е верю в Птицу, мальчик.
   Из темного провала  за  его  спиной  выглянуло  белесое  лицо.  Скрылось,
уступив место другому -  длинному,  любопытному,  с  одиноким  клоком  рыжей
бороды.
   - Что у тебя есть? - спросил Игаров  собеседник  уже  другим  голосом.  -
Огниво, фляга, еда...
   Игар молча выложил к его ногам все свое имущество человек  опустил  свой
факел, разглядывая добычу.
   - Кошелек забери, - сказал он негромко. - Ни к чему здесь кошелек...
   Игар повиновался спустя секунду две приземистые тени, ловко  выбравшиеся
из провала, подобрали остальное. Игар отшатнулся - но ни один  из  неведомых
грабителей не коснулся его. Оба старательно обошли.
   Человек с факелом кивнул:
   - Пойдем...
   Пещера встретила запахом. Игар закрыл лицо рукавом.
   То здесь, то там встречались маленькие костерки кислый дым вытягивался в
невидимые дыры. Несколько раз Игар и его провожатый проходили  под  широкими
отверстиями в сводах эти естественные окна были на самом деле провалами,  в
них стояла теплая осенняя ночь и, кажется, падали звезды...
   От костров оборачивались расплывшиеся, смердящие тени. Не раз  и  не  два
Игар с головой погружался в пучину липкого, животного  страха,  однако  пути
назад не было - и потому он шел вперед, стараясь не отстать от проводника  и
в то же время ни в коем случае к нему не приближаться.
   Ему казалось, что  он  слышит  голоса  и  смех  звучал  тоже  под  этими
страшными сводами - приглушенный, скрипучий смех... Не в силах сдержать свое
воображение, он на секунду поверил, что его  привезли  сюда  в  просмоленной
карете, что это отныне - его мир, и здесь,  в  стенах  страшной  Пещеры,  он
должен находить последние радости неумолимо укоротившейся жизни...
   - Там, - сказал его провожатый. - Спроси.
   Вокруг костерка сидели не то четверо, не то пятеро. "Сколько их всего?  -
подумал Игар в  страхе.  -  Где  они  хоронят  своих  мертвецов...  Скольких
несчастных привозят сюда ежегодно, ежемесячно...  Почему  никто  из  живущих
ТАМ, снаружи, о таком не задумывается?!"
   - Я ищу Тиар, - сказал он, глядя мимо обернувшихся к нему  лиц.  -  Тиар,
вот ее колечко...
   Тишина. Негромкие переговоры взгляды по дернутых слизью глаз. Непонятные
взгляды. Неизвестно что выражающие.
   - Отойди чуть назад, - негромко сказал его проводник. Игар вздрогнул:
   - Что?
   - Три шага назад... Не бойся. Просто отойди. Склизкие взгляды перешли  на
покрытое бинтами лицо.  Одна  из  женщин  -  а  сидящие  были,  оказывается,
женщинами - поманила Игарова проводника остатком пальца:
   - Слышь... Хлебушка бы...
   - Нет у меня хлебушка.
   - Слышь... смилуйся, а?.. Хлебушка...
   - Где  та  девка,  Тиар?  -  спросил  проводник,  не  замечая  протянутой
уродливой руки.
   - Оглохла она... Ухи отпали. Вон,  смотри,  сидит...  "Я  не  выдержу,  -
подумал Игар. - Я всего этого... Хоть бы глоток  свежего  воздуха!  Хоть  бы
глоток!.."
   - Ничего, - мягко сказал его проводник. - Идем.
   Женщина сидела на подстилке у  стены  -  и  сначала  Игар  увидел  только
волосы. Густые, длинные, чуть вьющиеся волосы,  закрывающие  лицо  и  плечи
отблеск отдаленного костра придавал  этим  темным  волосам  медный  оттенок.
Красавица...
   Игаров  проводник  коснулся  ее  плеча.  Женщина  подняла  голову   Игар
потупился. Не надо было смотреть.
   - Покажи колечко, - сказал проводник. Игар не глядя протянул перед  собой
свой опознавательный знак. Женщина глубоко, со всхлипом, вздохнула:
   - Да-а...
   - Ты Тиар? - Игар не узнал своего голоса.
   - Она не слышит, - напомнил его собеседник. - Напиши.
   Игар проглотил вязкую слюну. Подобрал камушек, выцарапал  на  податливой,
закопченной стене: "Тиар"...
   Некоторое время женщина  молча  смотрела  на  его  надпись.  Потом  снова
склонила голову в ее руке оказалась сухая веточка из подстилки.  С  видимым
трудом зажав ее между остатками пальцев, женщина провела  острым  концом  по
утрамбованной земле на полу: линия... еще линия...
