с  Альбертом  все
заканчивается, после чего начинается -  и  как  начинается!  -  для  Его
Высокопреосвященства.
   Митрополит еще не знает, что выкопал  себе  могилу.  Хотя,  наверное,
догадывается. Эх, если бы можно было рассказать сэру  Герману  еще  и  о
Недремлющих!
   Свихнуться можно - столько подряд думать. Хоть бы уж случилось что! И
все-таки, до чего человек живучая скотина. Ведь два часа назад только  о
том и мечтал, чтобы больше ничего и никогда не случалось.
   Ладно. Все, что можно сделать сейчас, - это успокоиться и ждать.
   ... А младший?
   Ждать.

***

   Кажется, он заснул. Во всяком  случае,  отрезок  времени,  определить
длину которого не получилось, просто выпал  куда-то.  Артур  очнулся  от
захватывающей уверенности в том, что пришло время молитвы.
   Молитва?
   Конечно. Еще вчера вечером следовало обратиться к Господу и покаяться
со всей  возможной  искренностью  в  тяжком  грехе,  в  невозможном  для
человека грехе убийства себе подобного. Но сил не нашлось.  А  еще  было
страшно. Господь очень терпелив и бесконечно  милосерден,  но  вчера  он
явил Артуру иной свой лик, холодный и страшный.  У  любви,  оказывается,
тоже есть пределы. Душа Зако не нашла спасения на Небесах. Бог не принял
Золотого Витязя, и этого Бога, скорбного и безжалостного, Артур  боялся.
Он готов был понести наказание, любое, лишь бы заслужить прощение, и  он
боялся услышать, что прощения нет. Своими руками отправить  в  ад  живую
душу - разве можно прощать такое?
   Артур стоял на коленях, обратившись лицом к  маленькому  распятию  на
стене. Страшен грех сомнения, но едва не поддался на  смутительные  речи
собственного усталого разума, едва не сдернул крест, чтобы одним  ударом
о край стола разнести гипсовую  подделку  в  брызги.  Белые  на  сколах,
раскрашенные брызги.
   Подделку, потому что - не настоящее.
   А какое же? Или, по-твоему, рыцарь, все в кафедральном  соборе  стало
теперь игрушками Падшего? И в соборе, и под ним  -  вот  в  этом  тайном
подземелье, и над ним - помнишь крест, косо падающий с неба на  площадь?
Помнишь, как испугался?
   Ты в своем ли уме, рыцарь? Или, может  быть,  "другой"  сжигает  твой
мозг, а ты и не замечаешь этого... Бог лишает разума  того,  кого  хочет
покарать. Слишком часто, правда, Артур? За последние несколько  часов  -
трижды. Ты все еще думаешь, что это от Господа? Ты все еще думаешь,  что
Он стал бы убивать тебя таким жестоким и изощренным способом?
   Зако не был крещен. Даже крещен не был... Господи, не прощу себя сам,
простишь ли ты?
   А может, потому и не молился ты, Артур Северный, что не чувствовал  -
да и чувствуешь ли сейчас? - истинного раскаяния. Такого,  чтобы  сердце
останавливалось от стыда, от непосильной тяжести преступления?  Ты  убил
человека. Ты знал, что делаешь, и убийство не было случайностью,  и  меч
не сам повернулся в руках - только в сказках  оружие  может  не  слушать
хозяина, - это ты, рыцарь, священник, ты - убил. И  -  помнишь?  -  тебе
понравилось. Ты помнишь эту мерзкую, воистину бесовскую гордость за себя
и за свой меч, и за то, что все получилось чисто. "Красиво"...
   - Нет. - Артур помотал головой, зажмурился и повторил умоляюще:
   - Нет.
   Но ведь все правда. С чем  спорить  и  как  спорить,  если  память  -
проклятущая, и за что она такая?.. - до деталей, до мелочей,  до  каждой
капли крови, до хруста под лезвием - все возвращает память. И  не  одним
ударом - чтобы сразу. Медленно.
