аколота  золотой  булавкой,  фианитовые
запонки на манжетах - и снизу кокетливо вывернутые колеса, а сверху короткая
набрио-линенная стрижка и мужская  шляпа  с  кантом.  Однажды  мне  довелось
видеть, как  ослепительная  Папочка  обижала  кентавра-грубияна,  посмевшего
вслух усомниться в  правильности  Папиной  сексуальной  ориентации,  обижала
долго и сильно, вплотную приближаясь к членовредительству; а  потом  приехал
Фол и от души пособил. Кажется, Фол был  неравнодушен  к  Папочке.  Кажется,
Фолу хотелось проверить - что там,  под  пиджаком,  манишкой  и  так  далее?
Бьется ли там сердце и в чем оно, так сказать, бьется? Я  не  исключаю,  что
мой бравый приятель уже успел это проверить и теперь ему хотелось еще.
   Ладно, замнем для ясности...
   - Это потому, Алька, что вы все живете на кладбище, - сквозь подступающий
сон доносился голос то ли Фола, то ли Папы, путаясь в дремной вате. - Живете
и сами не замечаете...
   "Мы знойным бураном... - смеялся сон. - Мы..."
   Я снова смотрел на вылезающего из стены исчезника, валялся на полу мордой
в паркет, вертелся в снежном смерче побоища у машин, несся верхом на Фоле  -
и понимал, что сплю.
   Жизнь моя  во  сне  стремительно  летела  под  откос,  как  мальчишка  по
укатанной ледяной горе, оседлав скользкую картонку.  Смешно!  -  еще  совсем
недавно главной проблемой были  отношения  с  козлом-редактором...  что  там
еще?.. Ну, Натали почти забылась, это не в счет,  отец  почти  не  пишет,  а
дозвониться на его необитаемый остров совершенно невозможно... чепуха.
   Огрызки от яблок.
   Выпейте перцовки с  психом  Ерпалычем  -  и  жить  вам  станет  весело  и
необустроенно, начнете вы хлебать чаек-горлодер по подвалам Дальней Срани...
кстати, что ж это мы в подвале?.. А-а, на первом этаже вайдосит  многодетное
семейство лопуха-электрика, на втором молодожены неутомимо кряхтят от любви,
и не было бы нам с Фолом и Папочкой покоя ни светлым днем, ни темной  ночью.
А  в  подвале  хорошо,  печечка  дымит-кочегарится,  лампочка  под  потолком
подмигивает нервным тиком, не нравится лампочке напряженьице, ох, и  мне  не
нравится, что сплю я и вижу, как лампочка моргает...
   Жизнь моя, иль ты приснилась мне?..
   Если бы! - а то ведь даже в царстве грез отсвечивает,  что  Ерпалыч  мне,
лучшему другу с двухколесной точки зрения Папы,  отнюдь  не  все  выложил  в
письмишке-то! Не верю я тебе, Ерпалыч, ни на понюшку табаку не верю:  что  ж
ты, хрен старый,  кучу  времени  со  мной  на  бегу  общался,  а  тут  вдруг
разоткровенничался? Знать, шибко нужен я тебе стал... всем стал нужен:
   Ритке, чтоб свел сержанта с Фолом, Ерпалычу для упражнений в эпистолярном
жанре насчет "мифологической реальности", сле-довательше Эре для  задушевных
бесед, полковнику-архару для... вот этому точно что для.
   Всем нужен.
   А я ведь себя не переоцениваю -  тоже  мне,  яхонт  неграненый,  ценность
великая! И ежу ясно, что не в Олеге Авраамовиче дело,  я  к  интересу  этому
всеобщему лишь краем приписан, как мой дражайший братец  Пашка  к  Выворотке
ихней...
   Пашка!
   Колчерукий Пашка и свора Первач-псов по его следу!
   Надо...
   "Откройте пещеры невнятным сезамом... откройте  -  коверкает  души  гроза
нам... откройте..."
   Сплю.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ГОСПОЖА СТАРШИЙ СЛЕПОВАТЕЛЬ,
или Все, что угодно, включая боевого слона

1

   Воскресенье, пятнадцатое февраля
   От потопа, от порчи водяной * Таракан от детства * Теория Семенова-Зусера
* Жэка-Потрошитель * Их дядя самых честных правил

   И все-таки она лопнула! Точнее - он. Стояк.
   Мерная капель разбудила  меня  в  начале  третьего.  Несколько  секунд  я
бессмысленно глядела на зеленоватый циферблат стареньких, еще до  катастрофы
склепанных, часов (хорошо идут, причем сами - ни часовой-домовой  не  нужен,
ни отвертка, дабы оного злыдня пугать!), пытаясь понять:  отчего  в  феврале
пошел дождь? Но затем ни с чем не сравнимый запах сырой штукатурки  заставил
проснуться окончательно. Все еще не веря, я накинула халат, включила свет  в
коридоре...
   Батюшки-светы!
   Вот уж поистине - "батюшки"! Даже в полузабытом столичном общежитии,  где
потолки были расцвечены на зависть Пикассо и Белютину, такого не увидишь!
   С  потолка  не  просто  капало  -  лило.  По  красному  линолеуму   бодро
расползались лужи, среди которых  белели  кусочки  рухнувшей  штукатурки,  а
сверху  продолжался  водяной  десант,  с  каждой  секундой  становясь  гуще,
основательней...
   Через мгновение, вспомнив давний опыт,  я  догадалась,  что  виной  всему
основной стояк, причем рванула именно горячая вода, от которой поистине  нет
защиты, и нужно немедленно что-то делать, потому как...
   И вдруг я поняла, что делать мне ничего не хочется. С минуту  я  пыталась
сообразить, что это со мной и откуда сей приступ мазохизма, и  тут  до  меня
начало доходить...
   Бодро хлюпая по лужам, я прошла  на  кухню  и  воззрилась  на  иконостас.
Так-так, голубчики! Не уследили, значит? А ведь такого  быть  не  может.  Не
должно! Но ведь случилось!
   Манок-оберег - старая вьетнамская деревянная  вазочка,  свежезаговоренная
две недели назад по всем правилам, с мукой и постным маслом - смотрелся  еще
глупее, чем обычно. И это шаманство - побоку!
   Под веселый шум капели я отыскала в  початой  колоде  одноразовую  иконку
Николы   Мокрого,   сверилась    с    печатной    инструкцией    и    зажгла
конфорку-"алтарку". Ну-с, ставим опыт.  Как  бишь  там  напечатано?  "Святой
Никола  Мокрый,  спаси  и  оборони,  от  потопления,  от  потопа,  от  порчи
водяной..." Просвира обуглилась,  образок,  как  ему  и  положено,  принялся
темнеть. Я взглянула на часы...
   Через полчаса стало ясно - не  работает.  Потоп  продолжался,  штукатурка
большими кусками падала на пол, обнажая желтую глину обмазки,  а  Никола  на
иконке прятал глаза, явно стыдясь происходящего.  Мокрое  пятно  на  потолке
расширилось, первые капли упали на  иконостас.  И  внезапно  я  поняла,  что
переживаю, может быть, одну из самых счастливых минут за последние годы.
   Не работает! Бог с ним, с недавним ремонтом,  с  испорченной  побелкой  и
неизбежным нашествием штукатуров. Не работает! Иконочки-булочки-конфорочки -
то, что все эти годы доводило до бешенства, не даваясь пониманию, сбивало  с
толку, заставляя чуть ли не сходить с  ума.  Не  работает!  Значит,  прокол,
значит, в этой нелепой, не поддающейся логике системе случился сбой,  а  это
хорошо, это очень хорошо!
   Я представила себе физиономию Евсеича - нашего домового Техника. Если  не
ошибаюсь, пару дней назад он намекал, что за беспорочный труд неплохо  бы  с
него, хорошего да пригожего,  судимость  снять.  Интересно,  что  он  сейчас
запоет?
   Полюбовавшись еще с минуту зрелищем, которое  до  меня  видел,  вероятно,
лишь Ной со своими подельщиками, я решительно  двинулась  к  телефону.  Опыт
поставлен, пора и квартиру спасать. Кажется, Евсеич не только Техник,  но  и
водопроводчик.  Пусть  побегает,   а   то   я   ему   напомню,   что   такое
"условно-досрочное"! Я  сняла  трубку,  заранее  предвкушая,  как  "господин
Тех-ник высшего разряда" дернется от ночного звонка, поднесла ее к уху...
   Телефон молчал.
   Молчал глухо, мертво.
   Все еще не веря, я положила трубку на место, вновь подняла...
   Молчит.
   И тут я почувствовала, как  хорошее  настроение  начинает  улетучиваться,
сменяясь растерянностью. Шутки - шутками, но мой телефон отключить нельзя. У
него и  проводов  нет,  так  что  даже  из  гнезда  не  вырвешь.  А  здорово
получается: у старшего следователя прокуратуры лопается  стояк,  отключается
телефонная связь... Что дальше? Погаснет электричество? Пистолет  заржавеет?
Да что же это творится в конце-то концов?
   Я вздохнула, перекрестилась  на  Троеручицу  (настоящую,  не  из  здешней
лавки) и принялась одеваться, благо идти недалеко-в соседний  подъезд.  Если
"господин Техник" не приведет все в божеский вид к утру,  я  ему  не  только
условно-досрочное  припомню!  Он  как-то   хвастал   (после   второй   рюмки
"Олдевки"), что любой стояк усмирит с помощью веревки о  семи  узелках.  Вот
пусть и  попробует!  Узелочки-веревочки,  конфетки-бараночки!  Но  ведь  как
интересно получается! Жаль, объяснить некому.
   Не в городскую же епархию обращаться!

