ые ноги, и даже, как сейчас, переговариваются между собой на каком-то недоступном нам языке.
     - Но что же они будут вам показывать? - упорствовала Мод. - Я поняла, что вы хотите, чтобы они примерили ваши платья.
     - Вовсе нет, синьора, - ответил Марко. - Я просто хотел увидеть, как они умеют носить что угодно. Неважно, что на них надето, важно, как они умеют это подать.
     - Ну и? - с вызовом спросила она.
     - Например, я могу дать им свою одежду, всегда интересно, как женщина носит мужскую одежду, и попросить их примерить то, что им понравится, и передать свое к этому отношение. - Он взял свой твидовый пиджак и длинный шарф, лежавшие на стуле, и протянул их Эйприл, потом, немного подумав, добавил еще красный шерстяной жилет, который, вероятно, надевал под пиджак. - Вон там комната, где вы можете переодеться, - сказал он.
     - Мне надо использовать все? - спросила Эйприл невозмутимо.
     - Как пожелаешь, bella, - ответил он, улыбаясь ей, как старой приятельнице. - Ты ничего не можешь сделать не так, это же не экзамен.
     Эйприл вышла, а Марко стал обсуждать с Майком достоинства различных фотоаппаратов, а я тем временем быстро соображала. Все понятно, Марко хочет проверить, как девушки двигаются.
     Манекенщицы могут быть потрясающими красавицами, но только немногие умеют ходить по подиуму. Показы мод стали в последнее время настоящими шоу - театр вперемежку с цирком, и, чтобы привлечь внимание публики, просто расхаживая по подиуму, нужен особый талант. Девушки должны быть обворожительны, как Этель Мерман, зажигательны, как Джозефин Бейкер, и блистательны, как Марлен Дитрих. А Марлен Дитрих неповторима. Великие манекенщицы - прирожденные эксгибиционистки, у них просто не должно быть страха сцены, они умеют так поводить плечами, вертеть попками и тянуть носочек в туфлях на каблуках, что даже я поражаюсь. Им приходится играть перед тремя сотнями обезумевших фотографов, слепящих их вспышками, и перед тысячью профессиональных модельеров, чье суждение о продемонстрированном платье во многом зависит от того, как оно было показано.
     Я сидела и чувствовала свою полную беспомощность. Если бы я могла зайти в ту комнату, объяснить девочкам, что происходит, подсказать, как себя вести! Стоп, но разве вчера у Некера девочки не показали, что умеют себя подать? Моя работа состояла в том, чтобы обеспечить их контрактом, я не обязана вводить их и дальше в профессиональную жизнь, а сейчас мои девочки действительно оказались на конкурсе, и гораздо более серьезном, чем вчерашний.
     Появилась Эйприл. Она обмотала жилет вокруг шеи, и он свисал с одного плеча, как короткая пелерина. Волосы она решила убрать и затолкала их под жилет, так что их почти не было видно. Руки она засунула за пояс брюк и выставила локти вперед. Она шла на нас быстро, подбородок вверх, никакой улыбки. Колени при шаге почти заплетались одно за другое, бедра раскачивались из стороны в сторону. Обычно она - королева, но сейчас перед нами была уличная девчонка, наглая и развязная. В нескольких метрах от нас она резко остановилась, развернулась на каблуках и замерла с улыбкой, которая, казалось, говорила: "Да пошли вы!.."
     - Ну и ну! - воскликнул Майк. Так, кажется, принято выражаться у фотографов, но в голосе его я уловила чуть обиженные нотки. Даже камера его словно встала на дыбы. Эйприл ушла точно так же, виляя задницей, как заправская шлюха, и тут же вернулась. Волосы ее были распущены по плечам, она вновь была королевой.
     - Я забыла свитер, - сказала она скромно.
     - Браво, Эйприл. Ты отлично умеешь шляться по улицам.
     - Только когда это уместно. Просто в мужской одежде есть что-то... это меня заводит. Странно, правда? - мило улыбнувшись, сказала она.
     - Ничего странного, - успокоил ее Марко, потрепав по руке, как заботливый дядюшка. - А теперь ты, Джордан, будь так любезна... - И Марко указал ей на импровизированную уборную. Джордан неохотно направилась туда, всем своим видом показывая, что ей не нравится быть средним ребенком.
