Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
ла с кем-либо из них, у Дженел
пропадал всякий интерес продолжать с ними жить. Жизнь эта больше не
удовлетворяла ее. Не столько физически, сколько по причине неравенства в
отношениях - с ее стороны по сравнению с отношением с их стороны. Они
начинали требовать, ожидать слишком большого внимания к себе, которое
она не чувствовала себя в состоянии уделять им. Поэтому она нашла в Элис
то, присутствие чего она никогда не чувствовала в мужчинах. Абсолютное к
ней, Дженел, доверие. Дженел никогда не слышала, и по всем признакам
чувствовала, что Элис никогда не болтает о ней и не отзывается
пренебрежительно. Или чтобы Элис могла обмануть ее с другой женщиной или
другим мужчиной. Или чтобы Элис могла надуть ее из-за какого-нибудь
материального интереса или нарушить свое обещание. Многие мужчины, с
которыми она встречалась, были щедры на обещания, которые они никогда не
выполняли. Она была по-настоящему счастлива с Элис, которая делала все,
чтобы она была счастлива во всех отношениях.
Однажды Элис сказала:
- Знаешь, мы могли бы сделать так, чтобы Ричард жил у нас постоянно.
- О Боже, я бы так хотела, - сказала в ответ Дженел. - У нас пока не
было времени, чтобы иметь возможность заботиться о нем.
- Но мы сможем это сделать, - возразила Элис. - Послушай, мы редко
работаем в одно и то же время. Он будет ходить в школу. Во время каникул
он может поехать в лагерь. В крайнем случае, если будет нужно, мы сможем
нанять какую-нибудь женщину смотреть за ним. Я думаю, ты была бы много
счастливее, если бы Ричард был с тобой.
Искушение было велико. Она понимала, что их жизнь станет более
устроенной и налаженной, если Ричард будет с ними. Это была неплохая
мысль. У нее теперь было достаточно работы в кино, чтобы хорошо жить.
Они могли бы даже переехать в большую квартиру и устроиться там
по-настоящему.
- Хорошо, - сказала она. - Я напишу Ричарду, и посмотрим, как он это
воспримет.
Она так и не написала. Она знала, что ее бывший муж не согласится. Да
к тому же она сама не хотела, чтобы Элис становилась слишком важной
частью ее жизни.
Глава 38
Когда я узнал точно, что Дженел жила одновременно в двух измерениях и
что Элис тоже была ее "возлюбленной", я почувствовал облегчение. Ну и
что? То, что две женщины любят друг друга, было подобно тому, как когда
две женщины вяжут вместе. Я сказал это Дженел, чтобы рассердить ее. И
потом, ее положение ставило меня в положение "парашютиста", человека,
любовницей которого является замужняя женщина, муж которой понимает все
это, а женщина пытается комбинировать.
И все-таки все это не так просто. Постепенно я понял, что Дженел
любит Элис, по меньшей мере, настолько же сильно, насколько и меня. Но
что было еще хуже, я понял, что Элис любит Дженел больше, чем я, то есть
менее эгоистично и, следовательно, причиняя Дженел меньше вреда по
сравнению со мной. Ибо к тому времени я понял, что эмоционально я не
очень-то много даю Дженел. И не имело значения, что это была
неразрешимая загадка, что никогда никакой мужчина не будет в состоянии
решить ее проблемы. Я использовал ее для своего удовольствия, как
инструмент удовлетворения. Ну, да ладно. Опять же, пусть так. Но я
ожидал, что она согласится занять в моей жизни строго подчиненное
положение. В конце концов, у меня были жена, дети и мое писательство. Я
даже ожидал, что она даст мне в своей жизни место первостепенной
значимости.
В конце концов, все, до определенной степени, есть торговля, сделка,
результат соглашения. И я выторговывал больше, чем она. Это было так
просто.
Но здесь вклинивается осложнение: ее бисексуальность. В один из моих
приездов она заболела. У нее удалили кисту. Она пробыла в больнице
десять дней. Конечно, я посылал ей цветы, тонны цветов, выполнял эту
бессмыслицу, которую так любят женщины и из-за которой заставляют
убиваться мужчин. Конечно, я приходил к ней каждый вечер примерно на
час. Но Элис была у нее на посылках, проводила у нее весь день. Иногда
она на какое-то время выходила из палаты, чтобы Дженел и я могли побыть
одни. Может, она знала, что Дженел захочет, чтобы я держал ее за
обнаженную грудь, когда буду говорить с ней. Не из каких-либо иных
побуждений, но потому, что это ей доставляет удовольствие. О боже, как
много секса присутствует во всех удовольствиях: и в горячей ванне, и в
обильном обеде, и в хорошем вине. Если бы для удовлетворения требований
секса можно было ограничиться лишь такими удовольствиями, без любви и
прочих осложнений.
Во всяком случае, когда Элис была в палате вместе с нами, меня всегда
поражало, до какой степени было полно любви лицо Элис. Они с Дженел были
словно сестры, они смотрели друг на друга как любящие женщины, мягко,
женственно. У Элис был маленький, почти тонкий рот, который редко
выглядит благородно, но у Элис он выглядел именно так. Мне она очень
нравилась. А почему бы, черт побери, и нет? Она делала всю грязную
работу, которую должен был делать я. Но я был занятый человек. Я был
женат. И назавтра должен был улететь в Нью-Йорк. Может быть, если бы
Элис не было, то я бы делал все то, что делала она, но я так не думаю.
Я тайком принес бутылку шампанского, чтобы отметить наш последний
совместный вечер. Но я не намеревался разделять этот вечер с Элис. У
Дженел было припасено три стаканчика. Элис открыла бутылку. Она была
очень способной.
На Дженел был красивый ночной халат, и как всегда, она выглядела
несколько трагично, лежа на этой больничной койке. Я знал, что она
специально не использовала косметики (чтобы подготовиться к моему
посещению), чтобы играть свою роль. Болезненная, бледная, прямо Камилла.
Если не считать того, что в действительности она была вполне здорова и
прямо дышала жизненной силой. Ее глаза блестели от удовольствия, когда
она пробовала шампанское. Она держала, как в западне, в своей палате
двух человек, которых она любила больше других. Им не позволялось быть в
отношении ее нечестными никоим образом, или же как-то задевать ее
чувства, даже не позволялось останавливать ее в ее нечестном отношении к
ним. Но, может быть, именно это заставило ее протянуть ко мне руки и
взять в них мою и держать ее, а Элис сидела тут же и смотрела.
С тех пор как я узнал об их отношениях, я постоянно старался не вести
себя как любимый Дженел перед Элис. Элис тоже никогда не выдавала своих
действительных отношений с Дженел. Глядя на них, можно было поклясться,
что это две сестры или подруги. В своих отношениях они были совершенно
естественными и спокойными, и только Дженел иногда прорывало, она вдруг
принимала вид господина-мужа.
Элис отодвинула свой стул от постели Дженел к дальней стене, подальше
от нее, от нас. Как будто тем самым хотела признать за нами статус
любовников. По какой-то причине я воспринял этот жест очень болезненно,
а он был так благороден.
Я стал смутно чувствовать, что завидую им. Им было так хорошо вместе,
что они могли пойти даже на то, чтобы позволить мне выступать здесь
открыто в роли официального любовника. И я понял, что это не была
извращенность с ее стороны, а искреннее желание сделать меня счастливым,
и я улыбался ей. Через час мы выпьем шампанское, я уйду, сяду в самолет
и полечу в Нью-Йорк, а они останутся одни, и Дженел помирится с Элис. И
Элис знала это. И еще она знала, что Дженел нужен этот момент со мной. Я
преодолел возникшее у меня желание убрать свою руку. Это было бы
неблагородно, а мужское заблуждение говорит о том, что мужчины в глубине
души благороднее женщин. Но знал, что мое благородство натянутое. Я не
мог дождаться того момента, когда уйду.
Наконец, я смог на прощание поцеловать Дженел и уйти, обещая
позвонить ей на следующий день. Мы обнялись, когда Элис скромно вышла из
палаты. Но она ждала меня за дверью и проводила меня до машины. Она тоже
поцеловала меня, в губы, и я ощутил мягкую сладость ее губ.
- Не беспокойся, - проговорила она. - Я проведу ночь у нее.
Дженел рассказала мне об этом после операции. Элис провела у нее
целую ночь, свернувшись клубком на кресле в палате. Это меня не удивило.
Я сказал Элис:
- Спасибо. Береги себя, - сел в машину и поехал в аэропорт.
Когда самолет полетел на восток своим обычным маршрутом, было уже
темно. В самолете я не мог заснуть.
Я мог себе представить, как им будет хорошо вдвоем, Элис и Дженел, и
был рад, что Дженел будет не одна. И был рад, что утром на рассвете буду
завтракать со своей семьей.
Глава 39
В чем я никогда не хотел себе сознаться, так это в том, что моя
ревность в отношении Дженел была нисколько не романтической, а
прагматической. Я читал романтическую литературу, но ни в одной из
прочитанных мною романтических повестей не смог найти утверждения о том,
что одной из причин, по которым женатый человек хочет верности от своей
любовницы, является его боязнь подхватить гонорею или что-нибудь еще
похуже и передать потом своей жене. Я думаю, что одной из причин, по
которым подобное не допускалось для любовницы, была та причина, по
крайней мере, что женатый мужчина обычно лжет и говорит, что он более не
разделяет ложе со своей женой. И по той еще причине, что он уже лгал и
лжет своей жене и что, если он ее заразил, если он вообще может
считаться человеком, то ему нужно было бы в этом случае сказать об этом
обеим. Он ловится на двойной лжи.
Так, однажды ночью я сказал об этом Дженел. Она посмотрела на меня с
мрачным видом и проговорила:
- А как насчет того, что ты подхватишь это от своей жены и передашь
мне? Или ты считаешь это невозможным?
Мы проводили нашу обычную игру в пикирование, эту словесную битву,
дуэль двух умов, дуэль сообразительностей, в которой допускались юмор и
правда, даже жестокость, но не зверство.
- Нет, конечно, - сказал я. - Только шансы меньше. Моя жена очень
строгая католичка. Она праведница. - Я поднял руку, как бы заранее
предупреждая возражения Дженел. - И она старше тебя и не такая красивая,
и у нее меньше возможностей.
Дженел несколько успокоилась. Любой комплимент по поводу ее красоты
мог смягчить ее.
Потом я произнес, немного злорадно:
- Но ты права в одном. Если бы моя жена заразила меня, а я тебя, я не
чувствовал бы вины. Все было бы в порядке вещей. Это было бы что-то
вроде торжества справедливости, потому что и ты, и я - мы оба
преступники.
Дженел не могла больше ничего возразить. Она просто подскочила на
месте от возмущения.
- Я просто ушам своим не верю, не верю, что ты мог такое сказать.
Просто не могу поверить. Я, может, и преступница, - сказала она, - а ты
просто трус и подлец.
На следующую ночь, ранним утром, когда, как обычно, мы не могли
больше уснуть, потому что были так обессилены друг другом и выпили
бутылку вина, она стала так настаивать, чтобы я рассказал ей о своих
детских годах, проведенных в приюте.
Когда я был ребенком, я любил использовать книги как магическое
средство. В спальне поздним вечером, один-одинешенек, испытывая такое
чувство отрешенности от остального мира, которое я никогда с тех пор не
испытывал, я мог мысленно уноситься прочь и уходить от действительности,
погружаясь в мир книги, а потом давая волю своей фантазии. Больше всего
в свои десять, одиннадцать, двенадцать лет я любил читать романтические
легенды о Роланде, Карле Великом, об американском Западе, но особенно
про короля Артура и его круглый стол и его доблестных рыцарях Ланселоте
и Галахаде. Но больше всего мне нравился Мерлин, потому что я считал
себя похожим на него. А потом я давал волю своей фантазии и представлял
своего брата Арти Королем Артуром, и это тоже было справедливо, потому
что Арти обладал тем же благородством и честностью короля Артура, его
целеустремленностью, самоотверженностью, чего у меня не было. Ребенком я
фантазировал, представляя себя хитрым и дальновидным, и был твердо
убежден в том, что буду строить свою жизнь, руководствуясь магией,
волшебством. Так я полюбил мага короля Артура, Мерлина, который жил в
прошлом, мог предвидеть будущее, который был бессмертен и премудр.
Именно тогда я разработал трюк моего реального переноса из настоящего
в будущее. Я пользовался им всю свою жизнь: ребенком в приюте
превращался в молодого человека, у которого умные ученые друзья; мог
перенестись и жить в роскошных апартаментах и на диване в этих
апартаментах заниматься любовью со страстной прекрасной женщиной.
Во время войны я служил в охране и в скучные часы этой службы, в
патруле переносился в будущее, когда я буду уезжать в Париж, есть
прекрасные изысканные кушанья и спать с блудницами. Под обстрелом я мог,
как по волшебству, исчезать и переноситься в леса, где мог спокойно
отдохнуть у тихого ручья, читая любимую книгу.
Все это срабатывало, действительно срабатывало. Я исчезал, как по
волшебству. А потом вспоминал то время, когда я действительно принимал
участие в тех великих событиях: вспоминал ужасное время и мне казалось,
что мне всего этого удалось избежать, что я никогда и не страдал. Что
все это было лишь сном.
Я вспоминаю, как был поражен словами Мерлина, который говорит королю
Артуру, что тот будет править без его, Мерлина, помощи, потому что он,
Мерлин, будет заточен в пещере молодой волшебницей, которую он обучил
всем своим секретам. Подобно королю Артуру я спросил, почему. Почему
Мерлин обучает молодую девушку всему своему колдовскому искусству только
для того, чтобы стать ее пленником и почему он так счастлив спать в
пещере тысячу лет, зная о трагическом конце своего короля? Я не мог
понять этого. А потом, когда я вырос, почувствовал, что тоже могу
сделать то же самое. Каждый великий герой, понял я, должен иметь
какую-то слабость, и то же будет со мной.
Я прочитал много разных вариантов легенды о короле Артуре и в одном
из них увидел картинку с изображением Мерлина. Это был человек с длинной
седой бородой. На голове его был конический колпак, усеянный звездами и
знаками зодиака. В мастерской приюта я смастерил себе точно такой же и
носил его, бродя по территории приюта. Я очень любил эту шляпу - свой
колпак, пока однажды один из мальчишек стащил ее и меня, и мне больше не
пришлось никогда ее увидеть, и я не стал делать ее снова. Я использовал
эту шляпу, чтобы вызывать у себя состояние отрешения, перенестись в иной
мир и стать тем героем, которым я должен был стать в будущем, пережить
свои будущие приключения, совершить те хорошие дела, которые я совершу и
пережить то счастье, которое найду. Но шляпа эта, вообще-то, не нужна.
Фантастический мир появился как-то сам собой. Моя жизнь в этом приюте
кажется мне сном. Я никогда тем не был. Я был Мерлином в образе ребенка
десяти лет, был волшебником, и ничто никогда не могло принести мне
никакого вреда.
Дженел смотрела на меня, слегка улыбаясь.
- Ты действительно думаешь, что ты Мерлин, не правда ли? - спросила
она.
- В какой-то степени, - ответил я.
Она снова улыбнулась и ничего не сказала. Мы выпили немного вина, и
вдруг она сказала:
- Ты знаешь, иногда меня охватывает какое-то странное чувство и я
начинаю по-настоящему бояться, что у нас может получиться. Знаешь, вот
смешно? Один из нас связывает другого и потом предается утехе с тем, кто
связан. Как насчет такого варианта? Дай мне связать тебя и потешиться с
тобой, когда ты будешь совершенно беспомощен. Это будет вещь!
Меня это удивило, потому что мы уже пытались проделать нечто подобное
прежде, но не получилось. Одно лишь я хорошо понял: никому никогда не
удастся связать меня. И я сказал ей:
- Хорошо, я свяжу тебя, но ты меня - нет.
