твердо, но куда более доброжелательно.
   На  резкое  движение  его  шея  ответила  глухой   болью.   Травка   Тиар
подействовала  великолепно  -  еще  не  успев  проснуться,  он  уже   принял
единственно возможное решение.
   Через мгновение он растворился в куче сена. На поверхности  остался  лишь
смятый шелковый шарф лестница скрипнула особенно  натужно,  и  на  сеновале
сделалось темнее.
   - Эй!
   Сквозь путаницу сухих травинок Игар едва мог разглядеть плечистый  силуэт
в высоком военном шлеме.
   - Э-эй! Вылезай, паскуда, сейчас вилами достанем!
   Игар молчал. От ударов его сердца сеновал, казалось, содрогается.
   Человек в шлеме грязно выругался. Подхватил шарф крикнул кому-то вниз:
   - Смылся, вроде... Тряпочка только валяется...
   - Ни одна мышь не смылась, - сухо ответил голос, от которого по  Игаровой
спине поползли мурашки. - Вилы возьми...
   Игар до крови закусил губу.
   Что-то сказала Тиар - глухо и возмущенно. Тот же голос -  Игар  судорожно
пытался вспомнить, кому он принадлежит, - отозвался громко и  со  скрываемым
раздражением:
   - Госпоже не мешало бы знать,  кого  именно  она  желает  прикрыть  своей
неприкосновенной особой... Невинная дочь нашей властительной госпожи вот уже
два месяца как похищена о том, где она находится сейчас, или где она, прошу
прощения, похоронена, известно одному лишь человеку. Он же  пригоден,  чтобы
дать ответ о судьбе спасательного отряда, посланного княгиней  против  якобы
лесного чудовища,  удерживающего  девушку  в  плену...  За  голову  беглеца,
похитителя и осквернителя назначена сумма, которой лично я,  впрочем,  готов
пренебречь...
   Снова заскрипела лестница. Игар сжался в комок.
   - Эй! - крикнул человек в шлеме. - Вылазь, ну-ка!..
   - ...которой я готов пренебречь, поскольку мой  интерес  -  не  деньги...
Однако всем прочим деньги, как я понял, нужны?
   Игар вспомнил любопытствующие взгляды старика и  старушки.  Донесли?!  Не
может быть... Или все-таки?..
   Человек в шлеме шмыгнул носом в руке его были вилы  с  одним  обломанным
зубом. Несильный замах...
   Отец-Разбиватель сказал бы наставительно,  что  не  следует  сжиматься  в
комок - нужно расслабить мышцы и сделать тело вертким, будто  капелька  жира
на . воде. Игар множество раз тупо воображал  себе  такую  капельку  сейчас
навык сказался быстрее, чем разум.
   Железные зубья прошли в пальце от его живота - и все потому, что в момент
удара он успел почти неуловимым  движением  отклониться.  Пупок  его  грозил
прилипнуть к позвоночнику, так сильно подтянулось и без  того  тощее  брюхо
человек в шлеме ничего не заметил и тут же ткнул снова.
   На этот раз удар пришелся бы Игару в плечо - если бы,  едва  не  вывихнув
сустава, он не вывернулся снова. Человек в шлеме разочарованно засопел и  на
всякий случай надавил на вилы, погружая их глубже
   Игар молился Птице.
   Третий, четвертый и пятый тычок оказались  неопасными  -  шлемоносец  для
порядка прощупывал углы. Прощупав, сплюнул, крикнул вниз:
   - Нету! Нету сволочи, велите двор обыскивать...
   Ответом ему было короткое ругательство Игар, холодея, вспомнил  наконец,
как выглядит обладатель этого голоса. Он  блондин,  у  него  тонкие  губы...
Раньше он носил медную  серьгу,  но  потом  потерял  ее...  вместе  с  ухом,
отсеченным безжалостным Отцом-Разбивателем. Там,  у  ворот  Гнезда,  которое
ненадолго приютило Чужого Птенца Игара...
   Человек  с  вилами  плюнул  еще  раз  -  темпераментно  и  зло.   Вымещая
раздражение, ткнул вилами прямо перед собой - резко и сильно,  и  этот  удар
легко превзошел невеликое Игарово умение.
   То есть не вполне превзошел. Если бы  Игар  не  увернулся,  ржавые  зубья
обломанных вил проткнули бы ему ногу вместе с  костью,  а  так  цели  достиг
только крайний зуб, впившийся в мякоть Игаровой голени.
   Мир сделался черным.
   Крик распирал изнутри, лез из ушей, грозил порвать щеки Игар  молчал,  и
перед глазами у него плыли красные пятна.
