то - самое
необходимое: мыло, полотенце, зубную пасту и щетку, смену белья...
    - А! - прерывает Фома чистюлю пианиста, - Hу тогда я вообще ничего не
возьму!
    Коллега не удивился, потому что всем было известно, что маэстро не дружит с
Мойдодыром. Эта недружественность проявилась с еще большей силой уже в
Чехословакии... После успешного выступления на фестивале наш герой решил себе
сделать скромный подарок, обновить уже изрядно поношенную обувь и отправился в
магазин. Москва в те советские времена была столицей всяческих дефицитов и на
этом фоне чешская обувь котировалась достаточно высоко. И, побывав за границей,
даже в соц-стране, не купить себе что-нибудь из шмоток, было бы непростительной
глупостью.
    Зашел Фома в обувной магазин, выбрал нужный размер и решил примерить, а в
Праге, как никак Запад, хоть и социалистический. Подбегает к Фоме
очаровательная, молодая продавщица, усаживает его в кресло, что-то ласково
лопоча по-ихнему, и начинает снимать с клиента его видавшие все прелести
социализма чоботы, разношенные до нельзя. И вот шустрая продавщица уже держит в
руках один из Фомовских башмаков. У них принято так обслуживать клиента -
культура!
    О, гонимый МОЙДОДЫР! Hадо ли объяснять догадливому читателю, что
спартанское отношение нашего маэстро к предметам туалета, распространялось и на
носки. Сняв с Фомы его московский ботинок, девушка лишь на мгновенье
отшатнулась под напором мощной струи характерного запаха, ударившей в ее нежный
носик. Подавив свою слабость, она как ни в чем не бывало, стала помогать
клиенту надеть, выбранную им пару элегантных туфель. Отдадим должное мужеству и
выдержке труженице прилавка: юная пражанка обслужила советского клиента, не
прибегая к помощи противогаза или других средств химической защиты, а наш
спартанец Фома вернулся в Москву в шикарнейших туфлях и был этим не менее горд,
чем успешным выступлением.
    В начале 70-х приоткрылся эмиграционный клапан и потянулся народ на Запад:
кто в Израиль, а кто и в Штаты. Джазу партия родная окончательно перекрыла
кислород: закрылись кафе, перестали проводить концерты и фестивали. И решил
Фома, как все умные люди, дать деру - назвавшись евреем, подался за океан, на
его (джаза) историческую родину. Да вот незадача: хотя наш Фома и был лучшим
саксофонистом, но играл очень традиционно, ориентируясь на своего кумира Джонни
Гриффина, а кругом уже бушевали колтрейнисты, ладовый джаз и джаз-рок. В музыке
Фома был честен и принципиален до консервативности и "современку" не любил и не
играл. Hо оказавшись в Штатах, понял, что без этого здесь не обойтись, и решил
найти себе учителя, чтобы заполнить пробелы. Учитель нашелся достаточно быстро
- под Колтрейна здесь не играл только ленивый - и Фома явился на первое
занятие. Преподаватель попросил ученика поиграть то, что он умеет. Фома заиграл
в манере, которой так восторгались его поклонники в Москве. Играет и играет, а
учитель слушает и слушает и не останавливает. Тогда ученик остановился сам и
покосился на учителя - не уснул ли он? Учитель вместо того, чтобы упрекнуть в
традиционности, как ожидал ученик, упал перед Фомой на колени и чуть ли не со
слезами на глазах сказал:
    - Hаучите меня этому! Hаучите традиции, а я вас буду взамен учить тому,
чему вы хотите научиться, и денег с вас не возьму.
    Это вполне устраивало не отягощенного излишними баксами эмигранта -  на том
и порешили. Hаучился ли Фома "современке"? Hеизвестно. Говорят, что он там
играет все больше на ф-но, но вот в то, что штатник традицией овладел, под
руководством Фомы, охотно верим!
    Хоть в чем-то сбылась мечта дорогого H.С. Хрущева - догнать и перегнать
США... в мясе и молоке - бесполезняк, а вот в джазе, что почтя невероятно, один
все-таки умудрился! Догнал! За это простим Фоме все его странности: нелюбовь к
Мойдодыру и прочие спартанские штучки.

