ые глаза на  черных  лицах
отовсюду следили за ними.
   - Да, - сказал мистер Хед. -  Вот  ты  где  родился  -  в  одной  куче  с
черномазыми.
   Нелсон нахмурился.
   - Ты, я вижу, заблудился, - сказал он.
   Мистер Хед резко повернулся и поискал глазами купол. Купола не было.
   - Ничего я не заблудился, - сказал он. - Просто ты устал ходить.
   - Я не устал, я есть хочу, - сказал Нелсон. - Дай мне галету.
   Тут они обнаружили, что потеряли завтрак.
   - Пакет был у тебя, - сказал Нелсон. - Уж я бы его сберег.
   - Хочешь быть за главного - так я пойду один, а  тебя  здесь  оставлю,  -
сказал мистер Хед и с удовольствием увидел, как побледнел мальчик.
   Однако он и сам понимал, что они  заблудились  и  все  дальше  уходят  от
вокзала. Он тоже проголодался и хотел пить, и оба они  обливались  потом  от
близости всех этих негров. Нелсон не привык ходить обутым. Бетонные тротуары
были очень твердые. Обоим очень хотелось посидеть, но присесть было негде, и
они тащились дальше, и мальчик бормотал  себе  под  нос:  "Завтрак  потерял,
потом дорогу потерял", - а мистер Хед ворчал: "Кому приятно, что он  родился
в этом негритянском раю, пожалуйста, пусть себе радуется!"
   Солнце уже стояло высоко в небе. До них доносился аромат  стряпни.  Негры
высыпали к дверям поглазеть на них.
   - Спроси дорогу у черномазых, - сказал Нелсон. - Это ты нас сюда завел.
   - Ты же здесь родился, - сказал мистер Хед. - Сам  спрашивай,  если  тебе
хочется.
   Нелсон боялся негров и  не  хотел,  чтобы  над  ним  смеялись  негритята.
Впереди он увидел дородную негритянку, которая стояла, прислонясь  к  косяку
открытой двери, выходящей прямо на тротуар. Ее жесткие волосы торчали во все
стороны,  а  тело,  туго  обтянутое  розовым  платьем,  покоилось  на  босых
коричневых с розовыми ободками ступнях. Когда они  поравнялись  с  ней,  она
лениво подняла руку к голове, и ее пальцы исчезли в волосах.
   Нелсон  остановился.  Под  взглядом  темных  глаз   негритянки   у   него
перехватило дыхание.
   - Как пройти обратно в город?  -  спросил  он  каким-то  чужим  тоненьким
голоском.
   Она же, помолчав, ответила голосом звучным и низким - Нелсону показалось,
что его обдало прохладной водяной пылью.
   - А тут не город, по-твоему?
   - Как пройти обратно на поезд? - спросил он так же тоненько.
   - На трамвай садись, - сказала она.
   Она,  конечно,  насмехалась  над  ним,  но  у  него  не  было  сил   даже
нахмуриться. Он впивал в себя  каждую  черту  ее  облика.  Перевел  глаза  с
огромных колен на лоб, потом его взгляд проделал путь от  блестящих  капелек
пота на ее шее, через громадную грудь и  по  голой  руке  туда,  где  пальцы
прятались в волосах. Ему вдруг захотелось, чтобы она  нагнулась,  и  подняла
его, и притянула к себе, и чтобы он ощутил на лице ее дыхание. И все  глубже
погружался бы в ее взгляд, а она все крепче прижимала бы его к себе. Никогда
еще он не испытывал такого. Как будто его засасывает в черную-черную трубу.
   - Вот так, миленький, прямо и ступай, и дойдешь  до  улицы,  где  трамвай
ходит, - сказала она.
   Нелсон без сил свалился бы у ее ног, если бы мистер Хед не оттащил его.
   - Совсем спятил, - проворчал старик.
   Они поспешили прочь, и Нелсон не оглядывался на негритянку. Он нахлобучил
шляпу на лицо, которое горело теперь от стыда. Он вспомнил ухмылку  призрака
в окне вагона, и свои дорожные предчувствия, и  что  на  его  билетике  было
написано, чтоб он остерегался черных женщин, а на дедушкином -  что  дедушка
честный и смелый. Он взял старика за руку - не  свойственное  ему  признание
своей беспомощности.