   - Нет ничего! - выкрикнул человек в шлеме. - Сами подымайтесь и шарьте...
Только ему того и надо, пока шарить будете, он смоется...
   До Игара его слова долетали,  как  сквозь  вату.  Лестница  скрипела  под
спускающимся во двор шле-моносцем. Игарова штанина сделалась мокрой и лип  -
кой по счастью,  когда  первый  толчок  боли  схлынул,  оказалось,  что  он
поьпрежнему может двигаться и размышлять.

   - Дурак! - рявкнули внизу. - Дерьмо у тебя в башке, вилы-то в крови!!
   Игару померещилось, что он слышит сдавленный голос Тиар.
   В проеме двери показалось до боли знакомое лицо  -  в  берете,  тщательно
надвинутом на ухо. На то место, где уху положено быть...
   Заранее изготовившийся Игар пнул в это лицо здоровой ногой. Удачно  пнул,
вымещая всю боль и весь страх пнул к тому же и грамотно, вложив в удар  вес
всего тела, бросившись в лицо белокурому, как огромный злобный маятник.
   Отец-Разбиватель был бы доволен.
   Во дворе поднялось невообразимое. Блондин,  лишившийся  сознания,  мешком
лежал у подножия лестницы глаза  Игара,  привыкшие  к  полумраку,  невольно
прикрылись. Там, у ворот Гнезда, было семеро, здесь гораздо больше,  но  нет
времени, чтобы сосчитать...
   Здоровенный камень служил на сеновале  гнетом.  Кто-то  когда-то  изрядно
потрудился, втаскивая его по лестнице теперь камень проделал обратный путь,
причем куда быстрее и легче. Два крика слились в один двое стражников,  уже
взбиравшихся наверх, присоединились к предводителю.
   Игар лихорадочно оглянулся в поисках Тиар. Она стояла у порога, удерживая
за руку плачущую старушку  Игару  показалось,  что  он  встретился  с  Тиар
глазами. На мгновение...
   Горло, о котором он совсем забыл, напомнило о себе режущей  болью.  Хорош
боец - с черной траурной.полосой поперек шеи... О чем он думает?!
   Он рванул лестницу на себя. Швырнул вниз подвернувшееся под руку  дырявое
ведро - оно не повторило успеха камня,  зато  здорово  напугало  нападавших.
Судорожно стиснув зубы, Игар изо всех сил оттолкнулся ногами, ухватившись за
лестницу, как за шест.
   Она, конечно, сломалась  -  но  не  сразу  вместо  того,  чтобы  красиво
перелететь на спину заранее примеченной  лошади,  Игар  сорвался  в  пыль  и
закричал от боли в  раненой  ноге.  Кто-то  прыгнул  ему  на  плечи  -  Игар
вывернулся, как угорь, ударив нападавшего  локтем  в  зубы.  На  помощь  ему
неожиданно пришла перепуганная лошадь кто-то  шарахнулся  от  взметнувшихся
копыт, а  Игар  ушел,  проскользнув  под  круглым  серым  брюхом,  и  спустя
мгновение навалился животом на добротное  кожаное  седло.  Его  схватили  за
ноги лошадь дико заржала, Игар понял, что ему не
   Уйти.
   - Не бейте! Не бейте его!.. - это Тиар.
   Темнота.  Каждый   удар,   как   кровавая   вспышка   склоненное   лицо,
расквашенное, с выбитыми передними зубами. Уже без берета  -  на  месте  уха
аккуратный рубец:
   - Не бейте его... Сохраните мне его в целости. Сохраните только...  Пусть
крепенький будет...
   Игар с  тоской  разглядел  пленку  сладострастия,  подергивающую  светлые
глаза:
   - Щенок... Наконец-то. Небо услышало мои молитвы...
   Блондин вдруг поднял  глаза,  и  Игар  понял,  что  он  искренне,  истово
молится. Благодарит своего доброго духа за благое дело.
   - ...Именем провинции Ррок!
   Если на небе действительно живет добрый дух с густой бородой  и  голубыми
глазами, то этот густой бас, несомненно, принадлежит  ему.  Только  при  чем
здесь провинция Ррок?..
   Испуганные хозяева жались к крыльцу на их скромное  подворье  вваливался
еще один отряд - числом поболее предыдущего. Всадники, оставшиеся на  улице,
выглядывали из-за забора, как куклы из-за ширмы.
   С трудом перевернулся на живот и поднял тяжелую голову его тут же огрели
по затылку древком копья, и он на несколько минут лишился сознания, а  придя
в себя, застал посреди двора безобразную ссору.
