сяч  долларов,  лежавших  у  него  в
банке, не будет, и старуха жена, похоронив его, останется без гроша.
     В тот день, как только открылись аптеки, он пошел в аптеку Бостон -
к своему приятелю Милтону Бостону.
     - Мне надо потравить белок, Милтон,- сказал он.  Дашь  мне  немного
цианида, ладно?
     - Это дьявольски опасная штука,- сказал Милтон. Терпеть не могу его
продавать. Может, я дам тебе стрихнина? Это будет ничем не хуже.
     - Нет,- сказал Ван Брант,- я получил правительственный бюллетень  с
новой прописью, там цианид.
     Милтон сказал:
     - Ну ладно. Тебе, конечно, надо будет расписаться в книге ядов.  Но
осторожнее с этой дрянью, Ван. Осторожней. Не оставляй ее где попало.
     Они  дружили  много  лет.  Вместе  вступили  в  Синюю  Ложу,   были
учениками, подмастерьями  и  по  прошествии  лет  стали  мастерами  ложи
Сан-Исидро;  потом  Милтон  вошел  в  Капитул  Королевской  Арки   и   в
Шотландский Обряд, а Ван Брант так и не поднялся выше  третьей  ступени.
Но они остались приятелями.
     - Сколько тебе надо?
     - С унцию, наверно.
     - Это страшно много, Ван.
     - Я принесу что останется.
     Милтон не успокоился.
     - Только не прикасайся руками, хорошо?
     - Я умею с ним обращаться,- сказал Ван Брант.
     Потом он пошел к себе в кабинет, в цокольном этаже своего  дома,  и
острым перочинным ножом проколол тыльную сторону ладони. Когда выступила
кровь, он открыл
     - Хотела бы я, чтобы это еще немного продлилось, сказала  она,-  но
знаю, что нельзя. Прощайте, Хуан.
     - Прощайте,- сказал он. И они медленно  пошли  назад,  к  автобусу.
пробирку с кристаллами. И остановился. Не мог. Просто  не  мог  высыпать
кристаллы на ранку.
     Через час он отнес пробирку в банк и спрятал в  свой  абонированный
сейф, где лежало его завещание и страховки. Ему пришло в  голову  купить
маленькую ампулу и носить на шее. Тогда, если случится сильный, ему, мо-
жет быть, удастся донести ее до рта, как делали эти люди  в  Европе.  Но
сейчас высыпать - он не мог. Может быть, это и не случится.
     Он носил в душе тяжесть разочарования и носил в душе злость.  Злили
его все люди вокруг, не собиравшиеся умирать. И еще одно  его  угнетало.
Удар спустил с цепи некоторые его  инстинкты.  В  нем  вновь  проснулись
могучие вожделения. Его  до  удушья  тянуло  к  молодым  женщинам,  даже
девочкам. Он не мог оторвать от них глаз и  мыслей  и  в  самом  разгаре
болезненных своих фантазий вдруг  разражался  слезами.  Он  боялся,  как
ребенок боится в чужом доме.
     Он был слишком стар, чтобы приспособиться к изменению личности и  к
тому новому в естестве, что было порождено  ударом.  Он  прежде  не  был
охотником до чтения, но теперь, потеряв способность читать,  изголодался
по печатному слову. И характер у  него  делался  все  более  вздорным  и
вспыльчивым, так что даже старые знакомые начинали его избегать.
     Он слушал, как точится в жилах время, и хотел, чтобы пришла смерть,
и боялся ее. Сквозь прикрытые веки он видел,  как  золотой  свет  заката
заливает автобус. Его губы слегка зашевелились,  и  он  сказал:  "Вечер,
вечер, вечер". Слово было очень красивое, и он слышал, как  посвистывает
у него в сердце. Сильное чувство овладело им, расперло  грудь,  расперло
горло, застучало  в  голове.  Он  подумал,  что  опять  расплачется.  Он
попробовал сжать правую руку, но она онемела и не сжималась.
