- ...Иди-иди, парень. Пошел вон, говорю. Расселся, понимаешь...
   Плечистый старик, чья голова была по-женски повязана шарфом, хозяйственно
пересыпал деньги из жестяного блюдца к себе в  карман,  оставив  на  донышке
всего две монетки - на расплод, очевидно. Неприветливо покосился на Игара:
   - Оглох? Вставай, тут тебе не балаган... Расселся...
   - Оставь его  в  покое,  -  на  лице  Тиар-Пенки  проступила  болезненная
гримаска. - Мешает он тебе?.. Пусть сидит.
   Старик упер руки в бока:
   - Заткнись,  дура!  Он  людей  отваживает,  это  что,  заработок?!  -  он
презрительно шлепнул себя по карману, где зазвенели медяки.
   У Игара свело скулы. Захотелось крепко взять старика за грудки и  ударить
лицом о забор - почти как того, с платками...
   Болезненное воспоминание охладило его пыл сразу  же  и  бесповоротно.  Он
прикусил губу обернулся к Пенке:
   - Что за тварь  из  мешка,  на  плечах  бабья  башка?  Женщина  испуганно
мигнула.
   - Я тебе ща объясню, - глаза старика сузились, как прорези в капюшоне.  -
Я тебе объясню, сопляк...
   С  нежданной  сноровкой  он  ухватил  Игара  за   шиворот   тот   рывком
высвободился, поднырнул  под  занесенную  руку,  приблизил  глаза  к  самому
старикову лицу и прямо в это перекошенное лицо выдохнул:
   - Ты на ней больше не заработаешь, падаль. Ни грошика.
   Два дня Тиар не появлялась у ворот Игар ждал, затаившись, как  змея.  На
третий день старик с шарфом на голове вывез тележку, настороженно  огляделся
по сторонам  и  удалился,  опираясь  на  суковатую  массивную  палку.  Через
несколько минут другой старик - чуть ниже ростом, а в  остальном  совершенно
такой же - проверил,  нет  ли  поблизости  опасного  и  сумасшедшего  Игара,
способного помешать прибыльному делу безногой Пенки.
   Игар ждал. Старики - если их действительно было только двое  -  очень  не
хотели выпускать добычу. Пенка-Тиар их вещь, приносящая доход,  они  оседлые
жители и полноправные владельцы,  -  а  Игар  бродяга,  за  голову  которого
назначены большие деньги. Ему не стоит лишний  раз  рисковать,  привлекая  к
себе внимание. Он подождет.
   И он дождался-таки. Старики ослабили бдительность собираясь  в  трактир,
они долго топтались перед сидящей на тележке  Тиар,  озираясь  и  советуясь.
Наконец после долгих сомнений и пререканий соображения жадности  взяли  верх
над соображениями осторожности оба, один  за  другим,  скрылись  за  дверью
стоящего неподалеку питейного заведения ("все  равно  ведь  пропьют"...),  а
Тиар осталась на  своем  месте  перед  воротами,  и  орава  проходящих  мимо
мастеровых кинула ей каждый по монетке.
   Игар ждал. Старики загуляли в своем трактире, сумерки  сгустились,  улица
опустела еще не веря своей удаче, Игар  выбрался  из  своего  укрытия  -  а
укрытием ему служил заросший дворик напротив - и подошел.
   Женщина, кажется, испугалась. Но и обрадовалась тоже, и тут же испугалась
своей радости Игар поразился, как разнообразны бывают оттенки одного и того
же чувства. Ее улыбающиеся губы в полумраке казались серыми:
   - Зачем?..
   Он стиснул зубы. Наступил ногой на жестяное блюдце, перевернул его  вверх
дном, высыпав монеты в пыль:
   - Ты больше не будешь просить милостыню. Темные глаза округлились:
   - Зачем?!
   Он присел. Он боялся ощутить ее запах - запах изувеченного тела, болезни,
несчастья он даже на  минуту  задержал  дыхание,  -  но  она  пахла  пылью.
