и  не  сразу
высвобождались, когда она двигалась.
   - Благодаря тебе я почти вспомнил, что значит  видеть.  И  не  просто
разные формы, цвета... Было время, когда я находил удовольствие  в  том,
чтобы видеть.
   Она не ответила. Просто подняла руку и приложила к доскам ладонь. Она
любила так делать. Для него ощущение было таким, будто  они  встречались
взглядами.   Можно,   оказывается,    обмениваться    многозначительными
взглядами, даже и не имея глаз... Он улыбнулся.
   - Я тебе кое-что принесла, - уютно помолчав, сказала она.
   - Мне? - изумился он вслух. - В самом деле? - И постарался не  выдать
охватившего его возбуждения:
   - Не припомню, чтобы до сих пор мне хоть раз что-нибудь приносили...
   Она даже выпрямилась:
   - Как так? Никогда? Никто не делал тебе подарков?..
   Он пожал плечами:
   - А где мне хранить что бы то ни было?
   - Ну... Как раз об этом я позаботилась. Это нечто такое, что ты  смог
бы носить. Сейчас покажу каким образом. Дай руку... Знаешь, я очень этим
горжусь, так что и показывать буду кусочек за кусочком. Я над ними долго
трудилась... Пришлось увеличивать размер, чтобы  соответствовали  твоему
росту. Вот, держи... Можешь мне сказать, что это такое?
   Какими крохотными по сравнению с его лапищей были ее ручки...  Янтарь
заставила его разогнуть пальцы и положила что-то  на  раскрытую  ладонь.
Кусочек дерева... В нем имелось отверстие.  С  пропущенным  сквозь  него
толстым плетеным шнуром. Кусочку была придана определенная форма, он был
выглажен и отшлифован... Совершенный осторожно повертел его  в  пальцах.
Нечто изогнутое, и с одной стороны торчал остренький носик, а с другой -
плоская треугольная лопасть.
   - Дельфин! - угадал Совершенный. Его пальцы вновь и вновь поглаживали
выпуклость спины, изгибы плавников. Он вслух рассмеялся:
   - Вот это да!
   - Тут еще  есть,  -  с  явным  удовольствием  отозвалась  женщина.  -
Проследи пальцами шнур, и нащупаешь.
   - Значит.., не только дельфинчик?
   - Конечно. Это ожерелье. Можешь  сказать,  что  изображает  следующая
бусина?
   - Хочу надеть! - заявил он. У него тряслись руки. Ожерелье!  Подарок!
Ему принесли подарок. Ему!.. Он взял шнур, осторожно расправил  и  надел
через голову. Шнур застрял было в месиве щепок, торчавших на  месте  его
глаз, но Совершенный его высвободил и устроил ожерелье на груди.  Пальцы
жадно ощупывали бусины... Целых пять! Пять!!! Он принялся  ощупывать  их
уже медленнее, одну за другой.
   - Дельфин... Чайка... Морская звезда... А это..,  ну  конечно!  Краб.
Рыбешка... Палтус. Даже чешуя есть! И оба глаза на одной  стороне.  А  у
краба  глаза  на  ножках...  А  морская  звезда  колючая,  и  на  брюшке
присоски...  Ох,  Янтарь,  чудо  какое!  Оно,  наверно,  красивое,  твое
ожерелье? Оно на мне хорошо смотрится?..
   - А ты, Совершенный,  щеголь,  оказывается.  Вот  уж  никогда  бы  не
подумала! - Он еще не слыхал в ее голосе подобного удовольствия.  -  Да,
оно очень хорошо смотрится на тебе. Как будто тут ему и положено быть. А
я-то беспокоилась... Понимаешь, самого тебя изваял  такой  замечательный
мастер,  что  я  волновалась  -  как  бы  мое  изделие   не   показалось
детски-неумелым на  фоне  подобного  совершенства.  И  тем  не  менее...
