучшему.
     Сейчас двадцать шестое мая, утро перед свадьбой. Прямо не верится,  как
быстро может пролететь месяц! И  неужели у  нас вовсе  не  осталось времени,
чтобы  рассказать,  каким  великолепным  был  этот  месяц,   обо  всем,  что
происходило  там,  за  кулисами?  Впрочем, несколько  минут  найдется,  пока
невеста  и три ее подружки, а  также оба Пановских  и Хэнзард направляются в
церковь по людным май­ским улицам.
     Повторим для тех, кто недопонял: невеста и три  ее  подружки. Бриджетта
суб-первая  за  это  время   еще  раз  прошла  через  передат­чик,  увеличив
суб-второе население на  единицу.  Новоприбывшая тут же  взяла  на себя роль
Бриджетт, так как невеста отныне  не будет ни Бриди, ни Джет, ни, тем более,
Бриджетт. Отныне и навсегда она будет миссис Хэнзард.
     Итак, месяц пролетел, словно все это время они играли,  так много в нем
было радости. Иногда Хэнзард проводил весь день наедине со своей Бриджеттой,
порой  одна или несколько ее "сестер"  шли на прогулку вместе с  ними, чтобы
поплавать сквозь стены полицейского управления или в  здании  сената.  Они с
Бриджеттой  занимались  любовью среди  гор цветов, выставленных  в  витринах
цветочных  магазинов.  Они  заявлялись  со  своей  едой на  диплома­тические
приемы, а поскольку там для  них не было свободных  мест, то они усаживались
прямо на стол, болтая ногами сквозь скатерть. Они играли в теннис, одиночный
и парный,  предвари­тельно устлав корт линолеумом, чтобы не  пропадали мячи.
Самой  отличной  забавой была игра  в прятки. Хэнзард довольно  долго не мог
справиться  со своим смущением, когда ему предложили столь детскую  игру, но
зато потом  простенькая игра превзошла все  его ожидания.  Они прятались  на
самых шумных  улицах и в самых людных  учреждениях города, теряясь в текущих
толпах трезвых будничных людей.
     Они просачивались  в  самые дорогие театры,  а если пьеса не нравилась,
уходили  во время  первого акта и им не приходилось жалеть о зря потраченных
деньгах. Увы, чаще всего пьесы им не нравились, ведь смотреть их приходилось
в немом варианте. На особенно плохих спектаклях Хэнзард и несколько Бриджетт
выле­зали на сцену и передразнивали актеров. Да-да, суровый  капитан Хэнзард
веселился столь неподобающим образом!
     Помимо  веселых минут  случались мгновения удивительной нежности, когда
одно прикосновение, взгляд, мимолетная  ласка словно вспышкой  озаряли жизнь
и, казалось, тут  же забывались. Хотя, что такое любовь, если не сумма таких
случайных радостей? Долгие  мгновения сложились в  быстротечный месяц, и вот
влюбленные уже идут в церковь.
     Невеста  была  в  самодельном свадебном  платье, сшитом из ска­терти  и
синтетических  кружев,  отпоротых  от  различных  предметов  нижнего  белья.
Почему-то там, в реальном мире,  никто не  догадался позаботиться о  событии
вроде сегодняшнего.  Подружки невесты были одеты в самые модные  туалеты, но
платье  из  скатерти  окутало  невесту  великолепием  мифа,  которое  далеко
превосходит все, на что способна мода. Оба Пановских были в строгих вечерних
костюмах, поскольку обычно они появлялись из передатчика одетыми для вы­хода
в театр. А у жениха не было ничего лучшего, чем его повсед­невная форма, вот
только фуражки по-прежнему не хватало.
     К  их приходу церковь была переполнена, и для невидимых при­шельцев  не
оставалось иного места, кроме  как  у самого  алтаря. Портативный магнитофон
заиграл свадебный марш из "Тангейзера". По ожидавшей  толпе прошло движение,
все  головы повернулись к невесте, шедшей по центральному проходу.  Шлейф за
ней несли трое детей.
     -- Как жаль, что мы не могли  достать тебе флердоранж,-- шепнул один из
Пановских  невесте, державшей поблекший букет вчерашних роз.  Передатчики не
принесли для сегодняшней церемонии ничего лучшего.