   Игар смотрел, вытянув шею. Его проводник опустил  пониже  факел  -  чтобы
было виднее.
   Из-под руки, когда-то носившей  тонкое  колечко  с  зеленым  камушком,  а
теперь  страшной,  бесформенной,  разложившейся,  проступали  буквы:   Ти...
ни...ар... Не веря своим глазам, Игар ткнул пальцем в выцарапанную на  стене
надпись:

   - Тиар?!
   Женщина медленно  покачала  головой.  Заиграли  оттенки  меди  в  тусклых
длинных  волосах  остаток  пальца  настойчиво  указал  на  имя,  выведенное
веточкой: Тиниар...
   - Прости, - сказал Игар беспомощно.
   Стражей было теперь уже пять.
   Игар ползком вернулся в свое убежище - широкую щель,  поросшую  вереском.
Сел, уронив руки, и бессмысленно уставился в серо-голубое небо.
   Два дня он пил только мутную воду с  известкой  и  жевал  только  горькие
красные ягоды, но не голод мучил его,  а  безысходность.  Такая  же,  как  в
глазах у женщины Тиниар, которой не на что теперь надевать колечко.
   Скаль, человек с забинтованным страшным лицом, не знал тоски. Игар  время
от времени слышал его голос - порой уверенный и властный, порой  веселый  в
обреченном мире обреченный  Скаль  обладал  некоторой  властью  -  наверняка
большей, нежели в той, прежней жизни.  Здесь  всем  плевать,  нищий  ты  или
вельможа, здесь все равны, но упавший духом умирает дольше и гаже...
   А он, Игар? Кем станет в мире Пещеры он сам?..
   Два дня он говорил себе, что скоро что-нибудь придумает. Обманывал  себя,
откладывал на потом  -  пусть  сторожа  успокоятся,  забудут,  заснут...  Он
вырвется, он уйдет, сумел пробраться и выбраться тоже сумеет...
   Теперь, глядя в серо-голубое небо, он понял внезапно, что больше  никогда
не увидит Илазу. И ничего больше не увидит, кроме этих  осыпающихся  стенок,
неровных дыр в земле и жутких полусгнивших лиц. И что его  собственное  лицо
скоро станет таким же, потому что женщина без кожи, та, что  все  порывалась
его обнять, теперь выследила его убежище и несколько раз уже приходила...
   Пока его защищает авторитет Скаля. Пока он еще "человек оттуда",  но  уже
завтра придется выбирать между полноправной жизнью  в  Пещере  и  арбалетной
стрелой в глаз...
   Потому что там, на посту, только его и ждут. Он не умеет  летать,  он  не
ползает под землей, как крот, он  заперт,  как  мышь  в  мышеловке,  заперт,
заперт...
   Сверху посыпался песок вперемешку с мелкими камушками. Игар отпрянул - но
то был Скаль. Человек в бинтах пощадит пришельца, не коснется его  впрочем,
если Игару суждено приобщиться к миру  Пещеры,  лучше,  чтобы  приобщил  его
именно Скаль. Не так обидно...
   - Почему ты мне помогаешь? - спросил он шепотом.
   Скаль тяжело оперся о хрупкую известковую  стенку.  На  покрытом  бинтами
лице ничего нельзя было прочитать.
   - Почему, Скаль?..
   - Потому что ты похож на меня. Тоже...
   Он попытался усмехнуться Игар сжал зубы:
   - Нет... Я никогда... таким как  ты.  Ты  сильнее...  Скаль  молчал.  Его
единственный продолговатый глаз смотрел с непонятным выражением.
   - Мне не выйти, - сказал Игар шепотом, - Никогда.
   Скаль не ответил.
   -  Мне  не  выйти,  -  Игар  почувствовал,  как  загнанная  внутрь  тоска
подступает к горлу. - Мне никогда не найти... ее...
   - Кто она тебе?
   Игар прикрыл глаза. Илаза... Как далеко. Прохладная кожа, горячие губы...
   - Нас сочетал Алтарь, - сказал он медленно. Продолговатый глаз прикрылся.
   - Я хотел спасти ее, - проговорил Игар с короткой усмешкой. - Я не  сумел
спасти ее. Я уже проиграл... Уже, -  голос  его  дрогнул.  -  Скаль,  -  это
решение пришло к нему прямо сейчас и показалось в  этот  момент  единственно
правильным, - ты бы не мог прикончить меня как-нибудь по-быстрому...  Я  уже
устал, у меня сил не хватит, чтобы... жить, как ты...
   Продолговатый глаз смотрел теперь сквозь него.
