ел бы, захоти он по-настоящему трудиться в своей области, да вот  беда  -
он не умеет хотеть. Диего произнес несколько слов по поводу содержания своих
статеек, но мы  не  стали  на  этом  задерживаться.  Мы  принялись  делиться
новостями и перескакивать с предмета на предмет. Незадолго до того я  прочел
книгу о Мексике и теперь начал  расспрашивать  Диего  о  нынешнем  положении
вещей у него на родине.
   - Да, знаешь, - отвечал Диего, - я ведь совершенно утратил  все  связи  с
родиной. Мать умерла пять лет назад.  Отца  я  знаю  слишком  хорошо,  чтобы
писать ему. Лишив меня наследства, он всю свою принципиальность устремил  на
то, чтобы одержать слово и забыть о моем существовании. Мы,  Домингецы,  все
такие. На месте отца я бы поступил точно таи же. Слово Домингеца нерушимо.
   Раздался звонок к обеду, и мы спустились в чистенькую  столовую,  где  за
столиками  на  четверых  сидели  преподаватели   колледжа,   в   подавляющем
большинстве мужчины, но с незначительной примесью женщин. Все  разговаривали
между собой, в зале стоял гул, но из-за того, что  присутствующие  разбились
на  четверки,  общая  беседа  была  невозможна   или,   по   крайней   мере,
затруднительна. Преподавательские сплетни оказались такими же скучными,  как
и вопросы, которые мы обсуждаем в обеденный перерыв на Атлантик-авеню.
   В эту пору Фэйрвью-колледж отличался приятнейшей атмосферой  замкнутости,
которая развеялась в сутолоке и модернизме  университета  Фэйрвью.  То  была
маленькая тихая заводь  просвещения,  где  преподаватели  благоговели  перед
величием  Гарварда,  Иэйла,  Колумбийского  университета   в   Нью-Йорке   и
Чикагского  университета.  Даже  в  те   дни   баснословно   дешевой   жизни
преподавательский труд оплачивался возмутительно низко.  Жили  преподаватели
стесненно, зато (в пределах этой стесненности) уютно и вполне терпимо. Более
того, даже марка прославленных университетов не многих из них соблазнила  бы
расстаться  с  Фэйрвью,  если  только  расставание  не   связано   было   со
значительной прибавкой жалованья. Со студентами я почти  не  встречался.  По
подкованности в науках их навряд ли можно было сравнить с нынешними.  Однако
они располагали большим досугом и питали  большее  уважение  к  человеческой
личности. Ах, к нынешнему бы превосходному образованию - да былое  свободное
мировоззрение!
   - Между прочим, - сказал Диего после обеда, - сегодня  мы  приглашены  на
чашку чая к Мэтьесонам. Я там упомянул как-то о тебе. Они будут очень  рады,
если ты придешь. Знаешь, Стэнли Мэтьесон и его супруга.  Мистер  Мэтьесон  -
весьма преуспевающий биржевик с Уолл-стрит, на  субботу  и  воскресенье  ему
удается вырваться сюда на отдых. В высшей степени интересный человек. Юность
провел на фронтире в Техасе. Рассказывает потрясающие истории  из  тамошнего
быта. Я ведь сам не чужд фронтира, но мне и  не  снилось,  что  там  человек
может набраться такого яркого и богатого жизненного  опыта,  как  у  мистера
Мэтьесона.
   Да и с миссис Мэтьесон стоит познакомиться. Она у него вторая жена, много
моложе. В юности была  нью-орлеанской  красавицей:  плантация,  большой  дом
среди деревьев и бородатого испанского мха, родной язык - французский, сезон
в Париже, свои лошади и  собаки,  монастырское  воспитание,  умеет  стряпать
креольские блюда. К тому же собою ослепительно хороша.
   Мистеру Мэтьесону под семьдесят. Хоть на вид он и крепок, но нуждается  в
уходе, а Селеста нянчится с ним, как с дитятей,  и  притом  старому  боевому
коню даже в голову не приходит заподозрить ее в излишней заботливости.  Слов
нет, я от души восхищаюсь этой женщиной.
   Во второй половине дня мы пешком прошлись к одному из домов,  укрытых  за
каменной оградой. Когда мы вошли в широкую  дверь  под  портиком  колоннады,
негр-дворецкий принял у нас пальто.
