Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
ропливо подавая Елене двести рублей серебром.
Та сейчас послала за чаем и за доктором для ребенка.
- Только вы завтра на мне, Николя, и женитесь! - говорила ему Елена.
- Завтра, непременно завтра! - отвечал Николя.
Елена до такой степени спешила выйти замуж, с одной стороны, кажется,
из опасения, чтобы Николя кто-нибудь не отговорил, а с другой, тоже чтобы и
самой не передумать.
XII
Услыхав о женитьбе сына на Жиглинской, старик Оглоблин в первые минуты,
когда ему сказали о том, совсем потерялся и потом, конечно, позвал к себе на
совещание своего Феодосия Иваныча.
- Слышали... что тут... наделалось? - спросил он его своим отрывистым
языком.
- Что такое-с? - отозвался Феодосий Иваныч, как бы и не догадываясь, о
чем его спрашивают.
- Николай!.. Женился... на этой бывшей нашей кастелянше!.. И я желаю...
брак этот расторгнуть!.. - продолжал старик Оглоблин.
Феодосий Иваныч на это уже молчал: он, кажется, все еще продолжал
немножко сердиться на своего начальника.
- Как вы думаете, разведут их? - приставал к нему Оглоблин.
- Как мне думать тут?.. Все это от владыки зависит! - воскликнул
насмешливо Феодосий Иваныч, в удивлении, что начальник его подобных вещей
даже не знает.
- От владыки, вы думаете, зависит это? - переспросил тот его еще раз.
- Все от владыки! - повторил Феодосий Иваныч тем же насмешливо-грустным
тоном.
Получив такое разъяснение от подчиненного, старик Оглоблин в то же
утро, надев все свои кресты и ленты, отправился к владыке. Тот принял его
весьма благосклонно и предложил ему чаю. Оглоблин, путаясь и заикаясь на
каждом почти слове, тем не менее, однако, с большим чувством рассказал о
постигшем его горе и затем изложил просьбу о разводе сына. Владыка выслушал
его весьма внимательно, но ответ дал далеко не благоприятный.
- В законе указаны случаи, вызывающие развод, но в браке вашего сына я
не вижу ни одного из них! - произнес он своим бесстрастным голосом.
Старик Оглоблин, разумеется, возражать ему не осмелился и ограничился
только тем, что уехал от владыки крайне им недовольный и еще более
опечаленный совершившимся в его семье событием.
В следующую затем неделю все именитые друзья и сослуживцы старика
Оглоблина спешили навестить его для выражения ему своего участия и
соболезнования; на все утешения их он только молча склонял голову и разводил
руками. Николя между тем каждый день ездил к отцу, чтобы испросить у него
прощение, но старик его не принимал. Тогда Николя решился обратиться к
Феодосию Иванычу и для этого забежал к нему нарочно в канцелярию.
- Послушайте: подите, выхлопочите, чтоб отец меня простил! - сказал он
ему.
На первых порах Феодосий Иваныч взглянул было как-то нерешительно на
Николя.
- А если не выхлопочете, так, право, отдую, ей-богу! - присовокупил тот
по обыкновенной своей методе, и Феодосий Иваныч в самом деле, должно быть,
побаивался подобных угроз, потому что на другой же день, при докладе бумаг
своему начальнику, он сказал ему:
- Что вы Николая-то Гаврилыча не прощаете!.. Один сын всего, и с тем вы
в ссоре!
- А зачем он на такой негодяйке женился? - перебил его резко Оглоблин.
- Что ж на негодяйке?.. Вам, что ли, с ней жить, али ему? - возразил, в
свою очередь, тоже резко Феодосий Иваныч. - Не молоденькие, - пожалуй,
умрете и не повидаетесь с сыном-то! - прибавил он затем каким-то мрачным
голосом и этим последним замечанием окончательно поразил своего начальника,
так что у того слезы выступили на глазах.
- Ну, велите, чтобы Николай приехал! - произнес он, почти всхлипывая.
