т отвечати. Так песнь пети в краю моим отчем, - ответил юноша, с интересом поглядев на Сорго.
     От этого глубокого, неюношеского, а какого-то по-старчески проницательного взгляда Сорго стало не по себе.
     - Где же твой отчий край? - спросил Сорго, дивясь странному архаическому варанскому юноши. "Небось, при дворе Инна окс Лагина говорили приблизительно так же," - ухмыльнулся Сорго.
     - Во млеце времени край мой отчий есть, - нехотя отвечал юноша, поплотнее закутываясь в свое несусветное покрывало.
     "Видимо, все-таки сумасшедший", - с сожалением вздохнул Сорго. Хотя ответ юноши, который считал, что его отчий дом растворен в молоке времени, порадовал Сорго как поэта и тонкую натуру. Уходить ему не хотелось.
     - Тебе трудно говорить на варанском? - спросил Сорго.
     - Так, господаре. Зело трудно, - кивнул юноша. - Ре-тарске наречие глаголити.
     Сорго возликовал. В кои-то веки ему случается применить свои познания в древнетарском, которые он считал недюжинными.
     К счастью для Сорго, разговор, завязавшийся после того, как юноша перешел на ре-тарский - который на деле являлся древнетарским, как и слова песни - потряс поэта до глубины души.
     Юноша рассказал ему свою историю. И хотя Сорго понял не больше трети рассказанного, ее с лихвой хватило на то, чтобы заинтриговать его.
     Оказалось, что юноша вырос в Северной Лезе, где дед научил его языкам. Оттуда его похитили разбойники. Однако во время землетрясения эти разбойники погибли, а он едва сбежал из их разрушенного дома, завернувшись в украденное покрывало. Заветная мечта юноши - вернуться домой.
     Также выяснилось, что тезка великого северянина не ел с самого утра. И что ему трудно ходить, поскольку его нога вдруг начала хромать.
     - Я приглашаю тебя к себе домой. На обед, - сорвалось с губ Сорго после того, как они проговорили с юношей около часа.
     Юноша согласился. По его уверениям, он не знал, что делать дальше. Спешным шагом, чтобы не привлечь к себе внимание какого-нибудь случайного идиота из Опоры Благонравия, ведь юноша по-прежнему был наг, Сорго и Кальт, чье имя Сорго уже успел узнать, направились к дому поэта.
     Хромой юноша оделся и помылся, сразу же приобретя вполне придворный вид. Он держался с достоинством и двигался с воистину царственной нерасторопностью.
     А когда Сорго обнаружил, что познания Кальта распространяются не только на древнетарский язык, но и на древнюю историю, где они просто неисчерпаемы, Сорго понял, что никогда не простит себе, если даст этому странному юноше уйти из его дома сразу после обеда и не предложит ему стол и комнату в своем доме.
     Он понял, что из разговоров с Кальтом может родиться нечто большее, чем просто пара-тройка стихотворений. Из рассказов юноши про полководцев древности, отличающихся такой живостью и таким знанием деталей, вполне может получиться целый роман в стихах! Роман-эпопея, который сделает из Сорго Вайского не просто придворного поэта. А классика, гения, божество литературы.
     "И я в нем не ошибся!" - ликовал Сорго, укладываясь рядом с сопящей Лормой.
     В его голове вращались выбракованные стихи из поэмы о ре-тарской войне.
     Кальт Лозоходец в обличье Ларафа окс Гашаллы мирно спал в спальне, расположенной этажом ниже. В той же самой, где некогда спал Эгин.

3

     Возвращение в сознание было резким, как пощечина.
     Эгин зашелся в кашле, согнулся пополам и изрыгнул мощный поток воды, которому позавидовал бы иной дельфин пиннаринских фонтанов.
     Его била дрожь. Ощущение конечного, гибельного, беспредельного холода заполняло все тело. Словно бы его заточили в ледяную глыбу, а потом через месяц разморозили и оживили. Да только схалтурили преизрядно, поскупились на кроветворные эликсиры и в жилах осталась холодная водица, а не горячее красное вино уроженца Варана.
     Эгин перевернулся на спину и открыл глаза. Точнее, обнаружил, что глаза-то его, похоже, и так были открыты, да вот только не видят ровным счетом ничего.
     В толще черного хрусталя небес не было ни звезд, ни луны, ни солнца. "Что я вижу и вижу ли я что-то?"
     - Эй! - выкрикнул Эгин что было мочи.
     Он не услышал собственного голоса.