   Холл и лестница с широкой балюстрадой были увешаны полотнами. В  основном
были представлены ранние американские  пейзажи,  преимущественно  Гудзонской
школы, но поражали воображение два портрета  в  духе  Сарджента.  Один,  над
лестничной площадной, изображал Селесту. Другой, на стене напротив, - самого
Мэтьесона. Мэтьесон в костюме для верховой езды стоял на фоне голубого  неба
и сухих, бескрайних заснеженных  степей  Техаса.  Его  жена,  очаровательная
молодая  дама  в  белом  бальном  платье,  стояла  в  изысканной   позе   на
гармонирующем с нею фоне гостиной  южного  особняка.  Художник  воплотил  на
холсте мысль о том, что богатство  -  не  просто  дар  фортуны,  а  духовная
ценность в себе и для себя.
   К стыду своему, я забылся, заглядевшись на портреты. Привел меня в себя и
напомнил о светских обязанностях легкий сквознячок,  от  которого  зазвенели
подвески на люстре. Меня ввели в большую, со вкусом обставленную  залу,  где
уже беседовали несколько гостей.
   Чету Мэтьесонов я сразу узнал по сходству с портретами. Правда,  Мэтьесон
в жизни выглядел постарше, чуть румянее и капельку  важнее,  чем  энергичный
владелец ранчо на Западных равнинах. Миссис  Мэтьесон  казалась  значительно
старше, чем на портрете, но ничуть не менее привлекательной.  Очевидно,  она
принадлежала к тому типу женщин, чья красота не зависит от возраста.
   - Так вот вы  какой,  мистер  Джеймс!  А  я  о  вас  столько  слышала  от
профессора Домингеца! Диего у нас - один из лучших друзей. Он придает  блеск
нашим унылым воскресным чаепитиям.
   Тут как раз вошел ректор Маннинг под руку  с  женой.  Мы  перемешались  с
симпатичной группой преподавателей колледжа.
   Маннинг - рослый человек с великолепной осанкой. Он  сохранил  спортивную
подтянутость, хоть давно бросил заниматься спортом. Уже можно было заметить,
где именно щеки его набрякнут, кожа на шее  сморщится,  а  фигура  потребует
ухищрений  искусного  портного.  Голос  у  него  зычный,  хорошо  поставлен.
Тренированный и  к  месту  употребляемый  голос  профессионального  оратора.
Немного  погодя,  Диего  представил  меня  Маннингу.  Моему  другу  пришлось
приложить  немало  стараний  и  усилий,   чтобы   изловить   его   в   толпе
преподавателей. Но когда Маннинг изыскал время  познакомиться  со  мной,  то
ухитрился внушить мне впечатление, будто я - единственный  в  мире  человек,
представляющий для него хоть какой-то интерес.

   1904-1908
   В поезде, возвращаясь в Бостон, я думая  о  предпринятой  поездке.  Диего
проявил беспредельное и, по-моему, искреннее дружелюбие.  За  последние  два
года мы с ним порядком отдалились друг от друга. Для  Диего  Фэйрвью-колледж
стал прекрасной отправной точкой для штурма социальной лестницы. У  меня  же
не было ни подходящего характера, ни удобного случая, чтобы вскарабкаться на
эту лестницу.
   В качестве инженера-практика я  уже  заметно  продвинулся.  Мы  с  Диего,
естественно, будем время от времени встречаться, и встречи будут происходить
в дружественной обстановке. Однако  каждый  из  нас  идет  своим  путем,  и,
естественно, чем больше пройдет времени, тем сильнее отдалимся  мы  друг  от
друга.
   В  понедельник  я,  как  обычно,  вышел  на  работу,  к   которой   успел
привязаться. Не так давно я поравнялся с современными познаниями о моторах и
генераторах, по крайней мере в  том,  что  касается  учебников  и  патентных
заявок.
   Положение,  в  общем  и  целом,  сложилось   такое:   шумиха,   вызванная
принципиальными изменениями в конструкции вращающихся  электрических  машин,
уже улеглась.  Были  до  конца  постигнуты  соединения  якоря  и  обмоток  в
двигателях постоянного тока. Более того, многие из этих соединений  накопили
столь долгую историю, что перешли  во  всеобщую  собственность  и  перестали
охраняться патентным правом.