   Медленно.
   Черный меч, длинный, узкий, на удивление  легкий  -  его  можно  было
удержать, остановить, но не  хотелось.  Нельзя  портить  смерть,  нельзя
прерывать  торжествующее  падение  клинка,  можно   лишь   помочь   ему,
чуть-чуть, самую малость довести, доработать - ласково и легко. Красиво.
   Великолепная, ни с чем не сравнимая красота неизбежности.
   Черный меч - вороненый клинок,  чуть  потертая  оплетка  на  рукояти,
трехпалая  когтистая  лапа  сжимает  шар  навершия.  Она  кому-то  очень
нравится, эта лапа - не птичья и не звериная. Кто-то находит в ней нечто
необычное, неожиданное, а потому красивое.  Кто-то  просто  очень  любит
этот меч, свое оружие, свое второе "я"... любит так же, как Артур  любит
Миротворца.
   ... Самоуничижение  и  раскаяние  -  благодатнейшие  состояния  духа,
полезные и воспитующие одновременно. А убийство - тяжелейший из  грехов,
и кому же каяться, кому быть ниже червя в дорожном прахе, как  не  тому,
кто совершил этот грех, поднял руку на человека? Но даже убийцу не стоит
обвинять в том, чего он не совершал. Не  стоит  перегибать  палку,  это,
право же, может плохо закончиться.
   "Ты бываешь так доверчив, мой рыцарь..."
   Это следовало сделать сразу: к  голосу  разума  стоит  прислушиваться
даже тогда - особенно тогда, - когда он кажется опасной нелепицей.
   Артур встал, снял со стены гипсовое распятие и с размаху  опустил  на
угол столешницы.
   Ярко-белые на сколах, раскрашенные брызги.
   "Кто он? Ты знаешь? Скажи мне, ответь, кто он?"
   "Что тебе до него, Артур, когда в опасности твоя душа?  Что  тебе  до
всего мира, рыцарь мой, мой бедный грешный мальчик? Я не оставлю тебя, и
Господь не оставит тоже, но спасти себя ты должен сам".
   "Подожди, - взмолился Артур, чувствуя, что Она уже уходит,  -  что  с
моим братом? Где он? Он жив? Что с ним сделают?"
   "Ты хочешь, чтобы я позаботилась о нем? - Она  правильно  истолковала
все вопросы, собрав их в единственную, невысказанную просьбу.  -  Артур,
разве я когда-нибудь оставляла вас?"
   "Нас?"
   "Ты ведь не мыслишь себя отдельно от брата. Я могу сказать тебе,  что
все будет хорошо, но это будет лишь утешением.  А  ты  не  нуждаешься  в
утешении, мой рыцарь".
   Она не улыбнулась на прощание. Она была серьезной и грустной,  и  все
равно, когда образ Ее растаял, Артур не чувствовал  уже  ни  страха,  ни
тяжелой усталости. Была спокойная радость, как всегда во время  молитвы,
и странным образом сплетенная с радостью уверенность в том,  что  дальше
будет хуже. Много хуже.
   Скрипнуло смотровое окошко.
   - Убирайтесь, - попросил юноша, не оборачиваясь.
   - Похвальное смирение, сын мой. Проведи оставшееся  у  тебя  время  в
молитве, и, возможно, ты обретешь царствие небесное.
   Голос был лжив и неприятен, как слои жира на  тарелке.  Тонкая  нить,
протянувшаяся между Артуром и Небесами, зазвенела  и  лопнула  с  легким
стоном, отдача болезненно ударила в виски.  Так  не  должно  было  быть.
Такого просто не могло быть...
   Рыцарь смотрел на гипсовые осколки. Медлил обернуться. Знал уже,  кто
говорит с ним. Знал, что должен сейчас  бояться.  Ему  и  было  страшно,
страшно  оттого,  что  оно...  что  владыка  явился  сразу,  как  только
разбилось поддельное распятие.
   Услышал? Почуял?
