- Они и уехали, куда-то на  запад,  на  какую-то  ферму  в  предгорьях.
Только сын его, должно быть, все-таки тут предпочел остаться.
   - А где же дочка?
   - С отцом уехала, насколько я знаю.
   На этот раз молчание затянулось, оно затопило их, как широкое озеро, на
поверхности которого плавали последние  слова  их  разговора,  отрывочные,
неясные, исчезающие. В комнате стало  почти  темно.  Костант  потянулся  и
вздохнул. Стефан почувствовал, как душу его  охватывает  покой,  такой  же
непостижимый и реальный, как наступление тьмы. Ну вот  они  и  поговорили,
только ни к чему не пришли; впрочем, все  еще  впереди;  когда-нибудь  они
обязательно сделают следующий  шаг.  Но  в  данный  момент  он  чувствовал
облегчение - сейчас он спокойнее относился и к брату, и к самому себе.
   - Вечера короче становятся, - тихо заметил Костант.
   - Я ее раза два видел. По субботам она приезжает сюда с фургоном.
   - А где их ферма?
   - Где-то на западе, в предгорьях, так мне,  во  всяком  случае,  старый
Сачик рассказывал.
   - Я бы туда верхом съездил, если б мог,  -  сказал  Костант  и  чиркнул
спичкой, раскуривая трубку. Вспыхнувший в прозрачных сумерках, наполнявших
комнату, огонек тоже показался Стефану удивительно мирным; вечер за окном,
похоже, стал темнее. Гитарный  перезвон  прекратился;  теперь  на  крыльце
громко смеялись.
   - Если увижу ее в субботу, попрошу заглянуть к нам.
   Костант не ответил. Да Стефану и не нужен  был  его  ответ.  Впервые  в
жизни брат попросил его о помощи.
   Вошла мать, высокая, громкоголосая, усталая. Под ее шагами  заскрипели,
заплакали полы, на кухне тут же что-то зазвенело  и  зашипело.  Все  в  ее
присутствии становилось шумным, молчали лишь оба ее сына: Стефан,  который
матери избегал, и Костант, которого она считала своим хозяином.
   По субботам Стефан уходил с работы в полдень. Он медленно  прошелся  по
улице Ардуре, высматривая фургон с  фермы  и  знакомую  чалую  лошадь.  Не
обнаружив  ни  того,  ни  другого,  он  отправился  в  кафе,  одновременно
успокоенный и раздосадованный. Миновала еще суббота, потом еще одна. Стоял
октябрь, дни стали короче. Как-то раз на улице  Гульхельма  Стефан  увидел
впереди себя Мартина Сачика; догнав его, он поздоровался:
   - Эй, Сачик, добрый вечер.
   Парнишка туповато смотрел на него своими серыми глазами; лицо,  руки  и
одежда Мартина были серыми от известковой пыли, а походка - медлительная и
степенная - как у пятидесятилетнего.
   - Ты в какой бригаде работаешь?
   - В пятой. - Он выговаривал слова так же четко, как и его сестра.
   - Это бригада моего брата.
   - Я знаю. - Они немного прошлись вместе.  -  Говорят,  он  через  месяц
снова в карьер вернется?
   Стефан покачал головой.
   - А семья твоя все еще на ферме? - спросил он, и Мартин кивнул.
   Они остановились у подъезда вдовы Катални. Добравшись наконец до дому и
предвкушая скорый обед, Мартин несколько ожил. Ему явно было приятно,  что
Стефан Фабр заговорил с ним, однако он ничуть не смутился. Стефан славился
своим умом, но считался человеком  мрачным  и  неуравновешенным,  то  есть
мужчиной как бы наполовину, а вот про его брата все говорили, что в нем не
один мужчина, полтора.
   - Они недалеко от Верре живут, - сказал Мартин. - Гнусное  местечко.  Я
так и не смог привыкнуть.
   - А твоя сестра что, смогла?
   - Она считает, что должна была остаться с  мамой.  Хотя  ей,  по-моему,
тоже следовало бы вернуться. Ужасно там гнусно все-таки.
   - Ну тут тоже не рай Божий, - сказал Стефан.
   - А там они до потери сознания вкалывают и денег за  это  ни  шиша.  На
этих фермах все какие-то чокнутые. Папаше моему там самое место. -  Мартин
чувствовал себя настоящим мужчиной, говоря так неуважительно об  отце.  Но
Стефан Фабр глянул на него отнюдь не с уважением и сказал:
   - Возможно. Ну ладно, привет, Сачик.