Знаешь,  нехорошо  как-то  хвалить  собственную  работу,  но  ничего  не
поделаешь, придется.  Бусины  сделаны  из  разных  сортов  дерева...  Ты
чувствуешь это? Морская звезда - из дуба, а краба я увидела в  узловатой
ветке сосны. Дельфин был изгибом корня  ветлы...  Просто  потрогай  его,
проследи пальцами волокна. У каждого дерева они свои, как и цвет.  Я  не
люблю красить дерево, пусть будет такое, как есть. И это ожерелье правда
хорошо на тебе сидит. Живое дерево - на обветренной коже...
   Она  говорила  азартно,  торопливо  и  так,  словно  делилась  с  ним
сокровенным. Так, как будто в целом  мире  никто,  кроме  него,  не  мог
по-настоящему понять такие тонкости ее ремесла.
   И никакая, даже самая изысканная лесть не сказала бы ему больше,  чем
мимолетное прикосновение ее ладони к его груди.
   Потом она спросила:
   - Можно тебе задать один вопрос?
   - Конечно.
   Его пальцы  медленно,  с  наслаждением  путешествовали  от  бусины  к
бусине, находя все новые подробности.
   -  Понимаешь,  я  слышала,  что  носовые  изваяния   живых   кораблей
раскрашивают. Но потом, когда корабль оживает, изваяние приобретает свои
собственные краски. Вот как ты, например. Но.., каким образом? И  почему
именно такие, а не другие? И почему  это  происходит  только  с  носовой
фигурой, а не со всеми частями корабля, которые из диводрева?
   - Не знаю, -  ответил  он.  Ему  сразу  стало  не  по  себе.  Ему  не
нравилось, когда  она  задавала  подобные  вопросы.  Слишком  беспощадно
обнажали они всю бездну различия между ним и  Янтарь.  А  она  ко  всему
прочему еще имела обыкновение их задавать,  как  раз  когда  он  начинал
забывать об этих различиях, отвлекался  от  них.  -  Сама-то  ты  почему
такая, как есть? Как ты выращивала свою кожу, глаза, волосы?
   - Ага. Поняла... - Она чуть помолчала. - Я, знаешь ли, думала, может,
это зависит от твоей воли, от твоего  желания.  Ты  кажешься  мне  таким
чудом... Ты говоришь, ты думаешь, ты двигаешься... А вот скажи, ты всеми
своими.., деталями двигать можешь? В смысле, не только резными  частями,
руками там или губами. Я имею в виду - обшивкой, шпангоутами?..
   На самом деле  он  мог.  Иногда.  Потому  что  гибкий  корабль  лучше
противостоит напору ветра и волн, чем  слишком  жесткий.  Поэтому  доски
обшивки были  способны  немного  смещаться,  уступая  давлению  волн.  А
иногда.., иногда даже  и  более  того.  Они  могли  отделяться  одна  от
другой..,  пропуская  внутрь  тихие  ручейки  воды,  которые  постепенно
собирались и заполняли трюмы холодом и темнотой... Но нет! Подобное было
бы предательством, хладнокровным и  непростительным.  Непростительным  и
неискупимым...    Совершенный    подобрался     слишком     близко     к
обжигающе-страшным воспоминаниям - и шарахнулся от них прочь.
   - Почему ты спрашиваешь?
   Он исполнился внезапного подозрения. Чего вообще она от  него  хочет?
Зачем принесла ему подарок? Он  отлично  знал,  что  в  действительности
никто не мог его любить. Он всегда это знал.  Так  может,  все  обман  и
ловушка?.. И она заодно с Мингслеем и Рестаром?.. И  ходит  сюда,  чтобы
выпытывать его тайны?  Чтобы  разузнать  о  диводреве  все,  что  только
возможно, - а потом она пойдет им рассказывать?!
   - Я не хотела расстроить тебя, - тихо пояснила Янтарь.
   - Да? А чего же ты хотела? - фыркнул он ядовито.
