мудренный Чехов с
его "подтекстами" и  "настроением"! Голые женщины и, что особенно  противно,
голые мужчины,  задыхаясь от жары  и  похоти, увлекают друг  друга в  липкие
объятия.  А  чтобы  слегка  освежиться  --  ныряют  в  настоящий  бассейн  с
зеленоватой непрозрачной водой.
     Додин  любит все  натуральное.  Верховенский  в  "Бесах"  на  глазах  у
проголодавшихся на  девятом часу спектакля  зрителей  уплетал  целую вареную
курицу. А тут -- натуральный водоем, натуральный дождь, натуральные душевые.
И  жара тоже натуральная -- в зале плюс тридцать. Актеры купаются, плещутся,
а  зрители  парятся в  пиджаках  и  свитерах.  Такая  вот  душная российская
действительность по Додину".
     Женьку  не   увлекают   голые  мужчины,  в  остальном  она  решительная
поклонница Додина. Женька! Когда мы сможем разжениться?
     - Даже не рассчитывай! Будешь жить как миленький.
     - Неужели тебе не скучно жить столько лет с одним человеком?
     Мы уже женаты пятый год. Скоро серебряная свадьба!


РЕПОРТАЖ 9
     Ах, когда я вернусь. Галич

     ГОД 1999. Я УЖЕ ЦЕЛЫЕ СУТКИ  НЕ ПРОИЗНОСИЛ СЛОВА "ЕВРЕЙ". И џ УЖЕ МЕСџЦ
НИчЕГО НЕ СЛЫШАЛ ПРО ЕВРЕЕВ. НИ ХОРОШЕГО, НИ ПЛОХОГО. МОЙ ПРИџТЕЛЬ
     ВОВКА НИКОЛАДЗЕ,  С  КОТОРЫМ МЫ  ВМЕСТЕ  В  19 ЛЕТ РАБОТАЛИ САНИТАРАМИ,
СКАЗАЛ МНЕ КАК-ТО НА ДЕЖУРСТВЕ, чТО УЖЕ СУТКИ НЕ ДУМА ЕТ ПРО ЖЕНСКИЕ ПОЛОВЫЕ
ОРГАНЫ. ЭТО У НЕГО БЫЛ РЕКОРД. ВОТ В ИЗРАИЛЕ ТАКОГО БЫТЬ НЕ МОЖЕТ.
     Целый год я не возвращался к своим заметкам.
     Я БЕРЕЖНО ОЩУПЫВАЮ СЕБЯ И ПЫТАЮСЬ ПОНЯТЬ, ИЗМЕНИЛСЯ  ЛИ Я ЗА ГОД. Я ТРИ
РАЗА  ГОЛОДАЛ  ПО  НЕДЕЛЕ  И   СБРОСИЛ  В  ОБЩЕЙ  СЛОЖНОСТИ  ОКОЛО  ТРИДЦАТИ
КИЛОГРАММОВ.  "  Лучше умереть,  чем голодать", - пишет Шекспир  в одной  из
своих пьес, и я с ним согласен. Я пишу  эти заметки  для себя и не считаю их
прозой.  Эти  тридцать килограммов  - это почти целый человек. Одна девушка,
которую я  любил, весила всего 42 килограмма. Мне нужно  было  всего еще раз
поголодать - и вообще не нужно никаких женщин.
     Первые  восемь  репортажей  опубликовали в  лос-анжелесской Панораме  и
заплатили мне  за них  двадцать долларов. Ровно 2,5 доллара за репортаж.  75
рублей.  Это  приличная сумма.  Сегодня  на  них  можно  купить  17  батонов
пшеничного хлеба,  который  я  люблю.  Это  единственное,  что  мне  удалось
заработать  за  год.  Правда,  сегодня  мне  предложили  сразу  две  работы.