     Джордан отсутствовала в два раза дольше Эйприл. Появилась она в пиджаке, крепко стянутом у пояса шарфом. Воротник пиджака был поднят, она уткнулась в него подбородком. На ней были черные очки. Шла она, задумчиво уставившись в пол, не вынимая рук из карманов, полностью погруженная в себя. Ступала она ровно и размеренно, ставя ноги почти параллельно. Я сразу увидела кинозвезду, которая занята собственными мыслями и хочет только одного - пройти незамеченной сквозь толпу зевак. В полуметре от Марко Джордан остановилась и, высвободив одну руку, приспустила очки и взглянула на него. Одарив его улыбкой, которая говорила: "Берегись, детка, я еще тобой займусь", она так же медленно удалилась.
     - Боже! - прошептал он.
     - Ага! - согласился Майк, судорожно меняя фотоаппарат.
     - Теперь твоя очередь, Тинкер, - сказал Марко.
     Тинкер взглянула на меня холодно и понимающе. "Если бы она была первой, - подумала я, - все было бы не так плохо, но после Эйприл и Джордан что может бедняжка изобразить?"
     Мне показалось, что Тинкер готовится целую вечность, я с трудом удерживала себя, чтобы не пойти выяснять, не случилось ли чего. Наконец дверь распахнулась, появилась Тинкер, и я сразу поняла, почему она возилась столько времени. Она боролась со своими проклятыми волосами, и теперь они свисали по плечам с той небрежностью, которой может достичь только опытный парикмахер. Она была по пояс обнажена, только обмотала вокруг шеи шарф Марко.
     Очень неплохо, но Тинкер так и стояла в дверном проеме, безжизненно опустив руки. "Иди же, - взмолилась я, - ради всего святого - иди!" Это же не стриптиз, надо показать походку! Идиотка, волосы - они же не ходят! Наконец она подняла руки и намотала на них концы шарфа. Я с облегчением вздохнула.
     Тинкер подошла к нам, походка никакая, на лице - только выражение паники. Она превратилась в хорошенькую девочку, которая забыла надеть свитер. Я не верила собственным глазам! У этой девчонки таланта и красоты больше, чем у девятнадцати из двадцати наших моделей, она обворожила нас с Джастин с первой минуты, мы несколько месяцев учили ее, как вести себя перед камерой, а она даже пройти нормально не может!
     И именно в Париже, всего перед шестью вполне миролюбиво настроенными зрителями она ведет себя, как отмороженная, едва ноги передвигает, спасибо, что не падает. Тинкер наконец остановилась и как зомби взглянула поверх наших голов. Ни финального взгляда, ни жеста. В комнате стояла тишина, если не считать того, что Майк, слава богу, непрерывно щелкал затвором. Наконец Тинкер развернулась и отправилась в примерочную, один раз таки споткнувшись.
     Самое худшее - то, что все мы за нее переживали. Она нас как бы посвятила в свои проблемы. А значит, это может случиться и на публике. Она провалит любую модель, даже гвоздь программы.
     - Я буду с ней работать, Фрэнки, - тихо сказал мне Марко. - Ей надо немного поупражняться. Не волнуйся, я смогу ей объяснить, что от нее требуется.
     - Откуда ты найдешь время? - спросила я потрясенно, ведь я ждала, что он откажется с ней работать.
     - За две недели до показа времени никогда нет, но я буду его выкраивать. Она очень красива. Немного уверенности в себе - и все будет в порядке.
     - Спасибо, Марко, - все еще не веря собственным ушам, шепнула я. Не помню, была ли я когда-нибудь и кому-нибудь так благодарна. Нет, он совсем не похож на других мужчин.
     Я велела девушкам одеться побыстрее, попрощалась с Марко и Габриэль, и мы спустились вниз. На улице было холодно и темно, и я обрадовалась поджидавшему нас лимузину.
     - Эйприл, дорогая! Ты не забыла? - раздался мужской голос.
     - Тинкер, я здесь! - крикнул другой.
     - Фрэнки, мы ждем. Давай скорее, мы продрогли до костей!
     - Джордан, почему так долго? - вопрошал еще какой-то парень во весь голос.