   - Понять тебя. - Она не поддалась на его тон, в  ее  голосе  не  было
обиды, она говорила ласково и спокойно. - Знаешь, в определенном  смысле
я отличаюсь от жителей Удачного ничуть не меньше, чем ты. Я здесь чужая.
И, сколько бы я ни прожила в этом городе и насколько бы честно ни вела я
свое дело - для них я все равно так и останусь  "приезжей".  А  таких  в
Удачном не любят. Поэтому мне очень одиноко. -  Она  как  будто  утешала
его. - Поэтому я так и потянулась к тебе. Мне показалось,  ты  такой  же
одинокий, как я.
   "Одинокий. Стало быть, жалкий. Она думает, я -  жалкий.  И  глупый  к
тому же. Достаточно глупый, чтобы поверить, будто ей нравлюсь. Когда  на
самом деле она ходит сюда мои секреты выведывать..."
   - А еще, - кинул он пробный  камешек,  -  тебе  страсть  как  хочется
узнать побольше про диводрево...
   Янтарь попалась на удочку. Она негромко рассмеялась.
   - Врать не буду, меня, конечно,  разбирает  любопытство.  Откуда  эта
древесина, способная оживать? Из какого дерева ее получают и  где  такие
деревья растут?  Наверное,  они  очень  редкие?  Должно  быть,  очень...
Старинные семейства на целые поколения влезают в долги, чтобы заполучить
корабль из диводрева.., но почему?
   Вот она и заговорила почти совсем так,  как  Мингслей!..  Совершенный
расхохотался. Его гулкий смех  вспугнул  спящих  птиц,  и  те  с  криком
снялись со скал.
   - А то сама не знаешь почему! - фыркнул он.  -  Зачем  тебя  Мингслей
сюда подсылает? Думает, ты сумеешь завоевать мое расположение? И я стану
усердно плавать ради тебя? А я знаю, что у него на уме! Он думает,  что,
заимев меня, сможет преспокойно подниматься по  реке  Дождевых  Чащоб  и
влезать в  торговлю,  искони  принадлежащую  старым  семьям  Удачного  и
Дождевых  Чащоб!  -  Совершенный  перестал  кричать,  его   голос   стал
задумчивым. - Он думает, раз я сумасшедший, так и семью свою уже предать
готов. Он вообразил - раз они меня прокляли и покинули, так я против них
пойду! - Совершенный сорвал с шеи ожерелье и швырнул его на песок. -  Но
я останусь им верен! Я всегда был им верен, что бы про меня ни говорили!
Во что бы ни верили!.. Я был верен и верен останусь! - Он вскинул голову
и хрипло пробасил во всю мощь:
   - Услышьте меня, Ладлаки! Я вам верен! И я хожу в  море  только  ради
своей семьи! Только ради вас!..
   Весь его корпус глухо загудел от  этого  крика.  Совершенный  замолк,
тяжело дыша. Потом прислушался. Янтарь  не  издавала  ни  звука.  Только
потрескивало пламя костра, да бранились, усаживаясь  обратно  на  скалы,
недовольные птицы, да волны вели свой нескончаемый разговор... А где  же
Янтарь?.. Ее совсем не было слышно. Может, она испугалась  его  крика  и
убежала в ночь? А может,  виновато  и  трусливо  уползла  куда-нибудь...
Совершенный сглотнул, потер кулаком лоб и сказал себе, что это не  имело
значения. Вообще ничто не имело значения. Плевать... Плевать  на  все...
Он потер шею в том месте, где на ней лопнул шнур  ожерелья.  Потом  стал
прислушиваться к говору волн. Вода поднималась:  было  время  прилива...
Угли в костре с шорохом  распадались,  с  той  стороны  веяло  дымком...
Совершенный даже вздрогнул, услышав голос Янтарь.
   - Мингслей меня не подсылал. - Он услышал, как она поднялась на ноги.
