чень довольна нами. Я рассказывала тебе о ней в прошлом году - они из Румынии, эмигранты. Помнишь, им была нужна яхта на неделю, и мы устраивали ей яхту и ее любимого шеф-повара? В этом году она захотела устроить что-нибудь совершенно необычное, и я подумала о курорте, который приблизительно шесть месяцев тому назад нашел Жюль и с тех пор просто бредит им. Называется он ?Дарнтон? и находится на островке озера Шамплейн. Я позвонила владелице, Келли Дарнтон, она управляет им вместе с мужем, и договорилась о неделе для графини и ее гостей, с развлечениями, а потом Жюль забронировал поезд, чтобы доставить всех туда. Она была так довольна, как маленькая девочка, которая хочет похвастаться перед друзьями. Все время повторяла, какая я прекрасная, замечательная.
     - Она права. - Поль обнял ее за плечи. - Мы поедем к Дарнтонам на наш медовый месяц? Или ты предпочтешь Африку?
     Она улыбнулась:
     - Это единственный выбор?
     - Я думал о Лондоне, Париже, Риме, но все туда ездят...
     - Я - нет. Он остановился:
     - Извини, ты никогда не была в Европе, конечно, вот куда нам следует поехать.
     - Нет, выбирай место, куда бы хотелось поехать тебе. Мне действительно все равно, но когда-нибудь мне хотелось бы увидеть Европу.
     - Ты все увидишь, любовь моя. Все будет твоим.
     Они медленно шли, и заходящее солнце превращало их тени в длинные, тонкие фигуры, которые лениво тянулись за ними. Группки студентов и служащих спешили после работы домой, заполняя тротуары, но они едва замечали их, идя молча, как в золотом сне, утопая в солнце, пока не дошли до дома Поля. Но когда они поднимались по лестнице в его квартиру, услышали, как бесконечно настойчиво звонит телефон, а когда Поль взял трубку, Лора услышала голос Розы - она плакала и повторяла снова и снова:
     - Мистер Оуэн... мистер Оуэн... И она была уверена, что он умер.
     - Нет, - сказала Ленни, когда они приехали в госпиталь. - Не умер. Но у него очень сильный удар, и доктор Бергман считает, что ему не выжить. - Она не дала словам сорваться с губ, будто если она произнесет их, это обязательно произойдет.
     - Мы можем увидеть его? - спросил Поль. - Мы только заглянем в дверь... Ленин покачала головой:
     - Они никому не разрешают входить. Тем более он без сознания, он был в таком состоянии, когда Роза нашла его...
     В холле собрались все члены семьи, которые приехали, как только узнали эту новость, а потом, после нескольких часов ожидания, приходили и уходили, принося еду и кофе, пытались читать газеты, тихо разговаривая об Оуэне - как плохо он выглядел в последнее время и что им следовало бы взять его на Кейп-Код в этом году пораньше.
     Каждый час доктор Бергман выходил и говорил, что у него нет ничего нового, что он мог бы им сообщить. Но к полуночи состояние Оуэна стабилизировалось.
     - Мы не знаем степень поражения, но через день или два узнаем поточнее. Я думаю, всем нужно ехать домой и поспать. Все может продлиться очень долго.
     - Я хочу видеть его, - без выражения сказал Феликс.
     Ленни дотронулась до его руки:
     - Мы придем сюда рано утром. Я уверена, мы сможем тогда повидать его.
     - Может быть, - отозвался доктор и на следующее утро действительно разрешил Ленни и Феликсу провести несколько минут рядом с постелью Оуэна. Он, казалось, был опутан трубками и проводами, и Феликс все время повторял:
     - Ужасно, ужасно!
     Он не мог поверить, что это был его могущественный отец, который лежал, как восковая кукла, со всеми этими свисающими вокруг него приспособлениями. Но отчасти он находился в шоковом состоянии, потому что его захлестнула волна предчувствия, настолько сильная, что он едва мог стоять на ногах. Он давно ожидал смерти своего отца, - любой сын, отцу которого за восемьдесят ждал бы этого. Но шли годы, а Оуэн, казалось, будет жить вечно. До сих пор все видели в нем главу семьи Сэлинджеров и главу системы отелей ?Сэлинджер?, хотя уже многие годы Феликс был президентом фирмы и отвечал за все, даже когда его отец появлялся в офисе, принимал участие во встречах или собраниях ответственных сотрудников. Но сейчас Оуэн умирал, и Феликс знал об этом, на этот раз знал точно, и эта уверенность выпустила на волю все то, что он так давно ждал, и сдерживать эти чувства было выше его сил.
