Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
лторы-две любой даст. Дрова сухие,
близко, трактором зацепил и волоки.
- Может, ты и сам возьмешь? - слегка потирая пальцами словно в
одночасье взявшиеся густой и сильной щетиной щеки, спросил Василий, его
глаза приобрели какуюто звериную, обволакивающую глубину, но Андрей ничего
не заметил.
- А я что? - пожал он плечами. - Мне тоже топить надо. Газ по плану еще
через два года подвести обещают.
Да ведь обещать легко, у нас, сам знаешь, каждый, кому не лень, куда
как на посулы здоров! Наловчились, хлебом не корми! А двести рублей тоже
деньги, ты за них месяц горбишь.
Он хотел еще что-то сказать, но Василий сунул ему стакан с водкой, и
они опять выпили, и, странное дело, и тот и другой словно пили не
сорокаградусную московскую водку, а воду, лишь у Андрея слегка начинал
лосниться разлапистый кончик утиного носа, отчего его лицо всегда имело
несколько ехидное и заносчивое вьщажение, а теперь и того больше. Нос его
как бы сам по себе, отдельно от выражения глаз и всего остального лица,
задорно и откровенно улыбался. Андрей внутренне был уверен, что именно сам
он жил и живет правильно, но только его бывший друг и соперник Васька
Крайнев, уехавший в город в свое время по гордости своего характера, не
хочет из-за собственной занозистости этого признать, пожалуй, он точно
определил, что за бесценок, попросту говоря, за шиш с маком, отдавать
большой благоустроенный дом обидно, да ведь здесь именно так и обстоит
дело. Никому эти добротные, строившиеся в надежде на детей и внуков дома в
мертвом поселке и задаром не нужны, так уж распорядилась жизнь, такую дулю
в этом повороте выставила.
- А дом хороший, сколько труда сюда вбухано, - тихо, почти неслышно
вздохнул Василий.
- Много, - согласился Андрей и, вздрогнув, поднял голову к потолку,
казалось, какая-то тоскливая нота родилась, окрепла и с мучительным
грохотом оборвалась.
- Ветер, - сказал Василий, чувствуя, как неуютно и тяжело становится
ему в этом обреченном доме.
- Видать, где-то крыша прохудилась, - сказал и Андрей, хотя подумал
совершенно о другом, о том, что старухи упорно твердят о домовом, о
хозяине и что он все предчувствует и знает наперед. И вслед за тем он
нервно оглянулся, он бы мог сто раз побожиться, что в доме вместе с ними
был кто-то третий, и этот третий сейчас упорно глядел на него из темного
угла. Тихий, но пронзительный холодок сладко тронул ему затылок.
- Вась, Вась...
- Чего тебе?
- Слушай, может, нам того... спать пора? - спросил Андрей.
- Спать? Ну иди ложись, вон на диван, как раз спиной к печке, тепло.
- А ты?
- Посижу, какой там сон...
- Ну, так и я еще посижу, - обрадовался Андрей. - Вот, говорят, ученые
до всего дошли, могут этот мир хоть надвое, хоть на восемь частей
расколоть... так?
- Не знаю.
- Говорят! - Андреи упрямо повел носом. - А вот что такое в человеке
подчас сидит, ни один самый головастый академик не знает. Вот отчего стало
мне страшно? Глянул я вон в тот темный угол, а оттуда на меня какие-то
глазищи, да так, прямо в душу, а? Кто это знает?
"Все-таки водки много выпили", - подумал Василий, тоже отчасти
проникаясь словами и сомнениями Андрея и чувствуя, что в доме
действительно кроме них двоих есть кто-то третий, кто с самого начала
неотступно следит за ними. Василий был не робкого характера, но сейчас и
он посмотрел в дальний угол. Разумеется, ничего и никого там не было, лишь
от тепла проступило на стене размытое продолговатое пятно сырости,
удивительно похожее на человеческую фигуру.
- Вот и говори, что старухи басни рассказывают, - нервно сказал Андрей.
- А я думаю, что не только у живой твари есть душа, она и у дерева есть, и
у дома...
- Конечно, есть, - с каким-то странным, скрытым волнением, с непонятной
готовностью подтвердил Василий.