Вот она подошла к костру, поправила в нем дрова... Она говорила  тихо  и
сдержанно. - Ты прав в одном: первый раз я пришла сюда  потому,  что  он
привел меня. Он собирался распилить  тебя  на  кусочки  и  пустить  твое
диводрево на разного рода поделки. Но как только я тебя увидела, все  во
мне  восстало  против  подобной   идеи...   Что   же   касается   твоего
расположения, Совершенный, я действительно была бы очень  не  прочь  его
завоевать. Потому что ты для меня - чудо и тайна...  А  мое  любопытство
всегда перевешивало отпущенную мне мудрость. Но все же главное - это мое
одиночество. Я слишком далеко забралась от дома и своей семьи... И  даль
между нами измеряется не только расстоянием, но еще и годами.
   Ее слова падали быстро и тяжело, как катящиеся камни. Она ходила туда
и сюда, он слышал шуршание юбок. А вот его обостренный слух уловил  едва
различимый стук двух небольших деревяшек... "Мои бусы!.. - подумал он  с
внезапным отчаянием.  -  Она  их  собирает...  Она  заберет  назад  свой
подарок..."
   - Янтарь... - позвал он умоляюще. Голос  прозвучал  слишком  тонко  и
сорвался, как иногда бывало с ним от испуга. - Ты..,  хочешь  взять  мои
бусы?
   Она долго не отвечала. Потом проговорила почти грубовато:
   - Мне показалось, они тебе не нужны.
   - Нужны! Очень!.. - Она не ответила, и Совершенный собрал в кулак все
свое мужество, чтобы спросить:
   - Ты теперь меня ненавидишь, да?
   Голос прозвучал спокойно. Но по-прежнему слишком тонко.
   - Совершенный, я... - Янтарь помолчала.  -  Нет,  я  тебя  совсем  не
возненавидела. - И печально добавила:
   - Я тебя просто не понимаю. Иногда, когда  ты  со  мной  говоришь,  я
слышу  в  твоих  словах  мудрость  поколений.  А  потом  -  бац!   -   и
превращаешься в десятилетнего избалованного мальчишку...
   "Двенадцать. Двенадцать лет!.. Почти взрослый мужчина, чтоб тебя  так
и разэтак!.. И ежели в этом плавании ты  не  научишься  вести  себя  как
мужчина, ты так никогда мужиком и не станешь,  ты,  никчемный,  хнычущий
сосунок..." Совершенный закрыл руками лицо. То место,  где  были  глаза.
То, откуда могли предательски потечь слезы. Потом одной  ладонью  крепко
зажал себе рот, чтобы она не  расслышала  рвущегося  наружу  рыдания.  И
взмолился: "О Ты, не позволь, чтобы сейчас  она  на  меня  смотрела,  не
позволь...".
   А она продолжала, словно разговаривая сама с собой:
   - Иногда я просто не знаю, как с тобой разговаривать. Так..,  где  же
он? Ага, вот и краб... Ну вот, все собрала. Стыд и  срам  -  швыряешься,
точно капризный ребенок игрушками. Терпи теперь, пока я шнур починю.
   Он отнял руку ото рта и кое-как перевел дух. И  сказал  о  том,  чего
боялся больше всего:
   - Я что-нибудь.., какую-нибудь из них поломал?..
   - Нет. Я все же резчица неплохая: крепкие  фигурки  делаю.  -  Янтарь
вернулась на свое одеяло возле огня. Он  слышал  шорохи  и  постукивания
бусин: она заново собирала ожерелье. - А когда я резала эти, я  имела  в
виду, что  их  будет  обдувать  ветер  и  мочить  дождь.  Поэтому  я  их
хорошенько промаслила и навощила. Да и упали  они  на  песок...  Но  вот
бросания о камни им, пожалуй, все же не выдержать, так что я бы на твоем
месте этого делать не стала.
   - Ни за что не стану, - пообещал он. И осторожно спросил:
   - Сердишься?..