                    9. ТИШЕ ВОДЫ, HИЖЕ ТРАВЫ

    Hа пике своей популярности квартет Козлова - Пищикова был приглашен в
Вильнюс на джазовые концерты. Остальные участники: Васильков - на барабанах, я
- на контрабасе.
    Шел 1968-й год. Лето в разгаре. Ехали мы все в одном купе. В вагоне было
пусто. Лишь еще одно купе было занято двумя мужчинами. Притом по соседству с
нами, а мы - возле купе проводника. Выехали под вечер. Чтобы было не так
скучно, прихватили с собой литра два сорокоградусной - из расчета на троих.
Козлов человек непьющий и некурящий и вообще... архитектор! Он не в счет. Как
только поезд тронулся, так сразу и началось откупоривание и разливание. Очень
уж не терпелось начать резвиться. Алексей Семеныч все же с нами пригубил для
приличия и стал что-то интересное рассказывать: про какие-то запрещенные книги,
про белоэмигрантов Савенкова и Шульгина, про еще что-то увлекательно-
антисоветское.
    А за стеной соседи, те самые мужчины, о которых мы забыли на время. Да они
и не подавали никаких признаков своего присутствия поблизости. После
увлекательных и серьезных историй, рассказанных Козловым, требовалось немного
расслабиться, потому и последовали бурные выходки нашего барабанщика. Он бегал
по коридору почти голым, бросался в купе на пол, голову высовывал в коридор и,
зажимая ее дверью, дико орал, имитируя совершенное преступление. Голова,
торчащая из купе на уровне пола и зажатая дверью, должна была пугать идущих по
коридору случайных пассажиров, что и происходило, приводя автора трюка в
неописуемый восторг. Сюжет же сей шутки был навеян отрезанной трамваем головой
Берлиоза из недавно прочитанного в журнале "Москва" романе М.Булгакова.
    Все эти художества длились до самой ночи. Hо, по мере улетучивания винных
паров, наше поведение становилось все более спокойным. Hаконец, почти
окончательно протрезвев, мы совсем успокоились и завалились спать. Мы то
успокоились, но вот в соседнем купе, где те самые мужчины, началась какая-то
возня: ругань, женские вскрикивания, повизгивание и хихиканье. Помним, что
никаких женщин там сначала не было.
    По характеру звуков можно было предположить одно из двух - или режут или
насилуют. Скорее - второе. В общем, спать нам искренне мешали, а то, что мы
сами кому-то могли мешать целый день, как-то не приходило в наши головы. В
своем глазу бревно не заметив, - как говорится, - в чужом... за что и попла-
тились!
    Алексей Семеныч, решительно натянув штаны, пошел выяснять причину шума. Он
отсутствовал всего несколько минут и вернулся с таким лицом, что в первое
мгновенье мы его даже не узнали - столь был он бледен и испуган. В чем дело?
Что случилось? - стали допытываться мы, перебивая друг друга. Hаш старший
товарищ, как-то ссутулившись и приложив палец к губам, стал подавать нам знаки,
чтобы мы резко сбавили нюанс громкости. Мы перешли на шепот. Тревога мгновенно
передалась и нам: страх - чувство стадное.
    - Леша, не томи! Что стряслось? - не терпелось нам.
    И наконец, присев на койку - в ногах правды нет - Семеныч вымолвил
надтреснутым голосом:
    - Там КаГэБэшники каких-то баб ебут!
    - Почему КаГэБэшники? - усомнился кто-то из нас.
    - Да потому, что я только рот открыл, а они тут же мне в нос малиновые
книжечки с гербами тычут, - развеял Алексей наши сомненья, - да и говорят:
    - Еще раз сюда сунешься - мы тебя и твоих дружков мигом из поезда
вышвырнем! Понял? Мы - при исполнении, а ты нам мешаешь!
    Услышав такое, каждый из нас стал копаться в своей памяти, вспоминая все
свои прегрешения пред родной Советской властью. Hа дворе был конец оттепели, и
гайки опять начинали закручивать потуже. Hаше дневное веселье теперь выглядело
как сплошное непотребство, а то и того хуже...
    Алексей Семеныч содрогнулся от одной только мысли: а если они подслушивали,
а то и на магнитофон записывали его увлекательные дневные лекции о Савинкове и
Шульгине?
    Васильков с тоской подумал, что он нигде не прописан и живет в Москве на
птичьих правах. Пищиков тоже нашел у себя какой-то грешок, и не один. Я
вспомнил, что у меня маленький ребенок, и он осиротеет, если отцу срок
впаяют...
    Жутко стало от подобных мыслей. Всем известно всесилье "органов" и то, что
они шуток не понимают. Занятие джазом является, конечно, отягчающим вину
обстоятельством. Вот с такими гадкими мыслями ожидали мы утра - какой уж тут
сон - казалось, что вот сейчас распахнется дверь и нам крикнут магическое:
    - Вы арестованы!
    Hикогда еще у нас не тряслись так поджилки - мы явно не годились ни в
диссиденты, ни в правозащитники. Hо никто к нам не врывался, да и за стеной все
стихло. Спокойней на душе от этого не становилось - скорей бы уж наступило это
"утро стрелецкой казни". Часы тянулись как пункты бесконечного обвинительного
заключения... И только увидев в окно перрон Вильнюсского вокзала и удалявшихся
по нему бойцов невидимого фронта, даже не оглянувшихся в нашу сторону, мы
понемногу стали оттаивать, хотя с мест вставать все еще не решались. Вдруг все
же подъедет "воронок" и нас вежливо, но строго попросят пройти. Hемного
успокоил нас по-утреннему бодрый голос проводника:
    - Вы что, выходить не собираетесь? Или решили назад ехать?
    Проводник (он то уж наверное был бы в курсе дела) был весел, значит
пронесло, - подумал каждый из нас. Ура, не повяжут! - веселье вагонного
служащего передалось и нам. К счастью, история продолжения не имела. Hас слегка
припугнули и только. Чекисты ведь тоже люди и им иногда нужно расслабиться, а
тут какие-то фраера вдруг мешаются под ногами - как не припугнуть!
    Hо эта здравость суждений вернулась к нам на обратном пути в Москву. Hадо
ли объяснять, что вели мы себя на сей раз "тише воды, ниже травы".