- А-а, значит, и ты веришь? - в недоумении уставился на него Андрей, но
Василий не отрываясь все смотрел и смотрел в угол. И в это время у него
было какое-то злое лицо, Андрей даже отодвинулся подальше, и Василий,
уловив это его движение, повернулся к нему, их глаза встретились.
- Ты чего? - первым не выдержал Андрей.
- Ничего, думаю, в самом деле пора прилечь, - сказал Василий. - Черт
знает, разное лезет в голову...
Они никак не могли оторваться друг от друга, словно были чем-то
нерушимым связаны, и тогда что-то произошло, что-то глухо стукнуло.
Перегоревшее в самой середине тяжелое полено ударило одним концом изнутри
печи о дверцу, и дверца приоткрылась, из нее выскочило несколько
малиново-огненных угольев, они весело стрельнули прямо в лежавшую кучей у
печи растопку, в измятую бумагу, в сухую бересту, стоявшую в корзине и
заготовленную еще покойницей Евдокией.
Делая невероятное усилие, Андрей попытался встать на занемевшие ноги,
но незнакомый, какой-то далекий и гулкий голос Василия придавил его к
месту:
- Сиди, сиди...
И тогда Андрей в один миг все понял, он попытался независимо
усмехнуться, но у него ничего не получилось.
И он лишь негодующим, прерывающимся шепотом спросил:
- Ты что? Того, с катушек съехал?
- Сиди, не твое дело, - все так же, казалось, спокойно сказал Василий.
И что-то в его голосе было такое, что привставший было Андрей с
готовностью опустился на свое место, ему сильно захотелось пить, и он
пожевал вмиг пересохшими губами. Из корзины с берестой вначале упругой и
темной струйкой тянул дымок, затем неожиданно показался язычок пламени, и
почти сразу же вся корзина словно превратилась в живой и ядовито-мохнатый
цветок, струйки огня, тоненькие вначале и упрямые, поползли по крашеному
полу и легко, словно невзначай, перекинулись на ситцевую занавеску и уже
стали лепиться к потолку, тоже покрытому желтоватой слоновой краской,
здесь в свое время сам Василий трудился надо всем добротно и не спеша. В
том, как огонь неслышно и в то же время с невероятной быстротой
распространялся вокруг, было что-то завораживающее, ни Василий, ни Андрей
не могли отвести от него глаз, и, казалось, ни один, ни другой даже не
понимали, что происходит.
- Псих! - внезапно, словно очнувшись, тоненько закричал Андрей. - Псих!
Ты ответишь! Ты...
Тяжелая и властная рука Василия придавила его к лавке, и Андрей,
перепуганно кося, увидел жадный плеск огня в темных, замерших глазах
Василия.
- Сиди, тоже законник, - беззлобно сказал Василий. - Да кто тебе
поверит? А может, ты сам и поджег?
- Я? Я?! - опять почти взвизгнул Андрей. - А-ах ты бандюга! А-ах ты...
Оборвав на полуслове, Андрей попятился, Василий, выкатывая блестевшие
белки глаз, с непонятным утробным наслаждением хохотал, и его крупные и
плотные зубы тоже влажно поблескивали.
Дым начинал душить, и огонь, охвативший потолок, вроде бы ослабел,
тускло пробивался по всему потолку сквозь густую, сизую волну дыма.
- Беги, полоумный, сгоришь! Ты душу свою палишь, корень свой в огонь
кинул! Бездомен, сволота, отцову память в огонь! - в исступлении крикнул
Андрей и выскочил вначале на кухню, затем в сени и на улицу, оставляя
двери открытыми, дым удушливыми белесыми клубами валил следом, и тотчас,
тяжело бухая ногами, вынырнул из дыма и Василий. Они еще были на крыльце,
кашляя и вытирая глаза от слез, когда багрово и зловеще разгоревшиеся окна
в горнице стали лопаться, Василий ахнул, застыл на мгновение, затем
ринулся назад, в дом. В последний момент Андрей успел схватить его за
плечи, рванул назад, и оба от неожиданности скатились с крыльца, при этом
Андрей каким-то образом оказался сверху. Раскорячившись, хватаясь за
подмерзшие к утру комья земли, он не давал Василию встать.