   - Сердилась, - кивнула она. - Сейчас уже нет.
   - Ты на меня не накричала... Ты так притихла - я уж думал, ты ушла...
   - Почти ушла. А крика я не люблю. Терпеть не могу,  когда  кричат  на
меня, и сама не кричу никогда и ни на кого... Что, впрочем, не означает,
будто я никогда не сержусь... - Помолчала и добавила:
   - Или что мне никогда не бывает обидно. "Но боль моя моей  же  ярости
претише..." Это поэт Тинни написал. Примерно так звучит  в  переводе  на
здешний язык...
   - Расскажи все стихотворение,  -  попросил  Совершенный.  Говорить  о
стихах было так.., безопасно. Ему совсем  не  хотелось  обсуждать  гнев,
ненависть.., или избалованных мальчишек. А  Янтарь,  пока  будет  читать
стихотворение, может, запамятует, что он  так  и  не  извинился.  Он  не
хотел, чтобы она знала: он не мог извиниться.

***

   - Нана говорит, что готова остаться и за половинную  плату,  если  мы
сможем это себе позволить, - произнесла Роника в тишине комнаты.  Кефрия
сидела по ту сторону очага - там, где, бывая дома, сиживал  когда-то  ее
отец. Она держала в руках небольшие  пяльцы,  и  на  ручке  кресла  были
разложены моточки цветных ниток, но Кефрия даже не  притворялась,  будто
вышивает. Роника тоже давно отставила рукоделье.
   - А мы, - спросила Кефрия, - можем это позволить?
   - Едва-едва. Если ограничимся самой простой едой.., и вообще перейдем
к очень  скромному  образу  жизни.  Мне  даже  неловко  говорить,  какую
благодарность и облегчение я испытала, когда она предложила...  Если  бы
пришлось отказаться от ее услуг, я бы чувствовала себя очень  виноватой.
Большинство семей для присмотра за детьми нанимает молодых женщин.  Нане
было бы трудно подыскать себе новое место.
   - Знаю. И Сельден бы очень расстроился. - Кефрия откашлялась. - А что
будет с Рэйч?
   - То же самое, - коротко ответила мать.
   - Но если, - осторожно начала Кефрия, - мы так уж стеснены в деньгах,
тогда, быть может, платить Рэйч жалованье - это не...
   Роника перебила:
   - Я иначе смотрю на это дело.
   Кефрия ничего  не  сказала,  просто  молча  взирала  на  нее.  Спустя
недолгое время Роника отвела взгляд.
   - Прошу прощения... Я знаю, я последнее  время  то  и  дело  на  всех
срываюсь. Просто чувствую -  это  очень  важно,  чтобы  мы  хоть  что-то
платили Рэйч. Важно - для всех  нас...  Не  так  важно,  конечно,  чтобы
рисковать для этого Малтой.., но гораздо важнее новых платьев и ленточек
для волос.
   - Согласна, - тихо ответила Кефрия. - Я просто хотела обсудить это  с
тобой. Но.., ограничив таким образом наши траты, наберем  мы  денег  для
выплаты семье Фьестрю?
   Мать кивнула:
   - У нас есть золото, Кефрия. Я его уже приготовила: и полную выплату,
и пени за прошлый раз. Фьестрю мы заплатить сможем...  Но  кроме  них  -
более никому. А ведь кое-кто обязательно явится.., потребовать долг...
   - И что же ты будешь делать? - спросила  Кефрия.  Потом  вспомнила  и
поправилась:
   - И как по-твоему, что нам следует делать?
   Роника вздохнула.
   - Думаю, для начала надо  будет  посмотреть,  кто  именно  явится.  И
насколько  этот  кто-то  будет  требователен.  Скоро  уже  должна  будет
вернуться "Проказница"... Иные заимодавцы, я думаю, согласятся потерпеть
до ее прихода, другие могут потребовать добавочного процента. А если нам
совсем не повезет - будут требовать немедленной платы. Тогда.., что ж..,
тогда придется продавать кое-какие владения.