   Мартин, чувствуя себя морально уничтоженным, нырнул в подъезд. Господи,
когда же он наконец  станет  взрослым!  Когда  другие  мужчины  перестанут
презирать и учить его! Да и какое,  собственно,  ему  дело  до  того,  что
Стефан Фабр презрительно посмотрел на него и отвернулся?
   На следующий день Мартин встретил на улице  Розану  Фабр.  Она  была  с
подругой, он - с приятелем; в прошлом году они еще все  вместе  учились  в
школе.
   - Как поживаешь. Роз? - громко  спросил  Мартин,  подталкивая  приятеля
локтем. Однако девушки прошли мимо, высокомерные, как цапли.
   - Вон та хороша - прямо огонь! - сказал Мартин.
   - Эта? Так она же еще ребенок, - удивился его приятель.
   - В том-то и дело!  -  с  таинственным  видом  заявил  Мартин  и  грубо
захохотал, потом поднял голову и вдруг увидел прямо  перед  собой  Стефана
Фабра, который переходил улицу. На мгновение Мартину показалось, что он со
всех сторон окружен и пути к спасению нет.
   Стефан направлялся в "Белого льва", но, проходя мимо гостиницы,  увидел
во дворе платной конюшни, имевшейся при ней,  знакомую  чалую  лошадь.  Он
зашел и уселся  в  выкрашенном  коричневой  краской  вестибюле,  пропахшем
конским потом, упряжью и старой паутиной.  Пришлось  просидеть  часа  два,
прежде чем она наконец появилась. Она держалась очень прямо, темные волосы
были повязаны черным платком. Он так долго ждал ее и она оказалась  именно
такой, какой и должна была быть, что он  с  наслаждением  любовался  ею  и
опомнился, только когда она  уже  прошла  мимо  и  начала  подниматься  по
лестнице.
   - Госпожа Сачик! - окликнул он ее.
   Она остановилась и удивленно оглянулась.
   - Я хотел попросить вас об одном одолжении. - Голос Стефана после столь
долгого, странно  затянувшегося  и  будто  безвременного  ожидания  звучал
хрипло. - Скажите, вы сегодня в городе ночевать останетесь?
   - Да.
   - Костант о вас часто спрашивает. Он все  хотел  поговорить  с  вами  о
вашем отце. Он ведь по-прежнему не выходит  из  дому  да  и  вообще  много
ходить пока не может.
   - У отца все прекрасно.
   - Знаете, а что, если...
   - Я могла бы заглянуть к нему. Я как раз собиралась навестить  Мартина.
Вы ведь рядом живете, верно?
   - О, чудесно! Это просто... Я подожду вас.
   Эката сбегала наверх, вымыла запыленные руки и лицо,  потом  попыталась
было как-то оживить свое серенькое платьице кружевным воротничком, который
захватила с собой и хотела завтра надеть в церковь. Потом сняла его. Потом
снова повязала свои черные волосы черным платком, спустилась в вестибюль и
вышла вместе со Стефаном под бледное октябрьское солнце. До его дома  было
шесть кварталов. Когда она увидела  Костанта  Фабра,  у  нее  даже  голова
закружилась. Она никогда раньше не видела его  так  близко,  разве  что  в
больнице, но там его отгораживали от нее гипсовые  повязки,  бинты,  жара,
боль, болтовня отца. Теперь она его разглядела.
   Они начали разговор очень легко. Она бы чувствовала себя с ним и совсем
свободной, если б не его исключительная  красота,  которая  сбивала  ее  с
толку. Он говорил с ней серьезно и просто, голос его звучал обнадеживающе.
Совсем другое дело - его младший брат; у того и  смотреть-то  было  не  на
что, но с ним Эката постоянно испытывала неловкость и смущение. Костант  и
сам был спокоен и на других действовал успокаивающе;  Стефан  же  налетал,
точно  осенний  ветер,  напоенный  горечью,  порывистый;  с   ним   ничего
невозможно было предсказать заранее.
   - Ну и как вам там живется? - спросил Костант, и она охотно ответила:
   - Хорошо. Немного скучновато, правда.
   - Говорят, у фермеров самая тяжелая работа на свете.
   - Я ничего не имею против тяжелой работы. А вот грязь да  навоз  ужасно
противные.
   - А деревня там рядом есть?
   - Ну, мы живем как раз посредине между Верре и Лотимой. Но у  нас  есть
соседи, да и вообще там все друг друга знают, куда ни пойди километров  на
тридцать вокруг.
