с  Филиным...  Более  капитана  волновал  сейчас  бухгалтер
Журавлев, прокручивающий деньги администрации, а точнее,  вся  история,  что
творилась  вокруг  него:  опять  дурацкое  правдолюбие  Мамочки,  что  хотел
привести этого Журавлева к признаниям о его невиновности,  звонки  какого-то
судьи, что тоже все хотел доискаться правды в журавлевском деле, да еще этот
бомж, Дроздов, что якобы тоже узнал некую правду о Журавлеве  и  сейчас  мог
судье, как свидетель, наболтать чего угодно...
   ВОЛЯ. ВОЛКОВ
   Вот  Скворцова  надо  было  поставить  бригадиром,  столько  лет  он  мне
помогает, раз уже воров перевоспитываем.
   Многие идиоты, вроде Медведева, не воспринимают мои методы работы, обидно
иногда до зубовного скрежета. Ко мне тогда не подходи, злой как  черт  хожу,
на любое слово колкостью отвечаю. Потому что не люблю,  когда  меня  дураком
считают.
   Ну а с Воронцовым что? Видать, он побег новый задумал, вот что... Задурил
голову полоумному Медведеву, а этот старый козел и уши  развесил...  А  если
побег случится, с него, Волкова, и спросят, а не со старого  козла,  который
дорабатывает уже последние денечки. Он вообще, кажется, в маразм  впал,  как
дитя, уже любой погремушке верит.
   Ну а я-то  человек  в  своем  уме  пока.  Сижу  на  планерке,  смотрю  на
Медведева, пытаюсь понять его. А после планерки оставил его Львов.  Понятно,
за Квазимоду сейчас он ему вдует...
   Покурил я в коридоре, подождал, пока выйдет Блаженный.
   Появился, бледный. Сует таблетку под язык... Говорю ему:
   - Поразительно, как вам удалось уговорить Воронцова на  бригадирство,  да
еще и активистом стать.
   А этот простодушно так улыбается:
   - Откровенно  говоря,  сам  удивляюсь.  Предложил  бы  в  личной  беседе,
отказался  бы  он.  А  тут  решило  общее  собрание.  Я  лишь  выдвинул  его
кандидатуру.
   - Ну и вы считаете, что все это правильно?
   - Что? - искренне не понимает, идиот.
   - Ну, решение ваше. - Сдерживаюсь.
   - Конечно... - улыбается, дурик.
   Привет. Я рукой махнул, что с него взять. А  сам  думаю:  нет  ли  сделки
здесь какой-нибудь?
   ВОЛЯ. НОННА (НИНКА) ВОЛКОВА
   Капитан пришел домой поздно, разделся на коврике у  порога,  стараясь  не
наследить грязными сапогами. В  прихожей  теснота,  от  стильной  мебели  не
повернешься. Вся трехкомнатная  квартира  набита  барахлом  под  завязку.  В
дальней комнате оглушающе гремела джазовая музыка. Он боязливо прошел туда и
приотворил дверь.  Его  жирная  супруга,  в  импортном  бикини,  отплясывала
какой-то  дикий  танец  перед  телевизором.  На  экране  костлявые  девки  в
купальниках крутили аэробику. Воняло Нинкиным потом, как в конюшне.
   Увидев мужа, она, не останавливая пляса, хрипло заорала:
   - Деньги принес?! Шикарный гарнитур отхватила по  блату...  Импорт!  Гони
три тыщи!
   - А куда ж его ставить, - вяло огрызнулся Волков. Он боялся своей бешеной
бабы, как огня.
   - Как - куда?! - остановилась она и сощурилась.  -  Эту  мебель  на  дачу
отопрешь. - Она перевела дух и нервно закурила. - К десяти утра  чтобы  были
деньги! Не то горком все разметет со склада...
   - Зарплата не скоро, где я тебе столько возьму?.. Три тыщи!
   - Займи у Львова, его лахудра уже купила такой гарнитур. Мы что, хуже их?