   Теперь все совершенствование  этих  машин  сводилось  к  более  разумному
выбору  магнитных  материалов  и  улучшению  конструкции  магнитного   поля,
совершенствованию формы и размещения обмоток, изучению проблем  коммуникации
и  общим  расчетам  механических  характеристик.  Куда   большее   оживление
наблюдалось в конструировании двигателей переменного тока, но доступ  в  эту
область нам надежно преграждали патенты, принадлежащие фирме "Вестингауз"  и
прочим великим электротехническим монополиям. Твой  отец  предостерег  меня,
посоветовав временно держаться подальше от этой  сферы  и  дожидаться  поры,
когда станет легче получить права, охраняемые чужими патентами.
   Я обратил внимание на альтернативную природу электродвигателей.  В  самом
деле, ведь одно из двух:  ты  располагаешь  либо  двигателем,  работающим  в
постоянном режиме, либо двигателем, у которого высокий  пусковой  момент,  -
последний хорошо переносит высокие пики нагрузки; двигатель  у  тебя  хорошо
работает либо под постоянным напряжением, либо  под  постоянным  током.  Мне
пришло на ум, что, если я найду способ превращать двигатель  одного  типа  в
двигатель другого типа, то  многого  добьюсь  в  применении  двигателей  для
вспомогательного судового оборудования.
   Меня осенило: ведь, пожалуй, легче  всего  будет  приспособить  двигатель
определенной конструкции к  какому-то  конкретному  режиму  работы,  изыскав
некий простой способ изменять магнитное поле. Я стал  рыться  в  технической
литературе и патентных заявках, ища любых наметок в этом направлении. Даже в
те далекие времена подобная  литература  была  необъятна,  и  искать  в  ней
определенную рубрику было все равно, что искать иголку в стоге сена, да  еще
не зная, там ли она. Однако я считал, что надо,  как  говорится,  за  те  же
деньги охватить по возможности  большее  количество  литературы,  а  обращая
попутно внимание на вполне конкретные проблемы, я придам своим усилиям,  так
или иначе необходимым для общей подготовки, цель  и  смысл,  которых  они  в
противном случае были бы лишены.
   Немало недель прошло, прежде чем я  нашел  первое  ощутимое  указание.  Я
прочитал патентную заявку, поданную неким Чарлзом Дентоном и переуступленную
корпорации  "Норт  Сиборд".  В  заявке  описывалось  довольно  специфическое
приспособление для привода  станков,  но  там  мелькнула  ссылка  на  другой
патент, выданный года три  назад.  Патент  этот  посвящался,  как  я  понял,
скользящим магнитным прокладкам между полюсом и ярмом.
   По названию патент заинтриговал меня просто донельзя.  Пожалуй,  свойства
скользящей магнитной прокладки - именно то, чего я ищу. Я попытался  поднять
старый патент в наших подшивках. Его там не оказалось, но в конце  концов  я
обнаружил  его  в  публичной  библиотеке.   Прочтя,   я   решил,   что   он,
действительно, имеет прямое отношение к проблеме.
   Очевидно,  для   патентуемого   изобретения   было   существенно,   чтобы
неподвижные  полюса   выполнялись   не   цилиндрическими,   а   коническими,
вращающиеся же полюса якоря - обычными, цилиндрическими. Между  этими  двумя
комплектами   полюсов   вводилась   серия   новых   добавочных    элементов,
цилиндрических  внутри  и  конических  снаружи.  Смещение   этих   элементов
относительно  оси  позволяло   осуществлять   бесступенчатое   регулирование
воздушного зазора в двигателе, притом в широком  диапазоне.  Форма  прорезей
для обмоток и магнитный материал для полюсов подбирались специально,  притом
так, что регулирование работы двигателя по  всему  диапазону  осуществлялось
простым поворотом рычага управления. Идея  мне  понравилась,  я  решил,  что
стоит доложить о ней твоему отцу. Он  ею  заинтересовался,  хоть  и  не  без
скептицизма.
   - Хитроумно, - сказал  он,  -  Впрочем,  десятки  изобретений  на  бумаге
хороши, на практике же страдают изъянами,  от  которых  никакими  силами  не
избавишься. А что вы намерены с этим сделать?
   - Я бы просил предоставить мне на несколько  недель  толкового  механика,
одни  из  маломощных  двигателей,  которые  валяются  на  складе,  и   право
распоряжаться тем и другим по  своему  усмотрению,  а  еще  -  выделить  мне
средства,  не  больше  двух-трех  сотен  долларов,  чтобы  хоть   в   первом
приближении выяснить, пригодится ли нам эта  штуковина.  Через  месяц-другой
представлю отчет.