   - ...правителю округи! - кричал предводитель вновь  прибывших,  немолодой
стражник с  железным  значком  на  рукаве.  -  Поскольку  в  округе  Требура
преступников ловят люди властителя КорБора,  а  не  какие-то  подозрительные
наемники! Здесь правосудие, а не самосуд, злодей принадлежит властям  вместе
с наградой, буде она назначена за его голову! А самозванцев, распоряжающихся
на чужой земле...
   КорБор... Откуда-то из Игаровой  памяти  возникло  хищное  лицо  красивой
женщины.  Корова  в  розарии...  Ясновельможная.  Интересно,   уморила   она
несчастную жену властителя? Или все-таки нет?..
   Тем временем окровавленный блондин прижимал платок к разбитому лицу:
   -  Мне  плевать  на  умников,  являющихся  на  готовенькое!  Если  бы  вы
приволокли его на аркане два дня  назад  -  я  доплатил  бы  вам  из  своего
кармана! А теперь мальчишка мой, и я чихать хотел на  вашего  властителя!  Я
взял его, а не... правосудие!..
   Новоприбывшие стражники сгрудились плечом к плечу. Под их взглядами  люди
блондина тоже собрались в кучу противостояние не обещало  ничего  хорошего.
Из-за спин и копий Игар не мог разглядеть Тиар.
   - Распоряжаться будешь у себя дома, - мрачно  сказал  обладатель  густого
баса, который оказался  всего  лишь  черноволосым  карликом  у  правой  руки
носителя  значка.  -  Изловленных  на  нашей  земле  преступников   надлежит
спровадить в тюрьму города Требура с тем, чтобы учинить разбирательство...
   - Плевать! - взвизгнул блондин предводитель второго отряда, в чьей  руке
оказалась испещренная печатями грамота, недобро прищурился:
   - Плевать на законы провинции Ррок?!  Видимо,  разум  одноухого  блондина
помутился от полученного удара, последующей радости и сменившей ее внезапной
несправедливости разум блондина помутился, иначе он не стал бы  выхватывать
саблю и замахиваться на вооруженного грамотой противника.
   Оружие не помогло ему. Руки карлика  были  коротки,  зато  хлыст  длинен.
Блондин зашипел и чуть не выронил саблю.
   - Закон! - заревели бойцы из города Требура, опоздавшие к поимке Игара. С
таким  же  успехом  они  могли  бы  закричать:  "Двести  семьдесят  золотых!
Немедленно!"
   Игара схватили за шиворот. Он  обмяк,  будто  мешок  с  мукой  деловитый
стражник склонился над ним, желая поудобнее перехватить  безжизненное  тело,
получил сильнейший удар головой в лицо и повалился на Игара сверху.
   Таким ударом гордился  бы  сам  Отец-Разбиватель  некоторое  время  Игар
отдыхал, прикрывшись телом  стражника  от  бушующих  на  подворье  страстей.
Звенели клинки, конские копыта взметали пыль и солому, носились  обезумевшие
куры и голосила хозяйка влача на себе пребывающего  в  беспамятстве  врага,
Игар отполз к хозяйственным  пристройкам.  За  дверцей  щелястого  сарайчика
испуганно кричали запертые козы, рядом в загоне басовито похрюкивал огромный
пятнистый боров. Редкой породы - волосатый, с кисточками на острых ушах.
   - Где он?! Сопляк-то  где?!  Кто  уволок  его,  а,  заразы?!  -  рявкнули
неподалеку.
   Схватка перешла в битву.
   Загончик запирался на кривой заржавленный гвоздь. Игар отпихнул  от  себя
стражника, помаленьку приходящего в себя, и пролез в смердящую  щель.  Боров
забеспокоился.
   - Ну, ты...
   Игар заговорил впервые с тех пор, как шею его сдавила веревка.
   - Ну, не бойся... Я такая же свинья, как и ты...
   И, как бы подтверждая эти слова, Игарова  рука  безжалостно  схватила  за
отвисшие кабаньи причиндалы.
   Боров завопил.
   Близким родичем ему был свирепый лесной вепрь вылетев из  загончика,  он
произвел  панику  среди  и  без  того  нервных  лошадей.  Пробравшись  между
копытами, он вырвался на улицу, где к  шуму  битвы  добавились  голоса  всех
окрестных собак. Боров несся, не разбирая дороги, но  как-то  неуклюже  и  с
трудом азартные дворняги, вообразившие себя благородными  псами  на  охоте,
неслись за ним шумной сворой. Местные жители  шарахались  с  дороги  -  и  с
опасливым любопытством спешили туда, где звенела  сталь.  Если  внимательный
наблюдатель и разглядел вцепившегося в жесткую шерсть ездока, то  уже  через
секунду ему сделалось не до того, потому что вооруженные всадники  выглядели
внушительнее.