   Волков молча  ушел  на  кухню,  зло  пнул  ногой  здоровенного  лохматого
кобеля-водолаза, развалившегося у неприбранного стола. Тот от  неожиданности
рявкнул и пустил струю,  как  из  шланга,  напугав  двух  спящих  у  батареи
откормленных котов.
   - Не квартира,  а  зоопарк!  -  яростно  рыкнул  капитан  и  выхватил  из
холодильника початую бутылку водки.
   Хватанул стакан, занюхал корочкой черствого хлеба. Жрать опять ничего  не
сготовила.  Кисло   воняло   кошачьей   мочой,   псиной,   Нинкиным   потом.
"Аэробика..." Хэ! Тебя в плуг надо запрягать,  кобыла!  Где  я  тебе  возьму
бабки, лафа кончилась, и наркота...  на  время  надо  затаиться.  На  деньги
грузина купила хрустальную люстру с тележное колесо, уже всю голову разбил о
висюльки.
   Явилась хмурая Нонна (она запрещала ее называть Ниной), в японском халате
с краснозевыми драконами. Нежно обняла за шею слюнявого кобеля, целует его в
губы...
   - Мой мальчик... твоя мама скоро станет тростиночкой...  Аэробика  -  это
класс! Что ты такой грустный, обидел тебя этот сапог? Мужлан некультурный...
- Чмок... чмок... чмок.
   К глотке Волкова подкатил тошнотный комок, он резво  скрылся  в  туалете.
Потом долго сидел в штанах на  унитазе,  и  пришла  спасительная  мысль:  "В
побег... делать ноги отсюда... к любой бабе... в деревню".
   ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
   Ночь после собрания вновь не спал Воронцов, ворочался,  вздыхал,  выходил
курить, молча сидел с завхозом Глухарем, бездумно наблюдая за тем,  как  тот
составлял акты на списание имущества.
   Возвратясь к кровати, под которой шуршал крыльями разбуженный его  шагами
Васька, теперь его верный хранитель, был  даже  будто  не  рад  неожиданному
возвращению ворона: мучили мысли о том, что случилось. Может, и  прав  боров
этот, Волков, не нужно было это  все?  Опер-то  уж  точно  не  простит,  все
сделает, чтобы я не  вышел  досрочно,  подгадит...  Вон  как  волком  глядел
сегодня...
   Снова вышел он на улицу мимо разбуженного дневального, что проводил  Батю
недовольным взглядом - чего не спится?
   Неспешно прохаживался вокруг курилки, поглядывая в бездонно-черное  небо.
"Беломор" бодрил. Лужи прихватил ночной  заморозок,  но  уже  пахло  весной,
сырой запашистый воздух вливался в грудь, как  родниковая  вода...  и  новые
мысли бодрили - что все это даст?
   Хрустел ледок под ногами.  Глядя  в  небо,  Воронцов  неожиданно  испытал
доселе незнакомое ощущение... бесконечности жизни, бесконечности  Вселенной,
что висела над ним...
   Теперь казалось, что остался он с ней один на один, и это устрашило, но и
добавило новых, дерзких сил.
   Впервые он смотрел на небо не с ненавистью, смешанной со  страхом  -  что
там?
   Впервые он задумался - кто там...
   Там - нескончаемость жизни,  в  которой  и  он,  маленькая  песчинка,  не
должен, не может затеряться, несмотря на свою незначительность.  Он  тоже  -
житель Вселенной...
   НЕБО. ВОРОН
   Вот что  делает  простое  внушение.  Это  я  решил  сделать  эксперимент,
уважаемый "Достоевский", и наши  с  вами  ощущения  мира,  и  кусочек  моего
великого багажа знаний (я же  кладовая,  не  оцененная  никем  на  Земле...)
преподнести моему глуповатому хозяину. И вон видите, что  произошло,  о  чем
задумался зэк Квазимода. О Вселенной...