   - Ладно, попробуйте, - сказал твой отец. - Даже если  ориентироваться  на
худший исход, мы рискуем немногим: если и не узнаем ничего  нового  об  этой
штуковине, то наверняка многое узнаем о вас. Что касается механика,  то  все
штатные до отказа загружены, но вот ходит к нам  один  малый,  когда  у  нас
случается лишняя работенка. Человек опытный, но работать от гудка  до  гудка
ему уже не под силу.  О  станках  он  знает  решительно  все,  и  для  такой
специфической  работы,  какую  вы  имеете  в  виду,  это  самая   подходящая
кандидатура. Через день-другой я его к вам подошлю.
   Спустя два дня передо мной предстал не кто иной, как мой давний  знакомец
и наставник Ларс Густавсон. Густавсон лишился работы одновременно со мной  и
по той же причине. В его годы и с его причудами  он  никуда  больше  не  мог
попасть.
   Под конец он обратился в отдел кадров фирмы "Уильямс и Олбрайт". Теперь в
штатном расписании Густавсон числился запасным наладчиком. Неполный  рабочий
день не утомлял его и в то же время поддерживал в  нем  интерес  к  жизни  и
давал скудные средства к существованию.
   Мне казалось крайне неудобным отдавать приказы  старику,  от  которого  я
перенял почти все секреты ремесла. Как равный с  равным,  обсудил  я  с  ним
задачу, показал ему рабочие чертежи опытной аппаратуры. Он раскритиковал все
с точки зрения человека, которому придется воплощать все в  металле,  и  как
дважды два, доказал мне, что  в  нескольких  деталях  я  чрезмерно  усложнил
требования к механике. Эти детали без  всякого  ущерба  для  конечных  щелей
можно заменить другими, более легкими в изготовлении.
   По-моему, он был  страшно  польщен  моим  доверием.  В  конце  концов,  с
брюзгливым видом, напущенным, как я  прекрасно  понимал,  чтобы  подчеркнуть
свою  независимость,  старик  согласился  работать  вместе   со   мной   над
экспериментальной  установкой.  На  следующий  день  я   получил   от   него
исправленные чертежи, а у него осталась копия для работы. Шло время, он  все
лучше понимал, к чему мы стремимся, и кончилось тем, что он стал  относиться
к нашей задаче, как к собственному открытию. Сварливость как рукой сняло, ее
вытеснил энтузиазм исполнителя. Я убедился, что, по мере  того,  как  работа
наша продвигалась, он относился к ней все с большим увлечением.
   Далеко не все шло у нас, как по маслу.  Не  один  макет  отправили  мы  в
металлолом, прежде  чем  оба  остались  довольны.  За  несколько  недель  мы
отчетливо  представили  себе   экспериментальную   установку.   Я   проделал
немыслимую работу на бумаге. Насколько я разбирался в математической стороне
проблемы, наша установка должна была работать достаточно прилично, чтобы  мы
могли хоть приблизительно судить о ценности патента.
   К счастью, должную поддержку оказали нам практическая сметка Ларса и  мое
техническое образование. Не скрою, далеко не сразу испытания прошли  удачно.
Поначалу на каждом шагу  выскакивали  какие-то  зловредные  сюрпризы.  После
того, как осуществлена вся точная пригонка, о какой только можно додуматься,
становишься в тупик от  любого  пустяка,  например,  если  какой-то  рычажок
цепляется за раму станка.
   Надо отдать Ларсу справедливость: не случалось ничего такого, чего он  не
мог бы исправить несколькими взмахами напильника. Зато,  когда  мы  отладили
установку, все наши старания окупились сторицей. Опыт продолжался ровно  час
и убедил нас, что Дентон изобретал не  напрасно.  На  доклад  к  Уильямсу  я
понесся на всех парусах.
   - Прекрасно, - сказал он, -  но  только  осторожнее  теперь,  потихоньку.
Многое еще надо сделать, прежде чем мы твердо убедимся в том, много  ли  для
нас проку  от  этого  устройства.  Ступайте  к  Каммингсу  и  попросите  его
проверить эту штуковину на патентную чистоту, а я  выясню,  что  известно  о
Дентоне и корпорации "Норт Сиборд". Если мои подозрения верны, то эта  фирма
неплатежеспособна и не выполняет  своих  денежных  обязательств.  А  пока  -
обдумайте изобретение Дентона и представьте мне свои соображения о том,  как
его можно использовать. Я хочу знать и то, на что оно вообще годится, и  то,
как оно впишется в наши конкретные планы применительно к судостроению.