     А потом он окаменел от напряжения. Тело, казалось, раздувается, как
резиновая перчатка. Ворвался вечерний свет.  В  мозгу  выросла  страшная
мигающая вспышка. Он почувствовал, как валится,  валится  в  потемки,  в
черноту, в черноту...
     Солнце село на западный холм, сплющилось, и свет его был  желтим  и
чистым. Напоенная долина блестела под косым светом. Прозрачный  промытый
воздух был свеж. На полях поникшая пшеница и толстые оцепеневшие  стебли
овсюга  подтянулись,  а  свернувшиеся  лепестки   золотых   маков   чуть
раздались.  Желтая  речная  вода  бурлила  и  вертелась  в   бучилах   и
остервенело грызла  берега.  На  заднем  сиденье  автобуса  захлебывался
храпом Ван Брант. Лоб у него был мокрый. Рот был открыт, глаза - тоже.

                                ГЛАВА 20

     Прыщ пересел к Норме, она грациозно подобрала юбку и отодвинулась к
окну.
     -  Как  по-твоему,  чего  этот  старикан  хочет   от   девушки?   -
подозрительно спросил он.
     - Не знаю,- сказала Норма.- Одно тебе скажу. Она себя  в  обиду  не
даст. Она замечательная девушка.
     Прыщ сказал:
     - Ну, не знаю. Есть и кроме нее замечательные девушки.
     Норма вспыхнула.
     - Кто же, например? - спросила она иронически.
     - Ты, например,- сказал Прыщ.
     - Вот как! - Она этого не ожидала.  Она  опустила  голову  и  стала
смотреть на свои сморщенные пальцы, стараясь овладеть собой.
     - С чего ты вдруг взяла и уволилась? - спросил Прыщ.
     - Миссис Чикой плохо ко мне относилась.
     - Я знаю. Она ко всем плохо относится. Жалко, что ты ушла. Мы бы  с
тобой могли подружиться.
     Норма не ответила. Прыщ предложил:
     - Если скажешь, я притащу пирог с изюмом. Они довольно вкусные.
     - Нет. Нет, спасибо. Подумать о еде не могу.
     - Тошнит?
     - Нет.
     - Вообще, если бы ты вернулась туда на работу, мы могли  бы  ездить
на субботний вечер в Сан-Исидро - на танцы или еще куда.
     - Раньше ты об этом не подумал,- сказала она.
     -А я не думал, что нравлюсь тебе.
     В ней появилось лукавство. Это была восхитительная игра.
     - А почему ты думаешь, что теперь нравишься? - сказала она.
     - Ну,  ты  теперь  другая.  Вроде  изменилась.  Мне  нравится  твоя
прическа.
     - А-а, это,- сказала она.- Да там, в закусочной, вроде как  незачем
прихорашиваться. Кто меня увидит?
     - Я,- галантно сказал Прыщ.- Давай  назад.  Тебя  возьмут  обратно.
Гарантирую.
     Она покачала головой.
     - Нет, когда я ухожу - я ухожу. Обратно не приползу. А кроме  того,
пора подумать о будущем. У нас есть планы.
     - Какие планы?
     Норма заколебалась, стоит ли рассказывать. С одной  стороны,  можно
сглазить - но удержаться она не могла.
     - У нас будет квартирка с красным диваном  и  радио.  Будет  плита,
холодильник, и я буду учиться на сестру. Ее глаза сияли.
     - Кто это "мы"?
     - Мы с мисс Камиллой Дубе, вот кто. Когда я стану сестрой,  у  меня
будет на что одеваться, мы будем ходить в театр и, может быть, принимать
друзей.
     - Ерунда,- сказал он.- Не будет этого.
     - Почему ты так говоришь?
     - Не будет, и все. Слушай, чего ты не вернешься к Чикоям? Я  изучаю
радар, а там уйдем вместе и, кто его  знает,  может,  и  сойдемся.  Ведь
девушке - ей же хочется замуж. Я парень молодой. Ну  а...  это...  парню
хорошо иметь жену. Это делает его вроде... целеустремленным.
