мяться.  Понимаете,  все  время  сидела.   Решила
пройтись до шоссе и перехватить машину. Д тут увидела этот старый дом. Я
люблю старые дома.
     У нее затекли ноги. Она оперлась на руку и, вытянув ноги  в  другую
сторону, старательно прикрыла юбкой  колени.  В  ногах  закололо,  когда
кровь побежала по жилам.
     Хуан не отвечал. Он смотрел ей в лицо. Он медленно  перекатился  на
бок и подпер щеку рукой. В глазах у него возник темный блеск, и углы рта
чуть поднялись. Лицо у него жесткое, подумала она.  Через  эти  глаза  в
голову не проникнешь. Либо все на виду, либо, наоборот,  так  запрятано,
что вообще проникнуть нельзя.
     - Что вы здесь делаете? - спросила она.
     Губы у него слегка раздвинулись.
     - А вы что здесь делаете?
     - Я сказала - захотелось размяться. Сказала.
     - Да, сказала.
     - А вы что здесь делаете?
     Он как будто не совсем проснулся.
     - Я? А-а, присел отдохнуть. Заснул. Не спал ночь.
     - Да, я помню,- сказала она. Ей надо было продолжать разговор.  Она
была взвинчена.- Не могу понять. Вам  здесь  не  место.  В  смысле  -  в
автобусе. Ваше место где-то не здесь.
     - Где же это? - шутливо спросил он. Взгляд  его  уперся  туда,  где
сходились лацканы пальто.
     - Ну...- смущенно  сказала  она,-  пока  я  шла,  у  меня  возникла
странная мысль. Я подумала, а что, если вы не вернетесь, пойдете дальше,
может быть, обратно в Мексику? Я представляю себе, что  на  вашем  месте
могла бы так сделать.
     Прищурив глаза, он вглядывался в ее лицо.
     - Вы в своем уме? С чего вы взяли?
     - Ну, просто в голову взбрело.  Ваша  жизнь  -  в  смысле  езда  на
автобусе - должна быть довольно скучной после... ну, после Мексики.
     - Вы не были в Мексике?
     - Нет.
     - Тогда вы не знаете, как там скучно.
     - Нет.
     Он поднял голову, распрямил руку и опустил голову на плечо.
     - Как по-вашему, а что стало бы с ними?
     - Как-нибудь вернулись бы,- ответила она.- Тут недалеко.  С  голоду
бы не умерли. - А как по-вашему, что стало бы с моей женой?
     - С ней?- Милдред растерялась.- Я об этом не подумала.
     - Нет, подумали,- сказал Хуан.-  Она  вам  не  понравилась.  Я  вам
скажу. Она никому не нравится, кроме меня. А мне  еще  потому  нравится,
что не нравится никому.- Он ухмыльнулся. "Ну и врун",- сказал он себе.
     - Конечно, дурацкая была мысль,-  сказала  она.Мне  даже  пришло  в
голову, что я тоже могу убежать. Исчезну и буду жить сама по себе,  и...
ну, больше не видеть никого из знакомых.- Она поднялась на колени, потом
села, вытянув ноги в другую сторону.
     Хуан посмотрел на ее колено. Он  протянул  руку  и  прикрыл  колено
юбкой. Она дернулась,  когда  рука  потянулась  к  ней,  потом  смущенно
приняла прежнюю позу.
   - Только  не думайте, что я пошла сюда  за вами,-
сказала она.
     - Хотите, чтобы я не думал, а сами пошли,- сказал Хуан.
     - Ну, а если и пошла?
     Его рука снова приблизилась, легла на ее  прикрытое  колено,  и  ее
бросило в жар.
     - Не из-за вас,- сказала она. В горле у нее пересохло.-  Только  не
думайте, что из-за вас. Я сама. Я  знаю,  чего  хочу.  Вы  мне  даже  не
нравитесь. От вас пахнет козлом.- Ее голос продолжал с запинкой: - Вы не
знаете, какой жизнью  я  живу.  Я  совсем  одна.  Никому  ничего  нельзя
рассказывать.