Разогретой солнцем дорожной пылью.
   Он  взял  ее  за  плечи,  стараясь  не  задеть  уродливых  культяпок.   И
почувствовал, какая там, под рваной кофтой, горячая кожа.
   - Зачем? Зачем?! Игар...
   Он кинулся, будто в воду с обрыва.
   То, что осталось от ее тела, было странно легким
   Высвободившаяся юбка захлестнула его ноги, будто желая спутать, удержать,
не пустить, и это было очень  кстати,  потому  что  бежать  нельзя.  Бегущий
человек привлечет к себе внимание стражи, а час  поздний,  и  только  пьяный
гуляка, возвращающийся из трактира, не подозрителен...
   - Игар!! Я закричу сейчас...
   - Не бойся, - голос его был странно чужим.  -  Не  бойся...  Я...  защищу
тебя. Я тебя... люблю...
   Ему сделалось тошно от этой лжи, и, чтобы  оправдать  себя,  он  страстно
пожелал, чтобы это было правдой. Пусть на несколько часов  -  но  пусть  это
будет  правдой,  пусть  он  ее  полюбит.   "Святая   Птица,   услышь   меня,
отступника..."
   Со стороны казалось, что подвыпивший парень волочет на сеновал  вдребезги
пьяную женщину, у той уже и ноги не ходят, только колышется юбка до земли...
   - Какой ты дурак, - сказала она, опуская веки. - Какой ты  дурень,  какой
немыслимый дурак... Эх, ты...
   - Не бойся, - бормотал он, как заведенный. - Я увезу тебя... Не  бойся...
ты не будешь просить милостыню... Не бойся... Я... люблю...
   Под кофтой ее были странно упругие груди. Он прижимал ее к себе и ничего,
кроме страха, не чувствовал. Временами ему казалось, что  он  несет  чужого,
украденного ребенка, - а потом он покрывался потом, вообразив в своих  руках
демона-уродца, из тех, которые подменяют новорожденных младенцев. Она дышала
сквозь зубы, тяжело - и он пугался, что причинил ей боль,  и  пытался  взять
как можно мягче, бережнее.
   Звезда Хота смотрела с издевкой, как бы вопрошая: дальше-то что?..
   Он вспоминал старикашку с шарфом на голове, опрокинутую в пыль жестянку -
и ступал увереннее, тверже, как человек, совершающий доброе дело.
   - Здесь муравейник, - сказала  Тиар  тихо.  Он  встрепенулся  и  поспешил
перетащить ее в другое место.  Вместе  с  курткой,  на  которую  уложил  ее
каменная дорога хранила тепло дня, а в траве на обочине верещали цикады.
   - Чем это пахнет? - спросила Тиар. - Это полынь, нет?
   Игар потянул носом. Он ничего не чувствовал - разве что запах  разогретой
солнцем пыли...
   - Скоро лето закончится, - сказала Тиар, и Игар вздрогнул, тут же отыскав
среди миллионов звезд звезду Хота.
   - Это полынь, - Игар почувствовал, как Тиар улыбается в темноте.  -  -  И
еще эти... такие синие с черным, их еще  зовут  "кротовы  глазки"...  У  нас
перед воротами росло их... три. Потом  на  один  наступили...  Игар  молчал,
глядя на свои небесные часы. Где-то там, под сенью паутины, на них точно так
же смотрит Илаза.
   - Знаешь, - Тиар снова улыбнулась. - Один и тот  же  шмель  прилетал  все
лето... С такой бандитской мордой, с черными усами, как щеточки...  В  рыжем
кафтанчике. Он узнавал  меня,  это  совершенно  точно...  Такая  своенравная
маленькая тварь. Наработавшись, иногда залезал ко мне в  волосы.  Не  тогда,
когда я просила, а когда было угодно ему... Ты странный парень, Игар.
