сильно натянуло цепь с правой стороны комнаты, так  что  половина
присутствующих попадала.
     Луи принял более низкую стойку.
     Подбородок Вингерта повернулся в прежнем направлении и  тумбообразные
ноги понесли его по проходу.
     Все было кончено в  три  удара:  Луи  нанес  прямой  левой  и  правый
апперкот, оба попали в точку; Вингерт, не шелохнувшись, вытянул свою  руку
и ударил Луи тыльной стороной, как человек, сметающий со стола капусту.
     Камень, или что-то другое, что было в руке надсмотрщика, попал в щеку
под  глазом.  Из  рассеченной  щеки  брызнула  кровь.  От  удара  его  шея
свернулась на сторону так, что он мог видеть свое плечо. Сила  удара  была
такова, что  Луи  полетел  назад,  через  кровать,  на  колени  одного  из
прикованных людей. Это движение так натянуло цепь, что вся  левая  сторона
попадала как домино.
     Успокоив целый барак  двумя  ударами,  Вингерт  пошел  к  выходу.  Он
двигался по центральному проходу вперевалку, что было  заметно  со  спины.
Луи попытался подняться. Но когда он встал на колени, один из  заключенных
позади него, ударил его по затылку чубуком трубки, которая  до  того  была
тщательно спрятана между матрасом и сеткой кровати.
     Луи Бреве упал вперед и потерял сознание.


     - О мой бедный, мой милый!
     Прохладные сухие пальцы прикасались к его лбу -  единственному  месту
на лице, которое не опухло, не болело или не было забинтовано.
     Луи  лежал  на   нормальной   постели,   в   нормальной   комнате   с
оштукатуренными стенами, расписанным потолком и  толстым  ковром,  который
поглощал звуки приходивших и уходивших докторов, медсестер и сиделок.  Его
Клара с прохладными руками и массой  золотых  волос  ухаживает  за  ним  и
притворяется, как сильно ее огорчает его теперешнее состояние.
     Однако скоро Луи почувствовал себя после сна почти хорошо. Конечно, у
него болело все - самая сильная боль была глубоко в гортани  -  но  голова
была ясной. В  членах  не  было  той  свинцовой  тяжести,  которой  всегда
сопровождалось похмелье. Может  быть,  это  из-за  того,  что  ему  давали
лекарства.
     - Где я был? - Собственный  голос  дошел  до  его  ушей  приглушенный
бинтами вокруг рта. Ему показалось, что нескольких зубов не хватает.
     - Ты дома, дорогой.
     - Это не Виндемер.
     - Конечно нет. Это моя комната в отеле. Я и не подумаю  вернуть  тебя
назад на плантацию и к этой женщине.
     - Но где я был?
     - Несчастный случай. Прошлой ночью. Лошади понесли, как говорит  твой
возчик, такой трус - и перевернули коляску. Трое из них сильно  пострадали
и их пришлось прирезать.
     - Это не было дорожное происшествие, Клара.
     - Но... так все говорят.
     - Они ошибаются. Который час?
     - Начало десятого.
     Он изогнул шею, чтобы посмотреть в окно, но оно было завешено тяжелым
зеленым бархатом.
     - Утра или вечера?
     - Вечера. Ты проспал весь день, мой бедный.
     - Утром я проснулся в странном  месте  в  комнате,  обитой  сосновыми
досками где-то в районе стариц. Я находился среди бандитов в цепях, хотя и
был свободен. Когда я позвал, чтобы кто-нибудь помог мне, вошел  громадный
мужчина и ударил меня. Я дважды попал по нему, но он уложил меня с  одного
удара. И вот я здесь.
     - Какой ужасный сон тебе приснился!
     - Это был не сон, Клара.
     - Что за бред ты несешь, - холодно сказала она. - Люди могут сказать,
что твой  рассудок  поврежден  -  в  результате  несчастного  случая  -  и
пьянства.
     - А не ты ли это сделала? Поместила меня среди бандюг, показала  мне,
насколько я пал - или могу упасть?
     Она посмотрела на него сузившимися глазами. Когда она  так  смотрела,
ее лицо замыкалось и Луи знал, что она удалялась от него на  миллион  миль
ожидая, что он скажет что-нибудь непростительное.
     Луи задержал дыхание и осознал, насколько хорошо он себя чувствует.


     Это случилось в  следующее  воскресенье,  когда  он  со  своей  женой
Анжеликой сидел на мессе. Пока священник монотонно  пел  свои  молитвы  на
латыни и курил ладан, Дух Святой снизошел на Луи Бреве  и  уже  никогда  в
этой земной жизни не покидал его.