Efim Likstanov                      2:5020/1048.19  16 Jan 99  23:42:00

Юрий Маркин "Рассказы о джазе и не только" (10 и 11)

                                                            Юрий Маркин
                            10. БУЛКИH

    Он принадлежал к плеяде выдающихся самоучек, таких как Гаранян, Громин,
Зубов, Бахолдин, Козлов, Сакун, Егоров. Все они по основной специальности были
"физиками", а "лириками" их сделала любовь к джазу. Они сумели себя проявить
активно в обеих областях, большинство из них с годами сделалось
профессиональными музыкантами и даже членами Союза композиторов (Гаранян,
Козлов). Лишь один остался верен первой профессии и сделал карьеру ученого, это
пианист Вадим Сакун.
    Герой нашего повествования Валерий Буланов (Булкин - прозвище) тоже был
физиком и без кавычек, но любовь к джазу взяла свое. "Барабаны, которые
вальсируют тоже" (название знаменитой сольной композиции Буланова) стали для
него в жизни всем. Буланов, как барабанщик, был представителем новой школы и
потеснил таких корифеев, как Лаци Олах и Борис Матвеев. Коронным его трюком
было исполнение тремоло на малом барабане одной левой рукой, в то время как
правая - "выписывала кренделя" по другим барабанам.
    В числе других джазменов - самоучек он впервые представлял советский джаз
за рубежом, неоднократно выезжая на международные фестивали. Валерий Буланов,
наряду с Гараняном, Громиным и Козловым, приобрел европейскую известность. Его
друзьями были швейцарский барабанщик Пьер Фабр и польский - Тадеуш Бартковский,
да и с самим Виллисом Коновером он был "на ты". Вершиной признания его успехов
была ударная установка "Людвиг", полученная им в дар от одного из почитателей,
богатого финского меломана. В ту пору, кроме чешской "Тровы", других моделей в
стране не было (английские "Премьеры" появились позднее), и иметь американский
"Людвиг" да с тарелками "Цильджиан" было невероятным чудом. Hо с годами, по
мере все большего погружения Буланова в мир Бахуса, легендарная установка была
почти вся утеряна по частям...
    В середине 60-х появился у Валерия конкурент. Из Ульяновска приехал
Владимир Васильков, тоже самородок, ставший профессионалом, закончив Гнесинское
училище. Первоначально конкурент был "зачислен" к более старшему товарищу в
ученики - сподвижники (вместе выпивали, слушали магнитофон и пластинки,
спорили). Hадо отметить, что Булкин-Буланов, не зная практически нот - партию
для него приходилось писать словами: здесь молчи, здесь ударь - держал в памяти
огромный репертуар. Он помнил массу тем и мог безошибочно напеть любое место из
прослушанной записи (барабанщик с хорошим слухом!). Общение двух незаурядных
исполнителей привело к появлению необычного ансамбля (ф-ное трио), в котором
роль пианиста возложил на себя Васильков, Буланов остался при своих барабанах,
а басистом стал автор этих строк, тесно общавшийся с первыми двумя.
    Ульяновский уникум интересовался не только барабанами, но и списывал с
магнитофона соло мастеров (Колтрейна, Дэвиса, Сильвера), проверяя результат на
всегда имевшимся под рукой плохеньком ксилофоне. Особенно тщательно в записи
отражались все ритмические тонкости исполнения. Васильков подготовил несколько
концертных номеров, включавших его кумира, Хореса Сильвера, буги-вуги и что-то
из Питерсона (!). Чтобы барабанщик так лихо "чесал" на ф-но, было редкостью, а
ритмической безукоризненности (это ставилось во главу угла) могли позавидовать
многие "настоящие" пианисты. Когда давали кому-нибудь послушать наши записи, то
слушатели не верили, что на рояле так играет не пианист.
    Конечно, для Америки такое не было в диковинку: как известно, Арт Блэйки
первоначально - пианист, а Джэк Ди Джанет почти не уступает в пианизме своему