- Пусти, убью! - хрипел Василий, лежа лицом вниз и силясь сбросить с
себя оказавшегося необычайно цепким Андрея. В это время со звоном
высыпалось еще несколько стекол в горнице, и, вырвавшись изнутри сразу в
нескольких местах, огонь привольно и почти добродушно загудел. Андрей
ползком попятился дальше. За ним откатился и Василий, стал на колени, от
весело и дружно горевшей избы несло нестерпимым жаром, и на крыше,
свертываясь в беспорядочные жгуты, срываясь со своего места, трещало и
стонало железо. Шатаясь, Василии встал па него и, прикрывая лицо ладонями,
отступил, теперь он отчетливо слышал, как кричит от боли душа дома,
сработанного его собственными руками и сердцем.
- Икону... икону, сволочь, забыл, - пробормотал он в каком-то
безотчетном смятении перед яростью и беспощадностью огня, перед той
бездонной пропастью, что в один момент расколола весь стройный и согласный
порядок его души.
- Что ты говоришь? - приблизил к нему свое лицо Андрей.
- Мать наказывала Ивана-воина взять, - сказал Василий все с тем же
безотчетным отчаянием постижения. - А я забыл, совсем забыл... Эх, сгорел
Иван-воин! Надо же, как нехорошо получилось. Ничего не осталось, никакой
памяти. Как же я.
- Э-э, - разочарованно и обиженно удивился на эти слова Андрей. - Что
память? Это тебя от удивления шибануло. Там водки вон сколько пропало! Эх
ты, - не выдержал он. - Вот тебе и город... Псих! Псих! Не осталось! Одной
водки на неделю... Псих!
Василий, не в силах больше смотреть на все сметающий, ревущий огонь,
уже не замечая больше ни Андрея, ни встревоженную фигуру какой-то
спешившей к пожару старухи, кажется вездесущей бабки Пелагеи, повернул и,
словно ослепленный после яркого огня внезапно выросшей перед ШЕМ стеной
непроницаемой тьмы, шатаясь, сделал шаг, другой, третий... И чем дальше он
шел, тем непроницаемее становилась тьма перед ним, и пронизывающий его
существо трепет беспробудности перед тем, что случилось, все полнее
охватывал его. Кто-то кричал сзади, ктото звал его, сначала в один, затем
в несколько голосов, ему даже показалось, что он расслышал голоса жены и
даже сына, а затем и голос Андрея, кричавшего, чтобы он вернулся и что
приехали за ним Валентина и сын Иван, но от этого ему стало еще хуже, и он
теперь думал только об одном, как бы подальше уйти и остаться совершенно
одному, чтобы вокруг была только непроницаемая мартовская ночь и
первозданная тьма, но и это не помогло ему. Теперь он услышал голос
матери. Словно кто тяжелым ударом, стонуще отозвавшимся во всем его
существе, остановил его и рывком заставил повернуться назад.
И он увидел мать, она была и не была, он видел ее глаза, устремленные
ему прямо в душу. Это были ее глаза, но никогда раньше она так не
смотрела, она не осуждала и не прощала, она словно что-то стремилась
понять, проникнуть куда-то за все известные ему пределы. Но вот и ее глаза
исчезли, и осталось одно размытое в полнеба пятно угасавшего зарева. И
тогда он, вздрагивая от какогото неведомого чувства открытия и прозрения,
с трудом опустился на землю и услышал, как земля тяжело и жадно дышит,
поглощая весеннюю влагу.
----------------------------------------------------------------
Петр Лукич Проскурин
Сборник "ЧЕРНЫЕ ПТИЦЫ"
М., "Советский писатель", 1983. 295 стр.
План выпуска 1983 г. ј 80
Редактор 3. В. Одинцова
Худож. редактор Н. С. Лаврентьев
Техн. редактор И.М.Минская
Корректор Т.Н.Гуляева
ИБ ј 3757
Сдано в набор 22.03.83. Подписано к печати 26.08.83. А 04611. Формат
84Х108 1/32. Бумага тип. N 2. Литературная гарнитура.
Высокая печать. Усл. печ. л. 15,54. Уч. - изд. л. 17,13. Тираж 200000
экз. Заказ ј 237.
Цена 1 р. 10 к.
Издательство "Советский писатель", Москва, ул. Воровского, 11. Тульская
типография Союзполиграфпрома при Государственном комитете СССР по делам
издательств, полиграфии и книжной торговли, г. Тула, проспект Ленина, 109
OCR Pirat
Страницы:
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -