Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
о невозможно
представить. Ах вы, бедняга.
-- Да, Фредерик, это было тяжело. Мы с Деборой, как вам известно, уже
довольно давно были не слишком близки, но все равно это было вроде
землетрясения.
-- Я уверен, это было просто чудовищно.
Между нами пролетел тихий ангел.
-- Полагаю, на университет обрушились газетчики?
-- Они как муравьи, -- ответил Фредерик. -- Я в самом деле убежден в
том, что они муравьи, разъедающие плоть западной цивилизации.
Второй тихий ангел оказался к тому же паралитиком.
-- Хорошо, Стивен, что вы позвонили. Я уважаю ваши мотивы.
-- Да мне и самому хотелось позвонить. По телефону мне сейчас проще
разговаривать.
-- Стивен, вы знаете, что я не слишком набожный человек, но сегодня
утром я пошел в церковь. Чтобы помолиться за Дебору.
Я словно увидел, что его седая пресвитерианская совесть ведет его за
руку под утренним дождем. Он виделся с Деборой всего лишь однажды на
факультетском обеде, но она буквально очаровала его, демонстрируя мне, что
готова ради меня на что угодно.
-- Что ж, как вам известно, Дебора была набожна, -- ответил я, -- и,
может быть, ей дано было услышать вашу молитву.
Теперь мы оба были растеряны. Я буквально чувствовал, как ему
мучительно трудно сказать мне: "О, Господи, надеюсь, что нет".
-- Доктор Тарчман, я понимаю, что нам надо обсудить несколько
практических вопросов, и в создавшейся ситуации начать, наверное, следует
мне.
-- Благодарю вас, Стивен, нам действительно надо поговорить. Знаете ли,
будет лучше, если университет сможет дать простое объяснение, чтобы
удовлетворить этих чертовых муравьев. Я боюсь, что они начнут приставать с
расспросами к профессорам и, не дай Бог, к самым паршивым нашим студентам.
Вы ведь знаете, что за люди эти репортеры. Им только дай покопаться в чужом
белье. -- Он прокашлялся. -- Не хочу притворяться, Стивен, что я очарован
всем набором ваших идей, но я, чего вы скорей всего просто не замечали,
всегда пытался оказывать вам протекцию. Мне отвратительна даже сама мысль о
том, каким вас могут изобразить в прессе. Сегодня утром мне позвонил один
наш профессор, я не буду называть его имени, и передал, что один из его
аспирантов, участвовавший в вашем семинаре по водуизму, полагает, что --
боюсь, мне придется поставить вас об этом в известность, -- полагает, что вы
с Деборой практиковали водуистские ритуалы. И уже довольно долго.
-- Господи помилуй!
-- Этого достаточно, чтобы у публики создалось превратное впечатление о
наших профессорах. Высокая эрудиция, добродетель и вдруг такой бред.
-- Никогда не думал, что обо мне ходят такие слухи.
-- Вы, Стивен, живая легенда.
Его сухой голосок на двух последних словах чуть запнулся -- дисциплина,
завистливость и порядочность были тремя составляющими натуры моего декана.
Впервые в жизни я испытывал к Фредерику нечто вроде симпатии. Он приехал в
город несколько лет назад, откуда-то со Среднего Запада, и был назначен
деканом: он не хватал звезд с неба, но был неплохим управляющим нашей
фабрикой философских наук. Хотя ему, вероятно, порой бывало и весьма трудно.
Добрый старый протестантский центр спятившей нации. Я услышал, как его
пальцы барабанят по крышке кафедры.
-- Хорошо, Фред, что вы предлагаете?
-- Первый вопрос заключается в том, в состоянии ли вы сейчас вести свой
курс. Я думаю, на него следует ответить отрицательно. -- Его голос затворил
эти врата почти безупречно.
-- Не знаю, -- ответил я. -- Мне надо недельку подумать.
-- Как раз в этом и заключается главная трудность. Мы должны что-то
объявить газетчикам прямо сейчас. Масс медиа не выносят вакуума.
-- Но, Фредерик, я не могу решать сегодня.
-- Да, действительно, это трудно себе представить.