   Игар молчал. Тиар счастливо засмеялась в темноте:
   - Тут, наверное, за городом... полным-полно  шмелей.  Когда  день.  Когда
солнце... Я бы хотела увидеть здесь солнце, Игар. Дождемся рассвета?
   Игар кивнул, тут  же  осознал  свою  ошибку  -  темно  ведь  -  и  хрипло
подтвердил:
   - Да.
   Тиар, кажется, повернула голову. Он почувствовал, как его  щеки  касается
струйка воздуха - так она дотягивалась до него дыханием от этого  ласкового
прикосновения волосы зашевелились у него на голове.
   - Игар, - сказала она тихо. -  Не  мучайся.  Я  все  понимаю...  Ты...  В
балаган ты меня не продашь, это я знаю точно.
   - В балаган? - переспросил он ошарашенно.
   - Конечно, - казалось, она потешается над его замешательством. - Меня два
раза выкрадывали... В балаган. Им для  представления  уродцы  нужны,  калеки
всякие... Они, говорят, специально детей выкрадывают и уродуют,  публике  на
потеху... Только верить неохота. Неохота верить в такое, да, Игар?
   "Можно не верить, - подумал Игар угрюмо. - Но ничего  не  изменится...  А
можно, наоборот, верить, что Святая Птица возьмет тебя в свой чертог и там у
тебя будут руки, ноги и море любви... И ничего, опять же, не изме..."
   - В балаган ты меня не продашь, - раздумчиво продолжала Тиар. - Но... то,
что ты мне сказал... там... Это тоже не правда. И я... дура, Игар. Надо было
мне все-таки кричать, звать на помощь...
   - Ты меня боишься? - спросил он  возмущенно.  Молчание  длинная  струйка
воздуха, дотянувшаяся до его щеки:
   - ТЫ меня боишься. А не боишься  -  так  испугаешься...  Потому  что  ты,
дурачок, не представляешь себе... ЧТО ты взял сейчас на свои плечи...
   - Тиар, - сказал он так убедительно, как только  мог.  -  Ты  добрая,  ты
мудрая... Ну почему бы... я не могу тебя... полюбить? Почему ты не веришь?
   Некоторое время длилось молчание, и цикады по обеим сторонам дороги лезли
из кожи вон.
   - Я бы хотела поверить, - сказала она глухо. - Ты, мальчишка... как бы  я
хотела.  Как  бы  хотела...  Не  будь...  слишком  уж  жестоким.   Маленькую
жестокость можно искупить... Хоть бы и этой  полынью.  Но  если  ты  пойдешь
дальше... Я боюсь, Игар.
   Ему захотелось бежать куда глаза глядят, но он остался на месте.  И  лица
его не видел никто, потому что до рассвета оставалось еще несколько часов.
   - Это мышь? - спросила Тиар шепотом. Игар поднял голову:
   - А?..
   - Мышь, - сообщила Тиар почти с нежностью. - Возится... в траве. Жаль, не
видно... Игар. Их зовут Мет и Пач они найдут нас.  Мне  бы  не  хотелось...
чтобы тебя изувечили.
   -  Я  сам  кого  угодно  изувечу!  -  выкрикнул  он,  стараясь   прикрыть
запальчивостью  собственные  тоску  и  неуверенность.  -  А  эти...   эти...
сволочи...
   - Дурак, - сказала она устало. - Ты все еще не понимаешь.  Они  подобрали
меня,  выходили,  и...  Как  братья.  Деньги  им  нужны,   чтобы   меня   же
прокормить...  И  очень  часто  нужно  платить  аптекарю.  Понимаешь?..   Не
понимаешь. Усади меня.
   Он боялся теперь ее трогать. После того, как нес на руках. Очень странное
сочетание - живой красивой женщины и уродливого обрубка.
   Мышь шелестела теперь уже явственно - даже Игар слышал.  Ему  показалось,
что в какой-то момент он и увидел серое создание, пересекающее белую от пыли
дорогу.
