из темноты хриплый голос
Петра. - Мы отправились за ней, чтобы выяснить что  происходит,  разве  не
так?
     Петр никогда не пытался обвинять его во  всем  происходящем.  И  Петр
никогда и ни о чем не спрашивал его, хотя сейчас он не получил бы от  Саши
ни ответов, ни помощи. Петр просто-напросто полагал, что сейчас колдовство
потерпело неудачу, но в любом случае не старался обвинять его...
     - Вот проклятье,  -  задыхаясь  проговорил  Петр,  согнувшись,  чтобы
удержать равновесие, в тот самый момент, когда Саша догнал его и освободил
его ногу, зацепившуюся за корень. Петр,  прежде  чем  отправиться  дальше,
некоторое время  стоял,  прислонившись  к  лошади,  потряхивая  головой  и
пережидая кашель, который мешал ему нормально дышать.
     Колючие ветки смыкаются вокруг них, а лешие стоят тихо-тихо, высокие,
будто деревья...
     Листья падают в солнечном свете, укрывая землю золотистым ковром...
     Виденья переполняли его, они были и ярче  и  отчетливее  той  мрачной
ночи,  которая   на   самом   деле   окутывала   их.   Это   было   словно
предзнаменование. Саша тяжело дышал и время  от  времени  пытался  собрать
остатки собственных сил, на тот случай когда они особенно понадобятся ему.
Казалось, что эта ночь будет длиться вечно, но тем не менее, конец  у  нее
все-таки был. Впрочем, так же, как и у этого пути. Им бы только  добраться
до твердой земли, тогда они смогли бы отдохнуть и, как  был  уверен  Петр,
обрели бы второе дыхание, которое, как он думал,  позволило  бы  ему  идти
сколь угодно  долго,  во  всяком  случае  до  тех  пор,  пока  он  сам  не
остановился бы...
     Но сейчас он  кашлял,  чертыхался  от  удушья,  спотыкался,  чувствуя
постоянную боль, и наконец сказал:
     - Черт возьми, Саша, неужели ты не можешь хоть чем-нибудь нам помочь?
     - Нет, сейчас не могу. У нас больше нет резервов, Петр, мы подошли  к
своему пределу.
     Но Петр ничего не ответил, а продолжал молча идти вперед. Саше ничего
не оставалось, как следовать за ним. Он полагался на собственное  ощущение
направления и уверенно раздвигал кусты, бьющие  по  глазам  и  сливающиеся
перед ним в сплошной головокружительный лабиринт веток и холмов. Он  желал
Петру,  чтобы  кончился  его  кашель,  расходуя  на  это  понемногу   свои
собственные силы и чуть-чуть забирая у Волка: черт возьми, все-таки он был
на девять лет моложе Петра и по крайней мере должен был бы  тверже  стоять
на ногах, если бы только не потратил несколько последних лет на постоянное
сиденье за книгами и если бы подготовил себя к  жизни,  пройдя  тот  путь,
который прошел по жизни Петр, получив то единственное волшебство,  которое
помогает обычному человеку продолжать свой путь, в  то  время  как  колдун
выучил лишь одну науку: как остановить подобное желание.
     Колдун никогда не захочет делать что-то  явно  бессмысленное:  колдун
даже может убить любого...
     Сейчас  он  презирал  себя  за  ошибку.  Он  ненавидел  произошедшее,
ненавидел то, что у него оказалось значительно меньше собственных сил, чем
он  рассчитывал,  и  теперь  старался  получить  совет  в   воспоминаниях,
полученных от Ууламетса...
     Но вместо этого на  ум  ему  приходили  записи  из  книги  Черневога:
"Природа никогда не восстанет против собственной  сущности.  Но  искусство
владения чарами, или волшебство,  чистое  волшебство,  не  имеет  подобных
ограничений".
     Подобное заявление ставило все колдовские заклинания в разряд  мелких
камешков, бросаемых против сил природы: только один или два раза  в  жизни
подобный поступок мог принести успех, о котором говорил учитель  Ууламетс,
когда  имел  в  виду,  что  начинающий  колдун  мог  сотворить   настоящее
колдовство...
     Если... он пожелает чего-то сказочного с детской непосредственностью.
     Такого  же  может  добиться  и  русалка  -   в   своем   безжалостном
своеволии...
     Господи, да ведь я знаю, как. Я действительно знаю, как...
     Но мы не можем так поступить, мы не отважимся на это, я не буду этого
делать.
