.  Источниками  света служили несколько свечей.  А пищу они добывали во
время коротких вылазок в зараженную радиоактивностью местность вокруг.
     Их осталось  только  пятеро. Почти  все  время  они сидели  неподвижно,
закутавшись в  старые одеяла, и дремали. Разговаривали мало, а если разговор
все же начинался, он сразу переходил в ссору. Все они были раненые, больные,
облученные, и нервы у всех были как натянутая струна.
     Им  уже не  раз  приходилось  менять пристанище.  Бригады  санирования,
покончив  с  одной  улицей,  переходили  на  другую,  и  впереди  шла   цепь
полицейских  и  солдат.  Ибо события, предшествовавшие катастрофе, забыты не
были.  По транзисторному  приемнику, принимавшему  те несколько  станций,  в
радиусе действия которых  они находились, они слышали перечни разыскиваемых.
Были там и их имена.
     -- Кто-то  нас предал,  --  сказал  Харди.  Он сбросил  с себя одеяла и
заметался по комнате. -- Только так я могу себе это объяснить. Иначе  откуда
они знают наши имена?
     И он злобно посмотрел на Бена.
     -- Держи  себя  в руках,  -- одернул его Джонатан.-- Что толку жалеть о
том, чего не вернешь? В лужу мы сели все вместе.
     Харди от него отмахнулся. Остановился перед Беном и сказал:
     --  Признайся: проболтался  ты! Предупредил  Барбару  --  и этого  было
достаточно, бонзы спаслись.
     --  Это  же  бессмыслица,  --  возразил  Бен.  -- Тогда бы  они  смогли
предотвратить разрушения. А разве они их предотвратили?
     -- А  может,  они  и не хотели! --  воскликнул Харди.-- Может,  то, что
случилось, как раз их и устроило!
     -- Но ведь правительство теперь у нас новое! -- перебила его Эдвиге.
     Казалось, Харди с трудом сдержался, чтобы ее не ударить.
     --  Вот  именно!  --  заревел  он.  --  Мы  ведь так  замечательно  все
продумали:  хотели  сами  сформировать   правительство!  Даже  посты  в  нем
распределили! И чем все кончилось? Мы не знаем, кто теперь наверху, но, судя
по всему, новое правительство куда хуже старого!
     -- Не нужно на меня кричать, -- сказала Эдвиге.
     -- Не  ссорьтесь! -- сказал Джонатан. -- От этого  нам лучше не  будет.
Сейчас нужно думать прежде всего о  том, как нам спастись. Кто знает,  может
все у нас еще впереди!
     -- Ты неисправимый оптимист, --  сказала Эдвиге.-- Ты что, в самом деле
думаешь,  что мы когда-нибудь  отсюда  выберемся?  Что,  интересно, мы можем
теперь сделать? Нам только и остается, что ждать, когда они нас найдут.
     --  Вы правы,  внешне ничего не изменилось.  -- Джонатан встал  и начал
растирать окоченевшие  руки. -- Тон нового правительства почти такой же, как
у  прежнего. Но, может, именно в этом  наш шанс.  Если у нас и вправду будет
строиться  новое государство, то будет  восстановлена и старая  компьютерная
система.  А это  по  нашей  части  --  как-никак мы специалисты.  И  у  Бена
по-прежнему сохранились те бумаги -- перечень действий, ставящих под  угрозу
существование системы. Что бы вы ни говорили, я твердо убежден: когда-нибудь
мы ими воспользуемся.
     Джонатан  стоял  выпрямившись,  с  высоко  поднятой  головой,   и  Бену
почудилось,  будто  перед  ним пророк, который сквозь время  и  пространство
прозревает далекое будущее. Но он  знал, что пророков нет  и ни в чем нельзя
быть уверенным. Есть  одни только  шансы, и  даже они  ничтожны. Да,  записи
по-прежнему у  него, в  его нагрудном  кармане, -- он машинально положил  на
карман  руку и услышал похрустывание  бумаги. Но действительно ли записи эти
представляют еще какую-нибудь ценность?
     Они услышали, как  кто-то спускается  по лестнице --  это был  Франсуа,
который сейчас нес вахту.
     -- По-моему, принимаются за нашу улицу!
     Харди, который,  совсем  обессилев, опирался  о стену,  поднял  голову.
Глаза его неестественно блестели: у него был жар.
     -- Я сматываюсь: мы здесь как в мышеловке!
     -- Оставайся на месте! -- приказал ему Джонатан.