   На околице боров свалился бы, если б ездок не разжал сведенные  судорогой
руки. Собачья свора пронеслась мимо, окружила борова, явно не  зная,  что  с
ним делать обессиленный человек откатился в канаву и затаился там  на  дне,
уповая только на Птицу.
   Весь день селение лихорадило на закате два отряда, в числе которых  были
и раненые, покинули его, разъехавшись в разные стороны. Зеваки, столпившиеся
вокруг злополучного двора, разошлись только в сумерках и уже в  темноте  на
дорогу выехала двуколка, запряженная белой, как луна, кобылой.

***

   За несколько дней до свадьбы ей приснился  страшный  сон.  Будто  бы  она
возвращается в ставший  ей  родным  Аальмаров  дом,  возвращается  издалека,
входит на подворье, а дом пуст и заброшен.  Ни  людей,  ни  собак,  ни  даже
вездесущих кур - разбросанные в беспорядке вещи, праздничные столы  с  давно
заплесневевшей пищей, и все углы затянуты густой белесой паутиной...
   Сон оказался таким сильным и явственным, что, уже проснувшись, она  долго
не могла справиться с бешено колотящимся сердцем.
   Был рассвет.  Серый  и  квелый  в  такую  пору  поднимаются  лишь  самые
трудолюбивые либо  самые  подневольные.  Девушка  прислушалась  -  на  кухне
тихонько стучала посуда да тюкал за домом чей-то топор.
   Она подошла к окну и отодвинула тяжелую занавеску.
   Красная шелковая простыня переливалась  всеми  оттенками  алого.  Красная
простыня была вывешена напоказ во всем дворе не  нашлось  бы  ничего  более
роскошного и яркого. Красная простыня казалась осколком зимнего  заката,  по
ошибке заброшенным в серый весенний рассвет...
   Девушка прерывисто вздохнула. Поджала озябшие пальцы босых ног и медленно
отошла от окна.
   Свадьбы, свершаемые в точном соответствии с традицией, были  в  последнее
время редкостью и диковинкой вдохновенная Фа строго следила, чтобы  всякий,
даже самый незначительный обычай непременно был соблюден.
   Изготовить  платье  для  новобрачной  в  точном  соответствии  с  древней
традицией оказалось делом непростым и изнурительным  в  подол  и  в  корсет
вшивались и вплетались заговоренные волоски, да не просто так,  а  в  строго
обусловленном порядке. Стоя перед зеркалом, девушка  удивленно  смотрела  на
себя,  незнакомую  и  строгую,  какую-то  отрешенно-красивую,  преображенную
небывалым нарядом.
   Однако  ночная  сорочка,  изготовленная  опять-таки  в   соответствии   с
традициями, поразила  девушку  куда  больше.  Узор  на  сорочке  в  точности
повторял рисунок-оберег на свадебном  платье  легкая  полупрозрачная  ткань
расходилась как бы  двумя  крыльями,  застегиваясь  только  на  шее.  Ей  не
позволили мерять сорочку - согласно обряду, это  одеяние  надевается  раз  в
жизни, в первую брачную ночь. Пропуская сквозь пальцы  скользящую,  играющую
ткань,  она  пыталась  представить,  как  это  будет  на  ней  выглядеть   -
плащ-балахон на голое тело, с одной-единственной застежкой у горла...
   Неспешно, основательно сколачивались столы. На кухне и во дворе хлопотали
полтора десятка поварих гости  стали  съезжаться  загодя,  и  из  множества
незнакомых лиц девушка узнала только старика Гууна -  совсем  уже  дряхлого,
полуслепого.  Девушка  приветствовала  всех  с  одинаковым  радушием   и   с
безукоризненным знанием этикета, а старику вдруг обрадовалась, как  родному,
- однако для него она была просто  красивой  незнакомой  девицей,  он  давно
забыл сонного ребенка, которого когда-то, после давней Заячьей Свадьбы,  нес
на руках по праздничной зимней улице...
   В ночь перед сочетанием она не спала ни минуты.
   Боялась страшных снов,  обновляла  в  памяти  полустертый  образ  матери,
вспоминала отчий дом и первые дни под кровлей будущего мужа  -  но  о  самом
Аальмаре думать остерегалась. Будто мысли о нем были запретны, будто ожили и
властно потребовали уважения традиции ее собственного рода: до свадьбы жених
не может касаться невесты. До свадьбы жених не может  говорить  с  невестой
если они и были раньше знакомы, то перед свадьбой об этом следует забыть...