Заниматься с десятимесячным ребенком в Чикаго и вести отдел сексуальных табу
в виртуальном  журнале. Я написал родителям ребенка,  что я  согласен, но  я
нахожусь довольно далеко  от Чикаго.  В этом месте  я  почему-то  перешел на
иврит. Я  в России,  написал я,  зе ахарей Полин, это  такое место на  земле
между  Финлянд  энд  Терки, и  пока ответа не  последовало. Видимо,  хасиды:
э-мейл начинался со слова "Шамир". Я соскучился по хасидам. Если я встречу в
метро человека  в черной шляпе, мне будет  не удержаться -  я брошусь ему на
шею. В прошлом году такой остроты чувств еще не было.
     Я решаюсь вернуться к заметкам только из уважения к написанному тексту.
Его нельзя бросать неоконченным.
     Я многого  достиг  за  год, но  меня больше  не  интересует  хронология
событий, я пытаюсь спасти только самые важные для меня куски.
     1998. Я придумал,  как без операции  увеличить мужскую  потенцию.  Я не
знаю,  можно  ли  об  этом  открыто  писать,  потому  что   боюсь  урологов.
Собственно,  они  сами навели меня на  гениальную  мысль. Все  газеты  полны
объявлений,  как в любом возрасте  простой  операцией  увеличить вам мужской
кровоток.  Дальше все элементарно просто. Вместо платной  операции поливаете
себя  горячей  водой,  потом  ледяной.  Старый  индейский  метод.  Только не
обожгитесь! Если вы  живете  в жарком климате,  то  можно  заранее  готовить
ванночки  со льдом.  И не  нужно  никаких  операций. Я принципиально не хочу
патентовать это открытие,  пусть все  пользуются! Во будет жизнь, в парадную
будет не войти!
     Свиная  сырокопченая  колбаса  "Салям  алейкум".   Кошерная.  Выпускает
колбасный завод  в  Черкизово. Можно купить  партию  и  подарить религиозным
мусульманам.
     Неожиданный  звонок,  мне  звонит  Толстый.  Он  прилетел из  Парижа  и
снимается  в кино,  но ко мне не заходит. Но Толстый  разрешает мне взять  у
него интервью. Это  барский подарок. Ему интервью  "не до чого", сообщает он
снисходительно.  Ему  даже не  надо  ванночек  со льдом.  Но  зато  я могу с
интервью о нем  всюду войти.  Это будет как  ключ. Ему кажется,  что  насчет
ключа  я сомневаюсь. А я не хочу никуда входить. Я  вспоминаю период  нашего
сотрудничества  в  Мулете.  Тогда  эмиграция была вся  как на ладони.  Между
Киреевым  из  Буэнос- Айреса и Рабиновичем из Харбина  не было  дистанции. Я
знал  в  лицо  каждого  северного китайца, который в конце концов оказывался
деревенским русским мужиком. Целые деревни таких китайцев мигрировали  между
Австралией и Канадой.
     Толстый  выпускал антижурнал про половые органы  в  Париже.  И там были
куски  хорошей литературы. У  Лимонова уже  вышел Эдичка, но он еще  не  был
предводителем  русских фашистов и был только не совсем  известным писателем.
Кузьминский писал про неуютную половую жизнь в австрийских гостиницах.
     Все описывали своих Елен, которые их покинули. Сейчас Елены постарели и
вызывают неприязнь и отвращение.  А тогда  они вызывали  только неприязнь. У
лимоновской Елены кожа на попе была в мелких гусиных пупырышках.
     Это  мне всегда очень нравилось. И  я  подолгу рассматривал  их книжку.
Вообще я не очень много читаю. Года два я был у  Толстого в первой обойме. Я
не очень много писал про половые органы, но мне удавался странный тон.
     Все  маститые писатели эмиграции сегодня уже вошли  в историю, но тогда
все  было  довольно противно. Противен  был  Максимов,  противен  Синявский,
архипротивен  был  Солженицын. Я даже не могу назвать кого-то, кто оставался
бы нормальным человеком,  от  которого  не тошнит.  Это  был такой  же  Союз
писателей, только наоборот.
