оженных плитками полов к необработанному камню, на котором и через несколько поколений были видны следы орудий, Дарвиш уже кипел от злости, думая о несправедливости, которая привела его вора сюда, в это место. Когда же принц достиг камеры, его ярость раскалилась до предела: как посмели близнецы украсть его ценный трофей?
     Дарвиш уже протянул руку к двери, как вдруг за ней раздался чей-то хриплый, безнадежный крик.
     Принц окаменел. А крик тем временем возрос, достиг пика и умер. И снова воцарилась тишина. Придя в себя, Дарвиш так распахнул дверь, что она с грохотом ударилась о стену.
     Камера Четвертого была невелика, и смрад от курений, пыток и боли не давал дышать. Принц поперхнулся, но взял себя в руки. Две стройные фигуры в беспросветно-черном, возвышавшиеся по обе стороны стола как столпы ночи, подняли головы на грохот. Одинаковые волосы и одеяния не позволяли различить их пол даже при ярком свете полудюжины свисающих ламп, а густая краска для век, которой были обведены желтые глаза, отвлекала от незначительных отличий в чертах лица. Но Дарвиш, знавший близнецов всю их жизнь, безошибочно мог сказать, кто держит в длинных щипцах красный уголек, а кто всего лишь наблюдает.
     - Шакана, - проревел он младшей сестре, - брось его!
     Шакана улыбнулась, грациозно наклонила голову и уронила дымящийся уголек на покрытую волдырями грудь, лежавшую перед ней на столе.
     Вор снова закричал. Дарвиш ринулся через всю камеру и, отбросив в сторону брата, мозолистой от меча ладонью смахнул уголь на пол.
     Шакана заплясала, тряся юбками, подальше от искр, сандалии зачмокали по полу.
     - Ты не имеешь права, - возмутилась она, но Дарвиш без слов зарычал, и она прикусила язык.
     Не сводя глаз со старшего брата, Шакана обошла стол, чтобы помочь близнецу встать.
     Руки и ноги вора были закованы в цепи и туго натянуты - пока не для того, чтобы вывихнуть, а только чтобы держать его неподвижным. Голова зажата в стальные тиски, а полоса на глазах создавала желобок для раскаленных железных шариков. К счастью, она была еще холодной и пустой. Три глубоких разреза шли поперек каждого бедра: чародеева работа, ибо плоть и кровь необходимы, чтобы проследить путь вора по дворцу. Гениталии распухли, но были еще целы.
     На груди непристойно красные на белой коже, прямо на глазах у Дарвиша вздувались пузыри от последнего ожога. Волдыри от четырех предыдущих углей спали, и белая плоть под изжаренной кожей уже успела остыть. Два самых первых волдыря лопнули, кровь и прозрачная жидкость сочились из их воспаленных центров.
     Близнецы только начали.
     Готовыми вот-вот задрожать руками принц выкрутил болты из тисков и как можно бережнее освободил голову. Вор заметался с тихим стоном.
     - Нет! - приказал Дарвиш и потянулся к оковам. - Не шевелись!
     Метание прекратилось. Стоны продолжались. Казил, выставив грязные от падения руки, шагнул вперед. Сестра все еще сжимала его локоть.
     - Ты не имеешь права, Дарвиш, - заныл он, когда железные обручи свалились, обнажая содранные запястья. - Он наш.
     - Как же, ваш! - огрызнулся старший принц, сражаясь с последним болтом. - Он пришел во дворец через мою комнату, значит, он мой.
     - Но сейчас он в нашей комнате, - холодно заметила Шакана.
     - Вашей? - Кровь засохла вокруг болта, чуть ли не приварив его к обручу. - Я думал, это Камера Четвертого...
     Шакана сверкнула глазами.
     - Мы служим Четвертому.
     - Вы служите своим собственным извращенным вкусам. - Принц свирепо крутил болт и - дюйм за дюймом - вытащил его. Теперь вор лежал неприкованный на столе, и Дарвиш повернулся к близнецам. Сумасшедший огонь, не имеющий никакого отношения к лампам, горел в его глазах. - Я буду драться с вами за него.
     - Не будь... - Казил снова хотел шагнуть вперед, но Шакана удержала его.
     - Он не шутит, Казил.