Феодосий Иваныч сейчас послал казенного курьера сказать о том Николя;
тот немедля приехал к отцу, стал перед ним на колени и начал было у него
испрашивать прощения себе и жене. Его, собственно, старик тут же простил и
дал ему поцеловать свою руку, но о жене и говорить не позволил. Тогда
Николя, опять забежав в канцелярию к Феодосию Иванычу, попросил его повлиять
на начальника своего. И Феодосий Иваныч, вероятно, повлиял ему известным
способом, потому что, когда на другой день Николя приехал к отцу и, став на
колени, начал его снова просить за жену, то старик, хоть и с презрительною
несколько миной, но сказал ему: "Ну, пусть себе приезжает!" И Елена
приехала. Она это сделала единственно затем, чтобы не поддерживать распри
между отцом и сыном. Старик Оглоблин, как только увидал ее, так невольно
почувствовал неотразимое влияние красоты ее и, по своей прежней
кавалергардской привычке, свернул свою правую руку кренделем и предложил ее
Елене. Та вложила в этот крендель свою руку, и таким образом они вошли в
гостиную, где старик усадил свою невестку на самое почетное место и был к
ней очень внимателен и любезен. Когда, наконец, молодые кончили свой визит и
пошли, то Николя на минуту приостановился со своим отцом в гостиной.
- Что, папа, какова?.. Ведь красавица! - проговорил он негромко и
показывая глазами на уходящую Елену.
- Почти!.. Почти красавица! - произнес старик с видом знатока. - Желта
только как-то она сегодня! - прибавил он.
- Это ничего, пройдет! - подхватил Николя, весь горя радостью.
Елена не то что была желта - она была почти зеленая; только силой воли
своей она скрывала те адские мученья, которые переживала внутри себя!
О браке Николя с Еленой у Григоровых узнали очень не скоро;
единственный человек, который мог бы принести эту новость, Елпидифор
Мартыныч, не был у них недели уже две, потому что прихворнул разлитием
желчи. Болезнь эта с ним приключилась от беспрестанно переживаемого страха,
чтобы как-нибудь не узнали о припрятанных им себе в карман деньгах Елизаветы
Петровны: Елпидифор Мартыныч во всю свою многолетнюю и не лишенную
разнообразных случаев жизнь в первый еще раз так прямо и начисто цапнул
чужие деньги. Но последнее время общество Григоровых увеличилось появлением
барона Мингера, прибывшего, наконец, в Москву и, по слухам, даже получающего
в оной какое-то важное служебное назначение. Когда барон приехал в первый
раз к князю, тот принял его довольно сухо; но барон, однако, отнесся к нему
так симпатично, с таким дружеским участием, с такими добрыми и ласкающими
манерами, что князь невольно смягчился, и когда барон уехал, он переговорил
по этому поводу с женою.
- Какой нынче барон сделался нежный! - сказал он ей немножко в шутку.
- Ужасно! Его узнать нельзя! - подхватила княгиня с каким-то даже
увлечением.
Жизнь с Анной Юрьевной и ухаживанье за нею, больною, действительно, еще
больше выдрессировали барона и сделали его до утонченности терпеливым и
искательным человеком. К Григоровым он начал ездить каждый вечер, и вечера
эти обыкновенно проводились таким образом: часу в седьмом княгиня посылала к
мужу спросить, что можно ли к нему прийти сидеть в кабинет. Князь, хоть и с
невеселым видом, но отвечал, что можно. Княгиня приходила с работой, а г-жа
Петицкая с книгой, в ожидании, что ее заставят читать. Князь при этом был
постоянно с мрачным выражением в лице и с какими-то беспокойно переходящими
с предмета на предмет глазами. Дамы усаживались поближе к лампе; вскоре за
тем приезжал барон, подавали чай, и начинался о том, о сем негромкий
разговор, в котором князь редко принимал какое-нибудь участие.
В один из вечеров барон приехал с несколько более обыкновенно
оживленным лицом.
- Какую я сейчас новость слышал, обедая в английском клубе!.. - начал
он, усевшись на кресло.
- Какую же такую новость? - спросила его княгиня, вовсе не ожидая,
чтобы это была какая-нибудь серьезная новость.
Барон медлил некоторое время ответом, как бы опасаясь несколько
рассказывать то, что он слышал.
