рубку:

- Что скажете, комиссар?

-  Я  обеспокоен  только  одним  обстоятельством.  Прошу выслушать меня,
генерал,  так как, по всей видимости, нам не скоро удастся встретиться и
поговорить.

- Продолжайте.

-  Я  понимаю,  что  перед  вами  несколько  возможностей, которые будут
зависеть  от  хода событий. Не исключено, что вы предусмотрели вариант с
уничтожением Купола и "зоны".

- Предположим.

-  Вы  знаете  меня,  генерал. Так вот, я обещаю вам, что выйду из игры,
если дети останутся живы. В противном случае...

- Ну? Продолжайте.

-  В  противном  случае  я  лично  найду вас, где бы вы ни были, и лично
рассчитаюсь с вами.

- Угроза?

- Да. Предупреждение.

- А что значит "выйду из игры"?

-  Вы  обратили  внимание  на  то, что и во второй публикации Честера не
упомянута  моя  фамилия?  Это  я  настоял. Будут живы дети - и меня нет.
Понимаете,  генерал?  Я  не  был  в "зоне", я ничего не видел, ничего не
знаю.  Всегда  вы  меня  покупали,  сегодня  я  хочу  купить  вас  своим
обещанием  молчать.  Я  выведу  из игры своих людей - Таратуру, девушку,
даже  вашего  Шиза.  Перед  лицом  общественности  у  вас останется один
противник:  Честер.  Я буду всеми силами оберегать его жизнь, но, как вы
понимаете, я все же облегчаю вашу задачу. В обмен на жизнь детей!

- Гарантии?

- Когда получу гарантии от вас.

- Так... Я подумаю.

- Через тридцать минут, генерал, я вновь позвоню вам.

- Нет, через час.

И обе трубки одновременно легли на рычаг.

"Какое  решение  он примет? - думал Гард, закончив разговор с генералом.
-  Что  сделают  президент и правительство? Как отнесутся к происшедшему
члены   Тайного   Совета,  которые,  вероятно,  уже  назначили  час  для
совещания?  Какова  будет реакция общественности, сколь сильным окажется
возмущение   народа?   И  чего  больше  испугаются  сильные  мира  сего:
человеконенавистнической затеи Дорона или взрыва всеобщего возмущения?"

Сплошные вопросы - и ни одного достоверного ответа!

Самое  печальное,  что, находясь в центре событий, имея под рукой верных
помощников,  формальные  полномочия,  оружие  в  конце  концов,  Гард до
болезненности ощущал свое бессилие.

Нет,  он не мог сейчас, когда упущено время, арестовать преступников. Не
мог   своей   властью   переправить   на   остров  отряд  полицейских  и
предотвратить  уничтожение "зоны". Не мог явиться к президенту со своими
предложениями,   даже  если  бы  они  были  у  него,  потому  что  глава
государства  сам  был  бессилен  и  зависим  от  Тайного Совета. Не мог,
наконец,  потребовать  своего вызова на заседание высшего органа власти,
чтобы  изложить  перед  членами  Тайного  Совета  соображения об опасной
затее  генерала  Дорона, о преступности его замыслов и деяний, поскольку
такой ход комиссара полиции мгновенно приводил к гибели двух сотен детей...

Гард  не  мог  даже  предугадать,  как  повернется дело через минуту. Он
ждал, а чего ждал - неизвестно.

"Дурацкая  страна,  -  думал  он, - если самыми счастливыми людьми в ней
можно  считать, - да простит меня бог за кощунство! - детей, живущих под
Куполом:  ни  думать  им  ни  о  чем  не  надо,  ни  страдать, и иметь в
перспективе возможность бежать на Марс с этой мерзкой обетованной Земли!.."

На  заседании  Тайного  Совета  генерал  Дорон держался уверенно, внешне
непринужденно,  но те, кто знал его, не могли не заметить, что он тратит
массу усилий, сдерживая волнение.

Да,  он  положил  на  весы  этого самого могущественного в стране органа
свою  яркую  речь, убедительность которой могла бы подействовать на кого
угодно,  но  только  не  на  членов Тайного Совета, и теперь ждал, какая
чаша перевесит.

Да,  он  добровольно  поднялся  на  эшафот,  отказавшись  от возможности
бежать  за  границу,  уйти  в  глубокое  подполье  или  явиться  сюда  в
сопровождении  Дитриха и его группы "Молния", и теперь был в напряжении,
поскольку  еще  сам  не знал, к чему приговорит его Тайный Совет: к тому
ли, чтобы быть казненным, или к тому, чтобы стать палачом.