-- Но, кажется, я все же предпочел бы работать.
-- Не знаю. Я размышлял над этим все утро. Если бы мы преподавали
органическую химию или статистику, я сказал бы: валяйте! Работайте, чтобы
забыть обо всем на свете. Но ваш лекционный курс сугубо личного свойства.
Вам приходится расходовать на него собственное "я".
-- Глупости, Фред, я не первый год преподаю.
-- Не такая уж глупость. Магия, страх и смерть как основы мотивации --
это не того сорта предмет, чтобы сохранять душевное равновесие. Думаю, что и
аудитория, слушая вас, будет излишне накалена. Вас это сломает.
-- То есть вы хотите сказать, что некий ангел из попечительского совета
полагает, что я не удержусь и прихвачу на лекцию бутылочку?
-- Вы не можете отрицать того, что мы обладаем не меньшей
независимостью от попечителей, чем любой другой университет страны. Но уж
вовсе-то наплевать на них мы не можем!
-- Фред, вы понимаете, какой разговор мы ведем?
-- Не уверен, доводилось ли мне когда-нибудь вести подобные разговоры.
-- В конце концов, -- сказал я, -- чем вы рискуете?
-- О, все это совершенно непредсказуемо. Университет может пригасить
один скандал, другой, третий. А потом какая-нибудь мелочь -- и последствия,
которых никто не мог себе представить. -- Он прокашлялся. -- Стив, все это
представляет чисто академический интерес. Я совершенно уверен, что вам не
хочется возвращаться к работе прямо сейчас.
-- А если хочется? Фред, а что, если я буду настаивать? Как вы
поступите?
-- Ну, если вы будете настаивать, мне придется обратиться к президенту
совета и сказать ему, что это ваше законное право.
-- И что произойдет тогда?
-- Он меня не послушается. -- Церковный юморок. Я услышал клекот
смешков в трубке.
-- Поскольку я нахожусь на договоре, мне, боюсь, придется пойти и
дальше и подать на университет в суд.
-- О, так вы не поступите, -- сказал Фредерик. -- Дело будет в высшей
степени неприятным.
-- К чему вы ведете?
-- Мне не хочется больше распространяться на эту тему. Смерть вашей
жены достаточно трагична сама по себе, чтобы не касаться прискорбнейших...
опаснейших, самых двусмысленных аспектов всего этого.
-- Ради Бога!
-- Стив, это самый неприятный и неприличный разговор из тех, что мне
доводилось вести на протяжении многих лет. Мы с вами никогда не сможем его
друг другу простить.
-- Не сможем.
-- Я его отвратительно провожу. Но давайте не уходить от реальности, от
суровой действительности. Попробуйте посмотреть с точки зрения университета.
Предположим, нам кажется, что мы сделали все, что в наших силах, и заплатили
самую высокую цену за еще более дорогое удовольствие иметь в наших рядах
творческую личность и интеллектуала, который внушает наиболее уважаемым нами
людям вполне обоснованное чувство тревоги. Учтите, что далеко не каждый
университет смирился бы с телепрограммой, которую вы ведете. Стив, не
закончить ли нам на том, что сегодняшний денек одинаково паршив для нас
обоих?
Молчание.
-- Ладно, Фред. Чего же вы хотите?
-- Возьмите отпуск до начала осеннего семестра. Мы объявим о пережитом
вами потрясении и уходе от активного преподавания на неопределенный период.
А потом посмотрим.
-- Фред, так или иначе, ваша взяла.
-- Вот уж нет, поверьте мне. -- И затем он быстро добавил: -- Стив...
-- Ему хотелось выговориться как можно скорее. Его голос в первый раз
задрожал. -- Стив, понимаю, что это крайне неуместно, но я должен задать вам
один вопрос. Может быть, вам и неизвестно, но моя жена тяготеет к
оккультизму.
-- Вот уж не знал. -- Хотя на самом деле я об этом догадывался. Мне
доводилось встречать Глэдис Тарчман этим летом в Вермонте -- красное платье,
очки в серебряной оправе, белесые волосы и горбик вдовствующей королевы на
тощем теле.
-- Ей нравятся некоторые ваши идеи.
-- Что?