     Что это за парни, которые так фамильярно нас приветствуют из окон своих машин, а один даже с мотоцикла? Я непонимающе уставилась на них. Дверца одной из машин распахнулась, и ко мне с объятиями подбежали трое молодых людей. У них оказались удивительно знакомые руки. Так это наши партнеры по танцам из "Ле Бэнь Душ"! Я судорожно пыталась вывернуться, чтобы не дать поднять себя в воздух.
     - Что вы здесь делаете? - спросила я как можно строже. Майк Аарон стоял в сторонке и с ухмылкой наблюдал за нами.
     - Фрэнки, несравненная наша. Мы же договорились, что повторим все сегодня вечером!
     - Ты обещала! Я мечтал об этом весь день.
     - Пойдем, детка! Консьержка объяснила нам, где вы, но не сказала, что нам придется столько времени ждать на морозе. Идем же, радость моя!
     - Нет! - заорала я всем троим сразу. - Это исключено!
     Совершенно не помню, чтобы я назначала свидание с этими жеребцами. Ну, может, и говорила что-то, но вскользь. Мне было не до этого - я танцевала. Увлеклась... Сами понимаете. Хотя... это может быть очень забавно! Кроме того - лучший способ потерять граммов пятьсот лишнего веса. Или даже семьсот.
     - Ну-ка, парни, отойдите в сторонку, - сказал Майк, подойдя к нам, и обнял меня за плечи. - Вы сейчас беседовали с моей женой, а сейчас мы отправимся домой, и она по дороге объяснит мне, что, собственно, произошло вчера вечером. Надеюсь, объяснение будет удовлетворительным, иначе неприятностей ей не избежать. Кстати, парни, хотелось бы с вами познакомиться. У вас документы с собой?
     Мои поклонники, разочарованные, но не слишком удивленные, куда-то испарились. Видно, такое с ними случалось довольно часто.
     - Ну, солнце мое, изложи мне свою версию. Обещаю судить непредвзято, - сказал Майк, трясясь от смеха.
     - Благодарю, благодарю вас, мой господин, я обязана вам по гроб жизни. Самой бы мне не справиться, а вы - вы такой большой и сильный. Чем я могу отплатить вам? - стала ерничать я.
     - Можешь не язвить. Я хотел оказать тебе услугу.
     - Черт, наверное, поэтому вы и решили испортить мне вечер.
     - Который ты собиралась провести в столь сомнительной компании? - полюбопытствовал Майк.
     - Это мои старые школьные друзья, - пояснила я. - Они перепутали время встречи.
     - Что ж, будем надеяться, что остальные, кто бы они ни были, доставят девушек обратно в целости и сохранности, - задумчиво сказал Майк.
     Я бросилась к машине и заглянула внутрь. Никого! Пока я разбиралась со своими поклонниками, девушки растворились в парижской ночи со случайными знакомыми из "Ле Бэнь Душ", причем один из них - на мотоцикле! Майк и Мод не сводили с меня глаз.
     - Ну разве их удержишь? - сказала я как могла философски.
     - Как ты думаешь, что они задумали? - спросила Мод.
     - Ужин в маленьком бистро, потом - какое-нибудь артистическое кафе на Левом берегу, где полно студентов, долгие разговоры - в общем, все, что положено девушкам их возраста испытать в Париже.
     - Ну да! - согласился Майк. - А может, они набредут на магазинчик, где вслух читают стихи или слушают классическую музыку? Может, пойдут в оперу? Или на балет? Париж - это пир культуры!
     - Кто знает? - ответила я. Я слишком волновалась, так что мне было не до его шуточек. Мечтала я только об одном - добраться до отеля и утопиться в одной из двух своих ванн.
     Единственное, что я никак не собиралась делать, - так это звонить Джастин. Мне не хотелось беспокоить ее и рассказывать, что Тинкер не умеет двигаться. Не надо ей пока что ничего об этом знать. Марко позанимается с Тинкер, и, быть может, все встанет на свои места. Совершенно не надо Джастин знать о том, что девочки гуляют по Парижу сами по себе. И вообще, пошла она к черту, эта Джастин! Гнев мой был совершенно праведным.
     Это она должна отвечать за все, она должна быть тут, а не я! Чья это была безумная идея послать девушек заранее? Ее, и только ее! А я отдувайся, сгоняй их в стадо, но ведь невозможно удержать трех девчонок, каждая из которых норовит куда-то улизнуть. Я должна лгать, изворачиваться, сходить с ума от беспокойства, оберегать их от проныры Мод - и все это потому, что у Джастин не хватило духу встретиться с собственным отцом. Какая чудовищная несправедливость!