     Норма посмотрела ему в глаза серьезным вопросительным взглядом,- не
смеется ли он над ней. И была в  ее  взгляде  такая  прямота,  что  Прыщ
неверно истолковал его и смущенно отвернулся.
     - Понятие,- сказал он с горечью.- По-твоему, нельзя  встречаться  с
парнем, у которого такая штука. Я все делал. Больше  сотни  истратил  на
врачей и разную аптечную дрянь. Все без толку. Один  врач  говорит,  они
пройдут. Говорит, годика через два исчезнут. Только не знаю, правда  ли.
Ну и давай,- сказал он со злостью.- Устраивай себе квартирку. Я,  может,
такие развлечения  знаю.  какие  тебе  не  снились.  Нечего  ставить  из
себя.Голос у него был  совершенно  подавленный,  и  он  глядел  себе  на
колени.
     Норма посмотрела на него с удивлением. Ни в  ком,  кроме  себя,  не
предполагала  она  такой  жалкой  боли.  Никто  еще  не  искал  у  Нормы
сочувствия и поддержки. Пузырек  тепла  наклюнулся  у  нее  внутри  -  и
какая-то благодарность. Она сказала:
     - Ты так  не  думай.  Нельзя  так  думать  -  если  ты  девушке  не
безразличен, она так думать не будет. Врач знал, что  говорит.  Я  знала
трех молодых ребят, у них это потом прошло.
     Прыщ не поднимал головы. Он все еще был подавлен,  но  бесенок  уже
зашевелился. Он чувствовал, что преимущество переходит к нему,  и  начал
им пользоваться - и это было внове  для  него,  это  было  открытие.  Он
всегда хвастался перед девушками, петушился,  а  тут,  оказывается,  так
просто. Хитрый бесенок начал действовать.
     - Это так доводит, что прямо не можешь,- сказал он.-  Иногда  думаю
покончить с собой.- Он вынудил у себя всхлип.
     - Нет, ты так не говори,- сказала Норма.  Для  нее  это  было  тоже
новой ролью, но такой, наверно, для которой она годилась лучше всего.
     - Никто меня не любит,- сказал Прыщ.- Никто меня знать не хочет.
     - Не говори так,- повторила Норма.- Это  неправда.  Ты  мне  всегда
нравился.
     - Никогда я тебе не нравился.
     - Нет, нравился.- Утешая его, она положила руку ему на локоть.
     Он не глядя накрыл ее ладонью и прижал к себе.  А  потом  его  рука
схватила  руку  Нормы  и  сжала  пальцы,  и  Норма  машинально  ответила
пожатием. Он повернулся, сгреб ее и сунулся к ней лицом.
     - Не надо! - крикнула она.- Перестань.
     Он обхватил ее еще крепче.
     - Перестань,- сказала она.- Перестань же. Старик сзади.
     Прыщ прошептал:
     - Слышишь, храпит старый хрыч. Хоть из пушки стреляй. Не бойся,  не
бойся.
     Она уперлась локтями ему в грудь. Руки Прыща цеплялись за ее юбку.
     - Перестань,- шепнула она.- Перестань; слышишь? Теперь она  поняла,
что ее провели.- Перестань! Пусти меня!
     - Ну давай,- ошалело говорил он.- Давай, ну  пожалуйста.-  Глаза  у
Прыща помутнели, и он возился с ее юбкой.
     - Перестань, перестань, пожалуйста. А если... если войдет  Камилла?
Если увидит, что ты де...
     Взгляд у Прыща на  секунду  прояснился.  Он  недобро  уставился  на
Норму.
     - Ну и войдет. Ну и увидит, проститутка несчастная, а тебе не  один
черт?
