ами. Они помогли Хирэку привязать  Венец  к  нашей  земле  в
обмен на...
   Аввакус закончил ее мысль:
   - В обмен на неприкосновенность. - Старик как-то весь сжался, осел на
полу, точно под давлением непосильной ноши. Он смотрел на Тессу, и глаза
его были  полны  боли.  -  Да,  так  все  и  было.  Хирэк  явился  сюда,
соблазненный рассказами о  древних  святынях  и  бесценных  рукописях  и
репутацией  здешних  монахов,  которые   считались   величайшими   умами
человечества. Он приехал, чтобы ограбить Остров, увезти с собой золото -
или знания. Смотря что первым попадется под руку. Святые отцы вышли  ему
навстречу. Они были наслышаны о Хирэке  и  его  гонцах  и  трепетали  от
страха. Они не  сомневались,  что  король  сровняет  обитель  с  землей,
похитит их сокровища и поубивает всех монахов.
   Вместо этого Хирэк протянул им  Венец  с  шипами.  Взгляните  на  мою
корону, велел он. - Расскажите мне, какова его природа и  происхождение.
Докажите, что стоит сохранить вам жизни.
   И они доказали. Все каллиграфы были немедленно созваны в монастырский
скрипторий и начали рисовать Корону, чтобы с помощью узоров разгадать ее
тайну. Двенадцать человек собрались  там.  Двенадцать  человек  работали
двенадцать часов, ночь напролет, и узор каждого что-то добавлял к  общей
картине. Сегодня такое уже невозможно. Святые  отцы  решили,  что  любое
знание, полученное через рисование  узоров,  -  посягательство  на  волю
Господню. - Аввакус покачал головой. - Не  знаю,  правильно  ли  это.  Я
простой монах, не мне судить о таких вещах. - Старик поник головой.  Ему
не сразу удалось справиться с собой, он помолчал немного  и  лишь  потом
продолжил:
   - К рассвету узоры подсказали Совету  двенадцати  ответы  на  вопросы
короля Хирэка. Писцы известили об этом святых  отцов.  Они  узнали,  что
Корона с шипами - суть эфемера,  одна  из  тех,  что  странствуют  между
мирами,  движимая  каждая  своей  особой  целью.  Корона  с  шипами  уже
выполнила свою,  разрушила  Истанианскую  империю,  и  теперь  наверняка
должна исчезнуть.
   Святые отцы приняли решение. Они подумали, что Хирэк и без  Короны  -
настоящий дьявол, и не только Остров, но и другие страны хлебнут  с  ним
немало горя. - Аввакус пожал плечами. - Как бы то ни было,  святые  отцы
отправились к Хирэку и рассказали ему  о  результатах  изысканий  Совета
двенадцати. Король пришел в ужас при  мысли,  что  может  потерять  свой
Венец. Он потребовал у святых отцов сделать так, чтобы Корона осталась в
его руках, а в противном случае угрожал спалить монастырь и  убить  всех
монахов.
   Но святые отцы отказали королю.  Его  предложение  было  противно  их
совести. Изумленный их несговорчивостью и  равнодушием  к  его  угрозам,
Хирэк обещал в обмен на Корону даровать Острову неслыханные  привилегии.
Сохраните мне Корону с шипами, сказал он, и, пока  существует  на  свете
хотя бы память о Гэризонском государстве,  наша  страна  будет  защищать
Остров от всех завоевателей. Монастырь не будет облагаться данью, а  мои
гонцы спокойно покинут Остров и никогда не вернутся, разве что по вашему
зову. Я клянусь в этом всею кровью, что пролила Корона с шипами.
   И святые отцы не отклонили это предложение. Конечно, они приняли  его
не сразу, они долго размышляли, но в конце концов договор был  подписан.
Хирэк сдержал слово. Тем же утром он увел своих  людей  и  объявил  всем
собравшимся на берегу, что отныне  никто  не  смеет  ступать  на  Остров
Посвященных иначе как с мирными целями и преисполненный почтения  к  его
обитателям.  Хирэк  предупредил,  что  Гэризон  берет  на  себя   охрану
монастыря.
   Тем временем самые  одаренные  каллиграфы  принялись  за  работу.  Им
надлежало выполнить данное Хирэку обещание - сохранить для него Корону с
шипами. Шесть  месяцев  брат  Илфейлен  разрабатывал  узоры,  с  помощью
которых можно удержать эфемеру на одном месте. Он изобретал новые  формы
и образы и наконец на шестой месяц пришел  к  выводу,  что  единственный
способ - брать узоры, заключенные  в  самом  Венце.  Корона  сделана  из
переплетающихся золотых нитей, и на каждой выгравирован особый узор. Мне
самому не приходилось видеть ее, но я не сомневаюсь, что  эти  фигуры  и
символы наделены огромной силой.
