е  помянутые  тактики,  а  равно  и
стратеги жаловаться не могли.
   Человеки же, в таинствах высокой политики не искушенные,  веселились.
От души, порой не в меру, а зачастую и сверх всякой меры. От  добра  они
искали добра, и еще добра, и еще, и даже немного свыше того.  И  всегда,
как водится, находились  услужливые  доброжелатели,  готовые  за  вполне
посильную мзду предоставить интересующимся  все  мыслимые  и  немыслимые
отдохновения. Не убежден, что промысел этот был в полном соответствии  с
действующим законодательством,  и  потому  некоторые  особо  щепетильные
граждане в сердцах именовали их чуть ли не мафией, что, на  мой  взгляд,
вряд ли справедливо. В  конечном  счете  наша  Галактика  -  не  древняя
Сицилия, и сваливать все подряд на мафию - значит ни о чем не  говорить.
Время наступило шершавое, небожеское, и подчас трудно было  уже  понять,
кто, собственно, клиент,  а  кто  -  поставщик,  и  чем  добропорядочный
налогоплательщик отличается от профессиональной торпеды...
   Если кто-то мало-мальски и разбирался в таких нюансах, так это  разве
что "Мегапол", но эти ребятишки не успевали поставить свои  познания  на
службу обществу в силу печальной, но для их работы  вполне  естественной
текучести кадров.
   Зато пресса вырвалась из клетки и, возомнив себя не то что  четвертой
(это бы полбеды), а едва ли не основной властью, обнаглела беспредельно.
В один прекрасный день конопатый нахал, гонец-щелкопер  дошел  до  того,
что  прорвался  на  Авиньон  в  халатике  сестрички,  напоил   дежурного
фельдшера и проник аж во дворец. Не получив аудиенции у меня (а с  какой
стати?), он обратился к  высокоученейшему  магистру  Джамбатисте,  после
чего тиснул сразу в десятке еженедельников  гнусную  статейку:  "ДА,  ОН
БЕЗУМЕН! - говорит магистр". Я, конечно, сразу предал его анафеме. А что
мне, товарищи, оставалось делать в такой, не станем отрицать,  непростой
ситуации?
   Однако кого в  те  годы  волновала  анафема?  Ровным  счетом  никого.
Озверев от покоя, люди отвернулись от  неба,  и  уважаемейшими  фигурами
общества стали - вы не поверите! - затейники, причем самые похабные.  Я,
знаете ли, не ханжа, и порой мы с магистром сами выписываем  на  Авиньон
солидного мастера для постановки чего-нибудь, скажем, из  Шекспира  или,
предположим, из  Чехова.  Но  мастера  вымирали,  уступая  дорогу  шутам
гороховым! И бездумно потея на пип-шоу  и  гала-концертах,  человечество
губило себя, предпочтя пастырской проповеди утехи грешного тела...
   Справедливости для добавлю: иногда,  увы,  слишком  редко  и  в  этом
всесветном бедламе находились здравые  головы,  пытавшиеся  мало-мальски
мыслить. Конечно же, отнюдь не политики (им мыслить вообще не дано) и не
клир (эти, так сказать, по  службе  вынуждены),  а  ученые.  Между  нами
говоря, тоже далеко не все. Даже не многие. Но - некоторые...
   Да, разумеется, я - клерикал, но уж  никак  не  обскурант,  и  идеалы
пресвятого Фомы близки сердцу моему ни в коей мере не менее, нежели идеи
Джордано Бруно. Сжечь - не значит опровергнуть! - готов  я  хоть  сейчас
повторить вслед за ним.
   Но что, извиняюсь, могли поделать эти чудаки?
   Вопить благим матом, и не более  того.  Ими  пользовались  по  нужде,
затем  выкидывали  до  новой  надобности.  И  при   этом,   естественно,
приказывали не лезть не в свои дела...
   Итак, юдоль печали резвилась вовсю.