     Рот у Нормы раскрылся, руки ослабли. Она смотрела на него, не  веря
своим глазам. Смотрела так, как будто не расслышала. А затем - ярость ее
была холодной и убийственной. Ее закаленные работой мускулы  напряглись.
Она вырвала руку и ударила его в зубы. Она вскочила на ноги и заработала
обоими кулаками, а он был так ошарашен, что только закрывал лицо.
     Она фырчала на него, как кошка.
     - Сопляк! - сказала  она.-  У-у,  сопляк  паршивый.  Она  пинала  и
толкала его, выпихнула в проход, пробежала по проходу и  выскочила  вон.
Он запутался ногами в ножках сидений и пытался перевернуться.
     Норма чувствовала слабость и дурноту. Губы у нее дрожали,  из  глаз
текло.
     - Сопляк паршивый,- плакала она.- Сопляк  паршивый,  грязный.-  Она
перешагнула кювет, кинулась в траву  и  уткнулась  лицом  в  руки.  Прыщ
наконец встал и воровато выглянул в окно. Он совсем не знал, что  теперь
делать.
     Камилла медленно возвращалась по дороге и  увидела  Норму,  лежащую
ничком. Она перешагнула канаву и наклонилась к ней.
     - Что с тобой? Упала? Что случилось?
     Норма подняла заплаканное лицо.
     - Ничего,- сказала она.
     - Встань,- коротко приказала Камилла.- Встань ты с мокрой травы.Она
рывком подняла Норму, подвела к обрыву и усадила на газеты.-  Да  что  с
тобой стряслось-то?
     Норма утерла мокрое лицо рукавом и смазала остатки губной помады.
     - Не хочу про это говорить.
     - Ну, дело хозяйское,- сказала Камилла.
     - Все Прыщ. Хватать меня начал.
     - Ты что, постоять за себя не можешь? Сразу сырость разводить?
     - Не из-за этого.
     - А из-за чего же? - Камилле было, в общем,  не  интересно.  У  нее
хватало своих забот.
     Норма терла пальцами красные глаза.
     - Я его ударила,- сказала она.- Ударила потому, что он  назвал  вас
проституткой.
     Камилла отвернулась. Она смотрела на  ту  сторону  долины,  где  за
горами пряталось солнце, и терла щеку. Глаза у нее были потухшие.  Потом
она заставила их ожить, заставила их улыбнуться и с улыбкой обернулась к
Норме.
     - Слушай, детка,- сказала она.- Придется тебе принять это на  веру,
пока сама не убедишься,- каждой случается  в  жизни  быть  проституткой.
Каждой. И худшие проститутки - те, кто называет это иначе.
     - Но вы же нет,- сказала Норма.
     - Оставим это. Оставим.  Давай-ка  лучше  займемся  твоим  личиком.
Помада, конечно, ванны не заменит, но все же лучше, чем ничего.
     Камилла раскрыла сумочку, порылась в ней и достала расческу.

                                ГЛАВА 21

     Хуан ускорил шаги, и Милдред с трудом держалась рядом.
     - Нам обязательно бежать? - спросила она.
     - Гораздо легче будет откопать автобус, пока светло, чем ковыряться
в потемках.
     Она поспевала за ним рысцой.
     - Вы надеетесь его вытащить?
     - Да.
     - Почему же вы сразу не попробовали, а ушли? Хуан замедлил шаги.
     - Я же сказал вам. Два раза сказал.
     - А-а, ну да. Значит, это было всерьез?
     - Я всегда говорю всерьез,- ответил Хуан.
     Они пришли к автобусу,  когда  солнце  уже  скользнуло  за  хребет.
Верхние облака все еще были розовыми и розоватой прозрачностью  обливали
землю и холмы.
     Прыщ шмыгнул из-за автобуса навстречу Хуану.  В  его  повадке  было
какое-то враждебное подобострастие.
     - Когда они выезжают? - спросил он.
     - Никого не нашел,- лаконично ответил  Хуан.  Придется  самим.  Мне
нужна помощь. Куда они к чертям подевались?