   Слушая Аввакуса, Тесса разглядывала кольцо на свет. Золотые нити были
абсолютно гладкими. На металле ничего не выгравировано.
   - Илфейлен решил, что готов приступить к рисованию узора, и  предстал
перед Хнрэком. К тому времени король превратился в одержимого. Не смыкая
глаз, он денно и нощно караулил свою Корону. А если  и  засыпал,  то  не
иначе как положив ее на грудь, в окружении  слуг,  которые  должны  были
следить, не произойдет ли каких изменений, и в  случае  чего  немедленно
разбудить короля. Как только Илфейлен явился к нему, Хирэк  велел  писцу
немедленно браться за дело. Пять дней и пять ночей трудился Илфейлен - и
создал клетку для Короны с шипами.
   Своими кистями и красками он поставил под сомнение всю магию Распада.
Корону с шипами, величайшую эфемеру, что переходила из мира в  мир,  как
шлюха от  одного  любовника  к  другому,  он  превратил  в  пришпиленное
булавкой насекомое. Он взнуздал и покорил ее.
   Невероятные вещи творились в эти пять дней. Луна не  показывалась  на
небе, кобылы жеребились раньше положенного им срока,  невиданной  высоты
волны бились о  берег,  вода  переливалась  через  края  колодцев.  Дети
заболевали желтухой, а старики умирали от водянки.
   Илфейлен выполнил свою задачу: он приковал Корону с шипами  к  земле.
Когда он кончил, некогда могущественная эфемера мало чем  отличалась  от
впряженного в плуг вола, который осужден год за  годом,  снова  и  снова
вспахивать одно и то же поле.
   Аввакус  кончил  свой  рассказ.  Секунда  за  секундой  проходили   в
молчании. Так бывает в театре, когда  последняя  реплика  произнесена  и
актеры застывают на своих местах и ждут отклика зрителей.
   Наконец Тесса не выдержала.
   - Итак, Корона осталась в Гэризоне. - Она  вдруг  почувствовала,  что
устала сидеть, и попыталась подняться  на  ноги.  Боль  пронзила  правую
ногу. Колотая рана на голени раскрылась, и  кровь  потекла  по  лодыжке.
Собственная слабость так разозлила ее, что Тесса все же  заставила  себя
встать, несмотря на  головокружение.  Ей  надо  было  сосредоточиться  и
обдумать услышанное. Туника из грубой шерсти терлась о  свежую  рану  на
спине. Чтобы не упасть, Тессе пришлось прислониться к стене пещеры.
   - Что сталось с нарисованным Илфейленом узором?
   Аввакус издал чудной звук - что-то среднее между сдавленным смехом  и
рыданием.
   - Молодец, девочка! Ты всегда попадаешь точно в яблочко. - Он  провел
рукой по красиво подстриженным волосам. - Пергамент  с  нарисованным  на
нем узором положили в свинцовый ящик и похоронили его где-то в  Вейзахе.
Могилу рыли  три  человека.  Все  они  были  убиты  раньше,  чем  успели
вычистить грязь из-под ногтей.
   Слово могила в устах Аввакуса прозвучало  столь  зловеще,  что  Тесса
вздрогнула.
   - А копию с него не сняли?
   - Копию? - Аввакус так энергично замотал головой, что она,  казалось,
вот-вот оторвется. - Нет, конечно. Хирэк с самого начала наложил на  это
строжайший запрет. Соглядатаи ходили  за  Илфейленом  по  пятам.  Каждый
вечер перед уходом  из  скриптория  его  обыскивали  с  ног  до  головы,
отбирали перья и кисти, тщательно осматривали спальню и проверяли каждый
лист пергамента - нет ли где дырочек,  не  нанесен  ли  на  него  контур
рисунка. Нет, Илфейлен не смог бы изготовить копию.
   - Наброски тоже не сохранились?
   - Все наброски Илфейлен делал на вощеных дощечках. Хирэк настаивал на
том, чтобы пергамент для этих целей не  использовался.  После  окончания
работы король лично, стоя у писца за спиной, проследил,  чтобы  Илфейлен
растопил воск на всех дощечках. Их было больше двух дюжин.
   Тесса с минуту подумала, а потом спросила:
   - Две дюжины дощечек - немалая обуза, когда предстоит дальняя дорога.
У Илфейлена был помощник?