   - Значит, и нас тоже можно вашими соседями считать, - вмешался  Стефан,
но больше ничего не прибавил и затих. Он чувствовал себя лишним в компании
этих двоих. Костант удобно устроился  в  кресле,  вытянув  хромую  ногу  и
согнув другую, колено которой обхватил сцепленными пальцами. Эката,  очень
прямая, сидела лицом к нему, руки ее спокойно лежали на  коленях.  Они  не
были похожи, однако вполне могли бы сойти за брата и сестру. Стефан встал,
пробормотал невнятные извинения и вышел на двор.  Дул  северный  ветер.  В
раскисшей земле под елкой и в сорняках копались  воробьи.  Развешанные  на
бельевой веревке, натянутой между  двумя  железными  столбиками,  рубашки,
нижнее белье и две простыни хлопали на ветру, а потом бессильно  повисали,
точно отдыхая. В воздухе пахло озоном. Стефан перемахнул  через  изгородь,
прошел, срезая путь, двором Катални и вышел на улицу,  ведущую  на  запад.
Через несколько кварталов улица кончилась. Старые колеи тянулись дальше, в
карьер, заброшенный  лет  двадцать  назад,  когда  рабочие  наткнулись  на
подземные источники; теперь в карьере образовалось настоящее  озеро  метра
четыре глубиной.  Летом  там  купались  мальчишки.  Стефан  тоже  когда-то
купался там,  испытывая,  правда,  постоянный  ужас,  потому  что  плавать
по-настоящему не умел, а дна в этом озере даже у берега было не достать  и
вода обжигала ледяным холодом. Три года назад там утонул какой-то мальчик,
а в прошлом году утопился рабочий, который ослеп из-за  попавших  в  глаза
осколков известняка. Заброшенный карьер все  еще  называли  Западным.  Там
когда-то в юности работал отец Стефана. Стефан  присел  на  краю  карьера,
глядя, как мечется, бьется над серой равнодушной водой  запертый  со  всех
сторон, попавший в ловушку ветер.
   - Ой, мне же нужно еще с Мартином повидаться! - сказала Эката и встала.
Костант потянулся было за костылями, но передумал и сказал:
   - Слишком долго мне на ноги подниматься.
   - А ты далеко на костылях можешь пройти?
   - Отсюда до туда, - сказал он, показывая на кухню.  -  Ноги-то  у  меня
ничего. Все дело спина тормозит.
   - И когда ты от своих костылей избавишься?
   - Доктор говорит, к Пасхе. Ну уж тогда я их  сразу  утоплю  в  Западном
Карьере... - Оба улыбнулись. Она  чувствовала  к  нему  нежность  и  очень
гордилась знакомством с ним.
   - А ты, интересно,  будешь  приезжать  в  Кампе,  когда  погода  совсем
испортится?
   - Не знаю еще. От дороги зависит.
   - Когда снова приедешь,  заходи,  -  пригласил  он.  -  Если  захочешь,
конечно.
   - Зайду обязательно.
   И тут они наконец заметили, что Стефана дома нет.
   - Даже и не знаю, куда он мог пойти, - сказал Костант. - Он у нас такой
- куда-то уходит, откуда-то приходит, неугомонный. А  твой  брат,  Мартин,
говорят, хороший парень и с командой нашей сработался.
   - Он еще совсем мальчишка, - сказала Эката.
   - Да, сперва тяжело приходится. Я в карьер пришел, когда мне пятнадцать
стукнуло. Зато потом, когда наберешься сил и свое дело знаешь, идет легко.
Ну ладно, передавай привет домашним. -  Она  пожала  его  большую  твердую
теплую руку и заставила себя уйти. На пороге она нос к носу столкнулась со
Стефаном. И он покраснел. Ее это потрясло - она никогда не  видела,  чтобы
мужчины так краснели. Потом он заговорил  с  ней  -  как  всегда  сразу  о
главном:
   - Ты ведь на год позже меня в школе училась, верно?
   - Да.
   - И ты дружила с Розой Байенин. Она тоже на следующий  год,  как  и  я,
стипендию получила.
   - Она теперь в школе работает, детей учит. В Валоне.
   - Она-то получше меня своей стипендией распорядилась... Знаешь,  я  все
думал, как это странно получается, когда растешь в таком городке, как наш:
сперва вроде все знакомые, а потом встретишь кого-нибудь,  и  сразу  ясно,
что никого ты не знаешь.
   Она не знала, что  ответить.  Он  попрощался  и  вошел  в  дом,  а  она
отправилась по своим  делам,  потуже  затянув  платок,  потому  что  ветер
усилился.
   Через минуту после Стефана в квартиру вошли мать и Розана.
   - С кем это ты на  крыльце  разговаривал?  -  резко  спросила  мать.  -
Надеюсь, не с Ноной Катални?