     И, кроме того, черт подери, мне все еще хотелось танцевать!

10

     - Я должен был увести тебя от них, - сказал Том Страусс чуть позже, уже в кафе "Флор". Они были почти одни. Внизу, на застекленной террасе и в залах первого этажа, было столпотворение, шум и дым, и он не стал даже искать свободный столик, а сразу повел Тинкер по скрипучим ступенькам деревянной лестницы наверх, где они и нашли приют на потертой кожаной банкетке у видавшего виды столика.
     - Зачем? - спросила Тинкер, устало глядя на него. Том был американец, из той компании, с которой они познакомились в "Ле Бэнь Душ" накануне вечером. Она много танцевала с ним, но поговорить было некогда.
     - Затем, что ты так чертовски печальна.
     - Не надо, - чуть слышно выдохнула Тинкер.
     - Сегодня ты не такая, как вчера вечером. За ужином Эйприл и Джордан веселились и были счастливы, а ты становилась все грустнее, хотя этого никто, кроме меня, не заметил. Тинкер, пожалуйста, скажи, что случилось?
     - Не твое дело. - Голос ее задрожал.
     - А я хочу, чтобы стало моим.
     Тинкер обратила к нему свой ангельский лик.
     - Пошел ты... - сказала она и залилась слезами. Сотрясаясь от рыданий, она спрятала лицо на плече Тома и плакала беззвучно и горько - он это скорее чувствовал, чем слышал. Он обнял ее дрожащие плечи и, крепко прижав к себе, бормотал что-то утешительное, пока она не сбросила его руку, овладев собой достаточно, чтобы заговорить:
     - Эти суки... так меня подставить... Я не могу этого делать, я не хотела, они меня заставили...
     - Кто тебя заставил? - спросил он.
     - Все они! - Еще один страшный всхлип.
     - Все они заставили тебя что?
     - Дефиле, - наконец удалось произнести Тинкер.
     - Дефиле? Ничего не понимаю, - сказал, окончательно запутавшись, Том Страусс.
     - Конечно, не понимаешь, что ты вообще знаешь об этом!
     - Так объясни.
     - Я ведь даже не знаю тебя, - ушла в сторону Тинкер.
     - А что, у тебя тут есть еще кто-то, с кем можно поговорить? - настаивал он.
     Тинкер жалобно шмыгнула носом и признала его правоту. Все, кого она знала в Париже, были там и видели ее унижение, все, кроме этого любопытного упрямого парня, который настолько заинтересовался ею, что предоставил жилетку, чтобы она могла поплакать, который так внимательно наблюдал за ней, что заметил ее подавленность за ужином, чутко уловив так тщательно скрываемое настроение и поняв, что Джордан и Эйприл сводят ее с ума своим восторгом и довольством собой.
     - Ну ладно, если тебе так хочется знать, - нехотя сказала она, вытирая слезы. - Сегодня у Ломбарди мне пришлось делать дефиле на подиуме, и я доказала свою полную, абсолютную и совершенную несостоятельность.
     - А что такое дефиле на подиуме?
     - Это... это особый способ носить одежду, собственная манера, я думаю, это свой неповторимый способ предлагать... словом, делать дефиле - это все равно что уметь вести мелодию. Или ты можешь, или не можешь. Так вот я не могу. О черт, я просто не могу!
     - Ты хочешь сказать, что тут нужен особый талант?
     - Нет, не совсем так, это другое - надо не иметь талант, а быть талантом, быть особенной изнутри и уметь радоваться этому, забавляться этим, обыгрывать это... ты понимаешь, - нетерпеливо сказала она, - раззадоривать, не оставлять равнодушными, заинтересовывать собой всех, кто на тебя смотрит, чтобы никто не мог глаз отвести. В одних девушках это есть, в других нет. Во мне нет.
     - А я думал, достаточно просто быть красивой.