***

   На работу я пришла злая как черт (еще  бы  -  второе  подряд  воскресенье
делают  рабочим  днем...   мироеды!).   Рыкнула   на   недотепу-практиканта,
сунувшегося ко мне со  своими  бумажками,  и,  с  грохотом  захлопнув  дверь
кабинета, бухнулась в кресло. Видеть никого  не  хотелось,  работать  -  тем
более, а уж отвечать на телефонные звонки...
   Дзинь!
   Я покосилась на проклятую трубку, мысленно желая звонившему всех  благ  и
ревматизм в придачу, но дурак-аппарат и не думал униматься.
   Дзинь! Дзинь! Дзи-и-инь!
   Я вздохнула, помянув царя Давида и всю кротость его, взяла трубку.
   - Гизело?
   Так и знала! Ревенко, начальник следственного, чтоб его!
   - Гизело! Какого черта у тебя там происходит? Первая мысль была о стояке,
что явно свидетельствовалоо хроническом недосыпе. Нет, дело, конечно,  не  в
ночном потопе...
   - Алло, Гизело!..
   - Слышу, - наконец отозвалась я. - Где происходит?
   - Где? - заклокотало в трубке. - Еще  спрашиваешь?!  По  делу  Молитвина!
Какого черта ты натравила архаров?
   - На кого?!
   Наверное, мой  вопрос  явился  последней  каплей,  потому  что  в  трубке
зашипело, булькнуло...
   - Немедленно ко мне! Тут такое... Слышишь? Бери все бумаги и дуй ко  мне!
Немедленно...
   Не люблю я его. Не скажу, что Ревенко такой уж  плохой  мужик  -  получше
многих, но слишком любит орать. Десять лет в военной прокуратуре дают о себе
знать. Иногда, когда особенно надоедало, я начинала орать в ответ. Последний
раз мы устроили взаимный ор в сентябре.
   Подействовало - но только на полгода...