   Мне же оставалось лишь молиться...

ХРОНИКА ВТОРАЯ
ПЛОДЫ ЛА

ГЛАВА 1

   О Господи Боже мой, Творец и Вседержитель! К Тебе взываю и  к  стопам
Твоим припадаю ныне со скорбью, и ужасом,  и  отчаянием,  и  страхом,  и
болью за паству свою и Твою. Грозен Ты еси, и воистину  пагубнее  многая
пагубы равнодушие Твое. Но не взыщи и воззри сей час на тварный мир, иже
создан не по мгновенной прихоти, но Твоею благой  волею,  и  оттого  уже
достоин милости Вышней; воззри и, воззрив, ужаснись веселию, царящему во
человецех, ибо не в великом ли веселии истоки великих печалей?..

Рассказывает Аркаша ТОПТУНОВ, затейник. 67 лет.
Гражданин Единого Галактического Союза

22 июня - 3 июля 2215 года по Галактическому исчислению

   Если вы думаете, хорошие мои, что у импресарио жизнь - малина, так вы
уже попали не туда и можете выйти. Аркаша Топтунов знает,  что  говорит,
потому что знает жизнь,  которая,  нив-року,  уже  немножко  прошла.  Не
скажу, что мне это нравится, но  тот  мальчик  с  бульвара,  что  я  был
раньше, стал уже лысый как колено, и его на  мякине  не  проведешь.  Так
вот: нет хороших сезонов и нет плохих сезонов, нет хорошей публики и нет
плохой публики - публика всегда  одинаково  сволочная,  потому  что  она
всего только люди, а люди хочут зрелищ, и они таки  имеют  полное  право
его иметь за свои, между нами говоря, очень немаленькие деньги...
   А кто может сделать зрелище?
   Угадали - Аркаша!
   Ой, ну не надо, все правильно: новое  время,  новые  моды,  так  было
всегда, и так будет потом, и никакая молодежь не желает кушать булку без
масла, а масло без немножечко икры, и лучше, чтобы черной. Да!  И  я  не
спорю, что ничего  не  смыслю  в  новомодных  извращениях  типа  розовых
сотюшек или, упаси Боже, сийсийного массажа;  я  отцвел,  как  бузина  в
огороде, и пора уступать молодежи, которой у нас, не знаю зачем,  дорога
везде...
   Но скажите, кто нашел Ози Гутелли, а? Кто она была и что из нее стало
потом? А я, между прочим, еще не забыл, какие слова ей кричали на первых
гастролях, она ж такой гадости в своей Хацапетовке  и  не  слыхивала,  и
бедная девочка плакала в уборной, кричала про хочу домой и била  об  моя
бедная голова фарфоровые тарелки. Из моего сервиза, заметьте! Ну и  что?
Я терпел, как пингвин на морозе, потому что таланту надо идти навстречу.
   Не верите, спросите у самой Ози, только не забудьте сказать,  что  от
Аркаши...
   Да, конечно, я сегодня не такой,  как  позавчера,  и  это  уже  факт.
Сердце, печенка, пятое-десятое, одна сигарета в день, никакого  коньяка,
никаких девочек, в смысле - нельзя, но тут уже извините, я еще не  умер,
и знаете что? - пусть у ваших  врагов  будет  столько  болячек,  сколько
рецептов я сдаю в макулатуру по четвергам и  воскресеньям.  И  я  устал,
зачем спорить...