   Я  понес  патентную  документацию  Каммингсу.  Он  на  нее  подозрительно
сощурился.
   - По-моему, ваш друг мистер Дентон, кем бы  он  там  ни  был,  так  и  не
обзавелся приличным юристом-патентоведом. В патентной формуле у  него  такие
зияющие  дыры,  что  впору  прокатиться  по  ней  в  карете.  В   наши   дни
изобретатели,  как  правило,  выжидают   со   своими   заявками,   пока   не
проконсультируются у патентоведов тех фирм, которые намерены  купить  данный
патент. Похоже, мистер Дентон не стал выжидать, а просто-напросто  обратился
к человеку, почти ничего не смыслящему в патентоведении.  Дайте-ка  мне  еще
разок взглянуть на последний патент.
   Некоторое время он вчитывался во второй, позднейший патент, потом сказал:
   - Да, так я и думал.  Позднейшую  заявку  составлял  человек  несравненно
более квалифицированный. Мне кажется, после того как Дентон закончил  работу
над первым изобретением, им завладела  "Норт  Сиборд"  и  взяла  Дентона  на
работу с постоянным окладом жалованья. Вы ведь знаете  эти  контракты:  2000
долларов в год и один, прописью один, доллар за  каждое  новое  изобретение.
Наверное, фирма решила, что больше не даст  провести  себя  за  нос  неумело
составленной заявкой.
   Теперь, когда стратегическая и  патентная  стороны  дела  вышли  из  моей
компетенции, я вплотную  взялся  за  работу  над  центральной  идеей  нового
изобретения. Оно, бесспорно,  давало  мне  в  руки  козырь,  позволяя  легко
сконструировать двигатель, который можно будет применять  в  разных  режимах
работы и даже переводить с одного  режима  на  другой,  не  обесточивая.  Не
исключено, что в изобретении кроются и другие возможности.
   Я  стал  размышлять  о  заре  паровых  двигателей  и  регуляторе   Уатта.
Устройство,  регулируемое  угловой  скоростью  приводного  вала   двигателя,
контролирует впуск пара.  Нельзя  ли  превратить  наше  новое  устройство  в
подобие такого регулятора? Тогда можно будет задать двигателю одни  свойства
при высокой скорости вращения, и  совсем  другие  -  при  малой.  Для  этого
понадобятся новые узлы, но они будут несложны и недороги, зато  мы  создадим
двигатель с принципиально новыми характеристиками. Можно  будет  в  какой-то
степени  приспосабливать  эти  характеристики   к   конкретным   требованиям
заказчика.
   В мыслях я зашел еще дальше, и идея приспособляемых характеристик приняла
новую форму. На выходе электродвигателя -  несколько  замеряемых  мощностей,
можно складывать их несколькими разными способами, чтобы  приводить  вал  во
вращение. Можно снимать напряжение и ток  с  якоря  и  обмотки  возбуждения,
сочетать их в любом порядке - и тогда мы получим новое устройство  с  весьма
непредсказуемыми, пусть даже пока непонятными свойствами.
   Я сосредоточился на этой мысли и понял, что легко вообразить любое  число
новых полезных комбинаций. Одна из них,  сравнительно  простая,  существенно
улучшала привод вентиляторов и прочих механизмов, работающих  на  постоянном
режиме. Другая дала бы огромные преимущества тому, кто использовал бы ее  на
лебедках и кабестанах.
   Не буду входить в остальные подробности. Чтобы ознакомиться с ними, стоит
лишь поднять архивы фирмы за первое десятилетие нашего века.
   Пока я всем этим занимался, Уильямс с Каммингсом тоже не дремали. Однажды
он вызвал меня к себе в кабинет, где уже  сидел  приглашенный  на  совещание
Каммингс.
   - Мы тут разобрались в материалах по Дентону, - заговорил Уильямс. -  Кое
о чем и вы должны знать. Дентон - изобретатель-одиночка старой  закалки,  на
его счету немало мелких усовершенствований, но вплоть до этой новинки он  ни
разу не хватал звезд с неба. Сын у него - ю