     Они поднялись вдоль откоса к сухой земле, двигаясь словно тени  среди
освещенного  светом  звезд  лабиринта  облупившихся   стволов,   и   вновь
спустились в болотистые заросли. Теперь звуки  слышались  где-то  вдалеке:
лишь слабое журчанье доносилось к ним из  темноты  на  фоне  потрескивания
сухих, качающихся на ветру веток.
     - Теперь твоя очередь ехать верхом, - убеждал  Петра  Саша,  едва  не
задыхаясь, но тот отказывался, уверяя его что пешком он чувствует себя еще
лучше, и ему хотелось лишь  одного:  поскорее  вывести  Волка  на  твердую
землю. - Она не может быть очень далеко, -  говорил  он,  готовый  вот-вот
опуститься на колени. - Я не  могу  вообразить,  чтобы  до  нее  было  так
далеко.
     И Саша подумал, глядя на него, что они не  смогут  продолжать  поиски
Ивешки этой ночью. Она, к тому же, не очень то и хотела, чтобы ее  искали,
и уж тем более - чтобы ее нашли.
     Во всяком случае, продолжал раздумывать он, пока Петр оставался рядом
с ним, если Черневог сумел освободиться,  то  Петр  -  верный  путь  к  ее
сердцу. Недаром она просила, чтобы Саша позаботился о  нем  и  не  пытался
преследовать ее.
     Господи, да какой же я дурак! Ивешка, Мисай, услышьте меня!
     - Мы ведем себя как  дураки,  -  сказал  он  Петру,  но  тот  лишь  с
раздражением заметил ему:
     - Да разве это новость? Идем... - Он вновь двинулся  вперед,  да  еще
пытался при этом помочь ему, подхватив его под руку, а сам, чтобы удержать
равновесие, ухватился за гриву Волка.
     - Проклятье, - сказал Саша, врасплох захваченный слезами, - это  черт
знает, что такое, Петр!
     Но так и не смог сказать, что он  в  корне  не  согласен  с  решением
Петра: сейчас он уже и сам не мог решить, что правильно, а что  нет  в  их
положении. Ведь как-никак, а это именно сердце его приятеля вело и вело их
вперед, а его собственное при этом лишь путало его мысли. Он знал,  в  чем
была причина всего: это его собственное сердце, его собственные  сомнения,
его собственная слабость.
     Он вновь думал о том, что  все  шло  не  так,  что  они  оказались  в
ловушке,  а  его  собственные  желания  не  хотели  работать.  Он   скорее
чувствовал, что на этот раз им пришлось  сразиться  с  высоким  искусством
волшебства, с которым, по его собственному убеждению,  он,  не  будучи  ни
Ууламетсом, ни даже Ивешкой, не знал как и бороться. Он был даже не уверен
в том, что следует ли ему остановить Петра. Ведь Петр был  среди  них  тем
самым человеком, который меньше всего поддается  внешнему  воздействию,  а
поэтому может быть он и есть тот единственный человек,  еще  остающийся  в
здравом уме...
     -  Проклятье,  -  услышал  он  голос  Петра.  -  Проклятье!..   Волк!
Остановись! - Это Волк заспотыкался, оказавшись в воде, и  начал  метаться
из стороны в сторону, пытаясь высвободить переднюю ногу...
     Наконец ему это удалось, под воздействием сашиного яростного желания,
которое сам он едва ли заметил. Саша стоял, едва дыша от напряжения, в  то
время как Петр встал на колени прямо в  воду,  опасаясь,  что  лошадь  мог
кто-нибудь схватить за ногу.
     - С ним все в порядке?
     - Да, с ним ничего не случилось.
     Саша посильнее стиснул постукивающие зубы и пожелал,  чтобы  нога  не
была повреждена и чтобы Волк не чувствовал  никакой  боли  или  усталости,
понимая, каким уставшим  он  был.  Волк  был  гораздо  ценнее  деревьев  и
папоротников, более ценным чем глупый заяц  или  какая-нибудь  бестолковая
сойка. Хотя лешие могли бы и не согласиться с ним: по их разумению и  они,
и гнезда ласточек могли быть абсолютно равны по своему значению.  Но  ведь
мог погибнуть целый лес, а вместе с ним могли исчезнуть и сами лешие, если
молодой  и  несведущий  колдун,  имея  недостаток  внутренней  морали  или
мудрости, глубоко убежден, что нарушает их собственные правила ради них же
самих.