     Дарвиш мрачно улыбнулся, забыв на мгновение о воре: он испытывал непреодолимое желание превратить оба алчных личика в бесформенную массу. Настала его очередь шагнуть вперед. Близнецы отступили.
     - Ваши высочества?
     В дверях появились два стражника, между ними висел третий. Он был в сознании, но, видимо, от ужаса у него отнялись ноги, и несчастный не мог стоять.
     Стражник слева кое-как поклонился.
     - Ваши высочества, это тот человек, который пропустил вора через внутренние ворота.
     Шакана посмотрела на провинившегося стражника взглядом фермера, осматривающего вола на рынке.
     - С виду он сильный.
     - Сильный, - согласился Казил.
     Дарвиш расхохотался. Его лающий смех вызвал стон у нового узника, а близнецы обеспокоенно нахмурились. Принц игнорировал их всех - он получил вора, а стражник умрет, так что ничего не изменилось. Дарвишу все это представлялось горестно забавным. Он осторожно поднял вора со стола.
     - Вы получили новую игрушку.
     Вор потерял сознание и как мертвый лежал на руках принца. Только его истерзанная грудь едва заметно поднималась и опускалась.
     - А я заберу свое и уйду.
     Медная голова запрокинулась, открывая длинную белую линию горла.
     - Дарвиш...
     Он все равно был вынужден остановиться и подождать, пока стражники не освободят дверь. Их ноша залепетала бессвязные молитвы, когда ее поволокли в камеру.
     - ... а что ты собираешься делать с ним?
     Дарвиш оглянулся и одарил близнецов устрашающей улыбкой, стараясь, однако, не показывать напряжения: в конце концов, он нес целого взрослого человека.
     - Да что захочу, - ответил он.

4

     Боль. Вечная, непроходящая боль. И Аарон был благодарен за нее. Со временем тело может привыкнуть ко всему, даже к этой сжигающей боли, в которую превратилась его грудь. Больно дышать. Больно думать о дыхании. Слепой инстинкт стремился выдернуть его из-под этой боли. Опыт велел не шевелиться. Всегда лучше не шевелиться, пока не узнаешь, в чем дело.
     - Он в сознании. Я уверена.
     - Мне тоже так кажется.
     - Вы не целитель, ваше высочество.
     Пожилая женщина, стоявшая на коленях возле соломенного тюфяка, села на пятки и потянулась. Потом, сдвинув густые брови, осмотрела свою работу и полезла в плетеную корзину, которую принесла с собой.
     Дарвиш заглянул через плечо целительницы. Она занималась вором почти час, но тот по-прежнему выглядел хуже некуда. После близнецов, чародеев и стражников, первыми наткнувшихся на него, едва ли остался дюйм его белого тела, не покрытый лиловыми и зелеными синяками. На запястьях и лодыжках краснели браслеты содранной кожи, а грудь была пузырящейся массой волдырей и сожженной плоти.
     - Ты сможешь починить его, Карида?
     Вытаскивая пробку из пузатого глиняного горшочка, целительница фыркнула.
     - Это не игрушка, ваше высочество, которая сломалась от небрежного обращения и которую способна починить кисточка с клеем и твердая рука. Это человек. Молодой, но человек. Интересно, понимаете ли вы это?
     - Конечно, понимаю. - В голосе принца слышалась раздраженность.
     - Тогда что вы намерены делать с ним? - Карида отложила пробку и погрузила в горшочек три пальца.
     - После того, как ты закончишь его склеивать?
     Это было произнесено столь простодушно, что целительница с трудом подавила улыбку.
     - Да.
     - Еще не знаю.
     Карида подняла голову, продолжая осторожно наносить целебную мазь на обожженную грудь вора.
     - Еще не знаете?
     Дарвиш небрежно улыбнулся.
     - Зачем думать об этом сейчас?

***

     Боль охлаждалась. Притуплялась. Стягивала свои края, пока не перестала быть всем, чем был Аарон. Ощупью, как слепой в незнакомом месте, он пытался найти себя остального. Что-то твердое, но податливое баюкало его спину и голову. Кровать? Возможно. Не то место, где, по его расчетам, он должен находиться, но, по-видимому, это так. Он начал различать отдельные боли в руках и ногах, но они были ерундой по сравнению с той всепоглощающей болью.
     И тут Аарон вспомнил.
     Он потерпел неудачу. Снова. И он не умер. Снова.