2

   - Читай!
   Вид у Ревенко оказался столь неадекватным, что я сразу подобрела.  Не  то
чтобы слишком - все-таки ему бы не грех быть повежливей, но в данном случае,
если судить по синякам под глазами и небритому подбородку,  дело  и  вправду
пахло жареным. При всех своих недостатках Ревенко, если не случилось  что-то
чрезвычайное, бреется регулярно. Все-таки бывший вояка.

ВЗГЛЯД ИСПОДТИШКА...

   Что-то в этом мужлане все-таки есть. Однажды, в первый год службы в нашем
желтом здании, я чуть с ним не переспала. Просто  так  -  с  зеленой  тоски.
Почудилось, что рядом со мной - все-таки мужик, несмотря на красный пропитой
анфас и привычку этажить речь. Но в последний миг поняла -  что-то  не  так.
Вся его лихость - просто маска. А с тем, кто за этой маской, иметь  дело  не
хотелось. Как в том анекдоте - раз переспит, а потом год  будет  упрашивать,
дабы жене не рассказала.
   А еще (все знают, все!) у него татуировка - на  заднице:  черти  лопатами
уголь кидают. То-то он даже в сауне вместо плавок семейные трусы носит!
   Вот он какой, мой шеф Ревенко...

   Не ожидая приглашения, я села в кресло и  взяла  протянутую  мне  бумагу,
походя отметив, как дрожат его пальцы. Но  что  могло  случиться?  Дело  как
дело, ничего особенного...
   Я прочитала бумагу, подождала, прочитала еще раз, затем, все еще не веря,
принялась читать в третий.
   Бумаженция называлась "Рапорт"  и  была  подписана  полковником  Жилиным,
командиром городского ОМОНа, сиречь главным архаром. Странно, его я почти не
знала. Кажется, встречались на совещании  у  мэра  раз  или  два.  Полковник
издалека походил на шкаф, вблизи... Вблизи тоже походил на шкаф.  И  еще  на
таракана. Усищи рыжие, глазищи пучит. Жил, понимаете ли, на  свете  таракан,
таракан от детства. Я еще тогда подумала...
   - Давно прислали?
   Я отложила рапорт и обреченно вздохнула. Бред! И не просто бред, а  целый
бедлам. Или даже два бедлама.
   - В час ночи, - устало ответил  Ревенко  и  скривился.  -  Водки  налить,
Гизело?
   Теперь уже скривилась я.  Ничего  себе  денек  начинается!  А  хорошо  бы
пропустить грамм двести...
   Ревенко потянулся к дверце шкафчика, пошевелил пальцами.
   - Ладно, потом... Я из-за тебя, Гизело, сопьюсь скоро! Оставалось  пожать
плечами. В  таком  благородном  деле  всегда  найдется  предлог.  Тем  более
спиваться он начал еще в армии, за что, по слухам, и переведен к нам.
   - В общем, так, - наконец резюмировала я.  -  На  квартиру  Залесского  я
архаров не посылала. Все!
   - Все? - Ревенко потер кулаком покрасневшие глаза, вздохнул:
   -  Значит,  не  посылала.  Сейчас  я  буду  ругаться.  Громко.   Применяя
ненормативную лексику. Какого хе...
   - Стоп!
   Я сняла с руки часы, положила на стол.
   - Две минуты!
   Начальник следственного покосился на мой "Роллекс", мгновение подумал.
   - Ладно. Две минуты.
   - Итак...
   Я прикрыла глаза, вдохнула, резко выдохнула:
   - Вчера, приблизительно в десять утра, меня вызвали к шефу. Он всучил мне
дело Молитвина и велел поторопиться. Честно говоря, до сих пор  не  понимаю,
почему пропавшим алкоголиком должна заниматься прокуратура, а не участковый.
Поскольку у меня еще три незакрытых дела,  причем  одно  -  на  контроле,  я