   "Господи, да кто же он?!"
   Но напугать Артура так,  как  в  первую  встречу  -  в  день  присяги
Старого, - владыка Адам не смог. Он сам боялся. Чуть-чуть.
   Это было забавно, и Артур улыбнулся, когда взглянул  наконец  в  лицо
митрополиту. Два священника. Один запачкан  кровью  правнука.  Второй  -
родной сестры. Один якшается с нечистью. Второй - с демонами. Один давно
впал в ересь. Второй делает еретиками  всех  вокруг.  И  оба  почитаются
святыми.
   Люди такие странные. Самые странные из всех созданий Господа.
   - А может быть, ты просто грешен, рыцарь, так грешен,  что  Благодать
отвращает тебя? - Владыка Адам улыбался сквозь  крупную  решетку.  -  Ты
хотел  исповедоваться,  сын  мой.  И  потребовал,  насколько   я   знаю,
кого-нибудь из Храма, отвергнув моего посланца. Так?
   - Так, Ваше Высокопреосвященство.
   Митрополит ласково покачал головой. Ласково и укоризненно:
   - Чем же не устроил тебя смиренный служитель Божий? Ты  исповедуешься
не перед человеком, а перед Господом, и  есть  ли  разница  в  том,  кто
слушает тебя?
   - Есть, Ваше Высокопреосвященство.
   - Твои братья по ордену не пожелали прислать исповедника.
   "Врете, Ваше Высокопреосвященство".
   Артур сжал губы, чтобы согнать улыбку. Ему по-прежнему  было  смешно:
ведь оба знают друг о друге если не все, то многое. И знают, что  другой
знает. И все равно беседуют как ни в чем не бывало. Провинившийся рыцарь
и скорбящий о его душе митрополит.
   - Возможно, их не правильно поняли, Ваше Высокопреосвященство.
   - Возможно, - кивнул владыка Адам, - все возможно. И я счел возможным
прийти  к  тебе  сам,  смиренно  надеясь,  что  моя   скромная   персона
удовлетворит в качестве исповедника гордого рыцаря Храма.
   - Нет, - сказал Артур, пренебрегая обязательным титулованием. Сколько
можно в конце-то концов?
   - Нет? - переспросил владыка Адам.
   - Нет, - повторил Артур.
   Митрополит рассмеялся, как смеются взрослые над безобидными проказами
детей:
   - Тамплиеры всегда серьезно относились  к  своим  привилегиям.  -  Он
смотрел  с  ласковой  укоризной.  -  Но  сейчас  не   время   играть   в
независимость, сын мой. Ты не в том положении и слишком близок к  смерти
вообще без покаяния.
   - Уходите, - спокойно повторил Артур, - вы помешали моей молитве.
   Еще несколько мгновений владыка Адам  смотрел  на  него  с  жалостью,
потом отошел от окошка.
   Лязгнул засов, и тяжелая дверь отворилась.
   Входя, митрополит бросил:
   - Не двигайся. - Обошел вокруг  замершего  столбом  Артура,  поглазел
снизу вверх, потом сел на табурет, опершись локтем на стол:
   - Раньше ты боялся меня, - заметил  с  дружеским  удовлетворением,  -
теперь слушаешься. Я по-прежнему сильнее, а значит, Бог на моей стороне.
Вне всякого сомнения, Миротворец, ты  -  посланник  Сатаны  и  обладаешь
определенной властью, но, как видишь, даже простые  братья-монахи  одним
лишь словом умеют усмирить и тебя, и дьявола в тебе. Зная это, будешь ли
ты отрицать, что сила моя - от Господа?
   - А вас смущает мое сомнение?
   - Меня смущают судьбы тех, кто прислушивается к тебе,  Миротворец.  Я
пекусь о них, это мое стадо,  а  ты  рыщешь  вокруг,  подобно  волку,  и
пожираешь беззащитных овец. И у тебя еще хватает дерзости обвинять  меня
в неверно выбранном пути!