   Ну что ж, Иван, должен тебе сообщить,  что  Хозяин,  безусловно,  есть  у
Вселенной, но у тебя, человек Воронцов,  тоже  есть  не  менее  удивительное
место приложения сил своих - твоя Вселенная, вселенная души твоей.  Если  ты
когда-нибудь без моей помощи поймешь это, ты будешь самым счастливым в  этой
Зоне человеком. Ведь понявшему и осознавшему это не нужны никакие социальные
подпорки в виде института брака, образования, государства, социума и  прочих
хитрых игрушек  прогресса,  бесполезных  и  никчемных  забав  изощренного  и
хитрого человечьего ума. Заимев свою Вселенную, ты можешь  спокойно  жить  с
нею в любых условиях - на острове и в скиту, в пещере и под водой, в тюрьме,
наконец, и везде твоя душа будет в покое, потому что  твоя  Вселенная  будет
для нее самодостаточной, и будешь ты думать высокие думы: о горнем  мире,  о
хлебе, о земле, о поэзии и женщине, обо всем. Счастливы  эти  люди,  но  как
мало их внизу.  Как  непочитаемы  они,  отгоняемы  от  человечьего  стада  и
презираемы. Легче человеку жить со своей  закрытой  Вселенной,  чуть  только
посылающей свои слабые сигналы, среди себе подобных, не  замечающих  Космоса
своей души, погребенных под текущими заботами о животе своем... Самые хитрые
приспособились,  сочетая  заботы  о  тщетном  и  вечном,   но   обычно   это
заканчивается катастрофой: лампада духа гаснет. Обидно вам должно  быть,  но
вы с удивительной радостью шпыняете свою душу  и  продолжаете  жить  пустыми
желаниями. Зачем вот только - скажите?
   ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
   Не поверите... чтобы жить, и только ради этого.
   Наблюдая за тем, как  жадно  и  неряшливо,  давясь,  едят  некоторые  мои
товарищи по несчастью, задавался тем же вопросом. И ответ пришел неожиданный
- едят они, чтобы выжить, а выживают не по своей, так сказать, воле: могучий
инстинкт выживания, заложенный в  основах  человека,  помимо  его  прихотей,
гонит его, заставляя жить. Кушать тоже.
   Значит, кому-то и для чего-то это необходимо -  чтобы  выживали  на  этой
планете миллиарды живых существ. Эксперимент этот часто дает сбои, находятся
единицы, что восстают  против  бессмысленной  гонки  к  смерти  и  сходят  с
дистанции - убивают сами себя враз или создают условия для  самоуничтожения.
Но в основном заведенная кем-то пружина каждое утро толкает человека - живи,
живи.
   Выживи, выживи - звучит это применительно к тем условиям,  в  которых  мы
находимся. И человек осознает и ест, наполняя себя  дерьмовой  пищей,  чтобы
сохраниться.
   А зачем? Вам на небесах знать лучше. Меня лично этот вопрос совершенно не
волнует, у меня шифр, закодированный только на жизнь, и  я  живу,  думая  об
этом и сообразно этому. Я должен выжить.
   Потому я осторожен, потому я ищу пути к быстрой свободе, потому я  берегу
себя и свое здоровье, потому я не даю  себе  опускаться,  а  мозгу  моему  -
лениться.
   НЕБО. ВОРОН
   Но если вам позволено было выжить, то встает следующий вопрос: ради чего?
Какова высшая цель вашего мига жизни на Земле? Что вы оставите  после  себя?
Материальное - бред... Сотню побед над женщинами - грязь... Обиды на  судьбу
- глупость... Единственное и бессмертное, что останется в памяти  поколении,
- Духовное... Любовь и Добро... Чтобы к открытому вами источнику шли  и  шли
за святой водой истины, исцелялись  и  помнили  и  радостью  омывались  души
людские. Думайте! И вы свою задачу выполните. А как с  теми,  что  живут  по
наитию и выживают по наитию, пользуясь  тупыми  шаблонами  быть  "как  все"?