     И теперь, похоже, вряд ли умрет.
     Физическая боль уже не казалась такой огромной.
     Стон вырвался прежде, чем вор успел остановить его.
     - Он застонал!
     - Вы так говорите, ваше высочество, словно научили его новому трюку. - Карида заткнула пробкой горшочек и убрала его в корзину. Потом встала. - Он очень плох. Я останусь.
     - Ты не обязана, - молвил Дарвиш.
     - Я знаю, что не обязана, - оборвала его женщина. В дворцовой иерархии целители пользовались относительной независимостью.
     Его улыбка на миг смягчилась, придав лицу выражение, которое немногим доводилось видеть.
     - Спасибо, что пришла.
     - Пожалуйста.
     Смерив его критическим взглядом, целительница сухо добавила:
     - Кроме того, это будет приятным разнообразием после ваших дурных болезней, из-за которых вы меня обычно зовете. Как они, кстати?
     - Все хорошо. - Принц раскинул руки, как бы предлагая ей убедиться самой.
     Женщина отклонила предложение.
     - Если б вы держались подальше от дешевых шлюх, было бы еще лучше. Раз уж вам так приспичило ходить на рыночную площадь, почему бы не предпочесть дорогие заведения? Одна знает, вам это по карману.
     - Шлюхи высокого класса, - подмигнув, объяснил ей Дарвиш, - слишком мало отличаются от придворных дам. А я ищу разнообразия, в конце концов.
     - Ваше высочество?
     Принц обернулся, и Охам с поклоном протянул ему наряд из красного шелка.
     - Пора одеваться для вечернего приема.
     - И для моего возвышеннейшего отца... - Дарвиш кивнул целительнице. - Возможно, это хорошо, что ты остаешься.
     - Дарвиш?
     - Шахин? Какой приятный сюрприз!
     Принц улыбнулся старшему брату, включая в эту улыбку и стражника, который пошел за наследником даже в королевское крыло. Стражник улыбнулся в ответ. Наследник - нет. Наследник только скривил свой ястребиный нос от омерзения, всегда появлявшегося у него в присутствии Дарвиша.
     - Уже напился?
     - Помилуй, в этот час? Хотя бы ради справедливости признай, что я сам задаю темп.
     - Я слышал, что ты сделал сегодня.
     - Не сомневаюсь.
     Ослепительная улыбка не сходила с лица Дарвиша, но в эту же минуту он лихорадочно пытался разгадать интерес брата. Годы назад, до вина, они были друзьями - насколько позволяла разница в возрасте и положении. Сохранилось ли что-нибудь от той дружбы, дабы можно было воззвать к ней и попросить Шахина вступиться перед отцом за жизнь его вора?
     Он заставил себя встретиться взглядом с Шахином и тотчас опустил глаза. На лице наследника не было даже намека на воспоминания о чем-либо, кроме вина.
     - Почему ты это сделал?
     Тон, которым был задан вопрос, так сильно напомнил Дарвишу отца, что его ладони вспотели.
     - Почему спас человеческую жизнь? - Смех прозвучал фальшиво, но ничего лучшего Дарвиш не мог придумать. - Ну, я не знаю. У тебя есть Язимина, у нее есть ее павлины. Может, мне тоже захотелось завести себе любимца...
     Шахин оскалился. Зубы, окруженные чернотой бороды, поражали своей белизной.
     - Ты отвратительный... - Не найдя подходящего слова, он бросил последний уничтожающий взгляд и вошел в свои покои.
     Дверь захлопнулась, стражник встал перед ней. Дарвиш пожал плечами.
     - Никто меня не понимает, - мелодраматично вздохнул он и с грузом неопределенности на сердце зашагал дальше.
     Ему необходимо было выпить.

***

     С дальнего конца огромного тронного зала Дарвиш едва мог разглядеть громадный черный трон, но даже через толпы придворных он чувствовал присутствие короля. Принц схватил кубок с проносимого мимо подноса в надежде, что привычный вкус вина успокоит его, и принялся обдумывать стратегию. Рано или поздно кто-то из пажей его возвышеннейшего отца найдет его и вежливо попросит подойти к трону. Дарвиш не тешил себя иллюзиями, будто король не ведает о событиях, происходящих во дворце; наверняка о его сегодняшнем поступке уже доложили самые разные люди: те, что следят за ним, те, что следят за близнецами, и лично лорд-канцлер. Раз Шахин знает, то король - тем более. Тогда перед Дарвишем встает дилемма - оставаться ли ему как можно дальше от трона, уповая на старую поговорку: с глаз долой - из сердца вон - и тем самым откладывая конфликт, или уже сейчас начать пробираться сквозь толпу, чтобы, когда его призовут, пришлось не так далеко идти под взглядами двора.