   Тиар усмехнулась:
   - Ты здоров... Молодой. С руками и ногами. Но  ты  мечешься,  как...  эта
мышка. Только мышка счастливее - она в ладу с собой...  И  я  -  как  мышка.
Когда наступили на  третий  цветок,  я...  плакала,  конечно.  Но  два  ведь
остались!.. И шмелю по-прежнему есть куда прилетать... А Мет  и  Пач  бились
насмерть с хозяином одного балагана, его звали... не помню. Прозвище было  -
Человек-Мартышка. И они боятся... за меня. Понимаешь?... Нет. И  я  тебя  не
понимаю... Ты умеешь болеть  чужой  болью...  Ты  не  желаешь  мне  зла,  но
все-таки врешь. И врешь жестоко... Почему?..
   Она не требовала ответов на свои вопросы, она  говорила  как  бы  сама  с
собой, - однако звезды на небе гасли, и проступали силуэты деревьев, и  Игар
мог уже разглядеть ее лицо.
   Плохо  соображая,  что  творит,  он  взял  ее  голову  в  свои  ладони  и
прикоснулся губами к ее сухому рту. Она попыталась вывернуться он впился  в
нее  с  настоящей  страстью.   С   жадностью,   порожденной   раскаянием   и
благодарностью.
   Она не ответила на его поцелуй. Она замерла  в  ужасе,  и  губы  ее  были
покорны, а сердце заколотилось так, что на тонкой  обнаженной  шее  едва  не
лопнула жилка.
   Цикады одна за другой смолкли.
   Наконец, Тиар запрокинула голову, пытаясь высвободиться не отрываясь  от
ее губ, Игар поднял глаза - и отшатнулся, потому что по щекам женщины  двумя
дорожками катились слезы.
   Над их головами разгоралось небо. Небо изменялось.  Небо  маялось,  меняя
краски, наливаясь светом, как та жемчужина, которую Игар видел  на  ярмарке,
давным-давно, еще до того, как попасть в скит. И  подумал  тогда,  что  небо
тоже круглое, как жемчужина, как луна или солнце,  только  гораздо,  гораздо
больше...
   Он стоял перед ней на коленях. Даже на коленях он был намного выше  -  но
ему казалось, что он смотрит на Тиар снизу вверх.
   - Прости, - сказал он шепотом. - Я должен  был  найти  женщину.  Это  ты,
Тиар. Это ты я должен... увезти тебя. Если нет - другая  женщина  умрет,  а
она моя жена... нас сочетал Алтарь, Тиар. Я... не врал, я...  полюбил  тебя,
как... прости меня. Ради любви... Ради человека... Ради Илазы. Для нее  я...
сделаю это. А для тебя я сделаю что угодно и  прямо  сейчас.  Хочешь?  Любое
желание. Ну, хочешь?!
   Тиар молчала.
   Может быть, нечто подобное виделось ей во сне. Может быть, она мечтала  и
боялась верить. Может быть,  из  всей  Игаровой  тирады  она  поняла  только
последние его слова и содержащийся в них призыв  а  может  быть,  наоборот.
Может быть, она видела его насквозь, и в его  искреннем...  почти  искреннем
порыве ей виделась торговля. Обмен... Мера за меру.
   А потом в ее глазах мелькнуло еще  что-то,  и  он  вдруг  испугался.  Она
заперта, как в ловушке, в беспомощном теле телу свойственны потребности,  в
том числе низменные, и...
   Будто только сейчас прозрев, он понял, что она имела  в  виду,  говоря  о
ноше,  которую  он  принял  на  себя.  Может  быть,  сейчас,  когда  он  так
патетически обещает ей исполнение желаний... Она всего лишь хочет  попросить
его... о помощи в самой обыкновенной нужде?..
   Она поймала его панический взгляд. Бледно улыбнулась:
   - Сейчас солнце встанет. Сейчас...
   Высоко в разгорающемся небе  кувыркалась,  взлетала  и  падала  маленькая
черная птица.