   Они  увидели  рельсы,  по  которым,  дребезжа,  подходил  длинный  желтый
трамвай. Мистер Хед в жизни не ездил трамваем  и  на  этот  не  сел.  Нелсон
притих. Иногда у него вздрагивали губы, но дед, занятый своими заботами,  не
обращал на него внимания. Они стояли на углу, не глядя  на  негров,  которые
шли себе по своим делам, в точности как белые, вот  только  что  большинство
останавливалось и глазело на мистера Хеда и Нелсона. Мистер  Хед  сообразил,
что, поскольку трамвай  ходит  по  рельсам,  они  могут  просто  идти  вдоль
трамвайной линии. Он подтолкнул Нелсона, объяснил,  что  они  пойдут  пешком
вдоль рельсов до самого вокзала, и они тронулись в путь.
   Вскоре, к их большому облегчению, им снова  стали  встречаться  белые,  и
Нелсон сел прямо на тротуар и привалился к стене дома.
   - Мне передохнуть надо, - сказал  он.  -  Ты  завтрак  потерял  и  дорогу
потерял. Так уж потерпишь, пока я немножко передохну.
   - Вот они, рельсы, - сказал мистер Хед. - Иди по ним - и все дела,  ну  а
про завтрак надо было и тебе помнить. Ты же здесь родился.  Ты  же  здесь  у
себя дома. Ты же в этом городе второй раз. Что ж ты раскис? - И он опустился
на тротуар, продолжая в том же духе,  но  мальчик,  высвобождавший  натертые
ноги из ботинок, не отвечал.
   - Господи, твоя воля, стоял и скалился,  как  обезьяна,  пока  черномазая
баба объясняла ему, как пройти!
   - Я что говорил? Что я здесь родился, - нетвердым голосом сказал мальчик.
- Я не говорил, понравится мне или нет. Говорил я тебе, что хочу в город?  Я
только говорил, что я тут родился, а больше ничего. Я хочу домой. И не хотел
я сюда ехать. Это все твоя затея. Почем ты знаешь, может, мы не в ту сторону
идем?
   Мистер Хед и сам об этом подумывал.
   - Тут все белые, - сказал он.
   - Раньше мы тут не проходили, - сказал Нелсон.
   Это был район кирпичных домов, не  поймешь  -  то  ли  обитаемых,  то  ли
брошенных.  Несколько  пустых  автомобилей  стояло  у   тротуара,   прохожие
попадались редко. Сквозь тонкий костюм Нелсон чувствовал жар асфальта.  Веки
у  него  начали  слипаться,  голова  упала   на   грудь.   Плечи   дернулись
разок-другой, а потом он осел на бок и растянулся на тротуаре -  его  сморил
сон.
   Мистер Хед молча наблюдал за ним. Он тоже очень устал, но не могли же они
спать одновременно, да он и не заснул бы, потому что ведь  они  заблудились.
Выспавшись, Нелсон станет еще нахальнее и опять начнет пилить его,  что  он,
мол, завтрак потерял и дорогу потерял. "Хорош бы ты был без меня", - подумал
мистер Хед; и тут у него мелькнула одна мысль. Несколько минут он смотрел на
спящего мальчика, а потом встал. Ничего не поделаешь, нужно иногда преподать
ребенку урок на всю  жизнь,  особенно  если  он  так  любит,  чтобы  за  ним
оставалось последнее слово. Он бесшумно дошел до угла шагах в двадцати и сел
на закрытую металлическую урну в проходе  между  домами:  отсюда  он  сможет
увидеть, как будет вести себя Нелсон, когда проснется один.
   Мальчик спал беспокойно, в его сон то и дело вторгались какие-то  неясные
звуки, какие-то черные фигуры стремились вырваться на свет из темных  глубин
его существа. Его лицо подергивалось,  и  он  поднял  колени  к  подбородку.
Солнце уныло и сухо освещало улицу; все выглядело именно таким,  каким  было
на самом деле. Мистер Хед, как старая мартышка, скорчился  на  крышке  урны.
Когда же наконец проснется Нелсон? Мистер Хед решил еще немного подождать, а
потом разбудить его, стукнув ногой по урне. Он  посмотрел  на  часы  -  два.
Поезд уходил в шесть, и мистер Хед так боялся опоздать, что даже подумать не
смел о такой возможности. Он лягнул урну,  и  глухой  гул  эхом  отдался  от
домов.
   Нелсон с криком вскочил на ноги. Взглянул туда, где прежде был дедушка, и
его глаза округлились. Он  завертелся  волчком,  а  потом  бросился  бежать,
вскидывая ноги и запрокинув голову,  как  насмерть  перепуганный  жеребенок.