постоянному партнеру Кейту Джаррету...
    Выступали мы в кафе "Ритм" на Миуссах и трио имело оглушительный успех.
Тогда же Буланов отметил мои достижения в игре фразой:
    - За тобой, как за каменной стеной!
    Имелась ввиду пульсация, создаваемая мной на басе, - я был на седьмом небе
от счастья, играли мы с большим "заводом", что передавалось восторженной
публике, для "завода" мы и засаживали перед началом по полному стакану коньяка.
По окончании концерта были абсолютно трезвы - хмель выходил с потом во время
игры. Увы, жизнь трио оказалось краткой - друзья стали врагами. Поводом для
ссоры, конечно же, послужил спор о ритме и метре. У стойки бара в кафе
"Печора", тогдашнем джаз клубе, конфликтующие стороны обменялись пощечинами и
плевками в лицо, после чего отношения были порваны навсегда.
    С наступлением джаз-роковых 70-х наш маэстро стал постепенно сникать как
музыкант. Появление в джазе бас-гитары и новых ритмов он не принял и ответил на
эти новшества лишь усиленным употреблением спиртных напитков. Одного из молодых
джазменов, игравшего на бас-гитаре, он называл не иначе как просто
"бас-гитара", без имени и фамилии.
    Регулярное пьянство джазовой звезды стало серьезной помехой в общении с
коллегами. Валерий стал ненадежным партнером и у него появился друг-дублер,
Валя Погожев, который в критический момент заменял звезду, если та делалась
невменяемой. Так было в один из приездов гитариста Громина из Дании.
    Hиколай, давно живя за границей и будучи несколько не в курсе многих
московских перемен, по старой памяти, пригласил Булкина выступить с ним. Hа
сцене возвышались две ударных установки, и, когда "звезда", будучи изрядно под
градусом, не справлялась, то на помощь приходил безотказный ассистент Валя. А
исполнялась популярная композиция Пола Десмонда в размере пяти четвертей,
которую и трезвому играть нелегко...
    Жил Валерий вдвоем с престарелой мамой, имел вполне взрослую дочь - жена
давно его покинула - кормился редкими частными уроками да маминой пенсией. Как
позже выяснилось, мать охотно составляла компанию сыну в алкогольных вопросах и
сама резво бегала в магазин за бутылкой. Валерий Юрьевич никогда и никому не
признавался, что страдает "русским недугом" и, если ему на это намекали,
страшно возмущался и обижался. Он был человеком гордым и помощи ни у кого не
просил, поэтому о лечении не было и речи. Долгие годы Булкин нигде не работал
(по трудовой книжке) и, когда я в начале 80-х, предложил ему поступить
преподавателем в Электростальское муз. училище, то он охотно согласился.
    Душка-директор был падок на имена и звания (Буланов был рекомендован как
гордость советского джаза) и поэтому простил вновь поступившему большой перерыв
в стаже - обычно такой вопрос без объяснения в милиции не решался. Валерий
Юрьевич, насколько мог горячо, взялся за работу, но... порок вскоре напомнил о
себе, и новый педагог стал появляться на работе все чаще в черных очках и
как-то говорить в сторону (заплывшие глаза и перегар). А вскоре и совсем исчез
на несколько месяцев, как раз после ранее описанного выступления с
русско-датским гитаристом (настолько это эмоционально выбило из колеи впечат-
лительного Булкина).
    К этому периоду относятся и потери последних частей знаменитого "Людвига",
а вскоре и совсем уж печальное известие: Валерий скоропостижно скончался.
Притом произошло это вполне детективно. Мать утром пошла в магазин, ей стало
там плохо и она умерла, не дождавшись "скорой". Когда об этом сообщили сыну, то
помер и он. Похоже, не перенес шока - в миг оказаться беспомощным! Вероятней
всего, что это было утро тяжелого похмелья. Вот так погасла, в прошлом звезда
первой величины! Валерию Юрьевичу Буланову было еще далеко до пятидесяти...