     Но Харди уже взбегал по ступенькам,  и они тут же услышали, как он идет
по усыпанной обломками стен мостовой...
     -- Если мы здесь останемся, нам конец, -- сказал Бен.
     --  Не  хочу больше  перебегать  из  одной  дыры в  другую.  Словами не
выразить,  до  чего  я устала. Больше не  могу. -- И Эдвиге, вытянувшись  на
своей импровизированной постели, закрыла глаза.
     Джонатан бросил на нее презрительный взгляд. Постом сказал:
     -- Вы все отдаете себе отчет в том, что будет, если нас поймают? --  Он
обвел их  взглядом, однако ответа  не последовало. -- Не исключено,  что они
знают о том,  кому  обязаны  катастрофой,  -- продолжал Джонатан.  Несколько
секунд он смотрел на Бена, однако и тот на его слова никак не реагировал. --
Но  вполне  вероятно,  что  мы  в их  черных  списках  числимся  на  тех  же
основаниях, что и многие другие.  Естественно, если мы попадем к ним в руки,
скрыть не  удастся ничего. У них  есть способы заставить человека  говорить.
Достаточно им поймать одного, и...
     Он сдвинул рукав пальто и посмотрел на часы. Открыл рот, чтобы  сказать
что-то  еще... и  тут они  услышали короткую автоматную очередь.  Не слишком
близко, но и не слишком далеко. Все подумали об одном и том же: Харди.
     -- Нужно выбираться отсюда! -- прошептал Франсуа.
     Подчеркнуто спокойно Джонатан сел на первый попавшийся мешок.
     -- Надо дождаться  ночи. Тогда попробуем прорваться. Но  на  этот  раз,
похоже,  придется  туго:  кольцо  вокруг района сужается.  Остается одно  --
попробовать выйти из оцепления, попасть на ту сторону.
     Франсуа впился в него глазами:
     -- Ты думаешь, может получиться?
     Джонатан неопределенно махнул рукой.
     -- Надежды мало. Последняя и очень сомнительная попытка, ничего  более.
А для того,  чтобы ни  один  из нас  не  мог  предать  другого,  я предлагаю
применить одно необычное средство.
     Он  встал  и направился в угол, где  лежало несколько оставшихся у него
вещей: сумка, коробка,  обернутая газетной бумагой, небольшой ломик, который
в  случае  необходимости  можно было  использовать  как  оружие.  Он  открыл
коробку, вынул из  нее продолговатый футлярчик -- пластмассовую  коробочку с
несколькими ампулами. Там же лежали шприц  и несколько игл. Взяв одну из них
пальцами, Джонатан навинтил ее на шприц.
     -- Этот препарат стирает воспоминания, -- сказал он. -- Необходимые для
повседневной жизни способности  остаются, но  все, что мы делали в последние
месяцы и годы, мы забываем -- и сами события, и вовлеченных в них людей.
     Он замолчал и  прислушался,  и они услышали  постукивание  и  негромкое
потрескивание: группа очистки приближалась.
     -- Времени у нас немного, -- сказал Джонатан. -- Оголите до плеча руку,
каждый получит  свою дозу. Экономить я не  буду -- пройдут годы, а  может, и
десятилетия, прежде чем воспоминания оживут опять.
     --  А...  через  сколько  времени... -- спросил, запинаясь, Франсуа, --
через сколько времени средство начнет действовать?
     -- Часа через два-три, -- ответил Джонатан. -- Сейчас уже темнеет, и мы
разойдемся в разные стороны. Пройти через оцепление каждый будет пытаться  в
одиночку. Кого-то из  нас могут  ранить, кто-то попадет  в руки полицейских.
Однако, когда начнутся допросы, никто не сможет ничего рассказать.
     Они  молчали.  Возможно,  они  верили его  словам, а  возможно,  просто
слишком устали, чтобы говорить. Один за другим они подходили к  Джонатану, и
он вводил каждому препарат. Не миновало это и Эдвиге: Франсуа завернул рукав
у так  и  не поднявшейся  девушки,  и  Джонатан  встал около  нее на колени.
Последнюю инъекцию он сделал себе. Потом встал и тихо сказал:
     -- Желаю удачи!
     Больше они друг друга не видели. Один за другим они поднялись крадучись
по  лестнице  и  исчезли  в  сгущающихся сумерках. Осталась  только лежавшая
безучастно Эдвиге.