     Позже  уже  в  Израиле появился Бреннер, который  онанировал в тазик на
Пушкинской площади. Потом он изрезал какую-то картину в Бельгии, и, кажется,
его  там  посадили. Хоть  бы  его  никогда  не  выпускали.  Чахлый  стебелек
еврейского авангарда. Но в восьмидесятые годы в тазики еще в России никто не
онанировал, и  вот Толстый в эмиграции как раз закрывал эту нишу своей очень
толстой жопой.  В Риме он  прыгал  в фонтан с  криками  "берегите  папу".  У
Толстого много комплексов. Его очень интересует, что о нем думают другие, но
журналы были в порядке. Я тоскую по этому времени. Эмиграция мелькает в моих
снах, как в  немом кино. Если  бы можно  было  открутить жизнь обратно.  Вот
квартира в  Риме,  где  у  меня ночует пятеро грузинских бандитов.  Гоп-стоп
происходил  в  Греции. Сейчас  они  продадут мне  тяжелую  золотую цепь, и я
променяю  ее  в  Канаде на  японский четырехдверный "Кольт".  Днем мы травим
итальянских тараканов, а ночью я голым гоняюсь с полотенцем  за комарами. Из
окон  соседнего  дома за мной следит мой сокурсник "Ганц", Ленька Ганцмахер.
Ему  интересно  понять, что за эмигрантка без лифчика у  меня опять  ночует.
"Buona  sera!" Днем  он продает  бинокли  на рынке  "Американо".  Ганц  стал
крупным психиатром  в Нью-Йорке,  а  эмигрантка без  лифчика вышла  замуж за
профессора из Гарварда и стала говорить с акцентом.
     А я настолько никем не стал, что у меня влажнеют веки.
     Я   решил   устроиться   на  работу  дворником,  они   очень   прилично
зарабатывают. Но моя  жена,  профессорская дочь  Женька, говорит, что она не
желает иметь сексуальные отношения с дворниками. Редкий снобизм.
     Целыми   днями   я  слушаю   радио  "Балтика".  Там  дикторы   сообщают
удивительные вещи. Десять лучших дворников Москвы отправлены на две недели в
Таиланд. Многие не хотели ехать, говорили: " На ... мне сдался ваш Таиланд".
Но  Лужков сказал: хотят,  не хотят, везти  всех силой. Хорошо бы мне тоже в
свое время прямиком отправиться в Таиланд - оттуда еще никто не возвращался.
     Стало холодно, плюс шесть. Весь день шел дождь. Женька искала в аптеках
женские подкладки, но  их  нет,  их сдуло холодным  ветром.  С  этого всегда
начинается  экономический  обвал.  Статистика утверждает, что  они  исчезают
первыми. Это, если вдуматься, очень показательно. Последней исчезает морская
капуста  с йодом.  Так было в девяносто  втором году: пустые полки и мрачные
продавщицы  на фоне морской капусты. Говорят,  что она продлевает жизнь. Наш
сосед Василий Иванович так нажрался в  девяносто втором морской капусты, что
теперь  он  переживет  нас всех. И  с коммунальными комнатами  нужно  что-то
делать.  Размениваться он  не хочет, воды нет, не закрываются окна. Я вообще
всегда  ненавидел  Петроградскую сторону, как я сюда попал  - загадка.  "Как
здоровье,  Василий  Иванович?!"  -  "Хуево",  -  отвечает  Василий Иванович.
Следующей  весной  ему будет  семьдесят один  год. Средняя продолжительность
жизни в России шестьдесят пять. Я не желаю Василию Ивановичу ничего плохого,
но из-за того, что он коптит тут небо  лишних пять лет,  где-то в городе N.,
по  статистике,  должен безвременно умереть  какой-то  сравнительно  молодой
мужчина. Вот что обидно. Может быть, этот человек  никогда не был  женат, не
слышал  топота  детских ножек.  Может быть, вообще он был невинно осужден за
изнасилование и  всю  жизнь просидел  за  колючей  проволокой.  Наконец  его
выпустили,  а  он возьми себе  и  помри,  чтобы такая сволочь,  как  Василий
Иванович,  наслаждался  тут коммунальными  благами  жизни  и  не  давал  мне
разменять  квартиру. Я даю себе слово, что если он еще  раз нагадит на пол в
туалете, то я сдам его бандитам. Пусть мафия сама с ним разбирается.