     - Эээй!!!
     Эгин снова закашлялся.
     Сплюнул пригоршню желчи.
     На ощупь заключил, что лежит на досках. Видимо, все той же лодьи спасателей-на-водах.
     В ушах зашумело, словно по сторонам низвергались четыре рокочущих водопада. Почему четыре - Эгин не знал, но образ этого числа неожиданно представился ему с надчеловеческой, беспредметной внятностью.
     Эгин сел, подтянув ноги к подбородку. Если так продлится дальше - он умрет через несколько минут. Просто замерзнет насмерть.
     Вспыхнувший свет полоснул в первую очередь даже не по глазам - по сознанию. Словно бы солнце зажглось не над Ильвесским хребтом, не на шпиле царской резиденции, а под черепным сводом.
     Вместе со светом возродились звуки.
     - Да, брате, это почище Волшебного театра, - прошептал один из спасателей-на-водах прямо над ухом Эгина.
     - А то! Она ж, царица, только начинает еще. Ты сейчас не то что театр, а и свое имя позабудешь, - ответили не шепотом, но вполголоса.
     - Ваша светлость... ваше величество... разрешите представить вам... - это был голос, похоже... Лилумы!
     Какая-то женщина лопотала на ре-тарском. Кто-то - на варанском. Этот "кто-то" был опознан Эгином как Есмар. Он сбивчиво объяснял, что в соответствии с предсказанием имеет честь являться ее, госпожи Итской Девы, законным супругом.
     - Я полагаю, госпожа Итская Дева или, точнее, Царица Озера и Города, нас пока что просто не слышит. Учитывая, что печатей еще три, я бы посоветовал всем присутствующим сбиться в кучу на корме, накрыться чем есть, зажмуриться и благоговейно примолкнуть. Проще говоря - заткнуться, - заключил Милас, слегка повысив голос.
     Эгин наконец начал различать отдельные силуэты. Да, он в лодье, которая по-прежнему битком набита народом и по-прежнему ошвартована у колонны с капителью в виде женщины-рыбы.
     А на носу судна - все то же деревянное изваяние девочки.
     Все то же? Деревянное?
     Эгин напряг зрение до крайнего предела.
     На носу лодьи стояла девочка. Довольно высокая для своего возраста, который, согласно легенде, был равен одиннадцати годам.
     На ее плечах висела длинная крупнозвенчатая кольчуга. Не стальная, не бронзовая и вообще не металлическая. Именно из-за неопределенного цвета и фактуры кольчуги Эгин не сразу ее разглядел и принял девочку за прежнюю деревянную статую.
     Еще пара секунд - и он наконец понял. Легендарная одежда Итской Девы была изготовлена из кольцевых спилов полых костей или бивней какого-то животного. По цвету она почти полностью совпадала со светлым деревом, из которого была вырезана статуя.
     Царица Озера и Города стояла к ним спиной и, похоже, действительно не слышала и не видела никого. Есмар, который топтался у первой ступени лестницы на носовую площадку, пока еще не решился приблизиться к ней. Как и Лилума, как и Вуймол...
     "Жив, маленький гаденыш! Жив!" - сквозь холод, владевший членами Эгина, наконец прорвался тонкий лучик тепла.
     Итская Дева подняла руки.
     Эгин непроизвольно проследовал взглядом вслед за кончиками ее пальцев.
     Такого ему видеть еще не приходилось. Восточная половина неба была свободна и от тумана, и от туч. Впервые за шестьсот лет над Итом светило солнце.
     Однако прямо у них над головой творилось нечто неладное.
     Там облака будто уплотнились, сбившись в дикие зеленовато-коричнево-черные острова и архипелаги. А дальше к западу и до самого горизонта тянулась непроглядная завеса тяжелых туч, передний край которых оканчивался приблизительно над Сермельской плотиной.
     Все это напоминало карту какой-то большой неведомой земли. И если бы только Эгин не был оглушен происходящим, он бы сообразил, что на небесах сейчас отразился перевернутый Синий Алустрал во всем своем чужом и пугающем великолепии.
     Солнце на востоке разгоралось все ярче. Теперь оно палило по-летнему немилосердно.
     - Пошла вторая печать... - пробормотал спасатель-на-водах.
     Многие поспешили последовать совету Миласа и накрылись кто чем попало - плащами, снятыми камзолами, кусками парусины. Лилума безо всякого стеснения натянула на голову подол своего платья, обнажив худой зад.