   Но по утрам на балконе я стою в трусах и смотрю на свой город  сверху
вниз, как орел, и эта красота под ногами тихонько шепчет  мне:  "Аркаша,
неужели я останусь без тебя, а все эти муфлоны без развлечений?"... а  с
моря вдруг налетает медленный свежий ветерок, и уже не надо  зарядки;  я
стою, молчу, и в горле становится, как с перепоя, липко и  вонюче,  и  я
отвечаю моему городу - во всю глотку, чтобы повскакивали любимые соседи,
которым только и радости, что стучать  в  стенку,  когда  Аркаша  привел
дебютантку и девочка мешает им, видите ли, спать... так вот, я  отвечаю:
"Они не дождутся!" - и опять запрягаю себя, как сивку-бурку, и тяну этот
клятый воз, хотя то, что у меня есть, слава Богу, хватит на три  остатка
такой жизни, как я сейчас имею, даже если совсем сойти  с  ума  и  опять
жениться...
   Так что можете не очень стараться, чтобы  говорить  мне  за  то,  что
такое Земля, я не пальцем делан, и я лучше  вас  знаю:  Земля  это  таки
Земля и у нас на Земле трудно кого-то чем-то удивить.  Нет,  я  не  хочу
ныть, у меня это получается нив-року даже теперь, и сериалы мои  смотрит
пол-Галактики, если не вся, особенно про Рамоса, и даже премии идут, как
положено, хотя будь Рамос жив, строго между нами, он, я думаю, выдал  бы
мне такую премию, что у меня ноги  встали  бы  выше  шнобеля;  так  вот,
премии премиями, но себя не обманешь. Скажу вам, как родным: две Ози  не
бывают за одну жизнь, и можешь быть доволен, если тебе хоть раз вылетело
такое счастье по профессии. А изобретать новенькое моим  мозгам  уже  не
всегда под силу, так вот и получается, что на живые шоу  Топтунова  идет
все меньше народу, и то, знаете ли, бьет по уважению к себе самому.  Вот
почему я ухватился за эту клубничку с экзотическими жонглерами; я  сразу
все сообразил, когда увидел рекламки. "Ой, Аркаша, это да, это что-то  с
чем-то, и это твой шанс" - вот что я сказал себе,  когда  впервые  узнал
про вонючую планетку с дефективным названием, - пусть те, кто там живет,
его и выговаривают на здоровье, если хотят, меня это не  касается.  Меня
касается другое: чтобы было много, красиво и хорошо публике.
   А что такое хорошо?
   А хорошо - это когда интересно и платят за билеты.
   По сей день не знаю, которое из агентств прислало мне тот  конвертик,
и не будем говорить, где я его распаковал. Ну ладно, будем,  потому  что
"где" - это тоже важно: я распаковал его в  своем  клозете,  потому  что
обычно, можете поверить, я знаю, как мало кто, рассылают полный дрэк,  и
использовать эти бумажки, если  они  не  глянцевые,  можно  сразу  и  по
прямому назначению.
   Я вскрыл конверт и - знаете что? - едва не забыл, где сижу. А ведь  у
меня есть правило: клозет - это  же,  простите,  храм  души,  тут  нужно
сидеть и тихо думать, и ничего больше, тем паче в таком клозете, как мне
оборудовали,  по  особому  заказу.  Но  когда  Аркаша   рассмотрел   эти
фотографии... ой, разве я уже мог думать тихо? Вы бы видели! Мальчики  в
бело-красном, и что эти мальчики вытворяли с  мечами,  луками  и  прочей
дребеденью! Или я не Топтунов, или на  это  стоило  видеть,  и  Топтунов
сделал все, чтобы Земля без посмотреть на это не осталась.