     Он постарался, чтобы его желанье  полностью  не  походило  на  схожие
желанья русалки, когда  она  вытягивала  из  окружающего  мира  жизнь,  не
заботясь  о  смерти  каждого  живого  существа...  чтобы  его  желанье  не
действовало так же,  как  это  делала  Ивешка,  высасывая  жизнь  вдоль  и
поперек, из всего окружающего, в том числе, и из леса...
     - Простите меня, - сказал  он,  обращаясь  к  лешим,  а  затем  очень
расчетливо увеличил свое, как он считал, воровское, заимствование  сил  из
окружавшего его мира, желая улучшить состояние Волка, Петра и свое тоже. И
благодаря его молчаливым заклинаниям они вновь почувствовали в себе  силы,
которых было достаточно, по крайней мере, чтобы выдержать этот путь.
     - Чем ты занят, Саша? - спросил его Петр.
     - Сейчас я сделал что-то такое, чего не позволял себе делать  до  сих
пор, и за что Ивешка спустила бы с меня шкуру.
     Возможно, Петр просто не  понял  его,  а  возможно,  он  был  слишком
утомлен, чтобы вообще понимать хоть что-то.
     - Господи, - только  и  произнес  он.  Он  не  задал  никаких  лишних
вопросов, а просто молча повел Волка вперед, в поисках сухого места.
     Саша шел следом за ним и чувствовал, как  постепенно  затихает  боль,
становится до удивленья легче дышать. Целый лес отдавал им свои силы,  вся
та жизнь, которую они взрастили здесь, сейчас возвращала им свою часть.
     И действительно, из всего, что они посадили и вырастили здесь,  могли
же они забрать хоть немного? И в этом не было  никакого,  на  его  взгляд,
эгоизма.
     Лешие должны это понять, уговаривал он сам себя,  они  должны  понять
это.
     Что-то   плавно   скользнуло   между   деревьями,   бледное,   издали
напоминающее призрака. Возможно, это была потревоженная сова.
     Мимо  промелькнул  призрак,  одно  из  тех  совершенно   бесформенных
существ, напоминавших скорее просто движение холода.
     - Вот черт! - воскликнул Петр, и  отмахнулся  от  него.  -  Убирайся!
Прочь!
     Почти невидимое привидение издало злобный замирающий  звук.  Бог  его
знает, что оно хотело сказать. Затем оно  преследовало  их  еще  некоторое
время.
     Но для этих лесов такое было обычным делом: призраки время от времени
появлялись здесь, особенно в таких отвратительных местах.


     -  Папа?  -   проговорила   Ивешка,   почувствовав   как   изменилось
раскачивание лодки. Палуба вдруг резко наклонилась  и  на  нее  обрушились
водяные брызги.
     "Тише", - произнес все тот же шепот. "Все хорошо".
     Старая мачта  трещала,  вырываясь  из  своих  креплений,  поток  воды
нарастал. Веревки гудели от сильного  натяжения,  или  это  все-таки  были
заунывные, напоминающие пение заклинания ее отца?
     "А помнишь", - продолжал свой разговор призрак, - "а  помнишь,  когда
тебе было всего лишь пять лет и ты захотела увидеть снег?"
     Конечно, она помнила это. Она терла свой нос, заворачивалась  в  свою
одежду и с тоской думала  о  той  буре,  которую  подняла  вокруг,  о  тех
огромных сугробах, которые повисли почти до карнизов дома, так что  начала
даже потрескивать крыша.
     Снег, глубокий и белый, снег, похожий  на  одеяло,  лежащий  высокими
непрочными будто на время застывшими гребнями на всех ветках... на ветках,
которые можно заставить с помощью желаний чуть задрожать, и  тогда  вокруг
каждой из них поднималась небольшая метель...
     "Я знаю, ты  помнишь  это",  -  продолжал  призрак.  "Разумеется,  ты
помнишь это. В те годы ты еще не боялась творить волшебство..."


     Может быть потому, что это было какое-то заколдованное  место,  может
быть только потому, что их глаза просто-напросто  сильно  устали,  но  они
приняли возвышающийся перед ними холм за обычную темень в  чаще  деревьев.
Они пересекли узкий овраг и были уже на склоне,  прежде  чем  поняли,  что
почва начинает улучшаться. В тот же момент Волк  начал  фыркать,  а  Малыш
шипеть на порывы ветра, доносившие до них смрадное зловоние.
     - Это, должно быть, все-таки холм, - сказал  Саша,  а  Петр,  потыкав
вокруг насколько было возможно, своим мечом, заметил:
     - Здесь ничуть не лучше, чем было до сих пор.