     Этот сомнительный искус стал последним, что разглядел Эгин во время второго приступа волхованья Итской Девы. Он крепко зажмурился и лег лицом вниз на дно.
     Пекло длилось более получаса. В нем, как и в запредельном холоде до этого, вновь растворились все звуки, эмоции, ощущения.
     Когда вторая печать возвестила о своем исчезновении громоподобным рыком и когда Эгин получил возможность вновь открыть глаза, оказалось, что берег, город и открывшееся было солнце затянуты густым белым паром.
     - Ну и баня, - сказал Эгин вслух.
     - Вы очнулись! - к нему подскочил Есмар.
     Он, похоже, оставил надежды докричаться до Итской Девы в ходе свершения ею судьбоносного обряда. Его интерес переключился на скромную персону Эгина-утопленника.
     - Уже давно, - проворчал Эгин. - Сдается мне, вас есть с чем поздравить, милостивый гиазир Есмар.
     - По правде сказать, это все Милас и его друзья с серьгами. Гадина-то в подводной комнате живучей оказалась, как кошка...
     - Если б как кошка, - хохотнул Милас, проявляясь из клубов пара.
     С внука Эриагота можно было ваять ключевую фигуру скульптурной группы "Последние защитники Ордосской крепости".
     Поперек лба в дополнение к двум старым шрамам тянулась новая кровавая борозда. Правая рука Миласа была подвешена поперек груди на ремне от мечевой перевязи. Она распухла и посинела до самого плеча. И даже на шее Миласа виднелись темные разводы.
     - Яд? - спросил Эгин.
     - Похоже на то. Если б пальцев на семь дальше пошел - сдох бы, как собака. Но как только Дева ожила и пошла печати крушить, боли как не бывало.
     - А у меня все тело на кусочки разваливается, - признался Эгин.
     - Это как раз нормально. Сейчас полстраны ходуном ходит, не только мы с вами. Но если б вы только знали, Эгин, как мы вам признательны! Пожалуй, если б луну сняли с небес и утопили ее в море Фахо, это было бы ничто по сравнению с вашим подвигом.
     "Ишь, заговорил. Видать, и впрямь внук Эриагота".
     Вслух Эгин сказал:
     - Но ведь стража кольчуги все равно добивали вы?
     - Да. Сперва мы вытащили вас с Вуймолом. На нас-то звуковая магия не действует, я и сам сразу этого не сообразил. Потом мы нырнули проверить, мертва ли тварь. Выяснилось, что мертва, но лишь отчасти. Пришлось добивать вручную. Однако ставлю все свои искусства против медяка, что без магического удара с ней вообще невозможно было бы управиться...
     Следующая печать едва их всех не погубила.
     После хлада и пекла Итской Деве пришел черед отпустить воды.
     Первая же волна, пришедшая из центра Сигелло, без труда перекатилась через крутобедрую лодью, сбила всех с ног и ушла к набережной.
     Вторая, выше предыдущей, сорвала капитель с вершины колонны. Многопудовая каменная дура чудом обминула спасателей-на-водах, разобрала по досочкам полборта и ухнула в воду.
     Но убийственной третьей волны они, затаившиеся в ожидании худшего, так и не дождались. Вместо нее пошел дождь, невероятной штормовой мощи ливень.
     Однако, в отличие от преодоления первых печатей, это делание не ввергло их в тишину и бесчувствие.
     Просто закипел под дождем итский плес, в лодье начала стремительно прибывать вода, на улицах города забурлили потоки и водопады.
     Эгин обнаружил себя стоящим по колено в воде.
     Что - опять куда-то плыть? Он понимал, что не одолеет сейчас и пяти саженей. Героическая повесть об удивительных деяниях стремительно превращалась в унылый плач по двадцати утопленникам.
     Все работали на спасение - кто кружкой, кто сложенными ладонями, кто улиточьей раковиной, кто крышкой от сундука. Между тем, скоро они уже стояли в воде по пояс, а невдалый Вуймол - тот и вообще по грудь.
     Эгин не уловил того момента, когда Итская Дева неожиданно развернулась всем телом. Она стояла и смотрела сквозь них темными выразительными глазами, едва заметно поводя из стороны в сторону раскрытыми ладонями.
     Впрочем, сколь бы ни был выразителен и глубок ее взор, в нем было не больше участия и тепла, чем в изумрудных зраках элтера.
     Эгин отшвырнул сапог, который пользовал в качестве экстренного средства по удалению воды. И, оскальзываясь на рассыпанных по дну "вещичках" Миласа, пошел к Деве.