     - Что и показывает, как много ты понимаешь, - угрюмо ответила Тинкер. - Все девушки красивы, красота задана, красота - это основа, азбука; те, кто добирается до вершин, умеют подать себя как личность. Они обыгрывают свой образ и становятся знаменитыми героинями мира моды. Людям кажется, что они близко знают Наоми или Клаудию, они считают Наоми очаровательно капризной и озорной, дразняще искушенной, они думают, что она умеет наслаждаться жизнью и все у нее получается легко и приятно, все, что она ни делает; а Клаудию они считают воплощением чистоты, ангелом, сказочной принцессой, прекрасной и совершенной, настолько выше всех остальных, что ей удается остаться абсолютно невинной в самых крошечных бикини - все думают, что она оказывает чудесное благоволение, позволяя грубой публике увидеть свой золотистый маленький пупок.
     - Так кем же, черт побери, они считают тебя? Ливерной колбасой? - взорвался Том Страусс. Он никогда не встречал такой действительно красивой девушки - и вот она делает все, чтобы развенчать и принизить себя.
     Тинкер глубоко вздохнула, медленно покачала головой, показывая, что разговор окончен, и, опустив голову на руки и ссутулившись, спряталась в облаке своих венециански-золотых волос. Но Том решил, что они должны договорить, он не собирался позволить ей сидеть здесь и молча киснуть - в этом знаменитом зале, пропитанном аурой всех, кто в течение нескольких веков приходил сюда и разговаривал друг ,с другом среди этих стен.
     Том Страусс не испытывал трудностей со словом, как это часто бывает с художниками. Когда ему было девятнадцать лет, охотник за талантами из рекламного агентства заманил его к себе с факультета изобразительных искусств, где он учился, и следующие восемь лет своей жизни он был арт-директором рекламного агентства и столкнулся с творцами рекламных слоганов, имея дело больше с идеями, чем с образами. Все это время он жил очень экономно, откладывая большую часть неуклонно растущих заработков, ибо твердо решил еще до тридцати провести год-другой в Париже - чтобы раз и навсегда выяснить, может он или нет осуществить мечту всей своей жизни - стать настоящим художником, а не просто хорошо продающимся.
     Он посмотрел на опущенную голову Тинкер, на ее прикрытые глаза и продолжил расспросы:
     - То, что ты говоришь о работе на подиуме, это ведь касается самовыражения, так?
     - Наверно, - буркнула Тинкер, допивая оставшееся в бокале бренди. - Хватит об этом, ладно? Пожалуйста.
     - Так что же такое ты?
     - А ты?
     - Я первый спросил, - сказал Том.
     - А я не хочу играть в эту глупую игру.
     - Ладно, ладно, я начну. Я - мужчина, я - американец, из Чикаго, я был преуспевающим арт-директором нью-йоркского агентства, я хочу быть художником и надеюсь, что, возможно, стану, я еврей, но не религиозен, я не женат, но не собираюсь вечно таковым оставаться, у меня две младших сестры, обе еще учатся, я сын матери - профессора истории искусств и отца - доктора...
     - Стоп! Я поняла, - перебила его Тинкер. - Я - девушка, и я - красавица.
     - Что это? Вся жизнь в одной строке?
     - Ну, я из Теннесси. Может, - Тинкер наконец слегка улыбнулась, чуть повернувшись к нему, - если бы я родилась в Чикаго, я бы больше стоила. Ну, моя мать - ушедший от дел методистский священник - что бы это ни значило.
     - Ты не упоминаешь о своей профессии, - сказал он, стараясь не показывать, как подействовала на него ее улыбка. Он чувствовал себя так, словно им выстрелили из пушки прямо в бескрайнее голубое небо и земли совсем не видно. - Разве то, что ты модель, не является частью твоей индивидуальности?
     - Только если в тебе есть то, что делает тебя особенной - я тебе объясняла. А во мне этого нет.
     Том Страусс заказал еще бренди.
     - Предлагаю выпить, пока мы не преодолели твой временный кризис. Это похоже на название песенки в стиле кантри: "Я нашел в Теннесси красивую девушку, которая не знала, кто она". Это просится в строку - в самом деле, из названия можно сделать целую песню.
     Тинкер хихикнула и впервые посмотрела на него с интересом. Еще вчера, танцуя с ним, она обратила внимание на то, что он выше - такое не каждый день встречается, но тогда она не выделила его из толпы. Потом она выяснила, что он не лишен привлекательности. Определенно недурен. Как это она раньше не заметила? И его внешность была необычайно выразительной.