-- Ну, за вычетом секса, разумеется. -- Он хихикнул, мы с ним опять
беседовали. -- Она, знаете ли, верит, что последняя пища, которую человек
съел перед смертью, определяет направление, в котором удаляется его душа.
-- То есть вы хотите сказать, что если вы умерли, перепившись виски,
ваша душа попадет на пшеничное поле?
-- На ее взгляд, все это гораздо сложнее. Как-то перепутано с
благодатью, жребием, знамениями и тем, потребил ли ты мясную душу или рыбью
душу, и, разумеется, все это зависит от фаз луны и от гороскопа.
-- Деметра и Персефона. Ах вы, бедняга.
-- Моя жена изумительная женщина, и по сравнению с ее достоинствами это
не самый тяжелый крест. Но, признаюсь вам, она не даст мне спуску, если я у
вас не спрошу. Потому что она с самыми добрыми намерениями хочет вступить в
контакт с Деборой. Дебора произвела на нее неизгладимое впечатление -- и для
этого ей необходимо узнать...
-- Что съела Дебора?
-- О, Господи, Стив, да. Этого требует Геката. -- Теперь в его голосе
был налет непристойной веселости, как будто он был лихим мальцом, который,
замирая от предвкушения, просит взрослого парня пересказать ему до конца
пахабную шутку. -- Да, Стив, что у нее было в желудке?
И я не смог сдержаться.
-- Ладно, Фред, я скажу вам.
-- Пожалуйста.
-- Ром. Бутылка рома, почти полностью опорожненная. -- И я повесил
трубку.
Через десять секунд телефон зазвонил опять. Это был Тарчман.
-- Вам не стоило бросать трубку, Стивен, потому что есть еще один
вопрос, -- сердито сказал он.
-- Какой же?
В его голосе появилась интонация типа: "Нечего, дружок, со мной дурака
валять". Он даже облизнулся.
-- Мне кажется, вам следует знать, что меня сегодня по вашему поводу
официально допрашивали.
-- Полиция?
-- Нет. Кое-кто поважней. В какие дела вы с Деборой ввязались, а? -- И
теперь уже он бросил трубку.
И буквально в ту же секунду телефон зазвонил вновь. Пот ручьями
струился по моему телу.
-- Алло, это Стив? -- спросили меня едва слышным голосом.
-- Он самый.
-- Стивен, мне приходится говорить шепотом.
-- А кто это?
-- Маленькая курочка.
-- Кто?
-- Курочка. Овечка. Гиго!
-- Гиго, как вы себя чувствуете?
-- Я спятила, совершенно спятила.
-- Ну и подите на...
Грех, конечно, говорить так, но я был крайне возбужден. Странное это
было возбуждение -- вроде того, как если бы мы все были гражданами страны,
только что вступившей в войну.
-- Ну и подите на... -- сказал я еще раз.
-- Нет уж, -- ответила Гиго. -- И на самом деле я вовсе не спятила. Но
мне приходится говорить шепотом. Блейк в соседней комнате, и он не хочет
разговаривать с вами. А мне просто необходимо.
-- Что ж, говорите.
Гиго была одной из десяти самых близких подруг Деборы. Что означало,
что она была ее ближайшей подругой один месяц в году. К тому же она была
огромной, под метр восемьдесят, и весила килограммов девяносто. У нее были
роскошные белокурые волосы, ниспадавшие до пояса или уложенные в
двадцатисантиметровую башню на голове, а голос как у худенькой белокурой
пятилетней малышки.
-- Блейк думает, что меня пора опять сажать в дурдом. Я сказала ему,
что если он так со мной поступит, то я попрошу Мино пристрелить его, а он
ответил: "Твой братец Мино и ширинку-то расстегнуть не умеет". Блейк жуткий
похабник. Мне кажется, он сошел с ума. Такого он себе раньше не позволял. И
вдобавок, он знает, что Мино весьма сексапилен. Я сама ему об этом говорила.
-- Крайне утешительно это слышать.