     Глаза у него были горячие и  блестящие  и  как  будто  обдавали  ее
жаром.
     - Может быть, я не такая, как все,-  говорила  она.Откуда  я  знаю?
Только не из-за вас. Вы мне даже не нравитесь.
     - Спорите с собой до упаду, а? - сказал Хуан.
     - Слушайте,  что  вы  собираетесь  делать  с  автобусом?  -  строго
спросила она.- Вы пойдете на шоссе?
     Рука на ее колене стала тяжелее, потом он отнял руку.
     - Я пойду обратно, вытащу автобус, довезу людей до  места,-  сказал
он.
     - Тогда зачем вы сюда пришли?
     - Не вытанцевалось одно дело,- сказал он.- Я коечто задумал, да  не
вытанцевалось.
     - Когда вы пойдете обратно?
     - Теперь скоро.
     Она поглядела на его руку, спокойно лежавшую на соломе,- кожа  была
смуглая и блестящая, слегка морщинистая.
     - Не собираетесь ко мне подъехать?
     Хуан улыбнулся, и улыбка была хорошая, открытая.
     - Да, наверно. Когда кончите спорить с собой. Сейчас вы  ни  здесь,
ни там. Может быть, вы скоро решите - за  или  против,  тогда  я  пойму,
откуда заходить.
     - А вы... вы хотите?
     - Конечно,- сказал Хуан.- Конечно.
     - Знаете, что я все равно буду вашей, и поэтому решили -  стоит  ли
трудиться?
     - Вы меня в ваш спор нс втягивайте,- сказал Хуан.- Я старше вас.  Я
очень люблю эту  работу.  Так  люблю,  что  могу  подождать.  Могу  даже
обойтись какое то время.
     - Вы могли бы мне очень не понравиться,- оказала она.- Вы отнимаете
у  меня  всякую  гордость.  Отнимаете   возможность   все   свалить   на
принуждение.
     - Я думал, вашей гордости будет легче,  если  позволить  вам  самой
решить.
     - Выходит, не легче.
     - Выходит,- сказал он.- У нас в стране женщины такие  же.  Надо  их
упрашивать - или напирать. Тогда они довольны.
     - Вы что, со всеми такой?
     - Нет,- ответил Хуан,- только с вами. Вы зачем-то сюда пришли. Сами
сказали, что я тут ни при чем.
     Она посмотрела на свои пальцы.
     - Смешно. Я, что называется, интеллигентная женщина.  Читаю  всякие
книжки. Я не девушка. Изучила тысячу историй болезни,  а  набиваться  не
умею.- Она улыбнулась коротко и тепло.- Не  можете  хоть  немножко  меня
заставить?
     Он протянул к ней руки, и она легла рядом с ним на солому.
     - Не будете меня торопить?
     - У нас целый день,- сказал он.
     - Презирать меня или смеяться не будете?
     - А вам не все равно?
     - Не все равно,- ничего не могу поделать.
     - Вы слишком много разговариваете,- сказал он. Слишком много.
     - Я знаю - со мной всегда так. Вы заберете меня? Хоть в Мексику.
     - Нет,-  сказал  Хуан.-  Попробуйте,  может,  вам  удается  немного
помолчать.

                                ГЛАВА 17

     Прыщ вынул из зажигания ключи и подошел к заду автобуса.  Он  отпер
висячий замок на багажнике  и  поднял  крышку.  Пахнуло  нежным  запахом
пирогов. Мистер Причард заглянул поверх  его  плеча.  Багаж  внутри  был
составлен плотно.
     - Пожалуй, придется все вытащить, чтобы  достать  брезент,-  сказал
Прыщ и начал дергать стиснутые чемоданы.
     - Погодите,- сказал  мистер  Причард.-  Дайте  я  приподыму,  а  вы
тащите, тогда не надо будет трогать вещи.