     - Разбрелись,- сказал Прыщ.
     - Ладно, вынимай брезент.
     - Там дама на нем спит.
     - Ладно, подними ее. Нужны камни, если сможешь найти, и нужны доски
или столбы. Придется, наверно, разобрать  забор.  Но  колючую  проволоку
оставь, скот разбежится. И вот что. Прыщ...
     Рот у Прыща открылся, плечи повисли.
     - Вы обещали...
     - Собери всех мужчин. Мне  понадобится  помощь.  Я  возьму  большой
домкрат под задним сиденьем.
     Хуан влез в автобус. Внутри уже было темновато. Он увидел,  что  на
сиденье лежит Ван Брант.
     - Вам придется встать, я хочу взять домкрат,- сказал Хуан.
     Вдруг  он  наклонился  ниже.  Глаза  у  старика  были   открыты   и
закатились, шумный натужный храп рвался  из  его  глотки,  в  углах  рта
собралась слюна. Хуан перевернул его на спину, язык у  старика  запал  в
горло и преградил путь воздуху. Хуан залез в его открытый рот пальцами и
оттянул язык вперед и вниз.  Он  крикнул:  "Прыщ!  Прыщ!"  -и  свободной
рукой, золотым обручальным кольцом постучал в стекло.
     Прыщ влез в автобус.
     - Он заболел, черт побери. Позови кого-нибудь. Посигналь.
     Сменить их пришлось мистеру Причарду. Ему это  было  отвратительно,
но отказаться он не мог. Хуан отрезал коротенькую палочку и показал ему,
как придерживать западавший язык, уперев палочку в н„бо, чтобы старик не
задохнулся. Мистеру Причарду был омерзителен вид больного, и от  кислого
запаха, выходившего с тяжелым дыханием, его мутило. Но отказаться он  не
мог. Он не хотел ни о чем думать. Его  ум  желал  выключиться.  Все  его
существо поминутно скручивалось от леденящих мыслей. В автобус вошла его
жена и, увидев его, села на первое место у двери - как можно  дальше  от
него. И даже  в  сумерках  он  разглядел  царапины  и  кровь  у  нее  на
воротнике. Она с ним не разговаривала.
     Он мысленнно сказал: "Я, наверно, был невменяем. Не понимаю, как  я
мог это сделать. Дорогая, ну почему ты не можешь  подумать,  что  я  был
болен, не в своем уме". Он сказал это в своем уме. Он подарит ей малень-
кую оранжерейку - и  не  такую  уж  маленькую.  Он  построит  ей  лучшую
оранжерейку на  свете.  Но  долгое  время  об  этом  нельзя  будет  даже
заговорить. И путешествие в Мексику - им надо пережить  его.  Оно  будет
ужасным, но им надо пережить его. И долго ли не исчезнет из ее глаз  это
выражение-обида, укор, упрек? Несколько дней она не будет  разговаривать
- это он знал,- а если  и  будет,  то  безукоризненно  вежливо:  краткие
ответы, мягкий голос, и ни одного взгляда в глаза. "О  господи,  подумал
он,- как меня в такое заносит? Почему не я здесь лежу,  умираю,  а  этот
старик? Ему уже никогда не придется переживать такое".
     Он почувствовал, что под машиной начали работать люди. Он  услышал,
как воткнулась лопата и хлюпнула грязь, услышал, как бросили камень  под
колесо. Жена сидела подобравшись, и на губах ее была терпеливая  улыбка.
Он еще не знал, как она обернет дело, но все в ее руках.
     Ей было грустно, и она твердила себе: "Не нужно злых  мыслей.  Если
Элиот поддался низменному, это вовсе не значит, что я  должна  забыть  о
своем благородстве и великодушии". В груди  трепыхнулось  торжество.  "Я
победила гнев,- прошептала  она,-  и  победила  отвращение.  Я  способна
простить его, я знаю,  что  способна.  Но  ради  него  же  я  не  должна
торопиться с этим - ради его же блага. Я должна выждать". Лицо  ее  было
преисполнено достоинства и обиды.