     Выйдя наверх, Бен остановился на мгновение:  он  еще  слышал осторожные
шаги Франсуа,  который вышел чуть раньше. Не все ли равно  куда идти?  Почти
сразу приняв  решение, Бен  перешагнул невысокую стену слева, оказался среди
обломков  сброшенной с  дома  крыши и полез дальше через руины. Нужно  найти
место,  где спрятаться.  И выбрать такое место нужно очень продуманно, чтобы
инфракрасными детекторами его  не обнаружили. Он  заглядывал во все новые  и
новые полуразрушенные комнаты, но безрезультатно.  Один раз попытался влезть
через окно в какой-то  подвал, но начали осыпаться  кирпичи,  и  он повернул
назад.  Остановился, прислушался... издалека доносился шум, и  совсем близко
из громкоговорителя раздавались слова:
     -- Призываем всех сдаться! Без медицинской помощи вы погибнете! Кладите
руки на затылок и выходите по одному из укрытий...
     Бен повернулся и побежал прочь. Снова и снова приходилось прыгать через
металлические  балки и остатки стен. Он старался двигаться бесшумно,  но это
было  невозможно.  Между  тем  местность  с  каждым  шагом  становилась  все
фантастичнее. Дома  выглядели  так,  будто их  разрезали бритвой,  некоторые
части  остались  совершенно нетронутыми  --  можно было  заглянуть  в  жилые
комнаты,   где   стояла   мебель,   висели  занавески,   лежали   и   сидели
мумифицированные  трупы;   и  тут  же,  совсем  рядом,  прокатилось   колесо
разрушения и все превратило в пыль.
     Войдя через ворота в узкий проход между двумя полуразрушенными стенами,
Бен неосторожно  наступил на  кусок жести, поскользнулся и  упал с грохотом.
Тут же взлетела осветительная ракета, за ней другая, третья... Как загнанный
зверь, он пытался скрыться в каком-нибудь темном  углу, однако свет от ракет
ослеплял  его, и  было  чувство,  будто он  стоит  беззащитный  на  открытой
лестничной площадке...
     Тут  он увидел неширокую щель между стеной  дома и перевернутым вагоном
подземки и с трудом в нее втиснулся.
     За спиной послышались шаги,  теперь  уже совсем рядом, -- казалось, ему
наступают на пятки.
     Шаги загрохотали и впереди.
     Снова он попытался уйти в сторону, нашел короткий крытый отрезок улицы,
явно   остаток  какой-то  галереи.  Нырнул  туда,  но,  к  своему  отчаянию,
обнаружил, что оказался в тупике: другого выхода отсюда не было.
     -- Сдавайся! Поднимай руки  и выходи! -- прокричал  усиленный мегафоном
голос.
     Бен  лежал,  не  шевелясь, в углу. Тяжело  дыша, выбившись  из  сил, он
прижал руку к пронизываемой болью груди и вдруг услышал шуршание: записи! Он
вскочил как  ужаленный. Об этом  не  подумал никто, даже Джонатан.  Если его
сейчас схватят, бумаги будут доказательством его вины. Он вертел головой как
дикий зверь, попавший в ловушку.
     Куда спрятать записи, чтобы их не нашли?
     Каменная  кладка  стены,  сорванная оконная рама... Прямо  перед ним --
водоразборный кран.
     Он опять услышал шаги. Они приближались.
     --  Стой!  Буду  стрелять! --  заорал  Бен,  надеясь выиграть  хотя  бы
несколько секунд.
     Дрожащими  руками он открутил от крана головку. Вытащил бумажные листки
из нагрудного кармана,  свернул их так, чтобы они занимали  как можно меньше
места. Втиснул под неплотно прилегающую прокладку  и снова навинтил головку.
Бросился  через дорогу, надеясь скрыться в сумраке на другой стороне... Удар
в плечо повалил его на мостовую, а потом он услышал три коротких щелчка.
     В глазах у него  потемнело.  Он еще  слышал,  как приближаются шаги, но
вдруг все замерло,  и он очутился в мире без света, без звука, без земли под
ногами. И все быстрее, быстрее стал падать в бездонную пустоту.


14

     На  этот раз  реактивация  глубоко зарытого  содержимого  памяти обрела
форму  запутанного  сновидения.  И однако  сейчас это проходило иначе, чем в
прежние  два раза. Он заметил,  что не  раз был на грани пробуждения:  может
быть, средство теперь  действовало слабее, он к нему стал менее чувствителен
--  видимо,  сказывалось  привыкание.  Он   метался,  на  какие-то  секунды,
по-прежнему  не открывая глаз, оказывался в настоящем, и тогда его охватывал
страх, что он может вернуться в действительность окончательно, а потом уже и
не понимал, где он находится на самом деле.