     Мистер Причард встал на бампер и потянул кверху нижний  чемодан,  а
Прыщ стал дергать перегиб грубого  брезента.  Он  дергал  из  стороны  в
сторону, и постепенно брезент вылез из-под чемоданов.
     - Может, заодно прихватим пару пирогов,  пока  открыто?-  предложил
Прыщ.-   Тут   с   малиновым   и   лимонным   кремом,   с    изюмом    и
карамельно-кремовый. Кусочек  карамельно-кремового  -  в  самый  раз  бы
сейчас.
     - Потом,- сказал мистер Причард.-  Сперва  устроим  мою  жену.-  Он
взялся за один край тяжелого брезента, Прыщ за другой,  и  они  пошли  к
обрыву с пещерами.
     Это было вполне обычное обнажение. В давние времена  склон  холмика
отвалился и получилась гладкая стенка из мягкого камня.  Ветер  и  дождь
постепенно выедали низ, а верхушку держал дерн. И с течением  веков  под
нависающей стеной образовалось несколько  пещер.  Здесь  койоты  плодили
щенков, сюда - в прежнее время, когда они еще водились, забирался  спать
гризли. А в верхних пещерах днем сидели сычи.
     В низу обрыва были три глубоких темных пещеры, а над ними -  пещеры
поменьше. Нависшая  стена  защищала  их  входы  от  дождя.  Пещеры  были
творениями не одной природы -  тут  отдыхали  и  жили  отряды  индейцев,
охотившихся на антилоп, кипели  тут  их  битвы,  которых  уже  никто  не
помнит. Позже они служили  пристанищем  для  белых  людей,  заполонивших
страну, и люди расширяли пещеры и разводили костры под стеной.
     Копоть на камне была где старая, где довольно свежая, а полы  пещер
сравнительно сухие, потому что этот холмик  с  обрушившимся  склоном  не
принимал стока с других, высоких холмов.  На  стене  кто-то  выцарапывал
свои инициалы, но камень был  такой  мягкий,  что  они  вскоре  делались
неразборчивыми.  Только  большое  слово  "Покайтесь"  еще   не   сдалось
непогодам. Бродячий проповедник спустился по веревке, чтобы написать это
великое слово черной краской,- и ушел, ликуя, что разносит  слово  божие
по грешному миру.
     Мистер Причард, держа свой край брезента, поднял  взгляд  на  слово
"Покайтесь".
     - Кому-то пришлось потрудиться,- сказал он,- крепко потрудиться.
     Интересно, подумал он, кто финансировал это начинание. Какой-нибудь
миссионер, подумал он.
     С Прыщом они свалили брезент под стеной и пошли осматривать пещеры.
Норы были мелкие и почти одинаковые: метра полтора в высоту и в  ширину,
три с половиной - четыре - в  глубину.  Мистер  Причард  выбрал  крайнюю
справа, потому что она казалась посуше, а внутри - чуть потемнее. Раз  у
жены начинается головная боль, в темноте ей будет легче. Прыщ помог  ему
расстелить брезент.
     - Хорошо бы раздобыть сосновых веток или  соломы  и  подложить  под
парусину,- сказал мистер Причард.
     - Трава мокрая,-  сказал  Прыщ,-  а  сосны  не  найдешь  и  за  сто
километров отсюда.
     Мистер Причард потер брезент ладонью - не грязный ли.
     - Она  может  лечь  на  мое  пальто,-  сказал  он,а  своим  меховым
накрыться.
     Подошли Эрнест с Ван Брантом и заглянули в пещеру.
     - Мы могли бы жить тут  месяц,  если  бы  было  что  есть,-  сказал
Эрнест.
     - Может, и придется, если хотите знать,- сказал  Ван  Брант.-  Если
шофер не вернется до завтрашнего утра, я пойду  пешком.  Хватит  с  меня
ваших глупостей.
     Прыщ предложил:
     - Если хотите, могу распотрошить пару пирогов.