- Так нечестно, - сказала Дженел. - Это нечестная игра.
- Я не хочу заниматься глупостью, - ответил я. - Никто меня не
связывал. Откуда мне знать, каким образом ты меня свяжешь, не будешь ли
подносить к ступням моих ног зажженные спички или же не выколешь ли мне
глаз булавкой? Потом ты будешь просить прощения, но это мне не поможет.
- Ты не то говоришь. Это будет символическое связывание. Я возьму
шарф и свяжу тебя. Ты сможешь освободиться в любое время. Это будет как
нитка. Ты ведь писатель и знаешь, что значит символически.
- Нет, - сказал я.
Она откинулась назад в постели, очень холодно улыбаясь.
- И ты полагаешь, что ты Мерлин, - сказала она. - Ты думал, что я
буду сочувствовать тебе, бедному мальчику, который мнил себя Мерлином.
Ты ужасный гад, каких я никогда не видывала, и я доказала тебе это. Ты
никогда бы не позволил женщине очаровать тебя так, чтобы она могла
наложить на тебя заклятие или заточить в темницу или связать твои руки
шарфом. Ты не Мерлин, не Мерлин.
Этого исхода я не ожидал, но у меня был ответ, которого я не мог ей
дать. Что перед ней был тот, кто был недостаточно опытен в делах
колдовства. Я ведь был женат, не так ли?
На следующий день я встретился с Дораном, и тот сказал мне, что нужно
немного подождать, пока закончатся переговоры о новом сценарии. Новый
режиссер, Саймон Белфорт, требует большей доли. Доран попробовал
проверить меня и сказал:
- Не согласился бы ты уступить ему пару пунктов?
- Я вообще не хочу работать над картиной, - сказал я Дорану. - Этот
Саймон не больше чем литературный поденщик, компилятор, а его клеврет
Ричетти просто мерзкий ворюга. Один Келлино большой актер, хотя тоже гад
порядочный. А ворюга Уэгон и вообще любому из них даст сто очков вперед.
Освободи меня от этой картины.
Доран спокойно сказал:
- Твоя доля в картине зависит от получения кредита за сценарий. Так
записано в контракте. Если ты позволишь этим господам продолжать без
тебя, то они сделают так, что ты не получишь кредита. Тебе придется
обращаться в арбитраж через Гильдию писателей. Студия предлагает
кредиты, и если они не дадут тебе частичный кредит, то тебе придется
бороться за него.
- Пусть себе, - сказал я. - Они не смогут особо много изменить.
Доран, чтобы успокоить меня, произнес примирительным тоном:
- У меня есть идея. Эдди Лансер - твой хороший друг. Я попрошу, чтобы
ему поручили работать над сценарием с тобой вместе. Он очень
сообразительный и сможет послужить буфером между тобой и всеми этими
деятелями, хорошо? Доверь мне это.
- Хорошо, - сказал я. Я устал от всего этого.
Перед тем как уйти, Доран сказал:
- Почему ты хотел наплевать на этих деятелей?
- Потому что никто из них и пальцем не пошевелит ради Маломара, -
сказал я. - Они рады, что его больше нет.
Но это было не совсем так. Я ненавидел их, потому что они пытались
диктовать мне, что я должен писать.
Я вернулся в Нью-Йорк как раз вовремя, чтобы успеть увидеть вручение
премий, присужденных Академией Художеств: по телевидению. Мы с Валери
каждый год смотрели эту церемонию. А в этом году я особенно хотел
посмотреть, потому что Дженел со своими друзьями обеспечила награду
одному фильму, в котором участвовала. Это был короткий получасовой
фильм.
Жена принесла кофе и домашнее печенье, и мы устроились перед
телевизором. Она улыбнулась мне и сказала:
- Ты не думаешь, что в один прекрасный день ты будешь там получать
Оскара?
- Нет, - ответил я. - Моя картина его не получит, это будет дрянь, а
не фильм.
Как обычно, при вручении Оскара сначала показывали весь коллектив,
сделавший фильм. Фильм Дженел получал О