   Смешно вспомнить: когда-то один наивный маленький мальчик,  не  будем
называть имя, так вот, если этот мальчик хотел чего-то иметь,  то  бегал
по пятам за солидные люди и уговаривал выступить хоть  немножко,  и  его
посылали, и он приходил опять, и если не пускали в двери, так он  лез  в
окно, и люди таки выступали, чтобы хоть отвязаться, и скажу вам  честно,
вот так и закалялась сталь. Но это было так давно, что - теперь  уже  не
правда; теперь я никуда ни за кем не бегаю, бегают как раз за мной, если
нужно что-то действительно вкусненькое. В конце концов,  я  же  из  тех,
которых сейчас уже почти, можно сказать, и нету, и  именно  меня,  а  не
какого-то из этих свеженьких шустряков приглашали аж на  Авиньон,  чтобы
сделать  пару  Шекспировских  спектаклей  для...  т-с-с!..  можете  сами
догадываться, для кого, а я давал подписку и ничего не скажу,  чтобы  не
надо было опять таскаться по судам; короче говоря, Аркаша давно  уже  не
мальчик, и это известно не только Топтунову; я дал телекс куда  надо,  и
эти дикие люди вообще озверели от восторга. Их Управление Культуры,  или
Министерство, или как это там называется,  сразу  ответило:  "Да!"  -  и
предложило сто, нет - двести, нет - сколько угодно любых солистов!
   Но во всем нужна мера, особенно в  новинках,  даже  перспективных.  Я
взял одного на пробу...
   И уже неделю спустя он летел на Землю.
   Скажите,   вам   не   доводилось   бывать   когда-нибудь   в   районе
Семипалатинска? Зря, зря! Чудный пейзажик, одни сплошные тюльпаны. И  на
космодроме  я  тоже  был  один,  как  эти  цветочки,  в  смысле  -  один
встречающий, зато приезжих, как в Одессе летом, но даже в  Одессе  летом
нет столько двуногих с планеты... ну, как же ее, а?.. Дархай! Видите?! -
вспомнил, так что замолчите свой рот и не  смейте  больше  сказать,  что
Топтунов уже склеротик... да; ну, один так  один;  я  уболтал  сопливого
погранца, что меня не надо не  пускать  на  летное  поле,  встал  там  и
собрался узнать своего артиста сразу, чтобы все  было  без  нервотрепки,
потому что люди искусства, вы их не знаете, это  очень  тонкие  люди,  и
чуть что, так сразу идут нервы; вот помню,  когда  я  работал  Ози,  так
девочка хотела, чтобы я делал то-се, и я таки делал, и Ози  хоть  сейчас
скажет вам, что Аркаша ей друг, хотя она уже даже и не Аркашин уровень.
   Но как, нет, скажите, пожалуйста, как я должен был его узнавать, если
они  все  одинаково  упакованы?  Какие-то  жуткие  пятнистые   балахоны,
какие-то значочхи, все почти без багажа, зато - строем. Нет,  вы  только
вообразите себе на минуточку: по трапу - строем, с песней!.. О, это  уже
было зрелище, и я видел его бесплатно, а больше вообще никто!  Но  я  не
любовался, потому что надел  очки  и  смотрел  по  делу;  и  я  все-таки
вычислил парнишку, потому что у меня опыт, а еще  потому,  что  на  нем,
единственном, не было  ничего  пятнистого,  а  наоборот  -  все  как  на
буклете: белые шаровары с красной вышивкой  и  красное  с  белым  что-то
вроде пончо.
   Стюард шел за ним, согнувшись в три погибели, и нес рюкзак. Извините,
я сказал "рюкзак"? - не слушайте, я ошибся, это был  слон,  может  быть,
даже два. Мы втроем еле-еле загрузили этот мешочечек  в  мой  флайер,  и
потом все равно пришлось потесниться. И я понял, что начинается  кошмар,
но обрадовался, потому что у меня появилось предчувствие, а предчувствия
Топтунова никогда не бывают просто так, это вам  может  подтвердить  вся
Пишоновская, которая еще не уехала, а только собирается...
   Всю дорогу мальчик молчал, я подумал сначала, что он вообще не  умеет
разговаривать, но перед самым приземлением он решил-таки сделать большое
одолжение и буркнул: "Лон Сарджо". Спасибо, я должен  был  догадываться,
что это его так зовут! Но я не  стал  обижаться,  потому  что  дебютанты
всегда немножечко с придурью и не сразу умеют  соображать,  что  придурь
может быть хороша только тогда, когда работает на образ...