     Он проснулся  совсем  внезапно, от чего-то страшного в своем сновидении
(вспомнить, от чего именно, он,  вырванный  из состояния сна, уже не мог), и
увидел прямо над собой чье-то лицо -- черты невыразительные, волосы спутаны,
на висках пряди торчат в стороны: Харди!
     Почти не было времени отдать себе  отчет  в  том, что он по-прежнему  в
постели,  что Харди с цилиндрическим предметом в руке стоит на коленях у его
подушки. Он услышал, как Харди шепчет: "Как хорошо, что ты говоришь  во сне!
Спи еще!" Он почувствовал на своем лице холодную жидкость с резким  запахом,
оседающий  аэрозоль,  и  почти  мгновенно  снова  погрузился  в  сон  или  в
бессознательное состояние.
     Проснувшись, Бен  не  мог сообразить,  сколько времени назад  произошло
событие, которое до сих пор стояло у него перед глазами. И тут же вспомнился
эпизод сновидения,  на который его "я" реагировало особенно сильно. От этого
эпизода, которого он  ждал  с  самого  начала  сна, перекидывался  мостик  к
настоящему.  Эпизод этот содержал в себе воспоминание о записях... Что такое
сказал Харди: он, Бен,  говорил во сне? Он подскочил как ошпаренный. Если он
говорил во сне  о записях и  о  месте, где они спрятаны,  которое он  теперь
знает, значит, о них известно и Харди...
     Теперь  он  уже окончательно проснулся  и  сосредоточенно  думал. Потом
обратил внимание на то, что лежит в одежде и надеть ему нужно только куртку.
Не поднимаясь с постели, быстро причесался, потом посмотрел вокруг.  Часы на
стене показывают девять  часов  десять  минут... еще не заметили, что он  не
встал; пока он в кровати, от взглядов снизу он скрыт. Конечно, как только он
встанет, его заметят, но сейчас ему это все  равно.  И быть может, даже есть
способ как-то остаться неузнанным. Одним прыжком он очутился на полу, прижал
к лицу  бумажный платок и стремглав  выбежал из спальни.  Прыжок, которым он
преодолел барьер  на выходе из зала, на  стадионе принес бы ему все мыслимые
почести. Но сейчас он на это даже не обратил внимания.
     Свои надежды Бен возлагал на то, что положение расследователя позволяет
ему в случае острой необходимости заказать себе  одноместный магнитокар.  Он
кинулся к ближайшему видеофону, сунул  в  щель личный номер  и сделал заказ.
Через две минуты автоматически управляемый магнитокар стоял уже у  тротуара.
Бен  вскочил в него, набрал адрес и поднялся в  воздух --  выше  всех других
средств передвижения, в том числе и магнитопоездов общественного транспорта.
Он испугался, услыхав вой сирены, но тут же сообразил,  что  это звуковыми и
световыми сигналами расчищает себе путь машина, внутри которой он сидит.
     У Харди, конечно, несколько часов форы,  но на  общественном транспорте
добираться долго. Только на это Бен и рассчитывал.
     Когда  он оказался наконец за  чертой  города, там, где  для  всеобщего
обозрения  сохранялся  как  достопримечательность кусок  старого  мира,  Бен
направил   магнитокар   к  одной  из  обзорных  башен.  Оттуда,  с   высоты,
исторические места были видны как на ладони.
     Он нажал на  кнопку, направляющую  машину в  парк, выпрыгнул  из  нее и
смешался с  толпами  экскурсантов. Для  них это  был праздничный день,  и не
только потому, что они хоть на время вырвались из  однообразного круговорота
физических упражнений,  учебных занятий и  психотренинга, но и потому, что к
дрожи ужаса, который здесь испытываешь, примешивалось одновременно и чувство
радости.  Здесь можно видеть не только стены погибшего города такими, какими
они  стали в  конце  последнего десятилетия взрывов,  но и тела  несчастных,
которые  тогда погибли,  -- они выглядели  как  живые, будто  все  случилось
только  вчера, потому  что для сохранности их облили  полиэфирной  смолой. И
хотя было видно, какие  у них страшные  раны, бросалось  в глаза также,  что
люди эти худы как скелеты, что они отчаянно голодали, что тела  их разъедали
болезни -- это был  смертный  час общества, обреченного на гибель. У граждан
Свободного  Общества такое просто не укладывалось  в голове, и  когда они об
этом слышали на занятиях, многие были не в состоянии даже допустить, что это
правда. Но тут они воочию видели, что все это было. И, толкаясь, пробирались
на башни обзора, на галереи, в проходы, пересекавшие территорию и отделенные
от руин только  стенами из свинцового стекла; толпились перед установленными
через  каждые  пять  метров  подзорными  трубами,  позволявшими  рассмотреть
недоступные невооруженному глазу подробности.