     Запах гнили остался внизу, как только они поднялись  вверх,  к  самой
вершине, заросшей папоротниками,  где  дул  ничем  не  сдерживаемый  южный
ветер. Плеск воды теперь все явственнее доносился до них из темноты, когда
они продолжили свой путь вдоль гребня прямо к  реке,  пока  сам  склон  не
перешел в пологий спуск, поросший зеленой травой и заканчивающийся у самой
границы воды.
     - Но здесь не видно никаких признаков лодки, - тихо проговорил Петр и
чуть помолчав, добавил: - Честно говоря, я даже не уверен, хорошо это  или
плохо. Интересно, эта старая змея все еще сидит там внизу, в своей пещере?
     - Не знаю, но ни на  что  нельзя  положиться.  Ведь  нас  по-прежнему
окружает тишина.
     - Остается выяснить это.
     - Даже не заикайся об этом! - сказал Саша. Сейчас он старался  больше
ничего не вытягивать из окружавших деревьев, чтобы  они  могли  продолжать
свой путь. Но как только он ослабил свое воровство, то сразу  почувствовал
такой холод и слабость в коленях,  что  начал  дрожать.  Или  его  слишком
напугало это место, а возможно, что и одна лишь мысль об этой пещере внизу
и о той глубокой яме справа от них, которая была частью этой  пещеры.  Ему
хотелось узнать, где все-таки находился водяной, но он чувствовал себя так
неуверенно, словно его глаза и уши лишились чувств. -  Пожалуй  нам  лучше
провести здесь остаток ночи и дождаться рассвета.  Лодки  здесь  нет,  вот
все, что мы хотели узнать, и это все, что нам удалось сделать этой ночью.
     На что Петр заметил:
     - Мне бы хотелось и самому перекинуться парой слов со старой змеей.
     - Но только не ночью!
     - Хорошо, хорошо, но ведь, Господи, он ни за что не выйдет  из  своей
норы при дневном свете. Разве не так? У тебя есть соль?
     - Соль у нас есть.
     - Тогда  хорошо.  -  Петр  взял  Волка  за  короткий  повод  и  начал
спускаться с холма. Малыш вдруг зарычал и зашипел, а затем метнулся  вслед
за ним, словно маленькое темное пятно, мелькающее в свете звезд.
     - Мы не будем подходить близко к этому месту! -  запротестовал  Саша.
Но Петр будто не слышал его,  и  ему  ничего  не  оставалось  делать,  как
заставить его остановиться своим желанием. Он увидел, как Петр заколебался
в нерешительности, неуверенно поставил ногу на откос и взглянул в  сторону
Саши с выражением негодования.
     - Я забираю силы у леса, Петр, и  я  не  могу  продолжать  бесконечно
делать это!
     - Но ты мог продолжить это до тех пор,  пока  мы  не  узнаем,  с  чем
все-таки имеем дело!
     - Но я не могу продолжать это, Петр!
     - Ты слишком все усложняешь, Саша! - ответил на все это Петр. -  Черт
побери, пора отбросить все сомненья! Разве не об этом ты говорил мне?
     Там, в пещере под ивой, под толщей воды, находилась могила Ивешки...
     Эта мысль не отпускала Сашу. Да, он видел это. Почти то же самое  ему
показывал банник, и они прибыли как раз на то самое место,  куда,  как  он
предсказывал, они и должны были отправиться...
     - И что же мы собираемся делать? - спросил Петр.  -  Останемся  здесь
ночевать, может быть даже будем спать, так и не  поинтересовавшись,  здесь
он или нет, и, более того, так и не узнаем, где же находится Ивешка?
     - Я не знаю, Петр. Я просто не знаю, и я ни в чем не уверен...
     - Господи, ну хорошо. Жди здесь, если ты так хочешь, только продолжай
поддерживать наши силы. Договорились?
     - Я не могу больше делать это, Петр! - воскликнул Саша, чувствуя, как
все ускользает от него. Но Петр уже повернулся и стал спускаться к  самому
подножью холма, намереваясь добраться до той пещеры,  что  находилась  под
самыми корнями мертвой ивы и была полна костей...
     Там же были и кости Ивешки - вот все, что им было  известно  об  этом
незначительном, как казалось, парадоксе ее существования на земле...