     Снова зима, моя вторая зима в Ленинграде. Зимние проблемы меняются,  но
не сильно.  В  Иерусалиме  сейчас  плюс тридцать.  Идет всеобщая забастовка,
значит, мне даже не пришлось бы работать. Это  редкий идиотизм - приезжать в
Россию в самый разгар кризиса.
     На нашей лестнице подожгли дверь богатых соседей  с ройтвелерами. В час
ночи  столб  дыма,  открываю  дверь  - в темноте красиво  горят две  двери и
страшно воняет бензином.  Деловые  разборки. Приехали  пожарники в  красивых
касках из
     451 по Фаренгейту. С огнеметами и топорами. Но к  их приезду я  уже все
залил детской ванночкой.  Дети еще несколько дней  бегали  по дому с черными
пятками.
     Перед нашим  метро на  ящиках  сидит  мафия  старушек. Чужих старушек в
торговый ряд не впускают. Удивительный народ  - старушки. Я видел, как одной
посторонней старушке надавали  по морде и вытолкали  ее прочь. Ближе всего к
метро сидит несколько старых  грузинок, а за ними  в сереньком тулупе второй
год сидит старушка-химик.
     Раньше  старушка-химик занималась  сверхнизкими температурами. А сейчас
она раз в  неделю  едет на  базу,  берет двадцать  килограммов капусты и  на
тележке интеллигентно  прет ее домой. Ей  68 лет,  но  она  довольно крепкая
старушка. Потом квасит ее  в  эмалированном чане. Проходит несколько дней, и
капуста  готова.  И  старушка-химик  везет  ее  продавать  к  нашему  метро.
Получается рубль с килограмма.
     За день она продает пакетов пятнадцать - двадцать. То есть почти доллар
за день, но стоит она только в  светлое время, не  больше  шести-семи часов.
Конечно, холодно, можно околеть,  но  у нее профессиональная привычка. Зимой
напялит на себя валенки и  два тулупа  и стоит,  хлопает ладошами.  Двадцать
рублей  -  это можно купить кефир и пачку  масла. Академик  Амосов,  который
писал о глубокой  старости, рекомендует  старикам очень  много двигаться.  И
старушка-химик двигается будь здоров.  Пенсия у нее  380 рубликов, и  двести
она  делает   на  капусте.  Квартира   своя,  телевизор  цветной,  транспорт
бесплатный. Живи - не хочу.
     Как  люди  живут  на  40  долларов  в месяц - остается загадкой,  а это
приличная зарплата.
     Меня сводит с ума книга Гилилова "Игра об Уильяме Шекспире".
     Я не уверен,  что в шекспировском тексте постоянно присутствует женская
рука. Иногда  она слышна. Иногда я даже не слышу  Шекспира -  это чувствуешь
даже в переводе. Книга Гилилова - это поворот в культуре. Может быть, только
в моей.
     Надпись на лимоновском заборе - "дави америку как гавно".

     Женька, что ты пишешь? Я читаю из-за спины:
     " Малая  сцена БДТ, спектакль  "Отец".  Пьеса  Стриндберга...... совсем
тихо, нет  музыки.  В  первом действии только  звуковой  фон: отдаленный лай
собак, завывания ветра, скрип снега. Когда появляется музыка, она тоже тихая
и  неназойливая. Тема спектакля:  отцовство,  которое невозможно установить.
Мужчина  будто бы никогда  не  может  быть уверенным, что ребенок родился от
него. Даже  сходство ничего не  доказывает. Там  приводится такой  пример из
зоологии: если случить  зебру и обычную кобылу, родится полосатый жеребенок.