   Игар отвернулся, чтобы не видеть  проступающих  сквозь  бинты  гротескных
черт.
   - Ее звали Каммиа, - медленно сказал Скаль. - У нее были зеленые глаза...
И, знаешь, такие желтые... как спелая дыня... такие волосы. И у нас остались
двое сыновей... И они где-то там живут. А  я  их  оставил...  потому  что  у
сыновей бабки и деды, любящие родичи... а  она,  как  бы  она  здесь...  без
меня?..
   - Вы встретитесь в золотом чертоге, - сказал Игар затем только, чтобы  не
молчать. Скаль вздохнул:
   - Нет... Но она умирала счастливая. Я клянусь тебе, Игар.
   Илаза умрет в одиночестве.
   Он глухо, отчаянно, насмерть боролся с приступом совсем  уж  тошнотворной
тоски Скаль стоял рядом и смотрел. Он многое здесь  повидал  за  этот  год
видывал, наверное, и новичков, еще  только  тронутых  болезнью,  не  умеющих
поверить в свою судьбу, вопрошающих истерически - за что,  а  почему  именно
я?!
   - Вставай, Игар...
   Что-то в этом голосе заставило его  похолодеть.  Скаль  сейчас  решит  за
него, и правильно сделает... Но  как  это  бывает,  посвящение  в  болезнь?!
Разрешение вопросов, нисхождение судьбы... как?..
   - Вставай, Игар... Солнце садится. Пойдем.
   Стражей было пятеро, и все они то и дело поглядывали  в  сторону  Пещеры,
Безумец, стремящийся  туда,  заслуживает  наказания  всякий  же,  выходящий
оттуда, смертельно опасен. Его нельзя касаться, его надо загнать обратно,  а
лучше убить и тело сжечь...
   Вот только  обитатели  Пещеры  предпочитают,  как  правило,  жизнь,  даже
жалкую, даже мучительную. Обитатели Пещеры очень редко лезут под стрелы - ну
разве что помутившись в уме, от полного отчаяния...
   Этот, страшный, как ночной кошмар, возник внезапно и ниоткуда.  И  он  не
был сумасшедшим - он был из тех, что тянут за собой  других.  В  болезнь,  в
могилу, протянуть руку и  схватить,  и  стражник,  дежурящий  на  рубеже,  в
секунду превращается в узника, жалкое  бесправное  существо,  обреченное  на
медленную смерть... В стане возникла паника.  Этот,  явившийся  из  страшных
снов, подволакивал ногу - но бежал все равно быстро, за ним  развевались  по
ветру ленты грязных бинтов...
   Потом оказалось, что в йего трудно попасть. Он знал, как  летают  стрелы,
он ни на мгновение не оставался на прямой - метался и уворачивался,  хоть  и
казалось, что вся его нелепая фигура вот-вот развалится, как башня из песка.
   Потом его, наконец, достали, и сразу тремя стрелами. Несколько  тягостных
мгновений он продолжал бежать с торчащими из груди древками - а потом тяжело
рухнул на колени, и рыжий стражник Вок,  пьяница  и  забияка,  клялся  потом
сотоварищам, что, умирая, пришелец из Пещеры улыбался и говорил: Каммиа...
   А парня заметили слишком поздно. Поздно заметили парня, и не  помогли  ни
стрелы, ни копья, ни изнуряющая погоня через холмы и колючий  кустарник,  ни
прочесывание близлежащей рощицы - сгинул парень, растворился  в  наступившей
ночи, и, скрежеща зубами, весь  наряд  поклялся  друг  перед  другом  никому
ничего не говорить - потому что даром, выходит,  селяне  деньги  платят,  за
ротозейство и поплатиться можно, упустили ведь, не шутка...
   Не шутка,  и  когда  рыжий  Вок  все-таки  проболтался  по  пьяной  своей
привычке, всем, ходившим в тот день на пост,  пришлось  держать  ответ.  Все
пятеро в скором порядке убрались, оставив в общинной казне немалый штраф,  а
на улицах поселка Утка - страх и настороженность только косоглазая старуха,
жившая в крайнем от дороги доме, ничего не боялась.
   На чердаке у нее лежал в соломе подранок.  Тот  самый  парень,  из  плеча
которого она вытащила арбалетную стрелу.

***

   Илаза, наконец, запнулась. Даже с Игаром... даже с ним ей не  приходилось
говорить так долго и так  откровенно.  С  Игаром  было  достаточно  взгляда,
запаха, прикосновения... А сегодня она говорила долго, и  произносила  вслух
слова, которые до того не смела сказать даже в мыслях. И вот - ее мать стоит
перед ней, как живая, а вместе с матерью и Ада, и солнечный  луч  в  пыльной
комнате, и духота цветков стремянника,  так  хорошо  изводящего  прожорливую
моль...