успела совершить лишь следующие следственные действия...
   Я еще раз вспомнила вчерашний день. Да, все верно.
   - Примерно в двенадцать часов заехала на квартиру гражданина  Залесского,
который проходит по делу Молитвина свидетелем номер один, и провела  беседу.
Вечером хотела вызвать кого-нибудь из инспекторов, чтобы тот  пробежался  по
Срани, но затем решила подождать до утра. Больше - ничего.
   - Залесский -  он...  -  осторожно  перебил  Ревенко,  сразу  став  очень
внимательным.
   - По-моему, такой же алкаш, как Молитвин. И еще бабник...  А  в  целом  -
пустышка.
   Тот еще тип этот Залесский! Сальный взгляд, волосатые пальцы  с  грязными
ногтями - и ко всему в придачу толстозадая медсестричка-истеричка с  глазами
клинической нимфоманки в качестве ангела-хранителя.
   - По нашим делам не проходил?
   - Нет. Однажды забрал патруль в пьяном виде. Ограничились внушением.
   - Так...
   Две минуты прошли, но ругаться моему собеседнику явно расхотелось.
   - Значит, ты пошла домой...
   - И ничего не пошла домой! - возмутилась  я.  -  Какого  черта!  Вчера  я
торчала тут до полуночи, закрыла дело  Остапчука,  потом  возилась  с  этими
попами...
   - А на квартиру Залесского налетели  архары.  Залесского  упустили,  зато
умудрились поцапаться с  работником  милиции!  Да-а...  Плюс  эти  сволочные
кентавры...
   - Один, - уточнила я. - Один  кентавр.  Во  всяком  случае,  если  верить
рапорту господина полковника.
   Ревенко кивнул и грузно опустился в кресло.
   - А поскольку Залесский проходит по твоей епархии,  наверху  решили,  что
все это - наша самодеятельность. Ты что-нибудь вообще понимаешь?
   - Ни черта! - охотно сообщила я. - Вначале  нам  подсовывают  откровенную
чушь о похищенном  алкоголике,  затем  архары  зачем-то  устраивают  погром,
свидетель исчезает...
   - Составишь рапорт...
   Дрожащая рука вновь потянулась в дверце, замерла.
   - Может, все-таки по сто грамм, а? У меня как  раз  бутылек  "Менделейки"
завалялся?
   ...Соблазн был велик, причем во всех отношениях. И водка диво как хороша,
и портрет Дмитрия Ивановича на этикетке (в  сияющих  ризах  и  с  лебедиными
крыльями) впечатляет. Когда в первый раз увидела - тут же  крест  сотворила.
Святой Менделеев, всея водки-горилки Белой, Малой и Хлебной покровитель!  На
нашем ликероводочном целый  идол  изваяли,  каждый  день  бескровные  жертвы
творят!..
   - Успеете!  -  растерянность  прошла,  и  я  почувствовала  что-то  вроде
охотничьего азарта. - Рапорт я  составлю.  Но  не  раньше,  чем  поговорю  с
"главархаром"   Жилиным.   Пусть   объяснит:   что   он   делал   у    моего
подследственного?!
   - Ты, Гизело, не увлекайся! - Ревенко погладил небритую щеку, поморщился.
- У меня на говно нюх. А это дело - такое говенное, что и нюх не  требуется.
В общем, пиши рапорт и больше ничего не делай, пока не скажу. Что-то с  этим
алкашом не гладко.
   Это я и без него поняла. Ради сгинувшего алкоголика не поднимают на  ноги
прокуратуру и ОМОН. Кто это может быть? ФСБ?  Но  тогда  какого  рожна  было
подключать нас? Нет, не выходит! Загадка - такая же, как лопнувший  стояк  и
замолчавший телефон.
   А я еще жаловалась на скуку!