     У автобуса Прыщ творил чудеса  силы  и  доблести.  Его  двухцветные
штиблеты погибали в грязи. Он губил их почти намерению. Слой грязи налип
на его шоколадные брюки. Он надругался над своим красивым  костюмом.  Он
вонзал лопату в землю, окапывая колеса сзади и  с  боков,  и  отшвыривал
грязь. Он встал на грязь коленями, чтобы рыть руками. Его  волчьи  глаза
горели от труда, и на лбу выступил пот. Он украдкой поглядывал на Хуана.
Хуан забыл их уговор - и как раз тогда, когда Прыщу  это  было  особенно
важно. Прыщ втыкал лопату в землю с порывисто-бурной силой.
     Эрнест Хортон взял кирку и перешагнул через канаву. Он  снял  дерн,
корни, слой почвы и наткнулся на то, что искал. Каменные обломки некогда
обвалившегося холма. Он выковыривал камни и  складывал  на  траве  возле
ямы. К нему подошла Камилла.
     - Я помогу вам носить.
     - В грязи измажетесь,- сказал Эрнест.
     - Думаете, я могу стать грязнее, чем сейчас? - спросила она.
     Он опустил кирку.
     - Не хотите дать мне телефон? Я бы вас сводил куда-нибудь.
     - Я правду сказала. Я пока нигде не живу. У меня нет телефона.
     - Как знаете,- сказал Эрнест.
     - Да нет, честно. Где вы остановитесь?
     - В "Голливуд-Плазе",- сказал Эрнест.
     - Хорошо, если будете в вестибюле послезавтра около семи, я,  может
быть, зайду.
     - Годится,- сказал Эрнест.- Пойдем обедать к Муссо-Франку.
     - Я не сказала, что приду. Я сказала - может быть. Не  знаю,  какое
еще будет настроение. Если не появлюсь, не швыряйте часы  об  стенку.  Я
уже не соображаю что к чему - до того укаталась.
     - Годится,- сказал Эрнест.- Поторчу до половины восьмого.
     - Вы молодец,- сказала Камилла.
     - Лопух как  лопух,-  сказал  Эрнест.-  Большие  не  поднимайте.  Я
отнесу. Берите маленькие.
     Она взяла в обе руки по камню и отправилась к автобусу.
     Хуан подошел к  старой  изгороди  и  стал  вытаскивать  столбы.  Он
вышатнул восемь штук, но через один, чтобы не упала  колючая  проволока.
Он отнес столбы и пошел за новыми.
     Розовая заря бледнела, и на долину спускались  сумерки.  Хуан  опер
домкрат на столб, подвел его под полку обода и стал поднимать автобус  с
одного бока. По мере того как колесо поднималось в яме. Прыщ  наталкивал
под него камни.
     Хуан переставил домкрат, покачал еще,  и  постепенно  одна  сторона
автобуса поднялась из грязи. Хуан перенес домкрат на  другую  сторону  и
стал вывешивать другое колесо.
     Эрнест выкапывал камни, а Камилла с Нормой носили их к канаве.
     Милдред сказала:
     - А мне что делать?
     -  Уложите  поплотнее  этот  столб,  пока   я   схожу   за   другим
рычагом,сказал Хуан. Он работал  наперегонки  с  темнотой.  Лоб  у  него
блестел от пота. Прыщ, коленями в грязи, бутил яму под колесом, и другая
сторона автобуса поднималась над кюветом.
     - Поднимем с запасом,- сказал Хуан,- чтобы не переделывать снова. Я
хочу уложить столбы под колеса.
     Кончили уже в потемках. Хуан сказал:
     - Надо, чтобы все подтолкнули, когда  я  тронусь.  Если  хоть  метр
сделаем - все в порядке.
     - Как там дальше дорога? -