     - А что, неплохая мысль,- ответил Эрнест.
     - Вы какие любите? - спросил Прыщ.
     - Да  всякие.  -  Карамельно-кремовый  хорош.  Там  вместо  корочки
печенье.
     - Ну и прекрасно,- сказал Эрнест.
     Мистер Причард пошел к  автобусу  за  женой.  Ему  было  стыдно  за
недавнюю вспышку. В животе стоял твердый  ком,  всегда  появлявшийся  от
неприятностей,- ком наподобие кулака. Чарли Джонсон сказал, что у  него,
наверное, язва, и Чарли довольно  забавно  прошелся  на  этот  счет.  Он
сказал: у тех, кто получает меньше двадцати пяти тысяч в год, не  бывает
язвы.  Она  -  признак  солидного  счета  в  банке,  сказал   Чарли.   И
бессознательно мистер Причард слегка гордился болью в животе.
     Когда он влез в автобус, глаза у миссис Причард были закрыты.
     - Мы постелили тебе кроватку,- сказал мистер Причард.
     Она открыла глаза и растерянно огляделась.
     - О!
     - Ты спала? - спросил он.- Напрасно я тебя разбудил. Прости меня.
     - Нет, дорогой. Ничего страшного. Я только вадремала.
     Он помог ей подняться.
     - Ты можешь лечь на мое пальто, а своим накрыться.
     Ответом на это была слабая улыбка. Он  помог  ей  сойти  на  землю.
Извини меня за грубость, девочка,- сказал он. Ничего. Ты просто устал. Я
знаю, что ты не со
зла.
     - Чтобы это искупить, я угощу тебя в Голливуде роскошным, сказочным
обедом, ну, хотя бы у Романова - и с шампанским. Согласна?
     - Тебе нельзя  доверить  деньги,-  игриво  сказала  она.-  Все  уже
забыто. Мы просто устали.- "Дорогая  Эллен,  мы  прелестно  пообедали  у
Романова, и ты ни за что не угадаешь, кто сидел за  соседним  столиком".
Смотри, дождь почти кончился,- сказала она.
     - Нет, а моей девочке надо поспать,  чтобы  проснуться  здоровой  и
веселой.
    - Ты  уверен, что там не сыро и нет змей?
    - Нет, мы смотрели.
    - И пауков нет?
     - Да, никакой паутины там нет.
     - Ну, а большие волосатые тарантулы? Ведь у них нет паутины.
     - Мы можем еще посмотреть,- сказал он.- Стены гладкие. Им там негде
спрятаться.- Он подвел ее к пещерке.- Видишь, как уютно? Ты можешь  лечь
головой сюда, повыше, и смотреть наружу, если захочешь.
     Он расстелил свое пальто, и она села.
     - Теперь ляг, а я тебя накрою.
     Она была очень послушна.
     - Как у моей девочки головка?
     - Ничего, я боялась, что будет хуже.
     - Это хорошо,- сказал он.- Сосни немного. Тебе уютно?
     Она издала тихий сладкий стон.
     - Если тебе что-нибудь понадобится, позови. Я буду близко.
     К пещере подошел Прыщ. Рот у него был  набит,  и  он  нес  форму  с
пирогом.
     -Хотите кусочек пирога?
     Миссис Причард подняла голову, потом передернулась и опять легла.
     - Нет, спасибо,- сказала она.- Очень любезно с вашей  стороны,  что
вы обо мне вспомнили, но пирог - не могу.- "Элиот обращался со мной  как
с королевой, Эллен. Многие ли способны на это после  двадцати  трех  лет
совместной жизни? Не устаю напоминать себе, как мне повезло".
     Мистер Причард посмотрел на нее сверху. Глаза у нее  были  закрыты,
на губах легкая улыбка. Вдруг, как это  часто  бывало,  на  него  напала
тоска одиночества. Он помнил, ясно помнил, как она возникла первый  раз.
Ему было пять лет, когда родилась младшая сестра,-  и  вдруг  все  двери
перед ним закрылись, и он не мог войти в детскую, не мог дотронуться  до
ребенка, и тогда появилось чувство, что он маленький грязнуля, шумный  и
нехороший, а его мама всегда занята. И тогда навалилось на него холодное
одиночество, холод одиночества, который нападал  и  потом  и  вот  напал
опять. Легкая улыбка на лице жены означала, что Бернис удалилась от мира
в свои покои, а ему туда входа нет.
     Он вынул из кармана золотой маникюрный  приборчик,  открыл  его  и,
отходя от пещеры, почистил ногти. Он  увидел  Эрнеста  Хортона,  который
сидел спиной к обрыву с другого края. Верхняя пещера  была  у  него  над
головой. Эрнест сидел на газетах, и, когда подошел  мистер  Причард,  он
вытащил из-под себя двойной лист и протянул ему.
     - Самая нужная вещь на свете,- сказал он.- Годится для чего угодно,
кроме чтения.
     Мистер Причард со  смешком  взял  газету  и  сел  на  нее  рядом  с
Эрнестом.
     - Если ты прочел это в газете, значит, это неправда,-  процитировал
он Чарли Джонсона.- Вот вам, пожалуйста. Два дня назад я  жил  в  номере
люкс гостиницы "Окленд", а сейчас мы  в  пещере.  Вот  чего  стоят  наши
планы.
     Он посмотрел на автобус. В окнах он увидел Прыща и обеих  женщин  -
они ели пирог. Его потянуло к ним.  Он  бы  съел  кусок  пирога.  Эрнест
сказал:
     - Что чего стоит - непременно выясняется. Иногда мне просто смешно.
Знаете, считается,  что  мы  технический  народ.  Каждый  водит  машину,
пользуется холодильником и радио. Люди, пожалуй,  действительно  думают,
что у них технический ум, но засорись у вас карбюратор, и... машина  так
и будет стоять,  покуда  не  придет  механик  и  не  вынет  сетку.  Свет
перегорит - зови электрика менять пробки. Лифт застрянет - паника.
     -  Ну,  не  знаю,-  возразил  мистер  Причард.-  В  общем  и  целом
американцы все же технический народ. Наши предки неплохо  управлялись  и
сами.
     - Они-то управлялись. Да и мы бы тоже, если бы нужда  была.  Можете
вы отрегулировать опережение у себя в моторе?
     - Я.
     - Пойдем дальше,- сказал Эрнест.- Положим,  вам  пришлось  остаться
здесь на две недели. Сумеете вы  не  умереть  с  голоду?  Либо  схватите
воспаление легких и умрете?
     - Видите ли,- сказал мистер Причард,- теперь люди специализируются.
     - Сумеете убить корову? - не отставал Эрнест. Сумеете освежевать ее
и зажарить?
     Мистер Причард почувствовал, что этот молодой  человек  вызывает  у
него раздражение.
     - По стране бродит какой-то цинизм,- резко сказал он.- Мне кажется,
молодежь перестала верить в Америку. У наших предков была вера.
     - Нашим предкам надо было кушать,- сказал Эрнест.- Им  верить  было
некогда. Теперь люди много не работают. Им есть когда верить.
     - Но веры у них нет,- вскричал мистер Причард. Что в них вселилось?
     - Интересно,- сказал Эрнест.- Я даже пробовал разобраться. У  моего
отца было две веры. Одна - что честность так или иначе  вознаграждается.
Он думал, что, если человек честен, он как-нибудь выдюжит, и думал, что,
если человек хорошо трудится и откладывает, он  может  накопить  немного
денег и не страшиться завтрашнего дня. Нефтяной скандал двадцать второго
года и прочие  такие  дела  просветили  его  насчет  первого,  а  тысяча
девятьсот тридцатый просветил  насчет  второго.  Он  уяснил,  что  самые
почитаемые люди совсем не честные. И умер в недоумении  -  страшноватом,
между прочим, недоумении: во что он верил - в честность и усердие,-  они
себя не оправдали. А я вдруг смекнул, что вместо них-то  ничего  другого
не придумано.
