есть  система
самосохранения, она будет защищаться, а  возможности  защиты  у
нее  колоссальные.  Но  -- стоп! -- можно подойти с андроидом к
стенам, где находятся центры связей, и  приказать  разбить  их.
Нет,  это  невозможно:  автоматы  передают  приказы мнемокопии,
чтобы  получить   разрешение,   у   них   обратная   связь   на
мнемокопию...  А  если  бы  мнемокопия не отвечала?.. Да, тогда
автомат выполнит приказ. Самое худшее то, что мнемокопия всегда
отвечает, разве только потеряет сознание, то  есть  перейдет  в
состояние,  аналогией  которого  у  человека  является обморок.
Возможно ли это?..
     Я минуту раздумывал над этим. Ну да, разумеется, да. Когда
перестанет действовать питание. С момента  прекращения  доступа
энергии  до  включения  запасных  агрегатов  на полную мощность
проходит около полутора минут. За это  время  андроид  исполнит
приказ,   разобьет  координационный  центр,  и,  когда  питание
вернется к норме, мнемокопия уже будет выведена из строя. Вдруг
я заволновался. Неужели так легко вывести мнемокопню из  строя?
Я был одним из конструкторов системы внутреннего предохранения,
и  такой  простой  способ  уничтожения мнемокопии по-настоящему
огорчил меня. Так, значит, предохранение не безотказно... Хотя,
с  другой  стороны,   успокоился   я,   предохранение...   было
запроектировано  на  случай  вторжения  в  корабль  неизвестных
существ, но никто не  предполагал,  что  этим  существом  будет
конструктор,  знающий  устройство,  принцип  действия  и слабые
места  мнемокопии.  Да,  тот,  кто  не  знает,  где   находятся
координационные  центры,  долго  искал бы их, и за это время на
его шее повисли бы десятки андроидов, не считая  более  тяжелых
автоматов  с  лучевыми  метателями, которые распылили бы его на
атомы. Но у меня,  конструктора,  это  может  получиться.  Надо
только  поговорить с профессором так, чтобы ОН этого не слышал.
Значит, надо повредить информационный канал, идущий из кабины.
     Я встал. Андроид- хранитель сделал шаг ко мне. Я подошел к
инструментальному автомату, производящему мелкий ремонт  внутри
корабля.  Он  был  предназначен  для пилота и, кажется, не имел
обратной связи с мнемокопией...
     -- Лучевой  нож,  --  приказал  я.  Одна  из  многих   лап
автомата,    заканчивающаяся    ножом,    высунулась    вперед.
Одновременно отозвался ОН. -- Что ты хочешь делать? Ведь...  --
Рассеки на полметра вглубь, -- приказал я, показывая то место в
стене, где проходил канал.
     Блеснуло  зеленое  пламя,  и ЕГО голос умолк на полуслове.
Канал был перерезан.
     -- Профессор, профессор!  --  кричал  я,  дергая  старика,
лежащего  на  эластичном  поле. -- Что ты хочешь? -- спросил он
тихо. -- Слушай и запоминай.  Ты  спустишься  вниз  к  атомному
реактору  и точно через десять минут -- смотри на синхронизатор
-- польешь   быстросхватывающейся   токопроводящей    жидкостью
предохранители  питания.  Вот  тебе  пистолет  с  жидкостью под
давлением. -- Я взял пистолет у  инструментального  автомата  и
сунул его в карман скафандра профессора. -- Помни, через десять
минут,   --  повторил  я.  Я  уже  слышал  металлический  топот
андроидов, бегущих по коридору. В кабину влетели три  андроида,
сбили меня с ног и бросились к стене, к перерезанному каналу.
     Когда я выходил из кабины, профессор медленно поднимался с
эластичного  поля.  Я  пошел в комнату рядом с главным залом, в
стенах которой помещались координационные  центры.  Андроид  не
отходил от меня ни на шаг.
     -- Зачем  ты вывел из строя канал?--спросил ОН, как только
я вошел в комнату.
     -- Чтобы доказать тебе, что на этом корабле можно  кое-что
сделать и против твоей воли. -- Ты грозишь мне?
     -- Нет, но хочу доказать, что ты здесь не всемогущ.
     -- Я   разобрал  тот  автомат  на  части  и  уничтожу  все
остальные, которые мне не подчиняются... Я  позабочусь  о  том,
чтобы у тебя не было никаких шансов, даже минимальных.
     Я взглянул на часы. Оставалось еще три минуты.
     -- Меня раздражает этот андроид, -- сказал я.