     Он не мог выставлять свои чувства напоказ, должен был разделять горе и страх перед неизбежным со спокойным достоинством, как подобает главе семьи. Но глубоко внутри ожидание росло, давило и становилось все нестерпимее. Ему было пятьдесят пять, и впервые за эти годы над ним не будет нависать тень. Аса станет делать то, что он скажет, не будет никого, кто мог бы оспаривать или отменять его решения. ?Сэлинджер-отель инкорпо-рейтед? наконец-то будет носить его эмблему, и только его. Во всех смыслах этого слова все будет принадлежать ему.
     - Феликс, - прервала его мысли Ленни. Держа его за локоть, она выводила его из комнаты, думая, что неизбежная смерть отца испугала и сломила его.
     - Я еду в офис, - отрывисто бросил он. - Приеду позже.
     Он ушел, почти убежал, прежде чем она успела ответить. Он должен был выбраться из этого длинного коридора, уставленного замысловатым оборудованием, с пациентами в креслах-каталках, с тележками, полными лекарств. В этом медицинском стерильном аду, как зловещие глаза, мелькали телевизионные экраны с движущимися линиями, рисовавшими пики и падения сокращения сердца, и приборы с проводами, которые опутывали пациента, контролируя деятельность его мозга. Феликс всегда был здоров, гордился собой, тем, что был крепок, энергичен, он обладал необыкновенной силой воли и всегда сохранял спокойствие, не терял самообладание, не поддавался ни панике, ни страху. Но когда он шел к машине, он почти бежал. В этот день он позвонил Ленни из офиса и сообщил, что уже не сможет приехать сегодня, слишком многое зависело сейчас от него на работе.
     Аса знал, что болезнь Оуэна ничего не изменит в нормальном течении работы отелей, но он тоже остался в офисе: кто-то должен присматривать за Феликсом.
     Поэтому бодрствовали женщины. Ленни, жена Асы Кэрол, их дочь Патриция, Барбара Дженсен, Эллисон и Лора, и очень часто приходила Роза. Томас Дженсен был в инспекторской поездке по ряду отелей Сэлинджеров и возвращался в Бостон только на выходные дни, но в другие дни Поль был единственным мужчиной, который находился вместе с женщинами в комнате, где они сидели, приносил кофе, ел вместе с ними в кафетерии, и наконец-то спустя неделю присутствовал при том, как его дядю перевели в отдельную палату. Оуэн не мог говорить, двигать левой рукой и ногой, но он был в сознании и не при смерти.
     Спустя две недели они забрали его домой.
     - Пока у вас есть круглосуточная сестра, он может быть и дома, - сказал Ленни доктор Бергман. - Нет ничего такого, чтобы мы для него делали и что не смогли бы делать вы, а в своем доме ему, возможно, будет лучше. Следите только за тем, чтобы Лора побольше времени проводила с ним - он хорошо на нее реагирует.
     Так или иначе Лора все равно была бы с Оуэном. Она никуда не хотела уходить. Она взяла неоплачиваемый отпуск и проводила его рядом с постелью Оуэна, читая ему, разговаривая с ним, даже когда он не отзывался. Описывала ему рассветы и закаты, птиц в саду, нянюшек, которые везли детские коляски, и прохожих на Маунт-Вернон-стрит, мальчиков на досках с роликами, девочек на велосипедах со шлейфами волос, развевающимися за их спинами, влюбленные пары, которые ритмично шагали, взявшись за руки.
     И однажды, в середине июля, Оуэн улыбнулся. А несколькими днями позже начал говорить.
     Поначалу только Лора могла понимать сливающиеся в одно целое плохо произнесенные слова. Потом, рассердившись на свой неподатливый язык, Оуэн постарался произносить каждое слово отдельно от другого, и остальные тоже смогли понимать многое из того, что он говорил. Тем не менее для Оуэна и для остальных членов семьи было проще, когда Лора повторяла его слова ясным, низким голосом, будто переводя с иностранного языка. И поэтому когда он неожиданно попросил пригласить своего адвоката, то именно Лора звонила Элвину Паркинсону и встречала его в комнате Оуэна, когда тот приехал.
     Она встала со стула, стоявшего рядом с постелью Оуэна:
     - Вы хотите, чтобы я ушла?