     Все  это Бену было сейчас безразлично. Он спустился на лифте  на первый
этаж,   в  фойе,  где  громкоговорители  передавали   записанные  на  пленку
объяснения. Напротив  входа в лифт начинался коридор, по которому можно было
попасть  непосредственно  в  старую часть города. Бен поспешил  туда, но ему
мешала толпа идущих впереди экскурсантов,  и в то время,  как он сквозь  нее
пробирался, ему  послышался негромкий звон. Лихорадочно растолкав людей,  он
обнаружил, что одно из окон коридора разбито... Водоразборный кран на месте,
отвинченная головка лежит на земле -- он  опоздал, но уйти далеко  Харди  не
мог, и хотя  кажется,  что  уже ничего нельзя поделать, он не  признает себя
побежденным, он должен во что бы то ни стало Харди найти.
     Бен  поспешил  дальше  по  проходу, который  нигде не разветвлялся,  по
лестнице  взбежал на следующий  этаж:  оттуда  можно было  видеть всех,  кто
находился в  зале.  И это было почти как чудо: в  толпе,  втекавшей в правую
галерею обзора, он увидел Харди. Тот сам себя выдал: все продвигались вперед
спокойно, а он, лихорадочно  спеша, расталкивал людей у стен, где толпа была
не  такой  плотной,  и сверху казался  быстро движущейся точкой  в ритмичном
волнообразном движении толпы.
     Боясь  потерять  Харди из виду,  Бен  бросился за  ним следом; хотя  он
старался,  насколько это было возможно, не слишком толкать людей, вслед  ему
катилась волна растерянности. Харди  заметил его только тогда, когда Бен был
уже  совсем  рядом,  и  ввинтился  в  самую  гущу  толпы отчаяннее прежнего.
Продвигался  он, однако, медленно, и Бен начал его догонять.  Очень скоро он
был  уже  на  расстоянии вытянутой  руки  от  преследуемого. Он  вцепился  в
комбинезон Харди и уже не отпускал. В давке плотно к нему  прижался,  ощупал
его карманы, что было нелегко,  так как Харди, в той мере, в какой позволяла
обстановка, защищался. Сжатые со всех сторон, лишенные возможности  свободно
двигаться,  они вели  безмолвную и  упорную борьбу, перевеса в  которой Бену
сперва не удавалось добиться. В конце концов, однако, он обратил внимание на
то, что  Харди  все  время  держит  одну руку  у себя на груди, и понял: тот
спрятал бумаги в кармане куртки. Не церемонясь, Бен рванул куртку за край, и
все кнопки отстегнулись. Харди отбивался так, будто  защищал свою  жизнь, но
очень скоро выяснилось, что Бен сильнее, и наконец, торжествующий, он сжимал
бумаги  в руке, смятые,  во многих местах надорванные,  однако сохранившиеся
целиком. Он тут же ринулся  прочь от Харди, и толпа их разделила, вытолкнула
через проходы со счетными устройствами;  расстояние  между  ними  непрерывно
увеличивалось, и наконец Бен потерял Харди из виду.
     Когда  между ними шла  отчаянная  борьба, вокруг были сотни  людей,  но
никто  не обратил внимания на  происходящее. Бен держался гущи толпы, и его,
как  и  других,  толпа  несла  по  коридорам  и лестницам,  а потом, заметив
лестницу направо, он вырвался из толпы и кинулся вверх. Побежал к ближайшему
выходу, выскочил наружу и быстро, но  по-прежнему стараясь не  привлекать  к
себе внимания, зашагал к ближайшей остановке подвесной дороги.
     Долго стоять  в очереди  ему не пришлось: комфортабельное путешествие с
видом  на  город с  высоты птичьего полета  было  роскошью  и стоило дорого.
Экономить пункты,