Мистер Хед помчался за ним, но мальчик уже  почти  пропал  из  виду.  Только
серая полоска метнулась через улицу за квартал  впереди  и  исчезла.  Старик
бежал что есть мочи, тщетно  вглядываясь  в  поперечные  улицы.  Уже  совсем
выдохшись, он еле добежал до  третьего  перекрестка,  и  то,  что  он  здесь
увидел,  заставило  его  остановиться.  Он  спрятался  за  мусорный  ящик  -
посмотреть, что будет, и отдышаться.
   Нелсон сидел на тротуаре, вытянув ноги, а рядом лежала старуха и  вопила.
Вокруг  валялась  всякая  бакалея.  Их  окружала  толпа  женщин,   жаждавших
содействовать торжеству справедливости, а старуха кричала:  "Ты  сломал  мне
ногу! Твой отец мне заплатит! Все до последнего  цента!  Полиция!  Полиция!"
Женщины теребили Нелсона, но он был так ошеломлен, что не мог встать,
   Какая-то сила вытолкнула мистера Хеда из-за ящика и погнала туда, но  шел
он, еле передвигая ноги. В жизни он еще не имел  дела  с  полицией.  Женщины
кружили вокруг Нелсона, казалось, сейчас они бросятся на него и  растерзают,
а старуха все вопила, что у нее сломана нога, и  призывала  полицию.  Мистер
Хед шел так медленно, будто после каждого шага вперед делал шаг назад, когда
он все же приблизился, Нелсон заметил его и вскочил. Обхватил его и,  тяжело
дыша, прильнул к нему.
   Женщины,  все  как  одна,  повернулись  к  мистеру   Хеду.   Пострадавшая
приподнялась и закричала:
   - Эй, вы! Будете платить за  мое  лечение!  Ваш  мальчишка  -  малолетний
преступник! Где полицейский? Кто-нибудь запишите его фамилию и адрес!
   Мистер Хед пытался оторвать от себя пальцы Нелсона. Старик втянул  голову
в плечи, как черепаха,  его  глаза  остекленели  от  страха  и  напряженного
ожидания.
   - Ваш мальчишка сломал мне ногу! - кричала старуха. - Полиция!
   Мистер Хед чувствовал, что  сзади  приближается  полицейский.  А  впереди
разъяренные  женщины  сомкнулись  плотной  стеной,   чтобы   не   дать   ему
ускользнуть.
   - Это не мой мальчик, - сказал он. - Я его первый раз вижу.
   Пальцы Нелсона разжались.
   Женщины в ужасе расступились, словно им противно было даже прикоснуться к
человеку, который отрекся от  собственного  образа  и  подобия.  Мистер  Хед
прошел по коридору, который безмолвно очистили  перед  ним  женщины.  Нелсон
остался позади. А впереди зияла длинная черная труба,  которая  еще  недавно
была улицей.
   Мальчик все стоял, глядя в землю; руки у него  повисли.  Шляпа  его  была
нахлобучена  так  глубоко,  что  вмятина  на  ней  сгладилась.  Пострадавшая
поднялась и погрозила ему кулаком, а другие смотрели на пего с жалостью,  но
он этого не видел. Полицейский не появлялся.
   Через минуту Нелсон вяло двинулся вперед; он не старался нагнать деда,  а
просто шел за ним шагах в двадцати. Так они прошли  пять  кварталов.  Мистер
Хед сгорбился и так низко опустил голову, что сзади ее не было видно. Он  не
смел оглянуться. Наконец он все-таки  с  затаенной  надеждой  кинул  быстрый
взгляд через плечо. В  двадцати  шагах  он  увидел  два  прищуренных  глаза,
которые впивались ему в спину, как зубья вил.
   Мальчик не из тех, кто умеет прощать, но до сих пор ему  и  прощать  было
некого. Это было первый раз, что  мистер  Хед  опозорился.  Пройдя  еще  два
квартала, он оглянулся и визгливым, вымученно-веселым голосом крикнул:
   - Пошли куда-нибудь попьем кока-колы!
   Нелсон с достоинством, прежде ему не присущим, повернулся к деду спиной.
   Мистер Хед начал осознавать всю глубину его презрения.  Они  все  шли,  и
лицо старика постепенно становилось похоже на горный кряж - ущелья  и  голые
утесы. Он ничего не замечал вокруг, но чувствовал, что они больше не идут по
трамвайной линии. И купол как сквозь землю провалился,  а  день  клонится  к
вечеру. Если темнота застигнет их в городе, их непременно ограбят и изобьют.
Он-то заслужил божью кару, но неужели его грехи будут  взысканы  с  Нелсона,
неужели и сейчас он ведет дитя к погибели?