     - Если вы не возражаете, - ответил Паркинсон.
     - Я была бы рада остаться и помогать вам понять ею.
     - Нет, нет. Мы прекрасно поговорим сами. - Он закрыл за Лорой дверь, потом сел и наклонился к Оуэну.
     - Завещание, - произнес Оуэн. Он продолжал медленно выговаривать одно слово за другим: - Хочу изменить его. Сделайте это сейчас.
     Не выказывая удивления, адвокат вынул карандаш и лист бумаги.
     - Мы можем написать дополнение, вы этого хотите? Вы хотите добавить новое лицо в завещание?
     Оуэн сказал ему, чего он хочет. Паркинсон сильно хмурился, но записывал, потом наклонился так, чтобы попасть в поле зрения Оуэна.
     - Это слишком радикальное решение, чтобы уделить ему так мало внимания. Может, более благоразумно было бы подумать об этом еще, подождите, когда вам станет лучше, вы более...
     С губ Оуэна сорвался резкий звук, и Паркинсону потребовалась целая минута, чтобы понять, что тот смеется.
     - Нет времени. Вы глупец. Я умираю. Последняя возможность... - Неожиданно его слова прозвучали четко и ясно: - Сделайте это!
     - Да, разумеется, если вы настаиваете. Я подготовлю документ, чтобы вы подписали. Подписать вы можете? - Оуэн кивнул. - Все будет готово через неделю.
     - Боже! - Его лицо гневно вспыхнуло, Оуэн пытался приподняться в постели, и Паркинсон, до смерти испугавшись, что он может умереть и все будут винить адвоката, который был с ним, быстро сказал:
     - Завтра. Это подойдет? Я смогу сделать все к завтрашнему дню.
     Лицо Оуэна стало спокойным. Закрыв глаза, он показал ему на дверь.
     - До завтра, - сказал адвокат и поспешил удалиться. Он видел, как Лора спускалась по лестнице и проскользнула в комнату Оуэна, когда он уходил, и ему стало интересно, где она была, пока они разговаривали, и не подслушивала ли. Но он спешил и не остановился, стремительно пройдя по дому мимо библиотеки, где увидел членов семьи, сидящих за чаем. Чертовски странно, думал он по дороге в офис, проезжая по улицам, забитым автомашинами.
     Оуэн много лет размышлял над тем, чтобы изменить завещание. Если он действительно хочет сделать это, почему бы ему не позаботиться об этом. Он всегда поступал так: конечно, долго размышлял перед тем, как принять решение, но потом бросался вперед, чтобы выполнить все задуманное, что бы он ни решил. Но он был серьезным бизнесменом и знал, что важные решения никогда не следует принимать в тумане болезни. Он едва говорил, едва двигался, едва мог разумно размышлять, но все же настаивал и настаивал на радикальном изменении завещания в пользу человека, которого на самом-то деле еще никто не знал, даже теперь. Чертовски странно. Можно было сказать, бессмыслица.
     ?Ради самого Оуэна Сэлинджера, - сказал себе мрачно Паркинсон, - мне следует больше узнать об этой молодой женщине, пока еще не поздно?.
     Семья снова собралась за чаем, когда на следующий день приехал Паркинсон и прямиком направился в комнату Оуэна. Опять Лора оставила двоих мужчин одних, и как только дверь за ней закрылась, адвокат стал говорит настойчивым, тревожным шепотом:
     - Оуэн, у меня есть информация об этой молодой женщине, вы измените свое мнение, это изменит все, я выяснил, что у нее есть...
     - Завещание, - сказал Оуэн, и слово почти застряло в горле.
     - Да, да. Оно у меня с собой, оно было закончено до того, как позвонили из Нью-Йорка, но вы не должны подписывать его, вы не захотите, когда узнаете, кто она.
     - Заткнитесь! - Оуэн сверкнул глазами на Паркинсона, губы двигались, когда он пытался сказать что-то, преодолевая свой гнев. - Завещание. Читайте его.
     - Почему? Говорю вам, вы не захотите подписывать.
     - Читайте!
     Паркинсон со злостью достал единственный листок бумаги из портфеля и прочитал его. В тот момент, когда он закончил, Оуэн потребовал:
     - Ручку! Ручку!
     - Подождите! Послушайте меня. Эта женщина - воровка, воровка, вина которой доказана, она охотится за пожилыми мужчинами.