Но и следующий жеребенок этой кобылы -- от нормального жеребца -- тоже может
оказаться полосатым".
     Тема отцовства, которое не удается установить, меня глубоко огорчает. Я
говорю своей жене, профессорской дочери Женьке:
     Может быть, мы прекратим половую жизнь в одностороннем порядке?
     Что это значит?
     Это значит, что я с тобой прекращаю!
     А я?
     А ты делай, как ты считаешь нужным.
     Как ты себе это технически представляешь?


РЕПОРТАЖ 10
     Ах, когда я вернусь. Галич

     Буйство красок кончилось.  Красный и  зеленый  цвета  исчезли.  Деревья
поскучнели  и  стали сплошь  желтыми. Дикая  тоска оттого,  что  эта красота
невозвратимо исчезла. Я начал понимать природу  депрессий. На Мориса  Тореза
пробка, иномарки выбираются из нее по тропинкам и гоняют в разные стороны по
тротуарам.  Я  завис  над  городом,  как космонавт  Терешкова.  Хорошо  быть
ангелом. Летаешь над городом и никаких забот не знаешь.
     Какое счастье, что к власти придут коммуняки.  Докторская колбаса будет
снова рубль шестьдесят. И либералы - счастье. Мне очень нравятся либералы. И
демократы,  и монархисты - тоже  счастье. Мне все очень  нравится. Я живу на
очень высоком этаже, и мне видно, над каким местом Ленинграда идет дождь.
     Надпись  на лимоновском  заборе - "нет  денег -  убей банкира".  Они не
пишут, где его взять.
     Моей  жене,  профессорской  дочке  Женьке,   нужно   найти  себе  более
интеллигентного  человека.  Все-таки  я  очень серый. Вчера  я  выяснил, что
Коломна  находится в  Ленинграде,  я был  уверен,  что  она под  Москвой.  А
"Пушкинский  дом"  вовсе  не  означает  "музей-квартиру Пушкина". Дом-сказка
стоит на Маклина. Улица Маклина снова стала Английским проспектом. Там живут
хоббиты. Можете сходить  посмотреть, если не верите. По  утрам они  шарят по
помойкам, ищут пустые пивные бутылки. Я буду собирать пустые бутылки с зимы,
когда кончатся все деньги. У меня уже есть две бутылки.
     А пока мы с Анькой  учим плач  Ярославны.  Для  девочки, прожившей  всю
жизнь в Израиле, этот текст за пределом понимания. Сам  я прихожу  к выводу,
что  Ярославна  -  липа,  не  могло  быть  никакого  такого  фольклора,  это
гениальная выдумка, она придумана намного позже.
     Снова обвал,  но очередей уже нет.  Люди закупились. Деньги вытряхнули.
Пока  народ  стоял в  очереди  за консервами,  огурцы и  чеченские  помидоры
подешевели, было не до зелени. Почти никто из моих знакомых вообще ничего не
купил. Не было денег.
     И было противно  стоять в  возбужденных очередях. Стану ли я тосковать,
если  население  начнет  голодать,  а  я  буду доедать  сгущенку из  осенних
запасов?
     Головой я понимаю, что буду, но я не позволю голове собой командовать.
     Я забыл, как пишется слово "здесь". "Сдесь" или "здесь"?
     Оба  варианта  мне  кажутся  подозрительными. Вот  что  значит  надолго
предавать родину!
     В Думе прозвучало "жиды", и у меня начался плач по Зюганову, а я так на
него надеялся. Я решил не вступать в КПСС, но мне страшно хочется вступить в
какую-нибудь организацию. Но пока у меня даже нет трудовой книжки.