   В офисе перед ним  положили  контракт.  Можете  не  сомневаться,  что
половина моей жизни погасла  из-за  этих  контрактов,  и  половина  моей
хворобы тоже только оттуда, потому  что  очень  трудно  уговаривать  эти
тонкие натуры, какие им предлагают прекрасные условия. И  что  же?  Этот
пацан подписал все  не  глядя,  и  я  даже  пожалел,  что  не  сообразил
подрезать сумму гонорара еще процента на четыре,  а  потом  сказал  себе
"фу"  и  больше  не  думал  о  гешефтах,   потому   что   грех   обижать
несмышленышей: они растут, начинают все понимать и очень хорошо  помнят,
кто их обидел, а кто нет, когда они еще ползали по сцене совсем сырые...
   Потом мы обсудили программу выступлений - она была у него с собой, на
хорошей бумаге, с цветными иллюстрациями, и с первого взгляда  я  понял:
это именно то, что нужно, и ни о каких  четырех  процентах  в  следующем
контракте говорить не будем, а максимум полтора, просто чтобы не  делать
из него исключения.
   Так я себе решил и опять сделал не думать за гешефты.
   Немножко пообсуждали насчет как делать программу;  он  пояснял  очень
коротко, в глаза не смотрел, но все было умно и  хорошо;  между  прочим,
по-человечески он понимал вполне прилично, почти все, и объясняться, как
выяснилось, тоже умел, хотя и с акцентом, странным таким, похожим на как
бы говорил картавый грузин, только очень быстро...
   Он поел, а отдыхать не пожелал. Зато захотел пройтись в город, и я  с
удовольствием сказал: "Да". И мы вышли из конторы. И пошли по улицам;  я
шел и думал: "Люди, люди, вот вы сегодня не смотрите на меня, и это ваше
дело, потому что кого интересует лысина Аркаши?.. Но зря вы не  смотрите
этого мальчика; пока еще это можно за просто так,  а  завтра  бесплатно,
извините, уже не получится..." И пусть я  повторюсь,  но  я  таки  очень
сильно люблю свой город, хоть и ставший свалкой с тех пор, как Топтунова
впервые поцеловали у моря, но все же, как  по  мне,  так  самый  лучший,
считая  и  Рио-де-Жанейро.  Эти  краски,  эти  толстые  тетки,   которые
безответно пытаются узнавать меня и строить глазки, эта суета  с  шумом,
этот гам за просто так - вы знаете, лично для меня все это, как вода для
рыбы, и уже не надо лекарств. И я показывал ему все, что получше,  чтобы
он тоже хоть немножко полюбил, а потом почаще приезжал сюда на  гастроли
добровольно и без конвоя - ведь Аркаша, скажем правду, тоже не вечный, а
когда меня не будет  совсем,  так  кто  сможет  насильно  затащить  сюда
первоклассных исполнителей?.. Они скажут "Нет!" и поедут в какой-нибудь,
извините за выражение, Уолфиш-Бей...
   Мы шли по Ришельевской. Я  не  очень  хорошо  знаю,  кто  такой  этот
Ришельевский, и уже не узнаю точно, потому что дедушка Мотя в  могиле  и
спросить некого, но, кажется, это кто-то когда-то был и был хорошо, если
до сих пор такая улица называется  его  именем.  Малыш  поначалу  просто
очумел: он вертел головой, словно это у него не голова, а флюгер, и я не
мог оторвать его ни от одной витрины, даже такой, где  только  тампаксы.
Нет, не подумайте, он ничего не хотел покупать, даже  не  спрашивал,  он
просто смотрел - но как смотрел! - мы так смотреть уже не  умеем.  Потом
он все-таки попривык, слегка успокоился и впервые посмотрел на меня  как
на что-то одушевленное.
   - У вас большие пункты раздачи благ.