   - Да. Иначе мы бы не узнали подробностей этой истории.  Помощник  вел
дневник. Он описал  путь  своего  мастера  от  Гэризона  и  обратно.  Он
записывал, где они останавливались  по  дороге,  что  ели  и  все  такое
прочее.
   - А было там что-нибудь  про  сам  узор,  про  изображение  Короны  с
шипами?
   - Немного. Я тебе почти все рассказал. За помощником  Илфейлена  тоже
присматривали. Он не смел упоминать в  своем  дневнике  никаких  деталей
узора.
   У Тессы подгибались ноги. Она уже не помнила, зачем  ей  понадобилось
встать, и сейчас с облегчением опустилась на пол. Причем опустилась  так
неудачно, что подвернула лодыжку. Вдобавок ее мучила жажда,  но  просить
Аввакуса дать ей что-нибудь попить не хотелось:  старик  опять  стал  бы
пичкать ее своим лечебным зельем.
   - Но описание поездки Илфейлена все же сохранилось?
   Пока Тесса стояла, прислонившись к стене, а потом вновь  устраивалась
на полу, Аввакус сидел неподвижно, скрестив ноги.  Тесса  подумала,  что
старик, наверное, привык подолгу оставаться в одном положении.
   - К сожалению, записи не сохранились. В прошлом году в западной башне
монастыря случился пожар, и многие книги и свитки погибли в огне.
   Дальнейшие  расспросы  ни  к  чему  не  приведут.  Копий  узора  нет.
Описаний, даже самых приблизительных, тоже нет. Тесса глубоко вздохнула.
Если узор привязал Корону к земле,  значит,  нужен  другой  узор,  чтобы
освободить ее. Узор, точно повторяющий все детали и особенности первого,
но при этом - с каким-то неожиданным поворотом, вывертом.
   - Как сложилась жизнь Илфейлена после возвращения на Остров?
   Аввакус по цокал языком.
   - Тоже хороший вопрос. Брат Илфейлен никогда уже не стал прежним.  Он
заболел на  обратном  пути  из  Вейзаха.  Ему  пришлось  несколько  дней
провести в Бей'Зелле прежде,  чем  он  смог  набраться  сил  на  морское
путешествие до Килгрима. До Острова Посвященных он  добрался  совершенно
другим человеком. Тот узор дорого обошелся  ему.  И  дело  не  только  в
здоровье. Что-то внутри него надломилось. Он  перестал  рисовать  и  вел
тихую жизнь  ученого.  Одиннадцать  лет  понадобилось  Илфейлену,  чтобы
восстановить  силы.  Потом  умер  старый  настоятель,  и  на  его  место
выдвинули  Илфейлена.  Святые  отцы   считали   его   человеком   тихим,
покладистым и приверженным традициям. Но  за  одиннадцать  лет  молчания
Илфейлен успел многое передумать и пересмотреть. Он согласился  на  пост
настоятеля и в корне изменил  всю  жизнь  обители.  Он  распустил  Совет
двенадцати,  запретил  писцам  копировать  старинные  образцы  и   велел
выбросить в море все рукописи, повествующие об искусстве узороплетения.
   - Но он никогда не пытался развязать завязанный им узел?
   - Нет. Что сделано, то сделано.  Илфейлен  поклялся  самыми  ужасными
клятвами, что никогда не попытается исправить что-либо в своем последнем
узоре. И остался верен этим клятвам.
   - А Корона с шипами? - Тессу начинало клонить ко  сну.  Ей  казалось,
что холод моря вновь леденит ее израненное тело. -  С  тех  пор  она  не
покидала Гэризон?
   - Верно. - Аввакус поднялся. По узкой дорожке между сырными  головами
он подошел к свече и опустился на колени рядом с ней.  -  Пять  столетий
Колючая корона  грозным  стражем  стояла  за  Гэризонским  троном.  Пять
столетий гэризонские короли короновались ею и становились  завоевателями
и разрушителями. Они  захватывали  земли,  одерживали  победы,  отнимали
жизни. Но дело не в правителях Гэризона, не в их непомерном честолюбии и
жажде власти. Люди ошибочно приписывают эту  непреодолимую  тягу  все  к
новым и новым военным подвигам народу Гэризона  и  его  королям.  Корона
была тому причиной. Даже заколдованная, привязанная к одному месту,  она
оставалась верна себе. Война - ее единственная цель. Она создана,  чтобы
сражаться и побеждать.
   Тессе одного хотелось - свернуться калачиком среди холодных камней  и
заснуть крепким сном. Быть  может,  она  проснется  и  поймет,  что  все
случившиеся с ней за последнее время - просто ночной кошмар.
   - А что будет, если Корона останется в этом мире? -  выговорила  она,
стуча зубами от холода.