Зачем они вашему обществу и Мирозданию?
   ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
   Утром Квазимода спохватился,  что  опять  не  пришита  к  рукаву  планка.
Схватил иголку, долго его негнущиеся пальцы-крюки мучились с игольным  ушком
и ниткой, но продеть последнюю так  и  не  смог,  еще  и  руки  предательски
дрожали после ночных бдений.
   Пришлось к Дикушину обратиться. Пришил тот планку быст-ро, вот что значит
навык бригадирский, и руки не дрожат. С чего им у него дрожать  -  на  химию
скоро, а там и воля рядом...
   Пошел от нервности покурить Батя, а в его отсутствие обидели Лебедушкина.
   Кочетков, сидевший в углу, как настоящий блатной, подмигнул  Ястребову  и
громко спросил, на весь барак:
   - Рыльце в пушку, хвостиком подергивает, рожки прорезались. Отгадай, кто?
   - Козлик, - скромно отозвался Ястреб.
   И все почему-то посмотрели на Лебедушкина.  Володьку  кинуло  в  жар.  Он
рванулся к насмешникам, но был вовремя удержан друзьями,  однако  все  равно
рвался к ядовито щурившемуся Ястребову:
   - Ты кто вообще, под вора заделался?! Зубы твои гнилые пересчитаю,  мразь
такая!
   - Посмотрим, - спокойно сказал на это Ястребов. - Я тебя сейчас, сучонок,
не трону, время твое придет, скоро. Тогда всех вас, скопом,  зароем.  Посиди
пока за спиной ссучившегося Кваза...
   Орал Володька до тех пор, пока  от  дверей  барака  не  послышался  голос
Воронцова:
   - Что за базар?
   Голос его возымел магическое действо, барак затих. Батя постоял в проходе
меж коек, покашлял. Пока дошел до сидящих говорунов, все притихли, словно  и
не было скандала...
   - Что за базар?! - повторил он вопрос, подойдя ближе.
   - Ястреб грозит меня зарыть, а тебя сукой  при  всех  назвал,  -  яростно
кинулся к обидчику Володька, - я его отметелю, падлу дохлую!
   Кваз не успел среагировать,  когда  Сынка  щукой  кинулся  на  Ястреба  и
хлестко ударил его по лыбящейся роже. Тот мгновенно выхватил заточку, и если
бы Кваз не перехватил нож... Хана!
   Лебедушкин близко увидел две склещенных руки Бати и Ястреба.  Кваз  мощно
выворачивал его кисть с зажатой острой приблудой... И тут Володьку  внезапно
озарило. Он отгадал шифр на  запястье  Бати!  Соединились  "БР"  с  наколкой
такими же буквами на руке Ястреба "AT". Слово стало единым, особой воровской
засечкой-клятвой - БРАТ. Два побратима сцепились... И их  навсегда  разрезал
нож... Он громко звякнул о пол в пронзительной тишине барака.
   Квазимода смотрел в глаза своего былого кореша, и  содрогнулась  душа  от
лютой ненависти, горящей в них. Он жест-ко и громко сказал:
   - Еще раз лапнешь перо - сам придушу!
   Ястреб хищно скалился и морщился от  железной  хватки  Квазимоды.  Но  не
сдавался, дергался, хрипел, брызжа слюной. Нельзя было ему при всех показать
свою слабость.
   - Отпустии, б-братан, - наконец взвыл от боли.
   - Не братан я тебе... сам ты козел на бойне! Поведешь за собой  толпу  на
бунт, а сам шмыгнешь в щель тараканом... а их из  пулеметов  порежут...  как
прошлый раз ты сотворил, гад... Еще раз дернешься, на сходняке решим, что  с
тобой делать. - Квазимода резко швырнул на пол  обмякшего  тряпичной  куклой
Ястреба и добавил: - Зону держу я! Не суйся, доходяга! - Он  поднял  с  пола
острую заточку и срезал ею две буквы на своей руке. -  Окровавленный  лоскут
кожи бросил в лицо сидящего на полу Ястреба. - Все! Не брат я тебе!
   Потом забинтовал руку, и сели чай пить, кружком.
   Ворон искоса следил за чаевничающими, аккуратно постукивая  металлической
ножкой о железную спинку кровати. Будто подчеркивал - время, время идет...
   Молчал,  передавая  кружку   Квазимоде,   чаевник.   Делал   это   мягче,
уважительней, при одобрении соседей. Это значит -  простили  его  корешки  в
принятом решении стать бригадиром.
   И Володька этому улыбнулся, понял. И что теперь его разборки с  Ястребом,
коль снова все за Батю... А этот блатырь смылся из барака.
   - Пей, Максимыч, - уважительно обратился  к  Квазимоде  Крохалев,  и  все
поняли,  что  отныне  вор  Квазимода  будет  для  всех  них  не  Квазом,  но
Максимычем. - Свой теперь бугор...
   - А я чужим был? - обиженно вскинулся сидящий тут же Дикушин.
   - Ну... - важно протянул шут. - Ты все ж не вор... А Кваз - наш пахан.  -
Он даже потянул руку к плечу смотревшего в пол Максимыча.
   Но тот поднял голову и так глянул на  Ленина,  что  тот  мгновенно  убрал
руку, будто и не собирался панибратски хлопать по плечу. Сдавленно хихикнул.
   И всем стало неудобно и как-то не по себе. И так-то  нельзя  было  никому
по-дружески похлопывать Квазимоду, а теперь и не знаешь  вообще,  как  же  к
нему подходить...
   А новый бригадир обвел всех сидящих тяжелым  взглядом.  Вздохнул,  бросил
тихо:
   - Хва кемарить, пошли строиться...
   Поглядел на ворона, взгляд потеплел на какие-то мгновения, протянул руку,
и тот сразу же, вспорхнув, присел ему на плечо.
   - Сиди дома, без толку не мотайся, - тихо сказал ему хозяин и заглянул  в
мудрый вороний глаз.
   НЕБО. ВОРОН
   Сказываю я тебе, Иван Воронцов,  будь  осторожен...  Впрочем,  судьбу  не
исправишь. Будь осторожен, Иван...
   ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
   И встали, и поплелись на тяжкую повинность  работой...  И  шел  отряд  на
завод, и жгла  красная  планка  левую  руку  вору  Ивану  Квазимоде,  словно
раскаленный обруч.
   Старался  не  глядеть  он  на  нее,  не  вспоминать,  но  мозг   сверлила
незатейливая мысль: расскажи кому-нибудь на воле, там,  где  он  бывал,  где
знают его авторитет: стал  Кваз  бригадиром,  ссучился  до  активиста  -  не
поверят ведь...
   Не поверит, никто не поверит, напраслину, скажут, гонишь на вора Кваза. А
когда узнают воры вольные: правда, сука  стал  Кваз,  разбираться  долго  не
будут - что да почему... Суке сучья и смерть.
   Вот ведь как может быть. И вполне реально.
   У разводной будки кивнул ему нарядчик:
   - Давай, Иван! Лиха беда начало...
   Повернул отряд на трассу. А вот прошли они дуб, оголенные ветки  которого
теперь казались Бате сиротливыми, взывающими  к  небу  тонкими,  иссушенными
жизнью женскими, да, именно почему-то женскими руками.
   А когда прошли могучее дерево, вновь оглянулся на него Воронцов, и теперь
уже углядел он в уходящем в туман силуэте великана, что жаловался на  судьбу
и одиночество, поднявши к небу ручищи-ветви. Вспомнилось, что  здесь  именно
попрощался осенью он со своим Васькой и отсюда  уходил,  чуть  не  плача,  в
ПКТ...
   Шел, и глодало сомнение: а что, если вот сейчас, сию минуту, содрать  эту
долбаную повязку с руки и стать свободным и ни от кого не зависящим?