   - Правильно надеешься, - откликнулся Стефан.
   - Ну ладно. Смотри поосторожней с этой особой,  она  особенно  любит  в
таких, как ты, свои когти запускать. Очень мило будет смотреться, когда ты
станешь ее щенка выгуливать, а она пока что - материных постояльцев-мужчин
развлекать. - И мать, и Розана захохотали одинаковым  утробным  смехом.  -
Так с кем ты там разговаривал, а?
   - Тебе-то какое дело? - рявкнул он.  Их  смех  всегда  приводил  его  в
бешенство; этот смех был похож  на  град  грязных  грохочущих  камней,  от
которых невозможно увернуться.
   - А такое мне дело, что я  желаю  знать,  кто  это  торчит  у  меня  на
крыльце, и сейчас я тебе разъясню, почему мне  до  этого  дело  есть...  -
Слова точно давали выход клокотавшему в ней гневу и прочим страстям. -  Ты
у нас такой важный, образованный, ты у нас даже в колледж  учиться  ездил,
да только обратно приполз - в этот вот самый дом! Разве я неправду говорю?
Ну так учти: я желаю знать, кто в мой дом без меня является...  -  Но  тут
Розана закричала:
   - А я знаю, кто это был! Это сестра Мартина Сачика!
   Внезапно рядом с ними выросла огромная фигура Костанта;  он  сутулился,
опираясь на костыли.
   - Немедленно прекратите, - сказал он, и они тут же умолкли.
   Больше никто не сказал о визите Экаты Сачик в их  дом  ни  слова  -  ни
сразу, ни потом. Братья помалкивали, а мать не спрашивала.


   Мартин повел сестру обедать в кафе "Колокол", где обедали чиновники  из
"Чорин   компани"   и   заезжие    гости.    Он    гордился    собственной
предусмотрительностью, белыми скатертями,  красивыми  ложками  и  вилками,
хоть и побаивался  официанта.  Он  сам  в  ставшем  тесноватым  воскресном
костюме рядом с сестрой, одетой в  знакомое  серенькое  платьице,  казался
себе удивительно взрослым, этаким искушенным кавалером. А Эката смотрела в
меню  замечательно  спокойно,  и  на  лице  ее  ровным  счетом  ничего  не
отразилось, когда она прошептала брату:
   - Но здесь же указаны два совсем разных супа!
   - Да, ну и что? - Он говорил тоном бывалого человека.
   - Может, ты тогда сам выберешь, какой лучше?
   - Да, пожалуй.
   - Ты должен это сделать, иначе мы наедимся, а до второго  добраться  не
успеем... - Они захихикали. Плечи Экаты вздрагивали от смеха; она прикрыла
лицо  салфеткой,  но  салфетка  оказалась  такой  огромной...  -   Мартин,
погляди-ка, мне тут простынку дали... -  Теперь  оба  тряслись  от  смеха,
похрюкивая и постанывая,  а  тем  временем  официант  с  другой  такой  же
"простынкой" на плече неумолимо приближался к ним.
   Обед был заказан неслышно и съеден по всем  правилам  этикета  -  локти
плотно прижаты к бокам. На десерт подали пудинг  из  молотых  каштанов,  и
Эката, позволив себе чуточку расслабиться и расставить локти, лакомилась с
наслаждением и говорила:
   - Роза Байенин писала мне, что в том  городе,  где  она  теперь  живет,
целая каштановая роща и все осенью ходят туда и собирают каштаны,  а  сами
деревья растут густо-густо, и под ними темно, как ночью.  И  роща  эта  на
самом берегу реки... - Она была возбуждена приездом в  город  после  шести
недель жизни на ферме, разговором с Костантом и этим  обедом  в  настоящем
ресторане. - Это же просто замечательно! - воскликнула она, хотя  вряд  ли
могла бы объяснить, что именно имела в виду  -  то  ли  ей  представлялись
золотистые полосы солнечного света,  пробивавшиеся  сквозь  темную  густую
листву каштанов, росших на берегу, то ли  ветер,  дувший  против  течения,
морщивший воду в тени деревьев и приносивший запахи листьев,  реки  и  еще
пудинга из молотых каштанов, то ли весь этот залитый  солнцем  мир  лесов,
рек и незнакомых людей.
   - Я видел, как ты со Стефаном Фабром разговаривала, - сказал Мартин.
   - Я у них дома была.
   - Зачем?
   - Они меня попросили зайти.
   - А зачем?
   - Просто хотели узнать, как нам на ферме живется.
   - Меня, например, они ни разу об этом не спрашивали.