Он  сказал,  что идея покорения Марса плодотворна, поскольку усилит мощь
государства,  даст  бурные  доходы, возвысит народ страны в глазах всего
мира  и  в  своих  собственных;  и  с  этой мыслью члены Тайного Совета,
кажется,  согласились,  хотя  и  задали  генералу  вопрос о том, как, он
полагает, будут распределяться обещанные доходы.

Он   сказал,  что  был  вынужден  окутать  тайной  свою  деятельность  в
интересах  общей  безопасности,  и члены Совета опять не возразили, хотя
всем  было  ясно,  к  чему  это  могло  привести.  Но  и  Дорон,  и  все
присутствующие,  и  даже  министр  Воннел  понимали,  что давний замысел
генерала  не  имеет  теперь  никакого значения, что отсчет нужно вести с
той  минуты, когда он вновь сравнялся в своих возможностях с остальными,
равными   себе,   и   что   опасность   каждого   здесь  присутствующего
определяется не его неосуществленными замыслами, а его реальными делами.

Генерал  сказал,  что  идея  перестройки  человеческого  организма  и ее
реализация   -  пример,  свидетельствующий  о  потрясающих  возможностях
науки,  перспективы  которой просто необозримы, и намекнул при этом, что
в   недалеком   будущем   можно   будет   создавать  киборгов,  то  есть
кибернетически  организованных  людей, способных решать разные задачи, -
и  члены  Тайного  Совета  его отлично поняли, хотя и поморщились, когда
Дорон  дал им понять, что ученые, решающие эти проблемы, находятся в его
ведении  и "даже сейчас продолжают свою деятельность, результаты которой
мы вынуждены сохранить в тайне все в тех же высших интересах".

Наконец,   Дорон   сказал,   что   реакция  народа  на  статьи  Честера,
опубликованные  в  газете "Все начистоту", дает отличную возможность еще
больше  обострить  классовую борьбу и, воспользовавшись этим, решительно
подавить  сопротивление  оппозиции  и  разделаться  с  зачинщиками одним
ударом  -  это  никогда  не  вредно,  даже полезно, особенно в настоящий
момент!  -  и  члены  Тайного  Совета с видимым одобрением встретили эти
слова Дорона.

Провозгласив  все  это, генерал сел, и нельзя сказать, что он был так уж
неуверен  в  окончательном  решении  Совета.  Он  понимал, что каждый из
присутствующих  взвешивает сейчас возможность либо ограничить генерала в
дальнейшей  работе  над  проектом  "Космос",  либо отстранить его вовсе,
либо дать ему карт-бланш, но под неусыпным контролем Тайного Совета.

Высший   орган   власти  никогда  никому  не  позволял  возвыситься  над
остальными  хоть  на  мгновение  и хотя бы на один миллиметр, но он, как
правило, и не допускал понижений...

ОТ АВТОРА

-  Дэвид,  -  сказал  я.  Гарду,  -  как  ты  относишься  к  тому, что я
опубликовал эту рукопись! Он пожал плечами.

- Ответь мне прямо, - настаивал я.

-  Хорошо,  - сказал он, подумав, - отвечу тебе прямо. Меня, как знаешь,
меньше   всего   беспокоит  моя  собственная  персона,  хотя  у  тебя  и
получилось, что в этом деле я проявил свою полную несостоятельность.

- Отнюдь!..- начал было я, но он перебил:

-  Be  возражай.  Я  знвю,  что говорю. Но меня волнует другое: чему ты,
собственно, хотел научить читателя! Что хотел ему сказать!

-  Я  хотел  сказать,  -  ответил  я, как прилежный ученик отвечает урок
учителю,  -  что  народ  в  массе своей не должен быть стадом. Что он не
имеет  права  отказываться  добровольно  от  решительных  действий.  Что
изменять  нашу  жизнь  надо здесь, на Земле, а не искать свое счастье на
Марсе. И что безмерному терпению должен когда-то прийти конец...

-  И  по  всему  по  этому,  -  прервал  меня Гард, - ты решил наступить
читателю на ногу и еще извиниться за это?

Я промолчал.

-  Ну  ладно,  -  сказал  он,  чуть успокоившись. - Разбередил ты старые
раны, потревожил память добрых людей...

Он  закурил,  надолго  задумался,  я  не  мешал ему. Потом он неожиданно
произнес:

-  Прошло  время,  дорогой  мой  друг,  и еще пройдет, а время не только
лечит, оно, как известно, крадет годы даже у бога.

-  Бога нет, - сказал я. - Надо рассчитывать на себя. Только на се6я! Ты
понимаешь это. Дэвид?

"Смена", 1972, ‘ 1 - 11.