   Она вспомнила то, о чем давно уже решила никогда  не  вспоминать.  Зачем?
Чтобы разбередить рану? Чтобы развлечься, прогнать скуку?  Чтобы  вызвать  у
этого, в ветвях, жалость?!
   Полная откровенность может  быть  так  же  отвратительна,  как  прилюдное
удовлетворение плотских потребностей. Сродни  самобичеванию  возможно,  она
хотела наказать себя? Своей исповедью загладить...
   - Что?
   - Можно спросить?..
   Она  крепче  обхватила  шероховатый,  в  продольных  бороздках  ствол.  В
объятиях дерева она чувствовала себя не столь одинокой над  головой  у  нее
бесшумно  присутствовал  собеседник.  Она,  скорее,  выцарапает  собственные
глаза, нежели осмелится посмотреть на него.
   - Почему вы... не сделали со мной... как собирались?..
   Жалость. Где-то в ее рассуждениях промелькнуло слово  "жалость"  неужели
он имеет понятие о сострадании?! Это...  можно  было  бы...  Если  это  так,
следует подумать над тем, чтобы...
   Ей сделалось стыдно. Ее пощадили, избавив от наказания, - она же видит  в
милосердии слабость и готова использовать ее в собственных интересах.  Столь
недостойная, неблагородная мысль...
   Как он ухитряется двигаться столь бесшумно? Такая огромная туша?..
   - Ты знаешь, что похожа на мать? Повторение матери?
   Илазе показалось, что она ослышалась. Она  даже  на  мгновение  выпустила
спасительный ствол:
   - Я? Я?!
   - Конечно... И любопытно, что этого не видит Игар.
   Долгих несколько минут она собиралась с мыслями странно, но воспоминания
о матери отошли при этом далеко в сторону. И основным вопросом очень  быстро
сделался...
   - Кто... вы?
   - Скрут.
   - Кто... это?
   - Это я.
   Илаза помолчала, кусая губы. Если так...
   - Откуда вы знаете... Почему вы говорите, что я и мать...
   - Потому что это правда.
   - Почему?!
   Ответа не последовало сама Илаза с ужасом вспомнила о толченом стекле. О
том своем видении - отравительница, подносящая бокал,  отравительница,  мило
беседующая с уже убитым, но еще улыбающимся врагом...
   Неужели он ОБ ЭТОМ? Что он в ЭТОМ понимает?!
   - Для чудовища, живущего в лесу, вы слишком хорошо  знаете  людей.  Сухой
смешок:
   - Нет, Илаза. Недостаточно.
   Мерещится ей - или в его голосе действительно скользнуло сожаление?
   Ей вспомнился менестрель Йото, дрожащим голосом выпевающий свои  песенки
интересно, сколько таких случайных путников закончили жизнь в  серых  сетях.
И, возможно, перед смертью каждый из них говорил о  сокровенном...  Вот  как
Илаза... Или несчастный Йото... Можно ли по предсмертным исповедям  хотя  бы
десятка человек составить представление о людях вообще?
   Она набрала в грудь побольше воздуха: . - И все же... Вы можете понять...
что чувствует человек? Когда вы его...
   - Я могу понять!..
   Она  испугалась.  Приглушенный  возглас  ее  собеседника   больше   всего
напоминал крик боли раньше она ничего подобного...
   - Я могу понять, - повторил он уже спокойно, медленно и глухо. -  Человек
может почувствовать... очень многое.  Человек...  -  голос  снова  напрягся,
Илазе показалось, что тот, кто сидит  в  ветвях,  пытается  обрести  прежнее
бесстрастие. И это не сразу, но удается ему.
   -  Человек...  Те,  кто  попадает  сюда,  Илаза,  не  отличаются   особым
богатством  чувств.  Они  и  понятия  не  имеют...  -  голос  прервался,   и
последовала пауза, от которой у Илазы похолодела спина.
   - Человек, -  снова  начал  ее  собеседник,  -  чувствует,  как  правило,
животный страх. И перед тем как убить его, мне приходится его успокаивать...
уколом в спину. Чтобы кровь его не сохранила отвратительного железного вкуса
- потому что страх гадок и на вкус тоже... А после укола он  уже  ничего  не
чувствует.  Даже  боли.  Только  безразличие  и  немножко   -   жажду...   Я
удовлетворил твое любопытство?
   Она  молчала.  По  темному  стволу  полз  некто  с  огромными,  зелеными,
прозрачными крылышками на крохотном, почти не различимом для глаза туловище.
