Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
аже мертвый. Но он был на земле.
Теперь же он под землей... ушел... его больше нет. А вот это, - Морозов
показал на Мадонну, - не благодарность. Это крик о помощи.
- Я спал с ней, - сказал Равик, - не зная, что у нее случилось. Я хочу об
этом забыть.
- Чепуха! Как раз это - самая пустяковая вещь на свете, если нет любви.
Одна моя знакомая говорила мне, что легче переспать с мужчиной, чем назвать
его по имени. - Морозов наклонился вперед. Свет лампы отражался в его
крупном лысом черепе. - Я тебе вот что скажу, Равик: будем подобрее, если
только можем и пока можем, ведь нам в жизни еще предстоит совершить
несколько так называемых преступлений. По крайней мере, мне. Да и тебе,
пожалуй, тоже.
- Верно.
Морозов обхватил рукой кадку с чахлой пальмой. Она слегка покачнулась.
- Жить - значит жить для других. Все мы питаемся друг от друга. Пусть
хоть иногда теплится огонек доброты... Не надо отказываться от нее.
Доброта придает человеку силы, если ему трудно
живется.
- Ладно. Зайду завтра к ней.
- Вот и прекрасно, - сказал Морозов. - Этого-то мне и хотелось. А теперь
хватит разглагольствовать. Кто играет белыми?
V
Хозяин отеля сразу узнал Равика.
- Дама у себя в номере, - сказал он.
- Вы не предупредите ее по телефону, что я пришел?
- В комнате нет телефона. Можете спокойно подняться наверх.
- Какой номер?
- Двадцать седьмой.
- Я запамятовал ее имя... Как ее зовут?
Хозяин не выказал и тени удивления.
- Маду... Жоан Маду, - уточнил он. - Не думаю, что это ее настоящее имя.
Вероятно, артистический псевдоним.
- Почему артистический?
- Когда въехала, записалась актрисой. И имя вроде такое, звучит
по-актерски. Не правда ли?
- Не уверен. Я знал одного актера, который выступал под именем Густав
Шмидт. А на самом деле его звали граф Александр Мария фон Цамбона. Густав
Шмидт - его псевдоним и, как видите, звучит совсем не по-актерски, не правда
ли?
Хозяин не сдавался.
- В наши дни много чего случается, - заявил он.
- Не так уж много. Обратитесь к истории, и вы увидите, что мы живем в
относительно спокойное время.
- Благодарю, с меня хватает.
- С меня тоже. Но нужно искать себе утешение в чем только можно...
Двадцать седьмой, вы сказали?
- Да, мсье.
Равик постучал в дверь. Никто не откликнулся. Он постучал снова и услышал
невнятный ответ. Он открыл дверь и увидел на кровати у стены женщину. Она
медленно подняла на него глаза. На ней был синий английский костюм, тот же,
что и в первый раз. Она казалась бы менее одинокой, если бы лежала на
постели непричесанная и в халате. Но она оделась неведомо для кого и для
чего, просто по привычке, потерявшей уже всякий смысл, и у Равика защемило
сердце. Это было ему знакомо - он видел сотни людей, эмигрантов, заброшенных
на чужбину, - они сидели так же. Крохотные островки призрачного
существования, они сидели, не зная, что делать, и только сила привычки
поддерживала в них жизнь.
Он прикрыл за собой дверь.
- Надеюсь, не помешал, - сказал он и тут же почувствовал всю
бессмысленность своих слов. Что, собственно, могло помешать этой женщине? Ей
уже ничего не могло помешать.
Он положил шляпу на стул.
- Вам все удалось уладить? - спросил он.
- Да. Хлопот было немного.
- Обошлось без трудностей?
- Да.
Равик сел в единственное кресло, стоявшее в комнате. Пружины заскрипели,
и он почувствовал, что одна из них сломана.
- Вы собирались куда-нибудь уходить? - спросил он.
- Да. Не сейчас... попозже... В общем, никуда... Просто так. Что мне еще
делать?
- Ничего. На первых порах так и надо. У вас нет знакомых в Париже?
- Нет.
- Никого?
Женщина устало подняла голову.
- Никого... кроме вас, хозяина отеля, кельнера и горничной. - Она
невесело улыбнулась. - Не так уж много, правда?
- Да, немного. А мсье... - Равик силился вспомнить фамилию покойного. Он
забыл ее.
- Нет, - сказала она. - У Рачинского в Париже не было знакомых, а может
быть, я просто ничего о них не знала. Он заболел сразу после нашего приезда.
Равик не собирался засиживаться у нее. Теперь, увидев ее состояние, он
изменил свое намерение.
- Вы ужинали?
- Нет. Я не голодна.
- Вы сегодня вообще что-нибудь ели?
- Да. Днем. Днем это проще. А вот вечером...
Равик осмотрелся. От маленькой пустой комнаты веяло безнадежностью,
тоской и ноябрем.
- Вам пора выбираться отсюда, - сказал он. - Пойдемте. Поужинаем вместе.
Он ожидал возражений. Женщина выглядела совершенно равнодушной ко всему.
Казалось, ничто не способно ее расшевелить. Но она сразу встала и взяла свой
плащ.
- Этого недостаточно, - сказал он. - Плащ слишком тонок. Нет ли
чего-нибудь поплотнее? На улице холодно.
- Днем шел дождь...
- Он и сейчас идет. Но все равно холодно. Наденьте что-нибудь под плащ -
легкое пальто или хотя бы свитер.
- Свитер у меня есть.
Она подошла к большому чемодану, - Равик заметил, что она почти ничего не
вынула из него, - достала оттуда черный свитер и, сняв жакет, натянула на
себя. У нее были прямые красивые плечи. Потом взяла берет, надела жакет и
плащ.
- Так лучше?
- Намного.
Они спустились по лестнице. Хозяина внизу не было. Перед доской с ключами
сидел портье и сортировал письма. От него разило чесноком. Рядом неподвижно
сидела пятнистая кошка и глядела на него.
- Еще не захотели есть? - спросил Равик на
улице.
- Не знаю. Разве что чуть-чуть...
Равик подозвал такси.
- Хорошо. Тогда поедем в "Бель орор". Там можно быстро поужинать.
В этот поздний час ресторан "Бель орор" был почти пуст. Они выбрали
столик на втором этаже, в узком зале с низким потолком. Кроме них, за
столиком у окна сидели мужчина и женщина и ели сыр, а неподалеку от них
тощий мужчина уплетал целую гору устриц. Подошел кельнер, критически оглядел
клетчатую скатерть и, поразмыслив, решил заменить ее свежей.
- Две рюмки водки, - сказал Равик. - Похолоднее. - И, обратившись к своей
спутнице: - Мы немного выпьем и приналяжем на закуски. Думаю, для вас это
будет лучше всего. "Бель орор" славится своими Hors d'oeuvres (1). Да тут
вряд ли и есть что-либо еще. Во всяком случае, начав с закусок, ничего
другого уже не захочешь. Их здесь уйма - горячие и холодные, и все очень
хороши. Давайте попробуем.
Кельнер принес водку и достал блокнот.
- Графин Vin rose (2), - сказал Равик. - Есть у вас "анжу"?
- "Анжу" разливное розовое, Слушаюсь, мсье.
- Большой графин на льду. И закуски.
Кельнер ушел. В дверях его едва не сбила с ног быстро взбежавшая по
лестнице женщина в красной шляпке с пером. Она оттолкнула его и подошла к
тощему мужчине, истреблявшему устриц.
- Альбер, - сказала она. - Ты подлец...
- Тсс... - прошипел Альбер, оглядываясь.
- Никаких тсс!
Женщина положила мокрый зонтик поперек стола и с решительным видом
уселась. На Альбера это не произвело особого впечатления.
---------------------------------------(1) Закуски (фр.).
(2) Розовое вино (фр.).
- Cherie (1)... - начал он и перешел на шепот.
Равик улыбнулся и поднял рюмку.
- Давайте выпьем до дна. Салют!
- Салют! - сказала Жоан Маду и выпила. Появился кельнер с закусками - они
доставлялись к столикам на маленьких тележках.
- Что будете есть? - Равик посмотрел на Жоан. - Самое простое - взять
всего понемногу. Он наполнил ее тарелку.
- Не беда, если не понравится. Прикатят Другие тележки. Это только
начало.
Равик набрал и себе различных закусок и, не обращая на нее внимания,
принялся за еду. Вдруг он почувствовал, что она тоже ест. Он очистил
небольшого омара и подал ей.
- Попробуйте. Это вкуснее, чем лангусты... А теперь Pate Maison (2). С
корочкой белого хлеба... Вот видите, как хорошо... Еще немного вина.
Легкого, терпкого и холодного.
- Я доставляю вам слишком много беспокойства, - сказала Жоан.
- Да, стараюсь, как обер-кельнер, - рассмеялся Равик.
- Нет, но все-таки вы слишком беспокоитесь.
- Не люблю есть один. Вот и все. Так же, как и вы.
- Я плохой партнер.
- Нет, хороший, - сказал Равик. - За столом вы партнер первоклассный. Не
выношу болтливых людей. И тех, кто слишком громко разговаривает.
Он посмотрел в сторону Альбера. Красная шляпка с пером, ритмично
постукивая зонтиком по столу, во всеуслышание растолковывала ему, почему
именно он подлец. Альбер слушал ее терпеливо и довольно равнодушно.
Жоан едва заметно улыбнулась.
- Этого я не умею.
- А вот и еще одна тележка с провиантом. Продолжим программу или вы
сперва покурите? ---------------------------------------(1) Дорогая (фр.).
(2) Вид паштета (фр.).
- Сперва покурю.
- Вот, пожалуйста. Сегодня у меня другие. Не с черным табаком.
Он дал ей огня. Жоан откинулась на спинку стула и глубоко затянулась.
Потом открытым, прямым взглядом посмотрела на Равика.
- Хорошо сидеть вот так, - сказала Жоан, и ему вдруг показалось, что она
вот-вот разрыдается.
Кофе они пили в "Колизее". Большой зал, выходящий окнами на Елисейские
Поля, был переполнен, но они нашли столик внизу, в баре; верхняя половина
стен была облицована стеклянными панелями, за которыми сидели попугаи и
порхали пестрые тропические птички.
- Вы уже подумали, что вам делать дальше? - спросил Равик.
- Нет, еще не подумала.
- Вы приехали сюда с определенной целью?
Она помедлила с ответом.
- Нет, без особых намерений.
- Я спрашиваю не из любопытства.
- Знаю. Вы считаете, что я должна чем-то заняться. И я не хочу того же.
Твержу себе об этом каждый день. Но вот...
- Хозяин отеля сказал мне, что вы актриса. Я его не спрашивал. Сам
сказал, когда я справился о вашей фамилии.
- А разве вы уже забыли?
Равик взглянул на нее. Она спокойно смотрела на него.
- Забыл, - сказал он. - Записку оставил в отеле, а без нее никак не мог
вспомнить.
- А теперь помните?
- Да. Жоан Маду.
- Я не бог весть какая актриса, - сказала она. - Раньше играла только
небольшие роли. А в последнее время вообще не играла. К тому же я
недостаточно хорошо говорю по-французски.
- А какой язык ваш родной?
- Итальянский. Я выросла в Италии. Говорю еще немного по-английски и
по-румынски. Отец румын. Он умер. Мать англичанка. Она сейчас в Италии, не
знаю только где.
Ее слова почти не доходили до Равика. Ему было скучно, и он не знал
толком, о чем еще говорить
с ней.
- А, кроме этого, вы чем-нибудь занимались? - спросил он, чтобы о чем-то
спросить. - Не считая маленьких ролей, о которых вы говорили?
- Да, пустяками в том же роде. Немного пела, немного танцевала.
Он с сомнением посмотрел на нее. Пела? Танцевала? Глядя на нее, этого не
скажешь. Было в ней что-то блеклое, стертое, отнюдь не привлекательное. И на
актрису она ничуть не походила, хотя это слово можно толковать очень широко.
- Петь и танцевать вы могли бы попробовать и здесь, - сказал он. - Для
этого не нужно в совершенстве владеть французским.
- Да, но сперва надо найти какое-то место. А когда никого не знаешь...
Морозов! - внезапно осенило Равика. "Шехерезада". Ну конечно! Морозов
должен быть в курсе таких дел. При этой мысли Равик оживился. Ведь именно
Морозову он обязан сегодняшним унылым вечером. Вот он и сплавит ему эту
женщину, пусть Борис покажет, на что он способен.
- Вы говорите по-русски? - спросил он.
- Немного. Знаю несколько песен. Цыганских. Они похожи на румынские. А
что?
- Я знаком с человеком, который кое-что смыслит во всем этом. Может быть,
он сумеет вам помочь. Я дам его адрес.
- Боюсь, ничего из этого не получится. Антрепренеры все на один манер.
Тут рекомендации мало помогают.
Как видно, Жоан угадала его желание отделаться от нее под благовидным
предлогом. И так как это была правда, он запротестовал.
- Человек, о котором я говорю, не антрепренер. Он швейцар в "Шехерезаде".
Это русский ночной клуб на Монмартре.
- Швейцар? - Жоан подняла голову. - Это другое дело. Швейцары знают
больше антрепренеров. Может быть, тут что-нибудь и получится. Вы его хорошо
знаете?
- Да.
Равик был удивлен: она вдруг заговорила деловым тоном! Быстро это у нее
получается, подумал он.
- Мы с ним друзья. Его зовут Борис Морозов, - сказал он. - Уже целых
десять лет служит в "Шехерезаде". У них там всегда большая программа. Номера
часто меняются. Морозов на дружеской ноге с распорядителем. Если не выйдет с
"Шехерезадой", он наверняка еще что-нибудь придумает. Хотите попробовать?
- Да. Когда?
- Лучше всего зайти часов в девять вечера. В эту пору ему еще нечего
делать, и он сможет вами заняться. Я его предупрежу.
Равик уже предвкушал, какое лицо сделает Морозов. Он вдруг испытал
облегчение. Слабое чувство ответственности, которое он все еще испытывал,
исчезло. Он сделал все, что мог, и теперь пусть она действует сама.
- Вы устали? - спросил он.
Жоан Маду посмотрела ему прямо в глаза.
- Я не устала. Но я знаю: сидеть со мной - не большое удовольствие. Вы
приняли во мне участие, и я вам благодарна. Вы вытащили меня из отеля,
развлекли разговором. Это для меня много, ведь все эти дни я ни с кем слова
толком не сказала. Теперь я пойду. Вы сделали для меня более чем достаточно.
И все еще делаете. Не знаю, что сталось бы со мной без вас!
Господи, подумал Равик, начинается! Раздосадованный, он отвел взгляд и
уставился прямо перед собой в стеклянную перегородку. Голубка пыталась
изнасиловать какаду. Того одолевала такая скука, что он даже не
сопротивлялся, а продолжал клевать корм, не обращая на голубку никакого
внимания.
- Разве это участие? - сказал Равик.
- А что же еще?
Голубка утихомирилась. Она соскочила с широкой спины какаду и принялась
охорашиваться. Какаду равнодушно задрал хвост и опорожнился.
- Выпьем доброго старого "арманьяка", - сказал Равик. - Вот вам лучший
ответ. Поверьте, не так уж я человеколюбив. Немало вечеров я провожу где
попало, совсем один. По-вашему, это очень интересно?
- Нет, но я плохой партнер. Это еще хуже.
- Я разучился искать себе партнеров. Вот ваш "арманьяк". Салют!
- Салют!
Равик поставил рюмку.
- Так, а теперь прочь из этого зверинца. Вам, наверно, не хочется в
отель?
Жоан отрицательно покачала головой.
- Ладно. Тогда в путь. Поедем в "Шехерезаду". Там выпьем. Это, видимо,
необходимо нам обоим, а вы заодно посмотрите, что там делается.
Было около трех часов ночи. Они стояли перед отелем "Милан".
- Вы достаточно выпили? - спросил Равик.
Жоан ответила не сразу.
- Там, в "Шехерезаде", мне казалось, что достаточно. Но теперь, когда я
вижу эту дверь... недостаточно.
- Дело поправимое. Может быть, тут в отеле еще найдется что-нибудь. А то
зайдем в кабачок и купим бутылку. Пойдемте.
она посмотрела на него. Потом на дверь.
- Хорошо, - сказала она, решившись, но не сдвинулась с места. - Подняться
одной наверх... в пустую комнату...
- Я провожу вас, и мы захватим с собой бутылку.
Портье проснулся.
- У вас еще можно что-нибудь выпить? - спросил Равик.
- Коктейль с шампанским угодно? - тут же деловито осведомился он, хотя
его все еще одолевала дремота.
- Благодарю покорно. Нам бы чего-нибудь покрепче. Коньяку, например.
Бутылку.
- "Курвуазье", "мартель", "эннесси", "бискюи дюбушэ"?
- "Курвуазье".
- Слушаюсь, мсье. Откупорю и принесу в номер.
Они поднялись по лестнице.
- Ключ у вас есть? - спросил Равик.
- Комната не заперта.