   - Кто-то же должен. - Артур попробовал пожать плечами. Не получилось,
конечно. - Зачем меня арестовали?
   - За чго, сын мой. А именно: за ересь, колдовство, двойное  убийство,
шпионаж в пользу эльфов и смущение невинных душ.
   - А содомского греха в списке нету?
   - Есть связь с колдуньей.  Дитя  мое,  -  владыка  Адам  сочувственно
покачал головой, - ты падаешь все ниже и  ниже,  ты  уже  начал  убивать
людей, ты безвозвратно губишь свою бедную душу, зачем  же  упорствовать,
усугубляя  и  без  того  тяжкую  вину?  Сейчас   тебе   нужно   каяться,
чистосердечно и искренне каяться, чтобы спасти себя и своего брата...
   - А он при чем?
   - Разве того, что он колдун, недостаточно?
   - Альберт не колдун.
   - Интуит, дикий маг - называй как хочешь. - Обутой в  сандалию  ногой
митрополит поворошил осколки гипса на полу. - Вид  христианских  святынь
противен тебе, Миротворец?
   - Нет.
   -  Однако  ты  уничтожил  распятие.  Что   ж,   давай   считать   это
случайностью. Я слышал,  ты  неглуп.  -  Владыка  подпер  щеку  ладонью,
разглядывая Артура с задумчивым вниманием. -  Скажу  откровенно:  ты  не
производишь  впечатления  человека,  хоть   сколько-нибудь   наделенного
способностью мыслить, и в то же время я понимаю, что  убогого  рассудком
Враг не выберет своим эмиссаром. Видимо, в  тебе  он  получил  редкое  и
счастливое сочетание разума и силы, а исходя из этого  предположения,  я
могу  надеяться,  что  ты  правильно  оцениваешь  положение,  в  котором
оказались вы с Альбертом. Список обвинений ты  выслушал  и  знаешь,  что
любое из  твоих  преступлений  карается  смертью.  Я,  в  свою  очередь,
прекрасно понимаю, что ты будешь отрицать все, вообще все, уповая на то,
что Сатана защитит тебя от пыток, а также на то, что в ордене Храма рано
или поздно прознают о твоем аресте. Вопрос лишь в том,  сколь  долго  ты
будешь упорствовать во лжи, не так ли,  сын  мой?  Мой  бедный,  грешный
мальчик...
   Артур выдержал лицо и даже сумел снова улыбнуться:
   - Я не лгу в храме.
   - Ты уже начал. Ну да ладно, пока что мы лишь беседуем, один на один,
без писца, без дознатчиков. Дело в том, что никто не найдет тебя  здесь,
Миротворец, никто даже не будет тебя искать.  Ведь  ты  не  вернулся  из
Серого леса и не вернешься до тех  пор,  пока  мы  не  получим  от  тебя
полного и искреннего признания во всех совершенных преступлениях.
   - Зачем так сложно? - удивился  Артур.  -  У  вас  же  наверняка  все
готово, нужна лишь моя  подпись  или  как  здесь  заведено?  Кто  мешает
нарисовать и ее тоже?
   - Только и исключительно забота  о  твоей  душе,  дитя  мое.  Мне  не
хватает некоторых подробностей, и я хотел бы получить их из первых  рук.
Ты же, покаявшись во всем, спасешь себя от геенны, а своего брата  -  от
смерти.
   - Ну да?
   - Ах, Миротворец! - Владыка  Адам  встал  из-за  стола  и  подошел  к
Артуру, ласково заглянул в глаза. - Неужели ты думаешь, что я возьму  на
себя такой тяжкий грех, как смерть некрещеного?  Неужели  ты  полагаешь,
что я способен отправить в ад бедную, заблудшую душу? В ад -  на  вечные
мучения, в огонь, в кипящую серу, без всякой надежды спастись хотя бы во
время Суда... Итак, какой порядок тебе предпочтительнее: будешь отвечать
на вопросы сразу или сначала убедишься, что  твоему  брату  здесь  может
быть куда хуже, чем в преисподней?