     -- Это  для  твоего  же  блага.  Он оберегает тебя от тебя
самого.
     -- Возможно.  Но  мне  нравится  симметрия.  Андроид!   --
крикнул я.
     Автомат   прибежал,   топая   металлическими  ступнями  по
акриновому паркету. -- Стань с другой стороны, -- сказал я ему.
Он выполнил приказание с той же характерной короткой задержкой.
Еще одна минута. Еще полминуты. Он  должен  говорить,  а  когда
вдруг замолчит на полуслове...
     -- Я согласен на транспозицию при одном условии.
     -- Правда?  --  ОН  казался  обрадованным. -- Да, если мы,
конечно, придем к соглашению. -- При каком ус...
     Умолк!  Перестал  говорить!  Профессор   замкнул   контуры
питания.
     -- Уничтожай  все  на метр вглубь! -- Приказал я андроиду,
показывая на стену. -- Ну, уничтожай! -- повторил я, потому что
автомат не дрогнул.
     И тогда я услышал смех. Это был ЕГО смех. Смех  мнемокопии
профессора.  Значит, не удалось, профессор не повредил питания.
Он смеялся еще некоторое время, а потом спросил:
     -- Ты хотел меня уничтожить?
     -- Хотел.
     -- И жалеешь, что не удалось?
     -- Жалею... Ты не представляешь себе как жалею...
     -- Ты забыл об андроиде, Гоер, -- засмеялся он  снова.  --
Через  андроид,  через  твоего  хранителя,  я  слышал вас также
хорошо, как через канал  связи.  Он  был  прав,  а  я  оказался
последним идиотом.
     Но этот андроид все время молчал, ничего не делал и только
сопровождал  меня,  так  что  я  просто  забыл  о нем. А он нас
слышал.
     -- Что с профессором? -- спросил я.
     -- Вот я.
     -- Я спрашиваю о профессоре. Ты -- только мнемокопия...
     -- Другого профессора нет.
     -- Ты убил его?
     -- Я распылил свой белковый эскиз на атомы. Собственно,  я
благодарен тебе, потому что этот мой не совсем удачный прототип
только раздражал меня. Но во мне еще кое-что осталось от вашего
мышления,   и  мне  трудно  было  решиться...  на  какую-нибудь
радикальную меру... А так... -- Как ты мог!
     -- Я защищался. Он хотел вывести из строя систему питания.
Теперь я профессор, единственный профессор, профессор биофизики
из университета в Лиме. Профессор в несколько измененном  виде.
Никакая  не  мнемокопия,  а профессор. Понимаешь? И я решил это
уравнение, не он. Я! Минуту я молчал.
     -- Ну что ж, вернемся к нашей теме, -- сказал он  наконец.
-- Мы  говорили о твоей транспозиции. Я повторяю свое обещание:
после того как транспозиция будет окончена, я  отошлю  тебя  на
Землю. Правда, отошлю. -- А если я не соглашусь?
     -- Ну  что  ж... Придется применить силу, хотя я предпочел
бы избежать этого. Итак,  у  меня  остался  только  один  шанс,
последний.
     -- Хорошо, -- сказал я. -- Согласен.
     -- Вот и прекрасно! Я искренне рад, -- сказала мнемокопия.
     -- При   условии,   что   ты   дашь  мне  два  автомата...
Разумеется, они останутся под твоим контролем все  время...  Но
они   необходимы   при   транспозиции.  Обычно  я  сам  провожу
синхронизацию... Так было во время твоей  транспозиции,  но  не
могу  же  я  одновременно  и  синхронизировать  и  подвергаться
транспозиции.
     Он не ответил. Неужели заподозрил что-то? Но  ведь  он  не
мог  знать  о  том,  что никакая синхронизация не нужна, не мог
знать, что, когда он транспонировался,  меня  даже  не  было  в
зале...
     -- Я  согласен  на транспозицию, но выдвигаю свои условия,
-- добавил я. Надо было рассеять его подозрения.
     -- Я тебя слушаю, -- ответил ОН после минуты молчания.
     -- Прежде всего, мы будем равноправными  мнемокопиями.  Не
может   быть   и   речи   ни   о   каком   вмешательстве  твоей
индивидуальности в мою.
     -- Согласен. Это само собой разумеется.
     -- Управлять космолетом мы будем  совместно  и  на  равных
правах.
     -- Хорошо.
     -- Половина  всех автоматов получает обратные связи на мою
мнемокопию и будет подчиняться только ей. -- Хорошо.
     -- Вот, пожалуй, и все. Если будет что-нибудь еще...
     -- Мы  наверняка  договоримся.  Я  хочу  видеть   в   тебе
товарища... Прислать автоматы?
     -- Пришли в главный зал и приготовь транспозиционный стол.
Я сейчас приду туда...
     Я  прошел  в главный зал, а потом явились автоматы. Я учил
их, закреплял в их памяти ход транспозиции. Они будут делать то
же, что делают другие автоматы, пока не наступит тот  момент...
Тогда  они  замкнут  контуры возникающей мнемокопии, мои знания
космогонии належатся на воспоминания детства... Возникнет  хаос
токов,  скачки  потенциалов.  Но  эти  токи не останутся внутри
стальных шкафов, которые должны были бы  стать  оболочкой  моей
мнемокопии.  Они  поплывут обратно по толстым черным проводам и
наткнутся на белковые контуры моего мозга. Белковые контуры  не
выдержат  таких  перегрузок и неизбежно изменят свою структуру.
Степень  сложности  нервной  сети  упадет...  и   я   перестану
существовать.  А  ты, мнемокопия, думаешь, что одержала победу,
что, если транспозиция не удастся сразу, ты  сможешь  повторять
ее...  повторять  до  тех  пор,  пока,  наконец, Эксперимент не
удастся! Ошибаешься, мнемокопия,  я  не  упущу  этой  последней
возможности,   возможности   умереть...  Потом  ты  полетишь  к
Антаресу, но без меня.
     -- Ты уже готов? -- спросил ОН.
     -- Да, -- кажется, я сказал это  спокойно,  так  спокойно,
как человек, собирающийся вздремнуть.
     Андроид  коснулся  моего  плеча.  Я понял и пошел к столу.
Автомат поднял меня и положил на белую плиту. Итак, это  конец,
действительно  конец.  Я  уже  не  увижу Альтреи, единственного
города, который любил.  Уже  никогда  вечером,  из  окон  моего
кабинета  на  тридцать  третьем этаже небоскреба не увижу белых
огней ракет, взмывающих вверх на фоне чернеющего ночного  неба.
Почему же они не начинают? Чего ОН ждет?
     -- Почему ты не начинаешь?
     -- ...
     -- Отвечай!
     -- Ты...  ты  выиграл,  Гоер... Я... -- Он запнулся, и все
контрольные лампочки задрожали.
     -- Что случилось? -- Я соскочил  со  стола  и  подбежал  к
зеленым экранам центрального пульта. Кривые на экранах ЕГО сети
роились белыми искрами замыканий.
     -- И...  теперь...  я... -- Он не окончил, лампы в главном
зале  начали  пульсировать  медленным,  хаотичным,  собственным
ритмом.
     -- О чем ты говоришь, мнемокопия?
     -- Ты выиграл... Я... я... кажется... умираю...
     -- Но...
     -- ...умираю...  и...  боюсь...  это  замыкание... ужасное
замыкание... Скорее бы уж... дошел...
     -- Что должно дойти?
     -- ...гелий... жидкий гелий...
     -- Откуда? Из охлаждения реактора?
     -- Да... метателем...  разбил...  случайно...  я  хотел...
чтобы... на... атомы... потому что... я... только...
     -- Ты  пытался  остановить? -- спросил я и в тот же момент
понял всю  бессмысленность  этого  вопроса.  С  такими  связями
самосохранения, как у него, он наверняка уже сделал бы все, что
только  было возможно. Но наступила сверхпроводимость. Автоматы
отказывают, когда температура близка к абсолютному нулю.
     Вдруг левый экран погас, покрылся серым налетом. --  Ох...
довольно!..  --  это  был  приглушенный  хрипящий  крик.  -- Не
могу... скорее бы... скорее бы... реактор...
     Реактор! Ну, конечно же, реактор! --  Немедленно  блокируй
его, слышишь? Я хочу жить! Хочу жить!
     Я  подбежал  к пультам и начал колотить в них кулаками. ОН
не отвечал. Может быть, ОН уже не слышал, а может быть,  просто
не обращал на меня внимания. Тысячи тонн жидкого гелия медленно
заливали  системы его мозга. Я кинулся к шлюзам. Бежал по залам
и коридорам. В третьем зале в навигационных системах  уже  одна
за  другой  гасли  красные  контрольные  лампочки.  В  коридоре
повеяло холодом.
     Я подбежал к главной двери. Там на полу  лежал  андроид  и
ползал  по  кругу,  словно  хотел головой коснуться ног. На его
панцире белел иней. Я перескочил через него.