- Да говорят... - начал он, - что этот Николай, кажется, Гаврилыч
Оглоблин, сей весьма глупый господин, женился на госпоже Жиглинской.
- Не может быть! - воскликнули обе дамы в один голос.
Князь, с своей стороны, перевел на барона свой беспокойный взгляд.
- Говорят-с! - отвечал барон, пожимая плечами. - В клубе один старичок,
весьма почтенной наружности, во всеуслышание и с достоверностью рассказывал,
что он сам был на обеде у отца Оглоблина, который тот давал для молодых и
при этом он пояснил даже, что сначала отец был очень сердит на сына за этот
брак, но что потом простил его...
- Странно что-то это! - произнесла Петицкая, вспыхнувшая даже вся в
лице и, видимо, страшно опешенная этим известием.
- То, что Оглоблин женился на госпоже Жиглинской - это не удивительно:
мужчины увлекаются в этом случае часто, - продолжал рассуждать барон, - но
каким образом госпожа Жиглинская, девушка, как всем это известно, весьма
умная, очень образованная, решилась связать свою судьбу навеки с подобным
человеком?..
- Но правда ли это, нет ли тут какой-нибудь ошибки, не другая ли
какая-нибудь это Жиглинская? - спросила княгиня, делая вместе с тем знак
барону, чтобы он прекратил этот разговор: она очень хорошо заметила, что
взгляд князя делался все более и более каким-то мутным и устрашенным; чуткое
чувство женщины говорило ей, что муж до сих пор еще любил Елену и что ему
тяжело было выслушать подобное известие.
Барон, с своей стороны, понял княгиню и поспешил успокоить несколько
князя.
- Очень может быть, что это и ошибка!.. Мало ли этаких qui pro quo*
бывает! - сказал он.
______________
* путаница, недоразумение (лат.).
Князь при этом перевел свой взгляд с барона на жену.
Но как бы ради того, чтобы окончательно рассеять всякое сомнение в этом
слухе, вдруг нежданно-негаданно прибыл Елпидифор Мартыныч, в первый еще раз
выехавший из дому и поставивший непременным долгом для себя прежде всех
явиться к Григоровым, как ближайшим друзьям своим.
При виде доктора, князь на него уже вскинул свой взгляд.
- А правда ли, что Жиглинская вышла замуж за Оглоблина? - спросил он
его, не дав еще Елпидифору Мартынычу ни с кем путем раскланяться и заметно
считая Иллионского за самого всезнающего и достоверного вестника.
Елпидифор Мартыныч смешался даже на первых порах от такого вопроса.
- К-ха! - откашлянулся он прежде всего протяжно. - Правда, если вы это
изволите знать! - присовокупил он, пожимая плечами.
- Меня больше всего то удивляет, - отнесся барон почти шепотом к
Елпидифору Мартынычу, - что могло госпожу Жиглинскую побудить на подобный
брак!
- Бедность, больше ничего, что бедность! - отвечал тот. - А тут еще к
этому случилось, что сама и ребенок заболели. Ко мне она почему-то не
соблаговолила прислать, и ее уж один молодой врач, мой знакомый, навещал; он
сказывал мне, что ей не на что было не то что себе и ребенку лекарства
купить, но даже булки к чаю, чтобы поесть чего-нибудь.
Княгиня опять, как и барону, сделала Елпидифору Мартынычу знак, чтоб он
перестал об этом говорить, и тот замолчал было; но князь, в продолжение
всего рассказа Елпидифора Мартыныча то красневший, то бледневший в лице, сам
с ним возобновил этот разговор.
- Но где же Жуквич? Почему он не помог ей? - спросил он, и голос у него
при этом как бы выходил не из гортани, а откуда-то из глубины груди.
- Да, ищи его!.. Он давно с собаками удрал!.. Кто говорит, что обобрал
даже ее совсем, а кто сказывает, что и совсем между ними ничего не было! -
отвечал Елпидифор Мартыныч.