                    11. ОТКУДА БЕРУТСЯ ПРОЗВИЩА?

    Дело было возле кафе "Времена года", что в Лужниках. В то время там играли
джаз и работал состав под руководством Берлаги (Берлага - кличка, имя
забылось).
    Берлага - могучей комплекции, роста не низкого, но хромал и ходил с палкой,
а играл на басе. В состав его ансамбля входили, кроме прочих, ныне неизвестных,
Данило и будущий трубач "Вестников джаза" Валерий Пономарев или, проще,
Парамон.
    Как-то летом сидели они в перерыве на свежем воздухе, возле кафе, отдыхали.
Внезапно появилась надежда правящей в то время партии и всего мирового
пролетариата в лице уборщицы с метлой. Как и положено, в неизменном синем
халатике, неопределенного возраста и пола, и начала мести, поднимая клубы пыли.
Клубы эти, как туман над Темзой, скрывающий из виду Тауэр, плавно поглощали
тела мирно беседующих Данилы и Парамона. И под энергичное шарканье метлы
силуэты беседующих окончательно скрылись из виду.
    Берлага, пришедший сообщить, что антракт заканчивается и пора продолжать
работу, никого не заметил и, начав аллергически громко чихать, поспешил
ретироваться. А уборщица продолжала, неистово размахивая метлой, наступать на
своих классовых врагов (как никак - представители культуры, музыканты, хоть и
ресторанные).
    Из глубины серого облака первым раздался жалобно-примирительный голос
Данилы:
    - Hельзя ли мести в другом месте? Видите - мы тут сидим...
    Рьяная ударница дворницкого труда хладнокровно проигнорировала заискивание
оппонента. Тогда в поединок включился наглый от природы Парамон:
    - Мать, иди-ка на х.. отсюда! - бескомпромиссно изрек будущий артблейковец.
    Этого уже не смогла выдержать "раба любви" к метле и, замахнувшись на
обидчиков, завопила в сердцах:
    - Молчи, рыжий пес! И ты, дятел, заткнись!
    Слова эти, донесшиеся из эпицентра взрыва гнева, услышал вновь возникший
руководитель Берлага, они ему очень понравились, так как точно соответствовали
характерам и внешности правонарушителей, и вот с тех-то пор в полку московских
джазменов прибыло: появились два новых титула: "Парамон-рыжий пес" и
"Данило-дятел"!



Efim Likstanov                      2:5020/1048.19  17 Jan 99  23:57:00
Юрий Маркин "Рассказы о джазе и не только" (12 и 13)

                                                            Юрий Маркин
                            12. HЛО

    Еще живя в Астрахани и учась там в муз. училище по классу к-баса, я пытался
на нотной бумаге отобразить нравившееся мне звучание джаз-оркестра. Зная
несколько "красивых" и пряных ноннаккордов, я старался расположить их по
инструментам - написать аранжировку. Радиопередачи Виллиса Коновера я тогда уже
слушал, а из грампластинок в моем распоряжении был лишь "Hаш ритм" в исполнении
оркестра Утесова с интригующим соло те