     Губы Оуэна двигались:
     - Нет!
     - Это правда, у меня есть информация, я говорил с офицером полиции в Нью-Йорке.
     - Нет! Нет... нет... другое. Глупец. - Он надрывно выдохнул. - Свидетель. Позовите Лору.
     - Я не понимаю, что вы сказали.
     - Позовите Лору.
     - Я хочу знать, что вы... - Паркинсон увидел, как перекосилось лицо Оуэна, как он судорожно пытался вздохнуть, и опять подумал, что старик вот-вот умрет. ?Он умрет, - подумал он, - но не наедине со мной в комнате. Я сделал все, что мог, черт с ним, со всем остальным?. - Нам нужен кто-нибудь еще, - предупредил он, - дополнение не будет иметь силы, это должен подписать кто-то еще. Это могут сделать медсестры. Если вы подождете минуту... - Он прошел через холл и вернулся с ними.
     - Я просил вас выслушать меня, - быстро сказал он Оуэну. - Я сделал все, что в моих силах, чтобы вы согласились послушать. Никто не обвинит меня... - Он увидел глаза Оуэна и судорожно сжатые пальцы.
     - Да, да, да. - Он вложил ручку в пальцы Оуэна.
     - Помогите... - Оуэн выдохнул, и сестры приподняли и посадили его достаточно высоко, чтобы видеть документ, который он положил на книгу. Оуэн подписал. Его наклонный почерк был едва узнаваем в дрожащих каракулях внизу страницы. Потом он издал долгий вздох, почти стон. - Чуть не опоздал, - сказал он Паркинсону с тенью усмешки, когда медсестры подписались как свидетели. - Последняя победа. - Он закрыл глаза. - Лора, - прошептал он.
     - Я предупредил вас, - сказал адвокат сквозь сжатые губы. Он опустил документ в конверт и положил в свой портфель. - Надеюсь, что в это поверят.
     - Лора, - снова прошептал Оуэн, когда Паркинсон выходил из комнаты. Одна из медсестер поправляла одеяла, а другая закатывала рукав, чтобы измерить давление.
     Он нашел Лору на площадке рядом с дверью, коротко сказал:
     - Он хочет вас видеть. - Ледяной злобный голос настолько поразил Лору, что она с изумлением взглянула на него. - Он же больной человек, - выпалил Паркинсон, но когда произнес это, увидел, как изменился взгляд Лоры, боль была настолько глубокой, что он почти пожалел ее, но остановил себя. Более вероятно было, что она просто ждала, когда он уйдет.
     - До свидания, - попрощалась Лора и вошла в комнату Оуэна, закрыв за собой дверь. Медсестра скатывала манжетку аппарата для измерения давления. Когда Лора села у кровати, они вышли.
     - Он очень странный человечек, - обратилась она к Оуэну, лежавшему с закрытыми глазами. - Он, кажется, был чем-то очень рассержен. Вы накричали на него?
     Не открывая глаз, Оуэн сделал знак, который, как знала Лора, означал смех, и протянул руку. Она сжала ее обеими руками, и он слегка кивнул головой.
     - Вы хотите поспать?
     Он снова кивнул. Она поднялась и зашторила окна тяжелыми бархатными шторами, закрыв вид на розовый сад. В комнате было темно и печально. - Хотите, чтобы я осталась?
     - Здесь.
     Она села рядом с кроватью.
     - Что вы хотите?
     - Сказать тебе. - Глаза были все еще закрыты, лицо пепельного цвета. - Дорогая Лора... Оставил тебе... немного... в моем завещании.
     Глаза Лоры наполнились слезами.
     - Не говорите об этом. Вам становится лучше. Сегодня утром я видела, как вы шевелили другой рукой.
     - Нет. - Он открыл глаза, и было такое впечатление, что он смотрит откуда-то изнутри себя. - Люблю тебя, дитя мое. Ты дала мне столько радости. - Смех задрожал в горле. - Иногда... Я хотел быть на месте Поля. Быть в его возрасте. Столько любви...
     Лора плакала:
     - Не уходите. Я люблю вас, Оуэн. Я буду заботиться о вас. Я думаю, что вы поправитесь, я обещаю. Я люблю вас. Не покидайте меня, я столько всего хотела рассказать вам... пожалуйста, не уходите.
     Она склонилась над ним, и Оуэн протянул руку и ощутил ее слезы. Его рука гладила ее мокрую щеку.