   - Ну, так ты  же  не  живешь  на  ферме,  глупый.  А  ты  действительно
работаешь в бригаде Костанта? Вообще-то ты и  сам  иногда  мог  бы  к  ним
заглянуть. Костант такой замечательный человек! Он тебе понравится.
   Мартин что-то проворчал. Ему почему-то было неприятно, что Эката ходила
к Фабрам домой. Он и сам не знал почему. Ему казалось, что  ее  визит  все
усложнил. Розана, наверное, тоже была  там.  Он  не  хотел,  чтобы  сестра
узнала что-нибудь насчет Розаны.  А  что,  собственно,  она  могла  узнать
насчет Розаны? Он постарался не думать об этом и нахмурился.
   - А младший из братьев, Стефан, кажется, у Чорина в  конторе  работает,
да?
   - Да, бухгалтером или кем-то в этом роде. Все его гением считали,  даже
в колледж отправили, да только вышибли его оттуда.
   - Я знаю. - Эката любовно  посмотрела  на  последнюю  ложку  пудинга  и
отправила ее в рот. - Это все знают.
   - Мне он не нравится, - заявил Мартин.
   - Почему же?
   - Не нравится, и все. - Ему стало легче, все свое раздражение он  вылил
на Стефана. - Хочешь кофе?
   - Ох нет.
   - Давай, а? Я выпью. - И он  уверенно  заказал  кофе  им  обоим.  Эката
любовалась братом и с удовольствием пила кофе.
   - Какое это счастье - иметь брата, - сказала она.
   Утром Мартин зашел за ней в  гостиницу,  и  они  вместе  направились  в
церковь; когда они пели лютеранские гимны, то каждый слышал голос другого,
сильный и чистый, и обоим это было очень  приятно,  и  почему-то  хотелось
смеяться. В церкви они заметили и Стефана Фабра.
   - Он часто приходит? - спросила Эката Мартина, когда служба кончилась.
   - Нет, - ответил Мартин, хотя понятия об этом не имел, поскольку сам не
был в церкви с мая. Он чувствовал тупое раздражение после чересчур  долгой
проповеди. - Этот тип просто возле тебя увивается.
   Сестра не ответила.
   - Ты же сама говорила, что он  тебя  в  гостинице  поджидал.  Чтобы  на
свидание  со  своим  братцем  отвести.  А  теперь  он  с  тобой  на  улице
заговаривает. В церкви  вдруг  объявился.  -  Из  чувства  самообороны  он
вытаскивал откуда-то все новые и новые обвинения против Стефана и  теперь,
произнося их вслух, считал вполне убедительными.
   - Мартин,  -  сказала  Эката,  -  если  я  кого  из  людей  и  способна
ненавидеть, так это тех, кто сует свой нос в чужие дела.
   - Если бы ты не была моей сестрой...
   - Если бы я не была твоей сестрой, мне не пришлось бы слушать  все  эти
глупости. Может быть, сходишь попросишь, чтобы привели мою лошадь?  -  Так
что расстались они, чуточку злясь друг  на  друга,  что,  впрочем,  быстро
прошло под воздействием времени и расстояния.
   В конце ноября, когда Эката снова приехала в Сфарой  Кампе,  она  снова
зашла к Фабрам. Ей хотелось этого самой, к тому же  она  обещала  Костанту
непременно зайти,  и  все-таки  пришлось  совершить  над  собой  некоторое
насилие; однако, обнаружив, что дома только Костант и  Розана,  а  Стефана
нет, она почувствовала  значительное  облегчение.  Мартин  в  прошлый  раз
растревожил ее своими дурацкими упреками и вопросами. Впрочем, видеть  она
хотела именно Костанта.
   Зато Костанту хотелось поговорить о Стефане.
   - Он вечно где-то бродит или торчит  в  "Белом  льве".  Беспокойный  он
какой-то. Только время зря тратит. Как-то мы с ним разговаривали,  так  он
мне сказал, что боится уезжать из Кампе. Я все думал, что  он  этим  хотел
сказать? Чего именно он боится?
   - Ну, у него,  наверно,  нигде  больше  друзей  нет,  только  здесь,  -
предположила Эката.
   - Здесь их, надо сказать, тоже немного. Он ведь среди рабочих чиновника
изображает, а среди чиновников - рабочего. Я видел,  как  он  ведет  себя,
когда сюда приходят мои приятели. И почему он не хочет быть  таким,  какой
он на самом деле есть?
   - А может, он не уверен, какой он есть на самом деле?
   - Ну, так он этого и не узнает, если все  время  будет  слоняться,  как
лунатик, да вино пить в "Белом льве", - сказал Костант твердо, уверенный в
собственной ц