     - Подожди! - закричал Саша, пускаясь вслед за  ним  по  опасному  для
ослабленных ног склону. Петр почти  не  замедлил  шага,  что  говорило  об
истинной цене сашиного колдовства в этот момент. Он все-таки догнал его  и
ухватил за руку. - Подожди! - повторил он, но этот раз чуть спокойней.  Но
Петр все еще продолжал сопротивляться, пока Саша не сказал едва слышно:  -
Дай мне все же попытаться.
     - Попробуй, - сказал Петр. И  этот  ответ  оказался  для  него  почти
ловушкой, особенно после того как он взглянул на него, не просто взглянул,
как это часто бывало, а при этом они посмотрели друг другу в  глаза.  Саша
понял, что Петр верит ему, Петр хочет увидеть, как  он  вызывает  громы  и
молнии, перемещает с места на место и  царя  и  всех  его  лошадей;  Петр,
который никогда в жизни не верил ни в какое колдовство, со  всей  страстью
поверил ему, а поверив, он уже не хотел слышать ни о каких пределах.
     Подслушивание чужих мыслей подразумевало  наказание.  Теперь  он  был
пойман и околдован человеком, в котором  не  было  даже  капли  колдовских
способностей. Он проверил свой карман, чтобы  убедиться,  что  после  всех
странствий под дождем у него еще сохранился пакетик с солью  и  серой,  но
при этом он не переставал думать о  том,  почему  он  все-таки  продолжает
делать это, а не скажет просто и  ясно,  что  они  оба,  попросту  говоря,
дураки.
     Но вместо  этого  он  направился  вниз  по  берегу  к  старой  иве  и
остановился в тот момент, как только услышал, что  Петр  вместе  с  Волком
следует за ним. Петр слегка подтолкнул его локтем под ребра, приговаривая,
что его бесшабашность и готовность рискнуть собственной  шеей  знает  весь
Воджвод.
     - Идем, идем. Я буду  рядом  с  тобой  на  тот  случай,  если  уж  не
сработает колдовство. Со мной еще и Малыш.
     Саша сжал зубы, чтобы они не постукивали. Он уговаривал себя, что это
происходит от холода и истощения, обычных, естественных вещей, а уж  никак
не от страха. Сейчас он больше не был уверен в том, насколько он прав  или
насколько ошибался Петр,  как,  впрочем,  и  в  том,  что,  приближаясь  к
водяному с запасом краденых сил, не совершают ли  они  что-то  беспримерно
дурацкое. Несомненным было по крайней мере одно: что сомнения  приводят  к
фатальным ошибкам. Он  тут  же  отбросил  всяческие  альтернативы,  и  был
решительно настроен, чтобы водяной вышел из своей пещеры, как  только  они
приблизились к иве.
     - Ты можешь почувствовать хоть что-нибудь? - спросил его Петр, а Саша
даже подпрыгнул от неожиданности, теряя тут же всякую сосредоточенность.
     - Тише! Помолчи! - Он махнул Петру рукой, чтобы тот закрыл свой  рот,
собрал все свое мужество и, полагая, что ива сама по себе сможет  передать
ему хоть какие-то ощущения о происходящем внизу, в пещере,  он  подошел  к
самому большому ее корню и наклонился к стволу, как можно ниже, прямо  над
водой, почти в том самом месте, где водяной хранил свою коллекцию костей и
плел сети собственного  колдовства.  Теперь  он  рассчитывал,  что  сможет
ощутить прямо сейчас это колдовство, мрачное и  змееобразное,  многократно
переплетенное, как и его собственный  владелец.  Но  он  не  нашел  ровным
счетом ничего, оглядывая это место, как будто в стоявшей перед ним  темной
глубине никого не было.
     - Гвиур! - позвал он водяного. - Откликнись!
     Но  вода  у  берега  была  спокойной.  Он  слышал,  как  река  лениво
плескалась по корням ивы, чувствовал сырой запах, доносившийся из  пещеры,
которая располагалась прямо под его ногами, и  его  ощущения  подсказывали
ему, что  этого  ужасного  созданья  там  просто  нет.  Рука,  которой  он
поддерживал себя, вдруг начала дрожать, а затем, с нарастающим убеждением,
что Гвиура здесь нет, он оттолкнулся от  дерева  и  только  тогда  заметил
краем глаза какую-то фигуру, раскачивающуюся на ветках рядом с ним.
     - Господи, - задыхаясь произнес он, и даже на какой-то миг испугался,
приняв эту фигуру за очередного утопленника.
     Но  в  тот  же  момент  в  его  сторону  раздалось  шипен