Князь начал после того себе гладить грудь, как бы желая тем утишить
начавшуюся там боль; но это не помогало: в сердце к нему, точно огненными
когтями, вцепилась мысль, что были минуты, когда Елена и сын его умирали с
голоду, а он и думать о том не хотел; что, наконец, его Елена, его
прелестная Елена, принуждена была продать себя этому полуживотному
Оглоблину. Далее затем у князя все уже спутывалось в голове. Княгиня между
тем продолжала наблюдать за ним и, видя, что тревога на лице у него все
более и более усиливалась, спросила его:
- Ты, кажется, устал, - не хочешь ли отдохнуть?
- Д-да!.. - произнес князь почти умоляющим голосом.
- Пойдемте, господа, ко мне! - сказала княгиня гостям своим.
Те последовали за нею.
- Вы напрасно князю рассказывали всю эту историю!.. - слегка укорила
она обоих их.
- Но я никак не ожидал, что это такое сильное впечатление произведет на
него! - подхватил барон.
- А меня ведь он - к-ха! - Сам спрашивать начал, - как тут было не
отвечать! - объяснял Елпидифор Мартыныч.
Далее залы княгиня не повела гостей своих и просила их усесться тут же,
а сама начала прислушиваться, что делается в кабинете. Вдруг князь громко
крикнул лакея. Тот на этот зов проворно пробежал к нему через залу. Князь
что-то такое приказал ему. Лакей затем вышел из кабинета.
- Что такое тебе князь приказал? - спросила его стремительно княгиня.
- Управляющего приказали позвать-с к себе! - отвечал лакей, быстро
проходя.
- Зачем бы это? - обратилась княгиня к барону, как бы спрашивая его.
Тот молча на это пожал плечами.
- Вероятно, заняться чем-нибудь хочет и развлечь себя, - вмешался в их
разговор Елпидифор Мартыныч.
В это время управляющий прошел в кабинет, и княгиня еще внимательней
стала прислушиваться, что там будет происходить. При этом она очень хорошо
расслышала, что князь почти строго приказал управляющему как можно скорее
заложить одно из самых больших имений.
- Слушаю-с! - отвечал ему тот фистулой и вышел из кабинета.
- Именье зачем-то велел заложить, - обратилась снова к барону княгиня.
- Именье? - переспросил он.
- Да! - отвечала княгиня.
- Для чего бы это? - продолжал барон.
- Может быть, за границу думает совсем уехать! - пояснила княгиня.
- Что же, и вы поедете? - спросил барон; в голосе его при этом
послышалась как бы какая-то грусть.
- О, непременно! - подхватила та.
- Князю безотлагательно следовало бы ехать за границу и укрепить свои
нервы купаньями, а то он, пожалуй, тут с ума может сойти! - опять вмешался в
их разговор Елпидифор Мартыныч.
Во всей этой беседе г-жа Петицкая, как мы видим, не принимала никакого
участия и сидела даже вдали от прочих, погруженная в свои собственные
невеселые мысли: возвращаясь в Москву, она вряд ли не питала весьма сильной
надежды встретить Николя Оглоблина, снова завлечь и женить на себе; но
теперь, значит, надежды ее совершенно рушились, а между тем продолжать жить
приживалкою, как ни добра была к ней княгиня, у г-жи Петицкой недоставало
никакого терпения, во-первых, потому, что г-жа Петицкая жаждала еще любви,
но устроить для себя что-нибудь в этом роде, живя с княгинею в одном доме,
она видела, что нет никакой возможности, в силу того, что княгиня оказалась
до такой степени в этом отношении пуристкою, что при ней неловко даже было
просто пококетничать с мужчиной. Кроме того, г-жа Петицкая была очень
капризна по характеру и страшно самолюбива, а между тем, по своему
зависимому положению, она должна была на каждом шагу в себе это сдерживать и
душить. Словом, благодаря настоящей своей жизни, она с каждым днем худела,
старелась и, к ужасу своему, начала ожидать, что скоро, пожалуй, совсем
перестанет нравиться мужчинам.
* * *
Управляющий на другой же день принес князю занятые под именье деньги,
более ста тысяч. Князь, внимательно и старательно пересчитав их, запер в
свой железный шкаф и потом, велев подать себе карету, поехал к нотариусу.
Нотариус этот был еще старый знакомый его отца. Увидав князя, он произнес
радостное восклицание.