   - Спрашивайте, - сказал Артур.
   - Зачем вы ездили в Стополье?
   - По заданию ордена Храма.
   - В чем заключалось задание?
   - Я должен был выяснить, крещен ли Зако Чопич, Золотой Витязь.
   - И это все?
   - Все.
   - Что же ты выяснил?
   - Он не крещен.
   - Не был крещен, - поправил отец Адам, - ты ведь убил  Зако.  Удалось
ли тебе узнать причины, по которым  этот  бедный  юноша  оказался  лишен
крещения?
   - Да.
   - А есть ли у тебя доказательства того, что  причины  эти  не  просто
плод крестьянских суеверий?
   - А вы по-прежнему считаете, что ваша сила от Господа?
   - Таинству помешала твоя проклятая кровь!
   - Да оба хороши! - Артур не выдержал и  рассмеялся.  -  Один  другого
святее. Что вам еще интересно, Ваше Высокопреосвященство?
   - Ты много времени провел в  архивах  стопольского  прихода.  Что  ты
искал там?
   - А как вы думаете?
   - Что ты нашел?
   - Ну и мразь же вы, Ваше Высоко...
   ... Пощечина была, конечно, вполне заслуженной, но, на взгляд Артура,
митрополиту сан не позволял  заниматься  рукоприкладством.  Вообще  бить
начали как-то часто. Ой, не к добру...
   - Что ты нашел?! - лязгнул металлом в голосе владыка Адам.
   - Между прочим, - с легкой обидой напомнил Артур, и слизнул  кровь  с
разбитой губы, - священнику пристало быть смиренным и милосердным. А  вы
орете, будто вам яйца прищемило. Что нашел, то нашел...  все  равно  мне
оно не пригодилось.  Ерунда  всякая  в  тех  архивах.  Отец  Димитрий  с
настоятелем монастыря, где вы  учились,  переписывался  пару  лет,  а  я
черновики разыскал. Будто вы их сами не читали?..
   "А ведь не читал, - сообразил он тут же,  -  вообще  не  видел,  и  о
письмах не знал ничего. Иначе позаботился  бы  о  том,  чтоб  ни  клочка
бумаги не осталось после смерти пресвитера".
   - Где они?
   - Разве это важно, владыка? - спросил Артур, соображая,  как  бы  так
ответить, чтоб и не солгать, и не сказать правды. -  Черновики  сами  по
себе ничего не стоят. К  ним  нужен  человек,  который  мог  бы  сделать
выводы. А для правильных выводов надо знать столько, сколько знаю я. Про
голодных псов, про демонов, которые у вас в  подчинении,  про  умирающих
священников, Софию...
   - Замолчи! - приказал митрополит. - Говори, кто еще об этом знает?
   - Может быть, Галеш? - с легким сердцем предположил Артур. Менестрель
и в самом деле знал понемножку обо всем на свете.  А  делать  допуски  и
лгать - это разные вещи.
   - Музыкант?
   - Ага.
   - Где он?
   - А я не знаю.
   - Ты лжешь, Миротворец.
   - Я не умею врать в храме, - грустно напомнил Артур, - даже в  таком,
как этот.
   - Кто-нибудь еще?
   - Скорее всего, Флейтист.
   - Кто это?
   - Он живет в Цитадели Павших.
   - Еще?
   - А вам мало?  Ваше  Высокопреосвященство,  объясните  мне,  сделайте
милость, почему вы думаете, что  за  вами  стоит  Господь?  То,  что  вы
делаете, и то, что уже сделали, противно Ему, разве вы сами не  слышите,
как радуется Враг, когда смотрит на вас? Постойте... - Как  ни  странно,
владыка просьбе внял и не стал перебивать, и даже занесенную  было  руку
опустил. - ... Сто лет назад, - торопливо продолжил Артур,  -  все  было
очень похоже,  и  тот  человек,  которого  мы...  который  был  хозяином
Источника в Козлодуе, он тоже полагал, что делает во благо. А  на  самом
деле  его   руками   действовал   тот,   живущий   на   Триглаве.   Ваше
Высокопреосвященство, еще не  поздно  раскаяться  и  спасти  свою  душу.