   Они все брели по бесконечным кварталам,  застроенным  кирпичными  домами,
пока мистер Хед не споткнулся  о  водопроводный  кран,  торчащий  над  краем
небольшого газона. Он с утра не пил, но считал, что теперь  не  имеет  права
утолить жажду. Потом он подумал, что Нелсон, наверное, тоже  хочет  пить,  и
они попьют оба, и это снова соединит их. Он присел на  корточки,  приложился
губами  к  отверстию  и  открыл  кран.  Потом  выкликнул  тем  же  визгливым
вымученным голосом:
   - Иди попей!
   На этот раз мальчик целую минуту пристально смотрел сквозь  него.  Мистер
Хед встал и побрел дальше, точно наглотался яду. Во рту у Нелсона  ни  капли
воды не было с тех пор, как он напился из бумажного стаканчика в поезде,  но
он прошел мимо крана, гнушаясь пить там, где пил дед. И, увидев это,  мистер
Хед потерял последнюю надежду. Теперь его лицо в тусклом предзакатном  свете
стало похоже на запустелое пепелище. Упорная ненависть мальчика  шагала,  не
отставая, за ним по пятам, и (если их каким-то чудом не убьют в городе)  это
уже на всю жизнь. Черная чужбина, где все не  так,  как  было,  расстилалась
перед ним: долгая старость без почета, до самой смерти - желанной,  ибо  она
положит конец мученьям.
   А  в  сознании  Нелсона  застыла  картина  предательства:  он  как  будто
заморозил ее, чтобы сберечь и предъявить на Страшном суде. Он шел, не  глядя
по сторонам, и порой у него кривились губы: в эти  мгновения  из  отдаленных
глубин его существа словно бы протягивала руку загадочная черная  фигура,  и
он знал - в ее горячей руке растает то, что он старается сохранить.
   Солнце село за дома; незаметно для себя  они  очутились  в  фешенебельном
пригороде; здесь стояли большие красивые здания, а перед ними были лужайки и
бассейны для птиц. Кругом все точно вымерло. Они шли и шли, и хоть бы собака
навстречу  попалась.  Белые  дома  в  зелени  издали  напоминали   айсберги,
погруженные в воду. Тротуаров не было, только мостовые, и они все тянулись и
кружились - без конца, будь они неладны.  Нелсон  и  не  собирался  догонять
мистера Хеда. Попадись старику сейчас канализационный люк, он не  раздумывая
бросился бы в него; и он представлял себе Нелсона,  который  стоит  рядом  и
наблюдает - всего лишь с легким любопытством, - как деда засасывает в черные
трубы.
   Громкий лай вывел его из оцепенения, он  поднял  глаза  -  навстречу  шел
толстяк  с   двумя   бульдогами.   Старик   замахал   руками,   как   жертва
кораблекрушения на необитаемом острове.
   - Я заблудился! - возопил он. - Я заблудился, я не знаю, куда идти, а нам
на поезд нужно, а я не найду вокзал! Ой, боже мой, я погиб!  Господи,  спаси
меня и помилуй, я погиб!
   Толстяк, лысый и одетый в бриджи, спросил, на какой поезд  ему  нужно,  и
мистер Хед стал вытаскивать билеты; его так трясло, что он  чуть  не  уронил
их. Нелсон подошел ближе, остановился в пятнадцати шагах и наблюдал.
   - Н-да, - сказал толстяк,  возвращая  билеты,  -  на  вокзал  вы  уже  не
поспеете, но этот поезд останавливается тут у  нас,  в  пригороде,  здесь  и
сядете. Отсюда три квартала до станции. - И он стал объяснять, как пройти.
   Мистер Хед слушал и как будто воскресал из мертвых. Закончив  объяснение,
толстяк пошел своей дорогой, собаки вприпрыжку бежали  за  ним;  мистер  Хед
повернулся к Нелсону и, задохнувшись, произнес:
   - Сейчас домой поедем!
   Мальчик стоял шагах в десяти, бескровно-бледный под своей  серой  шляпой.
Глаза у него были торжествующе холодные. В них не вспыхнуло ни  чувства,  ни
интереса. Он просто был здесь - маленькая выжидающая  фигурка.  Слово  "дом"
ничего не значило для него.
   Мистер Хед медленно отвернулся. Так вот что значит ад:  время  без  смены
зим и весен, зной без света и душа без  надежды  на  спасение.  Он  перестал
бояться, что не поспеет на поезд, и мог бы вообще позабыть про станцию, если
бы нечто поразительное не вернуло его к жизни, будто кто-то окликнул его  из
темноты.