   Игар только сейчас почувствовал, как пропиталась росой трава. И он сам, и
куртка, на которой сидела Тиар, и ее широкая юбка, разметавшаяся по земле.
   - Я так давно не видела, - сказала Тиар шепотом. - Посмотри и ты.
   На  горизонте,  там,  где  желто-зеленое  соприкасалось  с  серо-голубым,
вспыхнула искра. Маленькая птица в зените разразилась трелью, как гимном.
   Вся степь, лежащая к востоку, в долю секунды покрылась цветными,  победно
пылающими огнями. Каждая капля росы превратилась в яркую, глубокую звезду, в
маленькое синее-желто-зеленое, густо-фиолетовое, рубиново-красное солнце, не
уступающее величием тому единственному, грузно вылезающему из-за  горизонта.
На короткий миг восхода светило щедро сыпануло драгоценным камнем,  вывалило
пред глаза земным скаредам все богатства мира,  все  богатства,  которых  им
никогда больше не увидеть и не найти,  поскольку  слепы,  убоги,  скупы,  не
сподоблены...
   Никогда в жизни Игар не видел ничего подобного. То есть видывал, конечно,
рассветы, - но такого фейерверка на его долю не выпадало, и он решил не  без
основания, что больше и не выпадет. Так, улыбка жизни, мир глазами Тиар...
   Солнечный диск взлетел. Цветные огни  погасли  теперь  это  были  просто
капли влаги, которые скоро  высохнут,  сожранные  лучами.  Мимо  сидящих  на
обочине Игара и Тиар проскрипела первая телега, и возница покосился мрачно и
с недоумением.
   - Вот и все, - сказала Тиар, и Игар понял вдруг, что она счастлива. - Вот
и все, Игар... И больше ничего не надо. А теперь  можешь  продавать  меня...
Хоть в балаган.
   - Нет, - он вдруг почувствовал себя  вором,  которого  застали  на  месте
преступления. - Нет, что ты... Нет...
   - А зачем же я тебе нужна? - удивилась Тиар. - Ты  искал  меня...  Но  не
надо говорить. Дай, я посмотрю... на шмелей.
   - Я искал тебя, потому что ты Тиар! - ее рассеянная небрежность почему-то
страшно его задела. - Какая бы ты ни была... Ты Тиар!
   - Или Диар, - отозвалась она беспечно, - или Деор... Имя  мне  придумали.
Придумали, потому что я свое собственное - забыла, да...
   Он почувствовал, как кровь отливает от щек:
   - Но... нет! У тебя... родимое пятно на лопатке, как ромб!
   Она обернулась. Глаза ее были огромные - и совсем черные, как деготь.
   - Я не хотел тебя обидеть, -  пролепетал  он  жалобно.  -  Тиар...  Я  не
хотел...
   Она вдруг улыбнулась. Так могла бы улыбнуться королева, одаривая милостью
своего смиренного подданного:
   - А... ты посмотри. Подними кофту и  посмотри...  Она  повернула  голову.
Совершенно царственным жестом в какую-то секунду ему померещилось, что диск
солнца - монета, на которой вычеканен ее гордый профиль.
   От города бежали, размахивая суковатыми палицами, два старика с головами,
одинаково повязанными шарфом. Один был чуть ниже -  а  в  общем,  совершенно
одинаковые.
   - Прости, - прошептал он униженно.
   Ее одежда путалась у него под руками. Под кофтой  была  сорочка,  чистая,
даже, кажется, накрахмаленная, но единственный крючок зацепился за что-то  и
не желал отпускать...
   Старики бежали, и идущие по тракту люди в ужасе  шарахались  от  палок  и
грязных, захлебывающихся ругательств Игар  мельком  подумал,  что  это  они
крахмалят ей сорочку. Каждый день?..
   Крючок оторвался.
   Узкая, как лезвие, белая спина с рядом острых выступающих  позвонков.  Он
провел по ним ладонью - чуть касаясь, прося прощения...