     Дарвиш обменял пустой кубок на полный и решился на последнее; он вовсе не прочь поговорить, но предпочитает иметь больше выбора при обсуждении этой темы.
     - Ваше высочество, - послышался низкий, гортанный голос. Голова принца повернулась сама собой.
     - Леди Харита?
     Дама протянула пухлую, с ямочками руку. Дарвиш взял ее и провел губами по тыльной стороне. У нее был вкус редкой пряности, от которой его пульс участился.
     Глаза, сверкающие как аметисты на солнце, посмотрели на него с откровенным желанием, затем красивые веки, покрашенные фиолетовыми тенями, скромно опустились.
     - Я надеюсь, сегодня вечером вы в добром здравии, ваше высочество.
     - Еще каком добром, - пробормотал Дарвиш, глядя, как полупрозрачный шелк вздымается и опадает на ее груди.
     Он любовался этой дамой издали с тех пор, как она появилась при дворе, сопровождаемая старым и весьма заботливым мужем. Вблизи леди Харита оказалась совершенно неотразимой, с глубокими изгибами, в которых мог бы потеряться любовник. Дарвиш улыбнулся ей, но ничего больше, ибо даже принц не наставляет рога первому лорду военного флота. Но сейчас Дама, кажется, предлагает сама.
     - Я слышала, ваше высочество интересуется старинным оружием. У моего мужа есть уникальный меч. Он в моих покоях, если вы захотите посмотреть его после приема.
     Хорошая идея пока еще вызывала некоторые сомнения.
     - А ваш муж?
     Кончик ее языка коснулся пухлой губы.
     - Мой муж в море, ваше высочество.
     "И когда Девять опустят рай на твои колени, неуместно простому смертному говорить, что это плохая идея".
     - Почту за честь, леди Харита. В ваших покоях, - он снова поцеловал тыльную сторону ее руки, потом повернул и нежно прижался губами к ладони, - после приема.
     Когда дама пошла прочь, шелк свободных штанов на один жаркий миг обтянул ее округлые ягодицы. Дарвиш залпом допил вино, оставшееся во втором кубке, и потянулся за третьим. И только тогда он вспомнил.
     Вор. После приема он должен вернуться к своему искалеченному вору. "Зачем?" Дарвиш постучал ногтями по рельефной чаше кубка. "Он без сознания, он даже не узнает, что ты там. А леди Харита уж точно узнает". В животе заурчало, и принц направился к круглым столикам с горками лакомств. "И потом - с ним Карида". Выбирая пирожное, он стряхнул воспоминание о серебристо-серых глазах. "Я ему не нужен".
     Вечер уже перешел в ночь, когда Дарвиш ощутил наконец легкое прикосновение к локтю и услышал шепот: "Ваше высочество" - что означало вызов от трона. Он дочитал непристойный стишок, который только что сочинил для юной дамы с прозрачными глазами, покрасневшей от такого внимания, пока ее друзья истерически хохотали. Потом театрально поклонился на их рукоплескания, махая красными шелковыми рукавами, а выпрямившись, получил поцелуй в награду. Затем повернулся - бестревожно, как будто его сердце не забилось больно под ребрами, - к пажу.
     Паж наклонила голову. Благопристойно сплетя пальцы на бледно-серой тунике, она стояла в положенных двух шагах от него - достаточно близко для конфиденциальности, достаточно далеко для движения.
     - Господин желает видеть вас, ваше высочество.
     Он отвесил насмешливый поклон.
     Паж повернулась и с непоколебимым спокойствием пошла вперед, зная: что бы принц ни чувствовал, как бы ни вел себя, он последует за ней.
     Трон был высечен много-много лет назад из огромной глыбы обсидиана, и при подходе к нему Дарвиш старался удерживать взгляд на черном блестящем камне, а не на человеке, сидящем на нем. Этот трон должен был символизировать власть над вулканом, и он действительно потрясал людей, которые видели его впервые. Дарвиш однажды даже сидел на нем. Он был тогда очень юн, к тому же бит за это, но хорошо запомнил, насколько холоден и тверд этот трон, и еще тогда отринул всякое желание когда-либо снова сидеть на нем.