     Бриджетта  прошла  вперед и  встала  за спиной  реальной невесты.  Ноги
Бриджетты тонули в  колышащемся шлейфе. Двое служек  вышли из ризницы, взяли
жениха  и  невесту  за  руки.   Священник  начал  беззвучно  вершить  обряд.
Пановский, читая  по губам,  повто­рял за  ним  слова. Служка  повернулся  к
шаферу за кольцом, и Пановский  торжественно  протянул Хэнзарду  обручальное
кольцо.   Это   кольцо  Бриди  собственноручно  изготовила  из  собственного
ко­лечка, сняв с него камешек и опилив оправу, так что остался  лишь гладкий
золотой  ободок. Хэнзард надел кольцо на палец Бриджетты  и склонился к ней,
чтобы поцеловать. Когда их губы почти сопри­коснулись, она шепнула:
     -- Скажи это еще раз. -- Да,-- прошептал он.
     Потом они поцеловались, уже  не просто влюбленные, а муж и жена, отныне
и до тех пор, пока их не разлучит смерть.
     --  Я  написал  для  этого  случая  эпиталаму,--   заявил  Пановский.--
Кто-нибудь хочет послушать небольшую эпиталаму?
     --  Потом,-- сказала  Джет.--  Эпиталамы  хороши за обедом.  Суб-первые
невеста и жених повернулись и под неслышную му­зыку покинули  церковь. Бриди
перемотала  пленку, заменив Вагнера  на  Мендельсона.  Хэнзард  и  Бриджетта
закончили свой поцелуй.
     --  Дай на  тебя  взглянуть,--  сказал  Хэнзард,  широко улыбаясь.  Она
отступила на шаг назад, а  потом, когда прогремел  выстрел, откачнулась еще.
На  самодельном свадебном платье чуть ниже  сер­дца проступила кровь. Улыбка
исчезла из глаз Бриджетты и  с ее губ. Хэнзард подхватил  Бриджетту на руки.
Она была мертва.
     -- Вот вам раз! -- прокричал полузнакомый голос. Хэнзард повернулся  и.
увидел Уорсоу, стоявшего в проходе, в самой гуще гостей.
     -- А вот и два! -- грохнул еще один выстрел, однако Бриди, в которую он
был направлен, успела метнуться в сторону.
     --  Ложись!  --  заорал  Хэнзард,   хотя  сам  и  не  думал   слушаться
собственного приказа.
     Джет  схватила  кресло  одного из  Пановских  и укатила его в ризни­цу.
Бриди  и  последняя  Бриджетт нырнули в пол. Второй Пановский  уехал куда-то
сам, Хэнзард  не видел его, хотя, по правде, он вообще ничего не видел кроме
пятна крови, расползающегося по свадебному платью. Забытый магнитофон гремел
маршем Мендельсона.
     -- Скотина! -- кричал голос Пановского.-- Подлая скотина!
     Пановский  ехал  в кресле по центральному  проходу прямо  сквозь  толпу
людей.  Он  целился  в  Уорсоу из  револьвера, но  даже  издали было  видно,
насколько неверен прицел. Бабахнули третий и четвер­тый выстрелы  -- сначала
револьвер, потом винтовка, и Пановский свесился со  своего кресла. От толчка
колеса  погрузились в  пол, но это не замедлило движения кресла, и скоро оно
вместе со скрючив­шимся телом утонуло в полу.
     Хэнзард понимал, что надо действовать, но не  мог отпустить  еще теплое
тело своей жены.
     Новый выстрел -- и магнитофон смолк.
     --  Это было  глупо, Хэнзард,-- издевательски выкрикнул Уор­соу.-- Тебе
не стоило играть эту музыку. Если бы не она, я бы не узнал, где тебя искать.
     Хэнзард осторожно опустил тело на пол, ни на мгновение не  сводя глаз с
убийцы.
     -- Не  боись,  капитан,  я  не трону тебя,  пока не  перебью всех твоих
дружков.  Только потом я займусь  тобой.  Ведь  у меня есть к тебе небольшой
счетец, не забыл?
     Хэнзард сунул руку в карман за пистолетом, который дал  ему  Пановский,
но движение было слишком медленным.
     -- Не глупи, капитан. Я  нажму на курок прежде чем ты  успеешь вытащить
сво