   НЕБО. ВОРОН
   Что значит, уважаемый ты мой хозяин, ни от кого не  зависящим?  Это  как?
Пока еще не  научились  люди  в  своем  огромном  общежитии  обходиться  без
подчиненности  себе  подобным,  более  того,  у  меня  всегда  закрадывается
подозрение, что ищут они всегда эту самую зависимость, стенают о ней,  когда
их по какой-то причине ее лишают...
   ЗОНА. ВОРОНЦОВ
   Вошел и сел я в бригадирскую комнату и приказал себе - хватит ныть,  дело
сделано, надо работать.
   Пришел начальник цеха Соболев, со мной поздоровался приветливо, за  руку,
и это как-то сразу подняло  настроение.  Чего,  думаю,  мучаюсь  сомнениями,
уважают меня здесь, помогут...
   - Молодец, Иван. Пора и тебе домой. Мужик ты работящий, в кабинете  этом,
знаю, засиживаться не будешь, в деле реальном себя покажешь. Людей и  работу
ты вот этим, - показал на руки  и  на  голову,  -  постиг.  -  Даже  как  бы
полюбовался мной за бригадирским столом. - Сегодня надо  залить  подкрановые
балки и колец сотен семь... Понятно задание?
   - Чего же непонятного. Ясно.
   - А так все в порядке. Одно только - крановщика за какую-то провинность в
изолятор вчера упекли.  Странно...  парень  тихий  был,  слова  от  него  не
услышишь. Не нарушал режим...
   Тут, думаю, и самый тихий может в  один  из  дней  бешеным  быком  стать.
Проходили...
   - Вот потому новичка на кран прислали - Скопцова  из  вашего  отряда,  он
будет пока на подмене.
   - Знаю, Скопец свой парень, хоть и баламут. Ладно, поехали.  -  Надел  я,
значит, рукавички, по обычаю, а Соболев, смотрю - смеется:
   - Нет, Иван, рукавицы-то сними, уже не пригодятся. Вот так, Вань,  будешь
теперь  в  перчаточках  белых  фраерить.  И  тяжелей  перчаток   ничего   не
поднимать...
   ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
   Обошли с Дикушиным полигон, указания и  советы  дельные  дал  тот  своему
преемнику. Вернулись же когда в бригадирскую, Дикушин с облегчением вздохнул
и вдруг пустился в пляс, отбацал чечетку. Смеясь при этом, как малое дитя...
   Отдышавшись, сказал смущенно:
   - Даже не верится, Максимыч, не сегодня-завтра вздохну  волей...  Ох  же,
батюшки мои, как же мне все это тяжко далось... Ведь поначалу - не веришь? -
и покончить с собой хотел, когда арестовали, и в побег каждый год  собирался
уйти. Садись, напоследок с тобой чайку попью бригадирского...
   Сидели, размякнув от чая...
   Говорил и говорил, захлебываясь, потный и счастливый Дикушин...
   - Накомандовался... Сын Максимка, большой уже, в музыкальную школу ходит,
смешной... мечты исполнились... жена ногу сломала в тот  же  год,  как  меня
посадили, лежала в больнице, хотела тоже  умереть,  таблеток  наглоталась...
мать не дождалась, слегла после моего ареста... померла на ноябрьские, через
год... могилку некому было вырыть...
   ЗОНА. ВОРОНЦОВ
   А я здоровой завистью завидовал ему и уже не в первый  раз  задавал  себе
вопрос: могу ли я так изменить свою судьбу, а главное -  мог  я  раньше,  до
этого, так же ее изменить?
   Чего ж дурак-то такой был, прости Господи...
   ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
   Тело его заныло от безделья, властно требуя  спасительного  труда,  и  он
машинально пошел на привычное свое рабочее место, к восьмому полигону.
   Там махал лопатой Володька и  приветливо  улыбнулся  Бате,  вытерев  пот,
осторожно спросил:
   - Как? Вживаешься?