- Ваше сиятельство, какими судьбами?.. Господи, что с вами, - как вы
похудели и постарели! - присовокупил он.
- Болен нынешним летом был, - отвечал князь. - Есть у вас особенная
комната, где бы переговорить?
- Есть, имею! - отвечал нотариус, вводя князя в свой кабинет. - Молодым
людям стыдно бы хворать!.. Вот нам старикам - другое дело!
- Старые люди крепче нынешних, - говорил князь, садясь. - Я вот по
случаю слабого моего здоровья, - начал он несколько прерывающимся голосом, -
желал бы написать духовную...
- Это дело хорошее; это при всяком здоровье не мешает делать! - одобрил
его нотариус.
- Завещать я желаю, - продолжал князь, тряся ногою, - все мое
недвижимое имущество в пожизненное владение жене моей, - можно это?..
- Можно-с!.. Нынче без испрошения высочайшей воли это можно.
- Потом, весь капитал мой, в четыреста тысяч, я желаю оставить моему
побочному сыну - сыну девицы Жиглинской, а теперь по мужу Оглоблиной...
можно это?
- И это можно; деньги - благоприобретенное ваше.
- Только, пожалуйста, чтобы строго юридически все это было и чтобы
наследники никак не могли оттягать как-нибудь от ребенка и у жены моей
завещанного.
- Крепко напишем-с, верно будет; ничего не оттягают.
- И чтобы как можно поскорее это сделать.
- Да сегодня же к вам вечером и привезем все.
- Пожалуйста! - повторил князь.
Провожая его, нотариус еще раз повторил ему свое сожаление, что он так
постарел и похудел.
Возвратясь домой, князь, кажется, только и занят был тем, что ожидал
духовную, и когда часам к семи вечера она не была еще ему привезена, он
послал за нею нарочного к нотариусу; тот, наконец, привез ему духовную.
Князь подписал ее и тоже бережно запер в свой железный шкаф. Остальной вечер
он провел один.
На другой день поутру князь велел опять заложить себе карету и, взяв
все сто тысяч с собой, поехал в банк, где положил деньги на свое имя. Выходя
из банка, князь вдруг встретился с Николя Оглоблиным.
- Здравствуйте! - заговорил тот радостным и в то же время оторопелым
голосом.
- Здравствуйте! - отвечал ему князь мрачно и хотел было уйти.
- А я на вашей знакомой Елене Николаевне женился, - не утерпел и бухнул
Николя.
- Слышал это я!.. Поздравляю вас! - говорил князь.
- Вот прислала сюда пятьдесят тысяч на свое имя положить; без того за
меня не шла. "Нет, говорит, меня другие обманули, теперь я стала практична!"
- молол Николя.
Князь ничего ему на это не ответил и даже поспешил раздвинуть силою
сгустившуюся у выхода толпу, чтобы только уйти от Николя.
Из банка князь заехал в театр и взял билет на ложу, который, возвратясь
домой, отнес к княгине.
- Поезжайте сегодня с Петицкой в театр, - отличная пьеса идет.
- А ты поедешь?
- То есть, я приеду... Мне часов до восьми нужно дома быть.
- Хорошо, если ты приедешь, - отвечала княгиня, полагавшая, что князь
этими делами своими и поездкой в театр хочет развлечь себя.
С наступлением вечера князь по крайней мере раз пять посылал спрашивать
княгиню, что скоро ли она поедет? Та, наконец, собралась и зашла сама к
князю. Она застала его сидящим за столом с наклоненной на руки головой.
- А ты скоро приедешь? - спросила она его, почти испуганная его видом.
- Сейчас же, очень скоро! - отвечал князь как-то нервно и торопливо. -
Поезжайте, поезжайте! - прибавил он.
Княгиня поехала.
Прошло около часу.
Во всем доме была полнейшая тишина; камердинер князя сидел в соседней с
кабинетом комнате и дремал. Вдруг раздался выстрел; камердинер вскочил на
ноги, вместе с тем в залу вбежала проходившая по коридору горничная.
Камердинер бросился в кабинет к князю.
- Что такое, батюшки! - кричала ему вслед горничн