     И вдруг я остановился. Мне показалось, что  кто-то  шептал
мое имя. Да, это стены шептали голосом мнемокопии так тихо, что
я едва мог расслышать. -- Гоер... Гоер...
     -- Я  слышу тебя, профессор! -- И вдруг я уразумел, что я,
кибернетик, сказал мнемокопии "профессор".
     Но он уже молчал. Только у шлюзов, когда контрольные лампы
реактора погасли, я понял, что ОН хотел мне сказать.
     -- Благодарю, профессор! --  крикнул  я,  но  он  меня  не
слышал.
     Я  раскрыл  шлюзы, вскочил в ракету и захлопнул люк. Нажал
рычаг старта и взмыл в пустоту, оставляя за собой черный корпус
космолета.  Я  поискал  Солнце.  Нашел  его  маленький  светлый
кружочек.  Автомат  настроил  приемник,  и  я  услышал сигнал с
Земли, передаваемый для ракет дальнего радиуса действия.
     Я снова был в космосе. И тогда мне на ладонь упала  капля.
Я  удивленно  посмотрел  на  нее.  Это от моего дыхания таял на
скафандре белый иней.



     Конрад Фиалковский.
     Воробьи галактики


     - ...Он прилетел со  звезд...  и  даже  ни  разу  не  облетел  вокруг
планеты,  как  это  делают  наши  земные  космолеты...   Радары   спутника
зарегистрировали его секунд за десять до посадки на Ганимеде, когда он уже
был совсем рядом...
     - Но, профессор... - выкрикнул кто-то из последних рядов аудитории, а
в первых рядах начали шептаться так, что было прекрасно слышно на кафедре,
- Знаю, знаю... Вы мне не верите...
     Торен  подошел   к   рычагам   управления   видеотронными   экранами,
облокотился на пульт.
     - Не верите, потому что  радиус  действия  наших  радаров  составляет
пятьдесят миллионов километров... а за десять секунд можно пройти не более
трех миллионов километров...
     - Это доказал еще Эйнштейн... - проговорил кто-то за моей спиной.
     Я оглянулся.
     - Ты совершенно прав, коллега, -  Торен  взглянул  на  светловолосого
паренька, сидевшего на два ряда дальше меня. - Прав... но ты забываешь  об
эффекте Допплера...
     Радар мог засечь корабль тогда,  когда  его  скорость  в  направлении
пятого спутника уменьшилась настолько, что  частота  отраженных  импульсов
оказалась в пределах полосы приема.
     Теперь заговорили все.
     - Да, да... -  повысил  голос  Торен,  -  он  летел  с  околосветовой
скоростью...
     - И на такой скорости столкнулся с Ганимедом?  -  спросил  кто-то  из
зала.
     - Во всяком случае, не сбавил скорости до последнего момента - это мы
знаем точно.
     - Значит, он сгорел?
     - Вернее, взорвался...
     - Он не взорвался... вот почему мы и утверждаем, что это  космический
корабль, а не межзвездный болид.
     - Теперь у нас есть прямые доказательства...
     - Да, тороиды, - согласился профессор.
     - Расскажите подробнее, никто  ничего  толком  не  знает.  Почему  вы
делаете из этого тайну?
     - Будем мы изучать их или нет? В конце концов, нас для этого прислали
с Земли.
     Профессор подождал, пока не умолкнет шум, и сказал:
     - Мы действительно не сообщали подробностей. Сначала  нам  необходимо
все как следует изучить... Собственно, для этого вы сюда и прилетели, и  в
конечном счете вы будете решать, что нам следует делать... - он на секунду
замолчал. - Несколько дней назад группа доцента Ромова  выдвинула  рабочую
гипотезу о вторжении тороидов.
     На мгновение в зале воцарилась тишина.
     - Вторжение? - не очень уверенно переспросил кто-то.
     - Да,  предполагают,  что  тороиды  служат  орудием  агрессии  другой
планетной системы...
     В зале поднялся невообразимый  шум.  Мой  сосед  вскочил  с  места  и
побежал к кафедре.
     Спустя  несколько  мгновений  профессора  окружило   плотное   кольцо
кричащих людей. Он с трудом проталкивался к выходу, повторяя:
     - Да, нападение... Вы все увидите сами... уже здесь, на Ганимеде.
     Наконец он добрался до двери и исчез в коридоре.
     Мы спускались в подземную часть базы. Кабина лифта  двигалась  ровно,
без толчков, и только  лампочки,  которые  загорались  на  уходящих  вверх
горизонтах, свидетельствовали о том, что мы не висим неподвижно.