   - Но ты полагаешь, что это - уже крайняя мера?
   - Да, - твердо ответила мать. - Такие вещи, как лошади, кареты,  даже
драгоценности, - они  приходят  и  уходят.  Мы,  по-моему,  пока  еще  в
отчаяние не пришли от того, что нам пришлось кое-что  продать...  Да,  я
знаю, Малта очень надулась - никаких новых нарядов этой зимой... Но  это
не настоящее  страдание,  а  капризы.  Пусть,  пусть  немножко  поучится
бережливости. Раньше у нее никогда такой возможности не было.
   Кефрия прикусила язык... Дочь стала больной темой в их разговорах,  и
она по возможности старалась о Малте не заговаривать.
   - Но земли?.. - подсказала она матери. На самом деле когда-то они это
уже обсуждали, Кефрия сама не знала, почему  решила  вернуться  к  этому
вопросу еще раз.
   - Наши владения - дело другое. В Удачный наезжает все больше  народу,
так что лучшие  земли  только  дорожают.  Если  начать  продавать  прямо
сейчас, самые выгодные предложения будут от "новых". Это  всем  понятно.
Но если мы им что-нибудь продадим, на нас начнут очень  сильно  коситься
наши родственники из старинных семейств. Мы ведь тем самым этим  "новым"
толику власти прямо из рук в руки передадим. А еще  -  и  это  для  меня
наиболее важно - мы лишимся  чего-то  такого,  что  заменить  будет  уже
невозможно. Новую карету  или  там  серьги  купить  всегда  можно...  Но
коренные земли близ Удачного - это дело другое. Продавая, мы утратим  их
уже навсегда.
   -  Думается,  ты  права...  Так  ты  полагаешь,  мы  продержимся   до
возвращения "Проказницы"?
   - Полагаю. Помнишь, нам передали, что ее видели  с  "Вестрэя",  когда
тот проходил проливом Маркхэма? Это значит, что  она  должна  прибыть  в
Джамелию без опоздания. Хотя путешествие на юг именно в это  время  года
бывает всего трудней... - Мать говорила только о том, что они обе  знали
и так. Уж не успокаивали ли себя они  с  нею,  вновь  и  вновь  повторяя
известное? Уж не надеялись ли, что Судьба однажды подслушает их разговор
и разнообразия ради решит посчитаться с  услышанным?..  -  Если  Кайл  в
самом деле выручит  за  рабов  столько,  сколько  надеется,  то  по  его
возвращении мы, вероятно, сумеем сполна расплатиться  с  кредиторами.  -
Голос Роники остался подчеркнуто выдержанным при упоминании о рабах. Она
не одобряла торговлю людьми. Что ж, и Кефрия не одобряла... Но  что  они
могли сделать?
   - Если он достаточно выручит за рабов, к нам и в самом деле  вернется
достаток,  -  эхом  отозвалась  Кефрия.  -  Но,  мама,  весьма  скромный
достаток... Скажи, как долго мы  сможем  прожить  вот  так  -  на  грани
неуплаты долгов? Ведь если цены на зерно хоть  чуть  упадут,  нам  опять
нечем будет расплачиваться... И что тогда с нами будет?
   - Тогда.., нас не бросят одних, - тихим и жутковатым голосом ответила
мать.
   У Кефрии перехватило дыхание. Они так  часто  говорили  о  том,  чего
хотели, на что надеялись... И вот теперь настало время обсудить их самый
главный, неназываемый страх.
   - Ты в самом  деле  веришь,  -  спросила  Кефрия,  -  что  произойдет
восстание против сатрапа? И будет.., война?
   О войне против Джамелии  трудно  было  даже  просто  говорить  вслух.
Кефрия родилась в Удачном, но Джамелия все равно была для нее..,  домом.
Прароди