     "Вот так... Искал спасения Лагхи. Спас какую-то неведомую сущность. Да и не я, по сути, спас... Я только так, как говорится, лучинку подержал. А ей, скотине итской, все равно...
     Это мы ее видим, мы о ней думаем. А она нам только открылась, она только соизволила прийти к нам, когда таки докричались. Но она же сейчас - на горе Ильвес. Она же - в небе. Так высоко, что три дня будешь падать - донизу не долетишь. Она же сейчас ниспадает дождем, она же после изойдет льдом и снегом, возвращая Ит на круги природных хождений из зимы в весну, из весны в лето...
     Ей ли сдался Есмар, худосочный отпрыск Ваи? Или Милас, проходимец-одиночка из здешнего кочевого сводика равновесьица?
     А уж до меня тебе так и вовсе никакого дела нет!"
     - Она же сейчас ходит краем Золотого Цветка, - тихо подсказала Итская Дева.
     Эгин, восходящий на носовую площадку, поскользнулся на последней ступеньке и, чтобы удержать равновесие, был вынужден схватиться за край ее костяной кольчуги.
     - И нисходит в жерло его, - чуть громче добавила она.
     Две не по-детски крепкие руки взяли Эгина за плечи и поставили его вертикально.
     Эгин не мог понять как и почему, но он оказался одного роста с Девой.
     - Стоит мне протянуть руку - и я достану семя чужой души, застрявшее на краю Золотого Цветка. Оно там, пока цела четвертая печать! Но ты оскорбил меня.
     - Прости мне мои недостойные мысли и достань, Царица. Я не знал, что ты уже вочеловечилась. Мне мнилось, что твоя сущность пребывает только в стихийных аспектах.
     - Я не понимаю.
     Теперь она стала похожа просто на девочку-подростка.
     - Однако это не мешает моему гневу, - высокопарно добавила Дева.
     - Да? Да!? А если я сейчас позову твоего мужа и он попросту отберет у тебя свадебный подарок, даст коленом под зад и поминай как звали!? Возможно, это помешает твоему гневу, Царица? Пока ты полностью не изошла из стихийных аспектов в свое новое тело, ты ведь вполне обратима, душенька!
     Эгин сам пугался собственных обещаний, но поделать с собой ничего не мог. Уж больно его разозлили манеры сопливой царицы.
     "Сопливая царица", - твердил он себе, глядя в ее лицо, оформленное неведомыми скульпторами запредельности. Всю волю Эгин направил на то, чтобы не пасть жертвой магнетизма царицыной красы.
     Есмар и Милас что-то протестующе гомонили, но он не обращал на них внимания. Ладно им, непривязанным. Поплавают немного, обсохнут - и гуляют себе дальше героями.
     А он, Эгин, останется с кукишем, то есть без Лагхи. То есть без Овель. То есть без смысла.
     Итскую Деву пробила странная конвульсия. Лицо ее на мгновение утратило тонкость черт, вернувшись в состояние грубой деревянной маски. Эгин испугался, не довел ли своими угрозами несчастную повелительницу стихий до банальной истерики.
     - Тут слишком шумно, - новым, милым голоском сказала Царица. - Все путается, и не только у тебя в голове. Забудем глупое. Держи!
     Это был бутон какого-то крупного цветка на мясистом стебле.
     Эгин взял его, отчего-то расплываясь в улыбке до самых ушей. "Ну и что?"
     Бутон в его руках раскрылся и Эгин наконец сообразил, что это лотос.
     Полупрозрачная человеческая фигурка размером с палец помахала ему рукой.
     - Эгин, вашей улыбке сейчас завидуют все душевнобольные от Када до Магдорна. Жаль, нету у меня зеркала... - голос Лагхи звучал вполне сносно. По крайней мере, не пискляво, как можно было ожидать от такого коротышки.
     Не успел Эгин ответить, как бутон закрылся.
     - Теперь его не затянет в Золотой Цветок? - спросил Эгин у Девы.
     - Гостя Белого Цветка в Золотой не затянет, - покачала головой Царица.
     По ногам Эгина ударила волна.
     "Есмар! Милас! Они же тонут!"
     Он обернулся и понял, что бояться нечего. Как две стайки мокрых, нахохлившихся воробьев, на фальшбортах расселась вся компания.
     По всем законам природы лодья спасателей-на-водах должна была давно лежать на дне. Однако она, похоже, собиралось пережить и ливень, и взлом четвертой печати.
     ? Александр Зорич, 2000