   Она удивилась: откуда  в  ней  это  знание?  Или  в  раннем  детстве  она
бессознательно запомнила чьи-то слова? Или эти слова произносит голос крови,
который, как говорят, просыпается в  человеке  в  самые  напряженные,  самые
главные минуты его жизни?
   На  короткое  время  ей  удалось  отвлечь  себя  размышлениями  о  чем-то
отвлеченном и приятном - вспоминался учитель, непокорные  перу  чернила,  ее
первая детская книжка, в которой животные говорили, а люди  вели  себя,  как
дурачки. Она бессмысленно улыбнулась, глядя  на  огонек  ночника  внезапное
осознание, что назавтра предстоит свадьба, заставило ее  покрыться  холодным
потом.
   Почему она не умеет радоваться? Почему рядом с ней  нет  матери,  которой
она может честно все рассказать и выслушать в ответ утешения: так  бывает  с
каждой невестой... Вспомни, как рыдала Лиль...
   Но Лиль-то шла за незнакомца! За чужого человека  из  далекой  страны,  и
покидала при этом все, что знала и  любила  раньше  слезы  Лиль  понятны  и
естественны - но она-то, девушка,  знает  и  любит  Аальмара!  И  много  раз
воображала себе, как станет его невестой, и ради этого жила под  его  крышей
шесть лет... Откуда этот страх? Откуда беспокойство, скверные сны? И стыд, и
тут же - осознание своей вины, потому что по всем человеческим  законам  она
должна быть счастлива одним только предвкушением...
   В сером свете утра в комнату  на  цыпочках  вошла  Большая  Фа.  Девушка,
лежавшая с закрытыми глазами, но  без  сна,  вздрогнула  под  своим  тяжелым
одеялом.
   Фа остановилась посреди комнаты, будто не решаясь приблизиться к кровати.
От ее натужного дыхания вздрагивало пламя  уже  не  нужной  свечки,  которую
старуха то ли забыла, то ли не хотела задувать. Девушка лежала,  не  решаясь
пошевелиться и выдать себя.
   - Отдаю тебя, - сказала Фа еле слышно. И добавила еще что-то таким  тихим
шепотом, что  девушка  ни  слова  не  смогла  разобрать,  а  слышала  только
собственный пульс, отдающийся в ушах.
   - Отдаю тебя... пусть любит... станешь... поймешь. Легких родов...  Травы
под ноги... Поймешь. Храни тебя...
   Девушке показалось, что  голос  старухи  непривычно  изменился.  Что  это
другой, незнакомый голос, который никак не может  принадлежать  Большой  Фа
старуха прибавила еще несколько неразборчивых слов и вышла, прикрыв дверь.
   Невеста с головой ушла под одеяло и тихо, без слез, заплакала.

***

   - ...Тихо.
   Он и так сдерживался из последних сил. Ногу будто бы жгло огнем.
   - Если снадобье не проникнет в рану, ты можешь лишиться и ноги, и жизни.
   Ее голос казался сухим, как шелест бумаги. Она снова склонилась  над  его
раной - и он вцепился обеими руками в жухлую траву. Желтые  кольца,  красные
тени... Дикая мысль, но ей, кажется, нравится мучить его. Она будто бы мстит
за что-то.
   - Все, - она подняла голову. - Теперь перевязка.
   - Тиар...
   - Да?
   - Ты знаешь, где звезда Хота?
   В стороне от костра бродила,  светя  белым  боком,  кобыла.  Ветки  уютно
потрескивали, приглашая расслабиться и долго молчать, глядя в огонь.
   - Звезда Хота? Ее не видно в это время  года.  Он  почувствовал,  как  по
спине ползет муторный холодок.
   - Нет, видно... Над самым  горизонтом.  Посмотри.  Что-то  в  его  голосе
заставило ее внимательно заглянуть ему в глаза.
   -  Посмотри,  Тиар.  Пожалуйста...   Она   поднялась.   Некоторое   время
вглядывалась в темноту удивленно кивнула:
   - Да... Над самым горизонтом.
   И молча взялась за перевязку. Отсвет огня, домашний и уютный, не делал ее
лицо мягче не хозяйка перед очагом, а бесстрастная медная маска. Красивая и
отстраненная теперь, когда боль немного  отступила,  Игар  заметил  наконец
сухую складку между ее бровями.
   - Тиар...
   - Скажи мне, сколько месяцев женщина вынашивает ребенка? - она