     Мистер Причард не допустил до себя эту мысль.
     - Налоги  подтачивают  усердие,-  сказал  он.-  Было  время,  когда
человек мог сколотить состояние, теперь не может. Все  отбирают  налоги.
Просто работаешь на правительство. Я вам говорю: они  под  корень  режут
инициативу. Никто ни к чему не стремится.
     - Да не так уж важно,  на  кого  работаешь,  если  веришь,-  сказал
Эрнест.- На правительство или на кого нибудь другого.
     Мистер Причард перебил:
     - Солдаты, пришедшие с войны,- сказал он,- вот кто меня  беспокоит.
Они не хотят осесть и взяться  за  работу.  Считают,  что  правительство
обязано кормить их всю жизнь, а нам это не по средствам.
     На лбу у Эрнеста выступили капли пота, вокруг губ побелело,  взгляд
сделался мутным.
     - Я тоже  оттуда,-  тихо  сказал  он.-  Нет-нет,  не  беспокойтесь.
Рассказывать про это не буду. Не собираюсь. Не желаю.
     Мистер Причард сказал:
     - Нет, конечно, я глубоко уважаю наших солдат и считаю,  что  к  их
голосу тоже надо прислушаться.
     Пальцы Эрнеста подползли к петле в лацкане.
     - Ну да,- сказал он,- ну да, я понимаю.- Он  говорил  как  будто  с
ребенком.- Я читаю в газетах про наших лучших людей. Наверно,  они  наши
лучшие люди, раз занимают главные места. Я  читаю,  что  они  говорят  и
делают, а у меня полно приятелей, которых вы назовете ханыгами, и  между
ними страшно мало разницы. Коекто  из  ханыг,  я  слышу,  выдает  тексты
почище, чем  государственный  секретарь...  А,  ну  их  к  черту!  -  Он
засмеялся.- У меня есть изобретение - резиновый барабан, а бьешь в  него
губкой. Это для алкоголиков, которые хотят играть в оркестре на ударных.
Пойду пройдусь.
     - У вас нервы,- оказал мистер Причард.
     - Ага, нервы,- сказал Эрнест.- У всех нервы. И вот что скажу.  Если
у нас опять будет война, знаете, что самое ужасное? Я опять  пойду.  Вот
что самое ужасное.- Он встал и пошел прочь, назад, в ту сторону,  откуда
ехал автобус.
     Голова у него была опущена, руки в  карманах,  ноги  били  дорожный
гравий, и он стискивал губы и не мог остановиться. "Нервы у меня,говорил
он,- просто нервы. Больше ничего".
     Мистер Причард смотрел ему вслед,  потом  опустил  глаза  на  руки,
снова вынул машинку для ногтей и  почистил  ногти.  Мистер  Причард  был
потрясен и не понимал  -  чем.  При  всем  его  пессимизме  относительно
правительства,  вмешивающегося  в  коммерцию,  в  глубине  души  мистера
Причарда всегда жила большая надежда. Есть где-то  человек,  такой,  как
Кулидж или Гувер,- он явится и вырвет правительство из  рук  у  нынешних
дураков, и тогда дело пойдет на лад. Забастовки прекратятся,  все  будут
наживать деньги, и все будут счастливы. До этого  рукой  подать.  Мистер
Причард не сомневался. У него и в мыслях не было, что изменился мир. Мир
просто наделал ошибок, но явятся нужные люди - скажем, Боб Тафт,- и  все
станет на места и дурацкие эксперименты кончатся.
     Но молодой человек тревожил его, потому что это  способный  молодой
человек, а живет с ощущением безнадежности. И хотя такого  разговора  не
было, мистер Причард знал, что Эрнест Хортон не проголосовал бы за  Боба
Тафта, если бы  его  выдвин