   - Извини, - медленно сказал собеседник. -  Я  не  собирался  рассказывать
тебе никаких ужасов. Но ты же зачем-то спрашивала?..
   Илаза ниже опустила голову. Тот зеленый и мелкий,  что  полз  по  стволу,
пропал из виду.
   - Я не это имела в виду, - сказала она глухо. - Я думала, что  вы,  может
быть... можете понять... что  чувствует,  к  примеру,  новобрачная,  которую
сразу же после свадьбы...
   Она осеклась, ощутив за спиной его странно ускорившееся дыхание:
   - Да. Да. А особенно хорошо я представляю, что чувствует ее молодой  муж.
Если он нежен и привязчив... Если он достаточно безрассуден...  Он  способен
провертеть в небе дырку. Он не струсит, если придется  стаканом  вычерпывать
море... А поиски Тиар - это тяжкое, тяжелое, безрассудное занятие, сравнимое
разве что с танцами на битом стекле...
   Илазу передернуло. Стекло...
   - Да, Илаза. Я знаю,  что  делаю.  Я  хочу  заполучить  Тиар  -  и  я  ее
заполучу... А ждать, пока ко мне в сеть попадет еще  одна  влюбленная  пара,
слишком долго. В последние годы люди так редко ходят к Алтарю...
   Илаза молчала. Он получит-таки эту свою женщину  -  раньше  ли,  позже...
Интересно, зачем она ему? Хотя нет, неинтересно. К чему ей новые  изуверские
откровения... Если Игар не успеет, он  подождет  еще.  Новая  невеста  будет
корчиться в сетях, и новый жених побежит, сломя голову,  на  поиски  Тиар...
Она, эта заколдованная женщина Тиар, успеет стать  старухой,  и  много-много
невест погибнет, ощутив только укол в спину и последующее безразличие...
   А ей, Илазе, и укола не надо.  Ей  и  так  все  безразлично  она  заново
прожила свою короткую жизнь, рассказывая  невидимому  чудовищу  в  ветвях  о
больном, сокровенном и тайном. Она оплакала Игара,  который,  наверное,  еще
все-таки жив теперь она спокойно может лечь на землю и опять-таки  спокойно
дожидаться конца.
   Приступ тоски  оказался  неодолимым  и  черным.  Она  сползла  спиной  по
шершавому стволу - вниз. Села, опустив лицо на руки, пережидая  тошнотворное
желание немедленной смерти. Вот так, наверное,  уходила  Ада  -  помутнение,
слабость, душный занавес между глазами и миром, жажда небытия. Точно так же,
нет сил даже подняться и поискать веревку...
   - Илаза.
   Голос доносился глухо черный занавес, отделивший ее от жизни,  съедал  и
звуки тоже.
   - Илаза, послушай... теперь я тебе расскажу. Сказку...  Не  двигайся,  не
думай, только слушай. Жил-был один человек...
   Жил-был один человек, и был он не то чтобы молод, но еще и не  стар.  Жил
он всегда только для себя самого - а больше ни для кого ему жить не  стоило,
хоть была у него и родина, были и родичи,  и  золото  и  власть,  и  сила  и
оружие, а особенно была вечная игра со Смертью, потому как был  он  солдатом
удачи... И хоть в краю его царили мир и спокойствие, он искал  войну  всюду,
где бы она ни была, а ведь война вечна и искать ее не приходится долго... Он
искал войну и предводительствовал на бранном поле, и армии  нанимали  его  и
покупали себе победу, потому как полководец он был счастливый...
   И однажды, лицезревший тысячи смертей, он увидел, как между  двух  идущих
под нож армий мечется обреченное человеческое существо. И, проскользнув  под
уже занесенное орудие Смерти, он сделал то, что изменило его судьбу.  Потому
что спаситель теряет часть своей свободы и обретает узы,  связующие  его  со
спасенным...
   И, сроду не знавший любви, он понял, что судьба его  решена.  Был  он  не
стар - но уже не молод, и познал за свою жизнь многих женщин, благородных  и
подлых, красивых и обычных, невинных и продажных,  а  спасенная  им  была  -
ребенок, но он уже знал, что не ошибся.
   И он поставил свою свечку на окно и стал ждать, пока окрепнет  ее  пламя
он поливал свой росток, зная, что время плодов наступит не  скоро.  Он  взял
девочку в свой дом, любил ее и ждал, пока  она  созреет,  чтобы  сделать  ее
полноправной супругой, женой до самой смерти, продолжением себя самого...
   А Смерть ходила за ним по пятам. Смерть озлилась - ведь