     - Дорогая Лора. Закончи... наши планы. Теперь - твои. Я хотел бы... я мог увидеть... это. - Он закрыл глаза. - Закончи.
     Пальцы скользнули по щеке. Лора схватила его руку, прежде чем она успела упасть, и сжала обеими руками.
     Она целовала и держала его руку, а слезы текли по лицу потоком, который она не могла удержать.
     - Вы дали мне жизнь, - сказала она сквозь слезы. Она опустила голову и прикасалась губами к спокойному лицу Оуэна, чувствуя неровное, прерывистое дыхание, которое едва слетало с его усов. - Дали все, что я представляю собой. Вы научили меня гордиться собой. Я не отблагодарила вас в полной мере. Я даже не рассказала вам всей правды о себе, чтобы вы узнали, сколько сделали для меня. Я собиралась рассказать вам, я хочу рассказать сейчас. Вы меня слышите? Вы дали мне жизнь, вы часть моей жизни... Пожалуйста, скажите, что вы слышите меня. Я не отблагодарила вас, не объяснила, как много вы для меня сделали и что это значит для меня...
     В комнате было темно. Лора плакала, слезы падали на лицо Оуэна, и казалось, он тоже плачет.
     - Я люблю вас, - прошептала Лора. - Я знаю, вы слышите меня, потому что мы всегда слышим, когда говорят о любви. Да, дорогой Оуэн, я люблю вас.
     На следующий день, не приходя в сознание, Оуэн Сэлинджер скончался.
     ГЛАВА 10
     Феликс был в офисе, когда позвонил Паркинсон:
     - Я пытался поговорить с вами в течение трех дней, даже сегодня на кладбище, но чувствовал, что неловко говорить об этом там.
     - Мой секретарь передал, что вы упоминали завещание отца, - нетерпеливо сказал Феликс.
     - Чтобы быть более точным, это касается Лоры Фэрчайлд.
     Феликс выпрямился в кресле:
     - Что такое?
     - Я предпочитаю рассказать вам это лично. Я могу приехать через полчаса.
     - Расскажите сейчас.
     Паркинсон почувствовал вспышку сожаления, вспомнив о старомодном достоинстве Оуэна. Короче, он решил высказать Феликсу все, что о нем думает. Но он знал, что это неосмотрительно: банковский счет Сэлинджеров намного больше, чем гордость Элвина Паркинсона.
     - Так я продолжаю. Она стоит на учете в картотеке в Нью-Йорке, за кражу. Она и ее брат Клэй.
     - Кража, - повторил Феликс без всякой интонации. - Когда?
     - Семь лет назад. Ей было пятнадцать, брату - четырнадцать.
     - А родители?
     - Если судить по полицейскому отчету, они погибли в автомобильной катастрофе за год до этого. Не ясно, кто был их опекуном, более вероятно, что их тетка. Они были освобождены на поруки после ареста. Мелоди Чейз.
     - Что?
     - Я знаю, что звучит странно, но мне сообщили только это имя.
     - Возможно, фальшивое. Что еще?
     - Спустя два года, когда ей было семнадцать, она была упомянута в завещании - книготорговец по фамилии Хенди оставил ей десять книг.
     - Что-нибудь еще?
     - Я не стал бы относиться к этому так легко, это может быть очень важно, особенно если книги имеют ценность.
     - Почему?
     - Потому что за день до смерти ваш отец изменил завещание, он добавил...
     - Он... что?
     - Он изменил завещание, написав дополнение, где два процента ?Сэлинджер-отель инкорпорейтед? и сто процентов ?Оуэн Сэлинджер корпорейшн? завещает Лоре Фэрчайлд.
     - Два процента? Этой женщине? Вы знали, что он собирается сделать это, и не сказали мне?
     - Адвокат не имеет права разглашать решения своих клиентов посторонним.
     - Не посторонним, вы, глупец! Какого черта вы думали, позволяя ему делать это? Вы что, без ума? Его корпорацию тоже? С этими четырьмя отелями?
     - И его домом на Бикон-Хилл.
     - Поганый сукин сын! Он поделил на части единое целое - свою собственность. И вы не пытались остановить его?
     - Я пытался.
     - Не очень-то активно! Не достаточно активно! - Феликс чувствовал, будто все его внутренности свело в единый тугой узел, живот напряжен, зубы сжаты. Он был вне себя.
     - Я так не считаю. Он знал, что хочет подписать это, он даже спо