Сделайте это, будет лучше, если вы сделаете  это  раньше,  чем  я  найду
доказательства ваших преступлений...
   - Достаточно.  -  Владыка  Адам  скучно  поморщился.  -  Это  смешно,
Миротворец, смешнее, чем дьявол, цитирующий Писание. Но если  ты  хочешь
объяснений, изволь: моя миссия заключается в том, чтобы очистить  Единую
Землю от нечистых тварей, сделать жизнь людей счастливой  и  безопасной,
уничтожить таких, как ты и твой брат. Главный же мой  враг  -  тот,  кто
живет на Триглаве, и он враждебен мне куда больше,  чем  ты  или  прочая
нечисть. Именно с ним мне предстоит решающий бой. Эта  цель  оправдывает
любые средства, а потому Господь  простит  мне  все,  в  чем  ты  смеешь
обвинять.
   - Да ведь именно с Триглава...
   - Все. Об этом достаточно. Сейчас расскажи мне, как  ты  продал  душу
Сатане, какие поручения выполнял по его приказу, сколько  рыцарей  Храма
вслед за тобой поддались дьявольскому соблазну и как сильно  замешан  во
всем этом командор Единой Земли.
   - Вы что, с ума сошли? - оторопел Артур.
   - Лучше тебе, дитя мое, не задавать вопросы, а отвечать,  подробно  и
искренне. Итак, как и когда ты продал  душу  Сатане?  Случилось  ли  это
здесь, в Единой Земле, или ты явился сюда, выполняя миссию,  возложенную
Врагом?
   - Ну, знаете. -  Было  уже  не  до  смеха,  но  Артур  заставил  себя
улыбнуться. - Вот так сразу - это даже для вас  перебор.  Я  только  что
выкопал могилу для себя, а вы хотите чтобы я и  орден  туда  утащил?  Не
было никаких поручений, и рыцари соблазнам не поддавались, и командор ни
при чем.
   - Но душу ты все-таки продал?
   - Если вы говорите о сделке, то нет, ничего  такого  не  было.  А  вы
сами,  что,  бумаги  оформляли?  Кровью  расписывались?  Или  тоже   так
обошлось?
   - Я вижу, тебе стало весело, - с  пониманием  покивал  владыка  Адам.
Вытянул из рукава платочек, аккуратно промокнул кровь на лице Артура.  -
Видишь? - показал очень яркие на белом, алые пятна. - Это твоя.  Сможешь
на взгляд отличить свою кровь от крови  брата?  А  на  вкус?  Мне  стоит
только приказать...
   - Ну так прикажите, чтобы я возвел поклеп на орден. Чего проще?
   - Я властен над телами, - объяснил митрополит, - над душами же - лишь
Господь. Не в моих силах приказать тебе  раскаяться,  но  я  без  устали
готов убеждать тебя сделать это. Ибо хочу спасти и  твою  душу,  и  души
всех еретиков-рыцарей, и даже сэра Германа, несмотря на то, что закоснел
он в грехе почти так же, как ты, сын мой. Итак...
   - Уходите.
   - А твой брат?
   - Всего лишь один из многих.
   - Что ж, - в  карих  глазах  отца  Адама  сквозь  жалость  проглянуло
любопытство, - ты выбрал.
   Он обошел Артура, направляясь  к  дверям.  Лязгнул  сталью  по  стали
засов. И стало тихо.

***

   Через несколько минут скрипнуло смотровое окошко:
   - Так и стоишь?  -  удивленно  заметил  Его  Высокопреосвященство,  -
достаточно, сын мой, достаточно. Я отпускаю тебя. И, кстати,  направлюсь
сейчас к твоему брату Не будешь