   Теперь Аввакус загораживал Тессе свет, и она почти  ничего  не  могла
разглядеть.
   - Ну, полагаю, что материк будет уничтожен. Венец  с  шипами  подобен
взбесившемуся  псу,  который  грызет  свою  цепь.   Пятьдесят   лет   он
бездействовал,  силы  его  оставались  втуне.  Но  Изгард,  впервые   за
последние полстолетия, вновь возложил на себя Корону с шипами. Ему  -  и
его Короне -  не  терпится  вознаградить  себя  за  потерянное  время  и
проигранные битвы. Мощь Короны  с  каждым  днем  возрастает.  -  Аввакус
наклонился и задул свечу. - Через десять  дней  исполнится  пятьсот  лет
пребыванию на земле Короны с шипами.
   Они замолчали снова. Тишину  нарушил  далекий  колокольный  звон.  Он
проник в пещеру и эхом прокатился по ней.  В  полной  темноте  Тесса  не
видела Аввакуса, но слышала, как старик пробирается на свое место.  Звон
все не умолкал. После пятого удара колокола Аввакус остановился.
   - В числе пять заключена особая сила, - сказал он.  -  Древняя  сила,
древние вещи вбирают и используют ее.
   Еще три удара ознаменовали начало Восьмого колокола. Тесса  и  старый
монах больше не разговаривали.
 
*** 
 
   Кэмрон выплюнул сгусток крови и сощурил глаза, вглядываясь в темноту.
Ему показалось, что там что-то  шевелится.  Он  нажал  спусковой  крючок
арбалета. Но стрела никого не поразила. Она попала в струйку дыма, или в
столб лунного света, или в кучку пепла. Врагов больше не  осталось.  Все
гонцы были мертвы. Тринадцать часов понадобилось, чтобы  уничтожить  их.
Но Кэмрон не мог поверить,  что  сражение  окончено.  Он  снова  зарядил
арбалет.
   С  покрытыми  засохшей  кровью   пальцами,   трясущимися   руками   и
воспаленными глазами, Кэмрон лежал на животе и  ждал.  Порезы  и  синяки
покрывали его тело. Он был измотан до предела.
   Он остался один. Рейжане потерпели поражение.
   От животной вони гонцов, запаха гниющего мяса и свежей крови путались
мысли, мутилось в голове. Тяжелая дымовая завеса повисла над полем боем.
Пепла уже не было в воздухе. С наступлением темноты он  постепенно  осел
на землю. Полная луна осветила холм. Но вскоре она скрылась за тучами, и
опять стало темно. Удивительное дело, было тепло, как днем.
   Очень кстати, рассеянно подумал Кэмрон - мысли  его  перескакивали  с
предмета на предмет, - ведь плащ прожжен в нескольких местах  и  уже  не
защищает от холода. Впрочем, может, он не прожжен,  а  искромсан  ножами
гонцов? Кэмрон не мог вспомнить.
   Он нахмурился и провел ладонью по волосам.  Целая  прядь  осталась  в
руке. Он бросил  черные  обуглившиеся  волоски  на  землю.  В  следующую
секунду  пальцы  Кэмрона  снова  лежали  на  спусковом  крючке.   Кто-то
подкрадывался к нему.
   Осторожные шаги раздавались сзади, с тыла, поэтому  Кэмрону  пришлось
повернуться в грязи. При этом он случайно задел самострелом о камень,  и
стрела сорвалась с тетивы. Кэмрон выругался себе под нос. Он терпеть  не
мог арбалеты и понятия не имел, как один из них оказался у него в руках.
Он точно помнил, что в начале сражения был вооружен  луком.  Он  покачал
головой и водворил стрелу на место.
   Темный   силуэт   приближался.    Кэмрон    прицелился,    постарался
сосредоточиться. Но руки все равно дрожали.
   - Кто здесь? - вызывающе спросил незнакомец.  Но,  несмотря  на  тон,
Кэмрон узнал рейзский акцент. - Назови себя или будешь пронзен копьем.
   Кэмрон не  двигался.  Он  знал,  что  следовало  бы  снять  палец  со
спускового крючка, но почему-то не сделал этого.  Из  глубокой  раны  на
десне текла кровь. Он с трудом мог говорить:
   - Кэмрон Торнский.
   Незнакомец испуганно охнул:
   - Если вы ранены, сир, я вынесу вас отсюда. - Он шагнул к Кэмрону.
   Темноволосый юноша. Большие глаза, лицо черное от сажи  и  запекшейся
крови. Он нагнулся к Кэмрону.
   - Позвольте я помогу вам встать. С вами никого нет?