   Рядом с ним вдруг возник гипсовый негр, скрючившийся на низкой ограде  из
желтого кирпича, которая  окаймляла  большую  лужайку.  Негр  был  ростом  с
Нелсона; замазка, которой  он  был  прикреплен  к  ограде,  потрескалась,  и
казалось, он вот-вот упадет. Один глаз у него был белый, а в руках он держал
бурый кусок арбуза. Мистер Хед стоял и молча смотрел на него, пока Нелсон не
подошел совсем близко. Когда мальчик остановился рядом с ним, он выдохнул:
   - Гипсовый негр.
   Непонятно было,  старика  или  ребенка  изображает  гипсовый  негр  -  он
выглядел таким жалким, что не имел возраста. Очевидно, его хотели изобразить
счастливым, потому что углы его губ  были  приподняты,  но  отбитый  глаз  и
ненадежная поза придавали ему отчаянно жалкий вид.
   - Гипсовый негр, - произнес Нелсон, в точности повторяя интонацию мистера
Хеда.
   Они стояли рядом, очень  похоже  сгорбившись  и  вытянув  шею,  и  у  них
одинаково дрожали в карманах руки. Мистер Хед  казался  старым  ребенком,  а
Нелсон - маленьким стариком. Они не отрываясь смотрели на  гипсового  негра,
словно столкнулись с некой великой загадкой, с монументом  в  честь  чьей-то
победы, соединившей их в общем  поражении.  И  в  нем  растворились  все  их
несогласия, словно благодать осенила их, открыв им чудо милосердия.  До  сих
пор мистер Хед не понимал, что такое милосердие, потому что был безупречен и
не нуждался в нем, но теперь-то он понял. Он посмотрел  на  Нелсона  -  надо
что-то сказать ребенку, чтобы он снова поверил в мудрость деда, и в ответном
взгляде мальчика он прочитал, как жадно тот ждет этих слов.  Глаза  Нелсона,
казалось, молили объяснить ему наконец загадку бытия.
   Мистер Хед раскрыл рот, собираясь сказать  нечто  очень  значительное,  и
услышал собственный голос:
   - Здесь у них настоящих не хватает. Пришлось гипсового завести.
   Чуть помедлив, мальчик кивнул, губы у него дрогнули как-то  по-новому,  и
он сказал:
   - Поехали домой, а то снова заблудимся.
   Их поезд плавно затормозил у  пригородной  станции,  как  раз  когда  они
подошли, и они сели в вагон, а за десять минут до того, как  поезд  прибывал
на их полустанок, уже стояли у двери,  приготовившись  выпрыгнуть  на  ходу,
если он не остановится; но он остановился, и в это  самое  мгновение  полная
луна во всем своем великолепии вдруг выплыла  из-за  облака,  залив  вырубку
светом. Они сошли; полынь  нежно  трепетала,  отливая  тусклым  серебром,  а
брусчатка  у  них  под  ногами  сверкала  бодрым  черным  блеском.  Верхушки
деревьев, защищавших полустанок подобно  садовой  ограде,  темнели  на  фоне
неба, увешанного огромными облаками, которые светились, как фонари.
   Мистер Хед стоял очень тихо, чувствуя, как его снова  осенила  благодать,
но теперь он знал, что  ее  не  выразить  словами.  Милосердие  рождается  в
страданиях,  которые  неизбежны  для   каждого   и   неисповедимыми   путями
ниспосылаются детям. Лишь его дано человеку унести за  порог  смерти,  чтобы
сложить к стопам создателя, и мистер Хед сгорал от  стыда,  внезапно  поняв,
каким нищим он предстанет перед творцом. Он стоял устрашенный, судя  себя  с
доскональностью  божьего  суда,  и  его  гордыня  таяла,  будто   пожираемая
пламенем. До сих пор он не считал себя большим грешником, но  теперь  понял,
что его истинная порочность  была  сокрыта  от  него,  дабы  он  не  впал  в
отчаяние. И что он прощен за все грехи от  начала  времен,  когда  его  душу
отягчил первородный грех, до той минуты, когда он предал бедного Нелсона. Он
понял, что не может заречься даже от самого чудовищного греха,  а  поскольку
божья любовь соразмерна божьему прощению, сейчас он  был  готов  вступить  в
царствие небесное.
   Нелсон, стараясь сохранить бесстрастие в тени своей  шляпы,  наблюдал  за
ним устало и подозрительно, но когда поезд прополз позади  них  и  спугнутой
змеей исчез в лесу, его лицо тоже просветлело, и он сказал:
   - Хорошо, что я там побывал один раз, но больше ни за что не поеду!
 
 
 
   Компьютерный набор - Сергей Петров
   Дата последней редакции - 23.01.00