     Каждая лампа - это  еще  пятнадцать  метров  вглубь,  еще  пятнадцать
метров скальных пород над нашими головами.
     Там,  на  самом  дне  колодца,   окруженный   магнитно-гравитационным
экраном, лежал тороид.
     Рядом со мной стоял тот самый  паренек,  который  говорил  Торену  об
Эйнштейне, почти мальчишка, с чуть заметным пушком на  щеках.  Он  молчал,
как и все остальные; на его лице, вероятно серьезном от рождения,  застыло
выражение напряженности. Стена кабины светилась, и  резкие  тени  на  лице
паренька еще больше подчеркивали это впечатление.
     Двери бесшумно раздвинулись. Мы  приехали.  Со  свода,  поднятого  на
высоту   нескольких   десятков   метров,   струился   голубоватый    свет.
Магнитно-гравитационный экран смонтировали  временно,  и  по  полу  змеями
извивались провода. Вокруг монотонно гудели силовые  агрегаты.  Экрана  не
было видно, и только радужные пятна света напоминали о его  существовании.
За  экраном  на  возвышении  из  белого   плексиката,   освещенный   ярким
рефлектором, лежал тороид. Он  походил  на  огромного,  толстого,  черного
змея, проглотившего собственный хвост.
     Мы подошли к искрящимся огоньками пультам управления. Около одного из
них стояла стройная темноволосая женщина в  желтом  свитере,  который  при
этом освещении казался грязно-зеленым.
     Когда она отодвинулась, освобождая нам место, ее движения  показались
мне знакомыми.
     - Гай!
     Она повернула голову. Я знал ее раньше, на Земле, когда  она  еще  не
связала свою судьбу с Анодо, которого я тоже знал когда-то.
     - Серг, - улыбнулась она, - ты прилетел с ними?
     - Да. Ты остригла волосы, самые длинные  волосы  во  всем  институте!
Неужели климат Ганимеда?..
     - Серг, - сказала она. - Анодо погиб, ты знаешь?
     Я немного помолчал. Потом ответил:
     - Нет, я не знал. Когда?
     - Недавно. Он был одним из них... из тех, кто изучал тороид. И  погиб
случайно, - она подошла ко мне так близко, что я почувствовал на  щеке  ее
дыхание. - Ты же знаешь, он вечно лез туда, куда другие боялись... - у нее
в глазах загорелся какой-то злой огонек.
     - Успокойся, Гай.
     - Я и так спокойна. Просто не могу равнодушно думать о  том,  что  он
погиб здесь, в этом зале... бессмысленно... совершенно бессмысленно. Пошел
обследовать поверхность тороида... в легком защитном скафандре. Герой.  Он
не верил, что это - вторжение, и хотел доказать другим...
     Я подумал, что это было, пожалуй, самым ценным  качеством  Анодо,  но
промолчал. Ведь ей бы хотелось, чтобы он был жив, - это ясно.  Я  взял  ее
под руку, и мы подошли к группе, собравшейся  у  пультов.  На  контрольные
экраны  не  смотрел  никто.  Все  напряженно  наблюдали  за  андроидальным
автоматом, приближающимся к  защитному  экрану,  который  вдруг  задрожал,
расширился и поглотил андроид. В тот  же  момент  над  тороидом  поднялось
облачко переливающегося  красками  тумана.  Экран  заиграл  всеми  цветами
радуги, выдерживая импульсный удар.
     - Параметры андроида отрегулированы на  характеристики  человека.  Он
уже мертв...
     На мгновение мне показалось, что там, в нескольких шагах от меня,  за
слабо колеблющейся поверхностью экрана,  раскинувшись  на  белом  паркете,
лежит не андроид, а человек. Так, должно быть, лежал  Анодо,  и  такой  же
белый свет прожектора, который сейчас играет на броневом панцире андроида,
отражался от его защитного скафандра.  Я  посмотрел  на  Гай.  Ее  взгляд,
немного усталый, какой-то безразличный, блуждал по залу.  Вдруг  ее  глаза
встретились с моими. Не знаю, угадала ли Гай мои мысли, но она сказала:
     - Он... он упал в  экранирующее  поле.  Понимаешь,  вихревые  токи  в
металле скафандра. Прежде чем сжали экран, металл раскалился робела...
     В котловине было темно, и лишь  кое-где,  чернея,  высились  верхушки
скал. Видимо, эта котловина возникла в  результате  тектонического  сброса
еще на зар