     Сына  Давида  отпускают из армии приехать  ко  мне в гости. Израильская
армия оплачивает ему одну поездку в год. Я люблю израильскую армию. В высшем
смысле. У меня там служат дети. Не дай Бог,  если будет серьезная война, мне
придется  лететь  в эту  страну.  Хоть  это единственный  вариант,  когда  я
допускаю  свое возвращение. Но непонятно, как меня можно использовать. Может
быть,  меня поставят  рыть окоп  или собирать  апельсины. Это отвратительное
занятие. Пожалуй, я раздумал возвращаться! Но все равно я надеюсь, что арабы
первым делом поднимут на воздух компьютер соцстраха - Бетуах Леуми, которому
я должен сто тысяч долларов по алиментам. Арабам  придется  поднять в воздух
несколько  банков, в  которых у меня ипотечные ссуды:  я  уже выплатил втрое
больше взятого, но мне еще платить и  платить,  лет десять. Если бы войти  в
контакт с арабскими наводчиками катюш, то я мог бы залезть на  нужные здания
и  им оттуда семафорить. "Я беспартийный идеалист, я уехал оттуда обобранным
и  нищим,   пожалейте  меня,  арабские  бойцы!   Я  для  вас  только  символ
бескорыстного  сионизма, дайте за  меня по  банку "Тфахот"!  И в его лице по
всему всемирному  империализму!  На всякий  случай  ориентиры такие: посреди
Тель-Авива, недалеко от моря, на улице Герцль три, стоит такая высокая дура,
выше города, но  надо  брать  чуть левее. Я отдам за это все, что  накопил с
годами, я отдам  восемнадцать  пачек подкладок из города Котлас,  двенадцать
банок миног, сгущенку  без сахара - что захотите.  Пусть я  и эту зиму  буду
голодать!"
     Но молчат  арабские наводчики! До них так  просто  не докричаться. Даже
сердце  мое колотится от  возбуждения. Израиль - это неволя! Я  в неволе  не
размножаюсь!
     Ничего себе не  размножаешься!  - говорит моя жена,  профессорская дочь
Женька. -  У  тебя в Израиле  родились шестой,  седьмой, восьмой, девятый  и
десятый ребенок! В Китае тебя давно бы кастрировали!
     У  нее удивительная способность снимать возвышенность моих состояний. Я
не понимаю, куда смотрели мои глаза.
     Моя  племянница   Яня  не  всегда  была  психологом.  Она  раньше  была
лошадницей и каждый день ездила в  конюшню  в Лодейном поле. Но в Израиле ей
скакуны не понравились. Я показывал ей жеребца, которого  купили в Голландии
за двести  пятьдесят тысяч долларов, но она говорит, что он очень костлявый.
Этот жеребец живет в  Кфар-Адумим. Если вы  едете по дороге к Мертвому морю,
то сначала  идут  бедуинские поселения,  а потом  под горой  там есть  левый
поворот и домики на горизонте. Это одно из самых красивых мест в Израиле. Вы
возвышаетесь  над  Иудейской  пустыней и видите сразу все,  от  Иордании  до
Сирии. Только нужно забираться в  этот поселок  рано  утром, пока нет дымки.
Мне туда,  наверное, уже не  попасть  никогда, а в Мертвое море  хочется  до
боли.
     Девочка  Таня,  первый класс  французской  школы  Фрунзенского  района,
сказала, что в Иерусалиме было лучше, потому что девочки дружили в  их школе
с мальчиками. А в первом классе французской школы Фрунзенского района дружат
только девочки с девочками.
     Глупая, глупая  Таня! Ты еще  надружишься  с  этими  козлами. Они будут
нелепо  размахивать  руками,  пить  водку  и  блевать  в  ванных  или  будут
бессмысленными качками с потухшим взором, будут блудить, требовать, чтобы ты
делала аборты и с важным видом вести кусок железа  о четырех колесах. Просто
мерзость. Как прекрасно изменилась бы жизнь на земле, если бы на ней не было
мужчин.
     Нет проблемы Шекспира - есть только проблема  моей глупости. Дело  ведь
не  в  том,  что  Шекспир оказался одним человеком, а не другим. Дело лишь в
том, как я  в здравом уме мог поверить, что малограмотный прижимистый актер,
или нет, наоборот, как не возникло понимание, что написать любую из пьес мог
только человек недостижимой небесной культуры.
     Василий  И