   И поднял сорочку выше.
   Обе лопатки  ее  были  чистые.  Обтянутые  мелочно-белой,  какой-то  даже
голубой холодной кожей.

***

   Удивительно, но Илаза ждала  прихода  сумерек.  Ждала  появления  убийцы
сидела, прислонившись спиной к широкому стволу, жевала травинку и  смотрела,
как опускается солнце, ТОТ появлялся, как правило, еще засветло, в нехороший
час, когда у многих неспокойно на душе - между уходом дня и приходом вечера.
На грани. В сумерках, одним словом. Илаза ждала.
   Она оглядывалась и прислушивалась - и все равно появление тени застало ее
врасплох. Привычный испуг, мороз по коже усилием  воли  она  взяла  себя  в
руки. Подняла глаза. Попросила серьезно:.
   - Можно... поговорить? С вами?
   Чуть заметное сотрясение веток. Хорошо, что она не видит собеседника. Она
боится его увидеть. Его присутствие и так слишком ощутимо.
   - Я... вы знаете, я чем угодно готова поклясться, что больше не убегу. То
есть не попытаюсь...
   Она запнулась. С кем она беседует? С говорящим пауком?!
   - Я... дождусь Игара. Игар удачлив. Он все сделает, как обещал. Я не буду
больше бегать, драться... Я только хочу попросить.
   Она замолчала. Тишина.  А  вдруг  все  это  время  она  разговаривала  со
случайной белкой?!
   Она поднялась. Огляделась сделала несколько неуверенных шагов:
   - Вы... здесь? Вы слышите?
   - Конечно, - негромко сказали у нее за  спиной,  и  сердце  бухнуло,  как
обернутый мешковиной молот.
   - Не бойся... Я запугал тебя. Больше  не  буду.  Все.  Она  улыбнулась  -
жалобно и недоверчиво:
   - Я... хотела попросить.
   Слова просьбы приготовлены были заранее. Доведя  до  конца  всю  красивую
длинную фразу, Илаза снова улыбнулась - с  трудом.  Зачем  себя  насиловать,
если он за спиной, то все равно не  видит  ее  улыбок...  а  видит,  так  не
понимает... а губы трескаются и болят...
   - Нельзя, - серьезно отозвалось переплетение ветвей.
   Она почему-то ждала, что он не  откажет.  Улыбка  прилипла  к  ее  губам,
сделавшись совсем уж нелепой:
   - А... почему?..
   В темнеющих кронах тихонько треснул сучок. Вряд ли он сломал его случайно
-  скорее  всего,  щелкнул  специально  для  Илазы,  чтобы  обозначить  свое
теперешнее местоположение.
   - Ты видела курильщиков "рыбьей гривы"? Илаза  вспомнила.  "Рыбью  гриву"
курила старая экономка, давно, еще в Илазином детстве. У нее были  странные,
будто подернутые пеленой глаза девочка ее  опасалась.  На  кухне  говорили,
будто у экономки гниют мозги и скоро полезут из ушей. Илаза боялась - и  все
же с нетерпением ждала этого момента к сожалению, экономку выгнали  прежде,
чем мозги ее догнили окончательно...
   А еще на базаре. Там они сидят  в  особом  ряду,  с  трубками  до  пупка,
серолицые, дурно пахнущие...
   - Хочешь быть, как они?
   - Нет, - ответила Илаза прежде, чем даже подумала.

   - Потому и нельзя.  Я  понимаю,  что  тебе  было  хорошо,  когда  я  тебя
ужалил... Но каждый день нельзя. Учись радоваться жизни  просто  так  -  без
моей помощи... Небо светлое, ручей чистый... Еды вроде хватает...
   - Что ж тут радостного, - прошептала Илаза чуть слышно.  Несколько  минут
прошло в молчании потом ее вдруг осенило:
   - А вы откуда знаете про курильщиков "рыбьей гривы"?!
   Она