- Если будете оставлять открытой, могут украсть деньги и документы.
- Украсть можно и при запертой двери..
- Тоже верно... с такими замками. И все-таки тогда это не так просто.
- Может быть. Но я не люблю возвращаться одна, доставать ключ и отпирать
пустую комнату... точно гроб открываешь. Достаточно и того, что входишь
туда... где тебя не ждет ничего, кроме нескольких чемоданов.
- Нигде ничто не ждет человека, - сказал Равик. - Всегда надо самому
приносить с собой все.
- Возможно. Но и тогда это только жалкая иллюзия. А здесь и ее нет...
Жоан бросила пальто и берет на кровать и посмотрела на Равика. Ее светлые
большие глаза словно в гневном отчаянии застыли на бледном лице. С минуту
она оставалась неподвижной. Потом, заложив руки в карманы жакета, принялась
ходить небольшими шагами из угла в угол маленькой комнаты, упруго и резко
поворачиваясь на носках. Равик внимательно глядел на нее: в ней вдруг
появилась сила и какая-то стремительная грациозность. Казалось, комната для
нее мала.
Раздался стук в дверь. Портье принес коньяк.
- Не желают ли господа закусить? Курица, сэндвичи...
- Это было бы излишней тратой времени, дорогой мой. - Равик расплатился и
выпроводил его. Затем налил две рюмки. - Вот! Конечно, это по-варварски
примитивно... но в затруднительных ситуациях именно примитив самое лучшее.
Утонченность хороша лишь в спокойные времена. Вылейте.
- А потом?
- А потом еще одну рюмку.
- Пробовала. Не помогает. Хмель не приносит облегчения, когда ты одна.
- Надо только достаточно опьянеть. Тогда дело пойдет на лад.
Равик присел на узкий шаткий шезлонг, стоявший у стены под прямым углом к
кровати. Раньше он его не замечал.
- Здесь был шезлонг, когда вы въезжали? - спросил он.
Она отрицательно покачала головой.
- Его поставили специально для меня. Я не хотела спать на кровати. Мне
это казалось бессмысленным: кровать, раздеваться и все такое. Зачем? Утром и
днем я еще кое-как держалась. А вот ночью...
- Вам необходимо чем-то заняться. - Равик закурил сигарету. - Жаль, что
мы не застали Морозова. Не знал, что сегодня он свободен. Сходите к нему
завтра вечером. К девяти. Он что-нибудь для вас подыщет. В крайнем случае,
работу на кухне. Тогда будете заняты по ночам. Ведь вы этого хотите?
- Да.
Жоан остановилась. Она выпила рюмку и села на кровать.
- Каждую ночь я ходила по улицам. Пока ходишь, все вроде бы легче. Но
когда сидишь и потолок падает тебе на голову...
- С вами ничего не случилось во время этих прогулок? Вас ни разу не
обокрали?
- Нет. Вероятно, по мне видно, что много у меня не украдешь. - Она
протянула Равику пустую рюмку. - Ну, а остальное? Довольно часто мне очень
хотелось, чтобы кто-то хотя бы заговорил со мной! Лишь бы не чувствовать
себя пустым местом, шагающим автоматом! Лишь бы на тебя взглянули чьи-то
глаза - глаза, а не камни! Лишь бы не метаться по городу, как отверженная,
словно ты попала на чужую планету! - Она отбросила назад волосы и взяла у
Равика полную рюмку. - Не знаю, почему я говорю об этом. Мне этого вовсе не
хочется. Может быть, оттого, что последние дни я была немой. Может быть,
оттого, что сегодня в первый раз... - Она запнулась. - Не слушайте меня...
- Я пью, - ответил Равик. - Говорите все, что хотите. Сейчас ночь. Никто
вас не слышит. Я слушаю самого себя. Утром все позабудется.
Он откинулся на спинку шезлонга. Где-то шумел водопровод. Изредка
пощелкивало в батарее отопления. В окно мягкими пальцами стучался дождь.
- Когда возвращаешься и гасишь свет... и темнота оглушает тебя, словно
маска с хлороформом... Тогда снова включаешь свет и смотришь, смотришь в
одну точку...
Я уже, конечно, пьян, подумал Равик. Сегодня почему-то раньше обычного. В
чем дело? Полумрак? Или и то и другое? Но это уже не прежняя женщина -
невзрачная и поблекшая. Она какая-то друга