   Нет, вы представить себе не можете, как он это сказал! С  одобрением,
да, но эдак свысока, как  будто  там  у  него,  в  зачуханной  глубинке,
магазины еще лучше!
   Тут же он добавил:
   - Но излишества благ - не во благо!
   И больше на витрины не заглядывался. Мальчик был молодой, резвый, как
козочка, и совсем не думал про пожалеть мои больные ноги, и на астму мою
ему тоже было плевать, потому что, пока молодой, в астму не веришь...
   Когда мы дошли до Софиевской - угол Гурвица, знаете, около дома-музея
Леандра Верлу, я понял, что еще немножко шагов, и  мой  дебютант  вполне
может остаться без опытного импресарио, и вот тогда я встал как статуя и
сказал:
   - Нет, дитя мое, Аркаша дальше не пойдет.
   И мы спустились в "Лит-Арт". Ой, и что там  начало  твориться,  когда
богемка прочистила глаза и увидела живого Топтунова!.. Содом и  Гоморра?
- нет, там было тише. Между нами говоря, Аркаша среди тамошней публики -
событие еще то, и вполне может быть контракт, а контракт с Топтуновым  -
уже  не  какая-нибудь  путевка  в  жизнь,  а   вагон   экстра-класса   с
проводницей-фотомоделью,  подстаканниками   из   мельхиора   и   прочими
прибамбасами... и вот поэтому юные дарования, которые в штанах, сразу же
принялись громко показывать таланты, а которые без - делать вид,  что  у
Аркаши нет никакой лысины... Ну  да,  так  вот  когда  бармен  смог-таки
отогнать их от меня, я  посмотрел  по  сторонам,  полюбовался  девочками
побюстее и сообщил народу:
   - Ша, дети! Аркаша хочет тишины и кофе.
   Накануне дебюта это, не смейтесь, большое дело, и никакое сердце  тут
уже не имеет значения.
   Стало тихо и две чашечки кофе.
   От коньяка, - между прочим, очень приличного, - парнишка отказался. А
я нет. Если слушать всех врачей,  то  помрешь  намного  раньше,  хотя  и
здоровеньким. Дедушка Мотя, например, вообще не знал, что такое врачи, и
хотя однажды и умер, так ведь в девяносто  семь  и  оттого,  что  стерва
Муська приревновала его сковородкой тютелька в тютельку по виску...
   Так вот, Лончик мой сидел, как скушав аршин, и  пил  кофе  маленькими
глотками. Да,  и  я  же  забыл:  пару  слов  о  нем.  Что  вам  сказать?
Мальчик-красавчик, совсем как этот, что  стоит  на  бульваре.  Девки  не
сводили с него глаз,  прямо  как  когда-то  с  меня,  но  тут  оказалась
выдержка - совсем не та, что была у Аркаши, когда Аркаша еще многое мог;
он даже взглядом не повел. То есть повел, но не по  ним,  а  по  стенам.
Что-то поискал, удивился, потом повернулся ко мне и спросил:
   - А где же Вождь?
   - Кто? - не понял я.
   - Вождь единый, мудрый, Вождь, несущий нуждающимся блага.
   - А-а, ты за бармена? Тебе что-то еще заказать, Лончик?
   Какой это был взгляд! Меня хотели съесть. Однако все же не  съели,  и
Лон снова спросил:
   - Почему земные сестры так на меня смотрят?
   Я офуел. Потом сказал ему все как есть - он ведь уже вполне взрослый,
сам зарабатывает, причем вполне прилично, и должен все знать, если  пока
еще не знает. И что вы думаете? Мальчик выслушал и брезгливо сморщил нос
("Боже, какая прелесть! - подумал я. - Он что, до сих пор  ничего  и  не
нюхал?").
   -  К  чему?  Необходимое  мужчине  мне  трижды  преподала  наставница
Тиньтинь Те. Она выносит р