   Кэмрон покачал головой. В чем, в чем, а в этом он не сомневался.
   - Почти все погибли. Остальные разбежались.
   Юноша кивнул:
   - Думаю, лучше вам отложить арбалет и спуститься со мной к реке.
   К реке? Кэмрон не понимал, о чем толкует этот  молодой  человек.  Рот
наполнился кровью.
   - Выпейте, - юноша протянул ему  свою  фляжку,  -  вам  сразу  станет
лучше.
   Кэмрон послушался. Жидкость была горячей и холодной одновременно.  Он
прополоскал ею рот, пытаясь отделаться от вкуса крови.
   Только теперь, приподнявшись, Кэмрон ощутил какое-то  неудобство:  он
больше не чувствовал ставшей привычной тяжести арбалета в  руке.  Кэмрон
огляделся и увидел, что самострел его отброшен  в  сторону,  валяется  в
обгоревшей траве.
   Юноша проследил за его взглядом, устало улыбнулся и пояснил:
   - Я испугался, что вы пальнете в меня.
   Кэмрон не стал возражать. Вино помогло ему собраться с мыслями, но  с
новой силой дали  о  себе  знать  старые  и  новые  раны.  Лицо  Кэмрона
исказилось от боли, он поспешно сделал еще глоток, вытер губы и спросил:
   - Сколько осталось в живых?
   Юноша  хотел  ответить,  но  не  мог  выговорить  ни  слова,   словно
захлебнулся от горя. Кэмрон протянул  ему  фляжку,  но  молодой  человек
отрицательно покачал головой.
   - Пятьсот человек, - выдавил он, - а может, и того меньше.
   Кэмрон закрыл глаза. Он так устал, что почти ничего не почувствовал.
   - Как это случилось?
   - И вы еще спрашиваете? - Глаза молодого человека сердито  сверкнули.
- Если бы не вы и ваши лучники, погибли  бы  все  до  одного,  даже  сам
Повелитель. Вы  перестреляли  их,  перестреляли  всех  гонцов.  К  концу
сражения ваш отряд насчитывал не больше двенадцати человек - я все видел
со своего поста. Гонцы шли и шли. Они теснили нас, отрезали все  пути  к
отступлению. И дым - везде был дым. Пламя. Бэланон сгорел заживо.
   Рассказ юноши по-прежнему не производил  на  Кэмрона  почти  никакого
впечатления. Ему было все равно, погиб Сандор или  остался  жив.  Потеря
арбалета волновала его куда больше.
   - Вы открыли нам путь к отступлению, - продолжал молодой  человек.  В
голосе его Кэмрон с удивлением  услышал  что-то  вроде  благоговения.  -
Никто больше не в состояние был сражаться с  гонцами.  Повелитель  велел
спускаться в долину. Это был несвоевременный приказ. Гонцы наступали нам
на пятки. - Юноша сорвался на крик. - Это был ад!  Настоящий  ад.  Морды
гонцов, дым, вонь, крики.
   Кэмрон хотел как-то успокоить юного незнакомца, но  слова  не  шли  с
языка. Калейдоскопом закрутились перед ним картины прошедшего боя. Запах
керосина, горячий воздух, опаливший  шею.  Чей-то  голос,  выкрикивающий
команды, - неужели его собственный? Вопли. Шлёпанье шагов по грязи. Град
стрел. Когтистая лапа гонца на щеке.
   Кэмрон закрыл лицо руками.
   У них кончались стрелы. Укрытые за дымовой завесой гонцы были плохими
мишенями. Из дюжины выстрелов хорошо если шесть попадали в цель.  Только
вооруженные большими луками люди Сегуина Нэя были искусными стрелками.
   Но хуже всего был рукопашный бой. Люди Бэланона обратились в бегство.
И Кэмрон не винил их. Может, если бы у него было  время  остановиться  и
подумать, он и сам поступил бы так же. Впрочем, гонцы дрались не с такой
яростью, как в Долине Разбитых Камней. У Кэмрона возникло ощущение,  что
его отряд - не столько цель, сколько досадная помеха на их  пути.  Перед
гонцами стояла другая задача: им было  приказано  вселить  ужас  в  души
рейзских солдат и заставить их спуститься в долину,  где  уже  поджидали
хладнокровные, собранные и беспощадные лучники.
   Кэмрон протянул юноше руку:
   - Как тебя зовут?
   Пальцы их переплелись.
   - Пэкс.
   - Помоги мне встать, Пэкс. Помоги мне спуститься в долину.
   - В долину? Но Повелитель у реки, он  ждет  вестей  от  оставшихся  в
живых. В долине никого... - Пэкс  запнулся