3

   И при всем при том надо было работать. Рапорт я отложила на вечер,  решив
малость  остыть,  дабы  не   накропать   лишнего,   после   чего   в   явной
нерешительности поглядела на телефон. Сроки поджимали, февраль на исходе,  а
из четырех дел удалось закрыть только одно, и то -  самое  плевое.  Остаются
три. Молитвинское подвисло, да так, что лучше  пока  не  совершать  излишних
телодвижений,  Кривец  в  очередной  раз  косит  под  психа,  значит,  опять
экспертиза, три дня - коту под хвост, это как минимум. Остается "поповское":
Рюмина - Егорова. То самое, из-за которого мне грозит очередное прозвище. На
этот раз -  "Мадам  инквизиторша".  Опять-таки,  шутки  шутками...  Напрасно
Ревенко хвастает, будто обладает особым чутьем на дерьмо.
   Эту субстанцию я и сама чую неплохо. Но делать нечего - надо. Рюмина  или
Егорова? Следовало бы второго, но сегодня  моих  нервов  на  него  может  не
хватить. Значит, Рюмин...

***

   - Как же так случилось, отец Николай?
   Вместо ответа - тяжелый вздох.
   Я пробежала глазами первые строчки  вчерашнего  протокола.  Рюмин  Андрей
Захарович, он же отец Николай,  штатный  священник  Благовещенского  собора.
Злостное  хулиганство,  препятствование  отправлению   культа,   призывы   к
гражданскому неповиновению...
   - Так все-таки?
   - Вы едва ли поймете, гражданка  следователь...  Глаза  из-под  седоватых
бровей глядели устало. Отец Николай не верил - ни мне, ни  владыке  Антонию,
что увещевал его вчера вечером, ни нашему мэру, который тоже говорил с  ним.
Арестовать священника хотели еще месяц назад, но все не  решались.  Решились
совсем недавно - и  то  без  всякой  охоты.  Ордер  Никанор  Семенович  (наш
набольший) подписывал при мне, и физиономия его была такая, будто один лимон
он уже сжевал, а еще три ждали своей очереди. Но вскоре ситуация изменилась.
Да, изменилась, и весьма...
   - Отец Николай! Я вынуждена  в  очередной  раз  предупредить  вас  о  том
положении, в котором вы...
   - Не надо, Эра Игнатьевна!
   Широкая мозолистая ладонь поднялась над столом. Я послушно умолкла.
   - Не надо. Я вполне отдаю себе отчет о своем положении и  готов  отвечать
перед властями мирскими...
   - Не отдаете! - не выдержала я. - Отец  Николай!  Вас  хотят  вывести  на
процесс, понимаете? Вас  -  и  отца  Александра!  На  политический  процесс!
Кому-то хочется...
   И вновь широкая ладонь заставила меня замолчать. Священник покачал  седой
головой, бледные губы дрогнули в невеселой усмешке:
   -  Кому-то?  К  чему  такая  скромность,  Эра  Игнатьевна?  Сей  "кто-то"
пребывает в епархиальном управлении, в архиепископских покоях...
   - Не только! - вновь не сдержалась я.  -  Вы  что  думаете,  наши  власти
решились бы арестовать священнослужителя без санкции патриарха?
   Этого он не знал. В  темных  глазах  мелькнула  растерянность,  но  сразу
исчезла. Осталась боль - глубокая, такая, что и не высказать сразу.
   - Вот как? Прости им Господи,  ежели  не  ведают,  что  творят.  А  ежели
ведают...
   Я вздохнула. Ведают! Уж это я знала наверняка! Два дня назад я специально
попросила Девятого уточнить...
   - Скорее всего вас лишат сана. Не исключено,  что  вам  грозит  заодно  и
церковный суд.
   - За богохульство? - Он вновь улыбался, и от этой улыбки мне стало не  по
себе.
   - Наверно. И еще за неподчинение церковным властям.  Отец  Николай  пожал
широкими плечами, но ничего не ответил.
   Я заспешила:
   - Послушайте! Я - следователь. Просто следователь! Я обязана разобраться!
В конце концов, вы можете не соглашаться с епархией, даже с  патриархом,  но
сейч