     "Но мне ни за что не убедить в этом нашего осторожнейшего лорд-канцлера..."
     Лорд-канцлер стоял слева от трона, засунув пухлые руки в широкие рукава своей зеленой мантии. От его круглого лица исходила безмятежность. Но Дарвиш знал, безмятежное лицо - самое опасное. Безмятежное лицо означает, что мнение лорд-канцлера уже составлено, и только деяние Одной Внизу способно изменить его.
     Справа от трона, слегка опираясь одной рукой на камень, а другую заложив за спину, стоял Шахин, старший принц и наследник, Свет своего отца. На его лице абсолютно ничего не изменилось с их недавней встречи.
     "Я слишком мало выпил. Я думал, что достаточно, но я ошибся". Поблизости от трона не было ни столиков с угощениями, ни слуг, поэтому Дарвиш выхватил почти полный кубок из руки пожилого лорда, чем страшно его удивил, и выпил залпом. Вино было приторно-сладким, не то легкое, горное, которое он предпочитал. "Увы, принцам выбирать не приходится. И что угодно лучше, чем никакого вина вообще". Возвращая кубок, он подмигнул лорду.
     И вот уже ничто не стояло между ним и троном. Даже паж куда-то исчезла.
     Сердце неистово колотилось, но Дарвиш продолжал идти вперед, впиваясь глазами в плитки пола. Увидев отблеск золота - внешнего края королевского герба, который обозначал фактическую границу трона, - он опустился на одно колено и на секунду положил голову на другое колено. Как член королевской семьи, Дарвиш мог не ждать королевского позволения встать, но расчет времени вещь деликатная: слишком короткое время - и его обвинят в непочтительности, слишком долгое - и его обвинят в сарказме. Любое из обвинений бывало обычно верным. Часто верными оказывались сразу оба. Но сегодня ночью по некой причине Дарвиш чувствовал себя усталым - ни больше, ни меньше, - поэтому остался в преклоненной позе чуть долее, и пусть они понимают это как хотят.
     Вставая, принц слегка покачнулся, вино из последнего кубка тошнотворно болталось в желудке, но голос его был тверд, когда он произносил ритуальные слова:
     - Ты просил меня прийти, возвышеннейший?
     Дарвиш уже не помнил, когда последний раз называл этого человека отцом глаза в глаза. Традиция требовала, чтобы он держал глаза опущенными, пока король не заговорит. Но Дарвиш не держал. Он никогда не держал.
     Глаза короля были такими же обсидианово-черными, как его трон, и излучали ровно столько же тепла, когда король посмотрел на своего третьего сына.
     - Сегодня после полудня ты забрал кое-что из Камеры Четвертого, - сказал он без предисловий и эмоций. - Почему?
     - Не кое-что, возвышеннейший. Кое-кого.
     Длинные пальцы шевельнулись на широком черном подлокотнике.
     - Не заставляй меня повторять вопрос.
     "Как будто я мог бы заставить", - подумал Дарвиш и едва удержал пьяный язык, чтобы не высказать это вслух. Глубоко вдохнув, он приготовился поведать историю, которую сочинил за вечер, пока пил и флиртовал, но вместо этого вымолвил:
     - Мне не понравилось то, что с ним делали.
     - Ему делали только то, возвышеннейший, что всегда делают в Камере Четвертого, - торопливо вставил лорд-канцлер.
     - Мне не понравилось, что делали с ним, - упрямо повторил Дарвиш.
     - Он твой любовник? - В этом вопросе не слышалось ни любопытства, ни беспокойства: Он прозвучал лишь потому, что был неизбежен.
     - Нет, возвышеннейший, просто вор, который упал из ночи на мой балкон.
     - Тогда почему ты забрал его из Камеры Четвертого? Просто потому, что мог? - Лорд-канцлер вызывающе наклонился немного вперед.
     "Он хочет, чтобы я сказал "да", - понял Дарвиш, - дабы они могли прийти и забрать моего вора. Просто потому, что могут". А из размытых воспоминаний о прошлой ночи возникло лицо пленника, как раз после того, как он открыл свои изумите