     - Господь мой пастырь - прошептал Луи, челюсть его еще болела.  -  Он
заботится обо мне, как заботится о пасхальном агнце иудеев...
     Анжелика повернулась к нему с шиканьем, готовым сорваться с  ее  губ.
Она остановилась, увидев блеск в его глазах.
     - Как Он сохраняет живую кровь Сына Своего, - голос Луи стал  громче,
- так Он направляет меня и распространяет как свет. Он возвышает мою душу,
растворяет ее в воздухе.
     К нему начали поворачиваться головы соседей с гневом или смущением на
лицах.
     - Он поднимает меня с величественностью  Пророка  и  низвергает  меня
вниз в пламя, как он сделал с Принцем Воздуха.
     Маленькая ручка Анжелики сжала его локоть. Ее пальцы  впились  в  его
мускулы, пытаясь причинить ему боль, но не сумели. Двигаясь по нерву,  она
пыталась поднять его.
     Луи встал, ведомый только Духом, и его голос усилился.
     - Но Он снова возвысит меня, Меч Господен поднят высоко...
     - О, замолчи же! - взвыла Анжелика и толкнула его в боковой неф,  где
он  остановился.  Затем  будто  проснувшись,  неуклюже  преклонил  колени,
повернулся и медленно пошел к выходу.
     Среди шума голосов вокруг него  он  явственно  расслышал  два  слова:
"Опять пьян".
     Но он не был пьян.


     Жара и духота  под  тентом  давили  словно  атмосфера  перед  грозой.
Напряжение в воздухе приводило к нетерпеливому желанию чего-то, пусть даже
пророчеств о близком конце и проклятии,  лишь  бы  избавиться  от  чувства
неопределенности.
     Частично напряжение исходило от укротителей змей. Текучее движение их
раскачивающихся тел, головы с изогнутыми зубами, все  убыстряющийся  танец
блестящих от масла рук и тел наэлектризовали толпу до предела.  Напряжение
должно было прорваться. И оно прорвалось.
     - Я была неверна мужу...
     - Я хотел украсть лошадь соседа...
     - Я избивал свою жену...
     - Я был пьяницей, - слова вырвались из горла Луи Бреве.  -  Вино  для
меня было другом, сначала добрым и ласковым. Затем оно  стало  господином,
командующим и приказывающим. В конце-концов оно  превратилось  в  дьявола,
издевающегося надо мной и толкающего к дальнейшим безрассудствам.
     - Аминь.
     - Я был богатым человеком, известным в округе. Моим  лекарством  было
хорошее вино и бренди, привозимые из Франции. Я растратил золото и  любовь
порядочной женщины на эти вина. И после этого любое вино стало хорошо  для
меня.
     - Аминь!
     - Искушаемый дьяволом, живущим в бутылке, я промотал свое состояние и
начал тратить деньги моей доброй  жены.  У  грязи  в  канаве  было  больше
твердости, чем у меня. Я был приятелем  головорезов  и  проституток,  и  в
конце-концов преступников, прикованных к своим киркам и лопатам,  мостящим
дороги. - Аминь!
     - Любой из моих  прежних  друзей  отворачивался,  завидев  меня.  Наш
Господь тоже видел все это - но отвернул ли Он свое лицо от меня?
     - Нет!
     - Нет, Он не сделал этого. Он протянул свою руку и положил ее на  мое
сердце. Маленьким и твердым как камень  было  это  сердце.  И  теперь,  от
прикосновения Господа, оно расширилось и  наполнилось  золотым  светом,  и
темная кровь вытекла из него. Господь принял меня в свое лоно. И я  больше
не пьяница.
     - АМИНЬ!
     Волна  чувств,  сфокусированная  радость  трех  сотен  изголодавшихся
человеческих существ, влились в уши  Луи  Бреве.  Эйфория  от  этого  была
посильнее, чем от любого вина или виски, которые ему довелось пробовать.


     - Сын мой, ты нарисовал  замечательную  картину  с  этой  историей  о
пьянице. Пусть они идут, ненавидя и любя тебя. "Известное  в  этих  местах
семейство" и "расточал золотые монеты" - они проглотили все это  за  милую
душу.
     - Это правда, мистер Лимерик, - Луи после службы все еще держал шляпу
в руках. Осознав это, он поискал глазами, куда можно было бы положить  ее,
и, не найдя ничего подходящего, водрузил  на  голову.  Это  вряд  ли  было
вежливо, - внутри тента он был как бы в помещении и все такое - но Луи  не
хотел держать шляпу как проситель.
     - Конечно, это правда, и вы рассказали так хорошо.
     - Спасибо, сэр.
     - Слишком хорошо, чтобы такой хозяин, как я, позволил тебе уйти.  Как
насчет пяти долларов в неделю и фонда? Конечно, в пути вы будете  питаться
с моей семьей. - Лимерик кивнул назад, туда, где его дочь Оливия, спокойно
выбирала случайные  банкноты,  попавшие  в  корзину  для  пожертвований  и
сортировала серебро. Ни на минуту не прерывая своего занятия, она  подняла
голову и улыбнулась Луи, прохладно, как деревенская дыня.
     - Фонда? - озадаченно спросил Луи. - Я не понимаю.
     - Если кто-то опустит что-нибудь в ваш карман или  шляпу,  это  ваше.
Остальное идет с подаяния. Ясно?
     - Это очень щедро, сэр. А что я  должен  делать,  чтобы  нести  слово
Божие?
     -  Помогать  моему  мальчику,  Гомеру,  ставить  тент.  Приходить  на
собрания, оба раза. И  рассказывать  вашу  историю,  как  вы  это  сделали
сегодня вечером.
     - Пока вы будете здесь, я обязательно буду приходить.
     - А когда мы двинемся в путь? Вы же хотите нести слово Божие повсюду?
     - Конечно, мне хотелось бы этого.
     - Считайте, что это сделано.


     В Оклахоме Просвещение в лице его прежней любовницы, Клары, пришло  к
нему и имело разговор с Духом и Луи.
     - Этот Лимерик использует тебя для того, чтобы наживаться, -  сказала
Клара. Со всей его напыщенностью и черным одеянием ему нет дела до  Христа
и Евангелия. Он даже втихаря пьет вино. Он делает из тебя  дурака  -  даже
большего, чем ты сам из себя делал.
     - Какими бы ни были его цели, - ответил Луи, - он  приводит  людей  к
Откровению и к Господу. Может быть, он не самый воздержанный, но он  много
работает.
     - А деньги?
     - Это все для миссии в Африке, как он объяснил.
     - Ты когда-нибудь  видел  хоть  клочок  письма  из  этой  миссии  или
кого-нибудь, кто ее представляет? Видел ли ты когда-нибудь хоть один чек о
переводе денег туда?
     - Нет - я не посвящен в его финансы. Он дает деньги там, где нужно.
     - И похоже, получает больше, чем дает.
     - Поскольку он вершит дело Господа среди людей - и  я  могу  помогать
ему в этом - какое это имеет значение?
     - Это означает, что он ловкий пройдоха. Может ли хороший человек  так
легко попасть под влияние плохого?
     - Ливи не считает его плохим. Она его любит. А я люблю ее  и  доверяю
ее простоте и чистоте в таких вещах. Ливи мудра.
     - Сначала ты сказал правду: Ливи простодушна. Она  ничего  не  знает,
кроме игры на органе, на котором, кстати, играет плохо,  и  пересчитывания
монет, что она делает медленно. Вся ее жизнь в ее пальцах.
     - Она делает работу для Господа по-своему, как и все мы.
     - Твоя вера непрошибаема. Назовем это слепотой и покончим с этим.
     - Вере может быть нужна слепота.
     - Тогда я кончаю с этим.
     Сказав это, Клара поднялась и вышла. Луи никогда больше не видел ее.


     Это случилось в Арканзасе в жаркий  вечер,  когда  мотыльки  и  мошки
вились вокруг ламп. Смуглый незнакомец вошел под тент.
     Он пришел не для молитвы и службы, не из праздного  любопытства,  как
приходили некоторые. Он раздвинул полотняные занавески и  прошел  точно  в
проход, как человек, идущий к  виселице.  Его  глубоко  сидящие  глаза  не
смотрели ни вправо, ни влево, пока он шел к скамьям. Откинув фалды  фрака,
незнакомец сел на последнюю скамью.
     Луи, оказавшийся рядом с ним, почувствовал озноб,  даже  несмотря  на
то, что струйки пота текли из-под  его  шляпы  за  воротник,  который  был
когда-то был снежно-белым и накрахмаленным, а теперь, спустя месяцы пути -
стал мягкими серым. Холодная угроза исходила от смуглого незнакомца словно
испарения от куска сухого льда.
     Глаза мужчины смотрели прямо вперед, и похоже, видели не больше,  чем
два осколка стекла. Сначала Луи подумал, что человек  спит  под  действием
морфия или какого-то другого наркотика, хотя тот и не клевал  носом  и  не
качался на своем месте. Заинтересовавшись, Луи уставился на незнакомца, но
он даже не заметил этого.
     "Интересно, куда он смотрит?" - подумал Луи. Он проследил направление
взгляда; поверх пестрой смеси голов, мужских шляп и женских шляпок; поверх
широкого пространства перед скамьями; поверх переносного алтаря с открытой
Библией и серебряными канделябрами; на Оливию, сидящую за  своим  походным
педальным органом и корзиной для пожертвований на нем.
     Все время службы Луи наблюдал за  мужчиной,  следящим  за  Оливией  и
корзиной для пожертвований. Глаза  его  были  неподвижны,  за  исключением
медленного мигания, похожего на мигание ящерицы,  каждые  пять  минут  или
около  того.  Когда  пришло  время  сбора  пожертвований,   глаза   начали
двигаться: вверх, когда Оливия взяла корзину с  органа,  вниз,  когда  она
переместила ее на уровень талии, слева направо и справа налево, когда  она
проносила ее по рядам.
     Когда она подошла к их  скамье,  корзина  была  тяжелой  от  монет  и
банкнот. Ливи пришлось вытянуть руки, чтобы держать ее и  ситцевое  платье
натянулось у нее на груди. Мужчина не заметил этого. Он смотрел только  на
корзину. Когда она проносила  ее  мимо,  он  не  двинулся,  чтобы  открыть
кошелек. Вместо этого незнакомец поднял глаза вверх, к  потолку  и  качнул
головой, из стороны  в  сторону.  Ливи  пошла  дальше.  Луи  опустил  свое
подаяние, улыбнувшись ей. Корзина, рука Ливи, чистый, свежий запах ее тела
проплыли мимо него.
     И тогда незнакомец двинулся.
     Когда она была уже достаточно далеко, его  рука,  независимо  от  его
глаз и тела,  скользнула  за  отворот  сюртука  и  вынула  пистолет,  дуло
которого было длиной, по крайней мере, дюймов восемь.
     Одним движением, словно танцор, мужчина проскользнул под ее  рукой  и
повернулся  в  проход,  прижав  девушку  к  своей  груди.  Дуло  пистолета
упиралось в кружева между ее грудей.  Во  время  этого  танца  корзина  не
перевернулась и ее содержимое не высыпалось в толпу - Ливи крепко  держала
ее, как хороший официант поднос с полными до краев стаканами.
     Луи, который вскочил на ноги, заглянул в глаза мужчине.
     И ничего не увидел. Мертвые, как камень.
     Луи посмотрел на Оливию, пытаясь понять, чего она ожидает от  него  в
этой ситуации.
     Ее  глаза  тоже  были  пустыми:  ни  страха,   ни   гнева.   Она   не
сопротивлялась. Она не смотрела на пистолет.
     - Ливи? - спросил Луи.
     - Отойди, Луи, - ответила она. - Этот человек хочет лишь денег.
     Если бы Луи потрудился услышать ее, он бы заметил, что  она  говорила
слишком спокойно, будто со скуки.
     Но Луи видел только пистолет и  смерть  в  глазах  мужчины.  Он  смог
прочесть в этих глазах желание нажать курок и разворотить  ей  грудь.  Луи
боялся за девушку и будучи джентльменом, не мог  стоять  и  смотреть,  как
дурак, когда незнакомец угрожал ей.
     В данной ситуации Луи вряд ли смог бы применить  свои  навыки  бокса.
Подняв руки как мелодраматический актер, играющий Привидение в  "Гамлете",
он попытался дотянуться до Ливи и освободить ее.
     Мужчине понадобилось лишь на  несколько  дюймов  передвинуть  дуло  и
дважды выстрелить в грудь Луи.
     Ливи вскрикнула.
     Ее возглас был исполнен не ужасом  или  негодованием,  а  презрением:
"Луи, вы дурак!"
     Он унес с собой в могилу запах свежего пороха и старого пота, зрелище
мотыльков, порхающих вокруг меркнущей  лампы  под  полотняным  потолком  и
последнюю свою характеристику - "Дурак!"


     Сломанный фургон стоял на правой стороне рядом с указателем, - десять
километров в одну сторону, двадцать в другую. Грязный красный  вымпел  был
привязан к его антенне. В этом была единственная опасность:  антенна  была
от передатчика и те, кто сидел в фургоне, могли позвать на помощь в  любой
момент.
     Хасан пожал плечами, когда съезжал на боковую дорожку. Американцы  не
столь  наблюдательны,  как  востроглазые  израильтяне,  отвоевавшие   свою
родину. Такое место встречи было бы невозможно в пустыне Негев.
     Он проехал указатель и медленно покатился по гравийной дорожке  перед
сломанным фургоном. Проезжая мимо окна, он увидел, в нем темную фигуру. По
ее очертаниям он угадал, что под одеждой скрывается оружие.
     - У вас затруднения? - приветливо спросил Хасан.
     - Ничего такого, что нельзя исправить кусочком изогнутой проволоки, -
ответ был правильным.
     Хасан сунул револьвер в карман, толкнул  дверь  и  вышел  наружу  под
блики фар проезжавшего прицепа. Он еще отряхивал пыль с пиджака  и  волос,
когда его пригласили в фургон.
     - Извините, господин Хасан. Это наиболее неудобное место для военного
совета.
     - Да нет же, Махмед. Обочина дороги столь обычна, что остается  почти
невидимой.
     - До тех пор, пока не появилась полиция.
     -  На  этот   случай   есть   правдоподобное   объяснение.   "Поломка
оборудования  в  руках  бестолковых  Арабов".  И  один   из   их   богатых
соотечественников - который хотел бы помочь, но не знает как.
     - К тому же мы заминировали дорожку в пятидесяти метрах от сюда.
     - Тогда я покину вас  при  приближении  полиции,  -  холодно  ответил
Хасан.
     - Как всегда, мой Господин. Чем может помочь вам Братство Ветра?
     - Мне нужно пристанище.
     - На какое время?
     - На неделю, может быть на две.
     - Только для вас?
     - Для меня, леди Александры, команды избранных хашишиинов,  и  одного
узника. Это должно быть одно - двухдневное путешествие.
     - У нас ничего нет.
     - Ничего?
     - В этом конце штата Нью-Джерси  мало  наших  соотечественников,  мой
Господин. Кубинцы, вьетнамцы и местные черные истощили гостеприимство этих
мест. Потерявшие родину вынуждены искать более дружелюбные места. И к тому
же влажный климат не для нас.
     - И у вас ничего нет?
     - Я думал, вам нужно пристанище.
     - Но так как у вас ничего нет, я выберу другую цель.
     Вожак сломанного  фургона  вытащил  записную  книжку  из  внутреннего
кармана пиджака. Он хлопнул ей о складной стол и раскрыл ее.
     - Мы оценили атомную электростанцию, Мэйс Лэндинг  Комплекс,  стоящую
на реке в пятидесяти  километрах  вглубь  страны.  Она  снабжает  энергией
Межприливный сектор Босвашского Коридора. Стоимость сооружения  составляет
девять миллиардов долларов. С учетом стоимости возмещения энергии,  в  два
раза больше.
     Хасан подергал губу - дурная привычка, но помогает думать.
     - А какова тактическая обстановка?
     - Станция легко доступна. Она полуавтоматическая, так  что  операторы
не остаются там круглосуточно. Как в американских конторах - днем  толчея,
вечером все расходятся по домам.
     - Ближайшие военные соединения?
     - Ничего серьезного в пределах шестидесяти километров - и все  дороги
грунтовые. Есть пост в Форт Диксе, на север отсюда. Прежде там был большой
тренировочный  лагерь,  но  теперь   в   основном   это   компьютерный   и
координационный  центр.  К   нему   также   относится   заброшенная   база
военно-воздушных сил. В двадцати километрах  на  восток  отсюда  находится
военно-морская база  Лейкхарст.  Реально  в  этом  районе  действует  лишь
гражданская оборона Нью-Джерси.
     - Люблю гражданских солдат, - улыбнулся Хасан.
     - Более того, поскольку атомная станция находится  в  изоляции  среди
кустарниковых зарослей,  ее  легко  удерживать  после  захвата.  Мы  можем
обеспечить прикрытие - на суше, по реке и ее притокам, и с воздуха - двумя
группами людей с ракетами и бригадой саперов.
     - Хорошо. Вы не разочаровали меня, Махмед.
     - Благодарю, господин Хасан.
     - Готовьте своих людей к осаде.
     - И как скоро мы...
     - Я сообщу вам день и час. До тех пор ничего не предпринимайте.
     - Конечно нет, мой Господин.