-- Блейк думает, что я рехнулась из-за Деборы. А это не так. Я ей
сказала в прошлом году, чтобы она выбросилась из окна. Я сказала: "Душечка,
подойди к окну и выбросись, а то ты толстеешь". И Дебора в ответ только
засмеялась, знаете, на свой манер, как свинка, хрю-хрю-хрю, и ответила:
"Беттина, твое предложение великолепно, но если ты немедленно не заткнешься,
я позову Блейка и скажу ему, что тебя опять пора упрятать в дурдом". И она
так бы и поступила. Однажды она выполнила свою угрозу. Я сказала ей, что
знаю, что она спала со своим папочкой, и она вызвала моих родных, и через
шесть часов меня туда упрятали; в Париже, знаете ли, мы с ней жили вдвоем.
-- Когда это было, Гиго?
-- О, давным-давно, не помню, страшно давно. Я так и не смогла простить
ей этого. Французские психлечебницы просто чудовищны. Я чуть не осталась там
навсегда. Мне пришлось пригрозить своему семейству, что я выйду замуж за
заведующего клиникой, маленького смешного старичка из французских евреев, от
которого несло как от Британской энциклопедии, клянусь, именно так и несло,
и только тогда они меня извлекли оттуда. Им вовсе не хотелось, чтобы в их
компанию затесался маленький грязный французский жидок, стал бы хлебать с
ними из одной кастрюли и поучать их, как надо охотиться на дикого кабана, вы
ведь знаете французов, они всегда поучают, не важно, разбираются в чем-то
или нет. Господи, как я ненавижу французов!
-- Душечка, интересно бы знать, что вы хотите мне сообщить.
-- О, многое. Но сейчас не могу. У меня лоб зачесался, а это значит,
что Блейк сейчас войдет в комнату.
-- Ну, пока он не вошел.
-- Да я не могу вспомнить. Хотя нет, вспомнила. Слушайте, когда я
сказала Деборе, чтобы она выбросилась из окна, она эдак стервозно мне
улыбнулась и налила стаканчик шерри, хотя нет, это была мадера, зато
стопятидесятилетней выдержки, и сказала: "Давай-ка прикончим эту мадеру, это
мадера Стива, и он всегда бесится, когда она кончается". А потом сказала:
"Дорогуша, я не собираюсь выпрыгивать из окна, меня и без этого убьют".
-- Что?
-- Да. Именно это она и сказала. Она сказала, что такой у нее гороскоп.
Сказала, что смерть ее будет чудовищной, потому что Венера вместе с Сатурном
и Ураном находится в знаке Водолея. И хуже того. Расположение всех планет
для ее знака Скорпиона очень дурное.
-- Вы хотите сказать, что сегодня ночью ее убили?
-- Я в этом убеждена.
-- Она покончила жизнь самоубийством. Не забывайте, Гиго!
Она громко вздохнула.
-- Стив, это ведь не вы ее убили? Скажите, не вы?
-- Я ее не убивал.
-- Стив, я так рада, что позвонила вам. А то я думала, что мне нужно
позвонить в полицию. Но Блейк сказал, что расквасит мне нос, если я туда
позвоню, и мои фотографии появятся во всех газетах. А раз сказал, то
непременно расквасит. Он ненавидит мой поразительный нюх -- однажды я учуяла
на нем легчайший налет духов, хотя он после свиданья отправился в сауну и
вернулся домой, благоухая, как березовая ветка. Но я учуяла запах духов и
даже запах рук той негритянки, которая делала ему массаж. Как это находите?
-- Феноменально.
-- Стив, вы ведь меня не обманываете? Я знаю, что вы хорошо ко мне
относитесь.
-- Ладно, Гиго, ну, а если б я сделал это, я бы сказал вам правду, как
вы считаете?
-- Но вы же этого не сделали!
-- А может и сделал. Вам ведь нравится так думать.
-- О, я вполне допускаю, что она могла покончить с собой. Ее так
тревожила Деирдре, да вы знаете. Она не понимала, как объяснить той насчет
ее отца.
-- Насчет Памфли?
-- Откуда вам известно, что это Памфли? Мы этого не знаем и не узнаем.
-- У меня никогда не было ни малейших оснований сомневаться в этом.
-- Ну, знаете, посреди всего, в чем уверен или может быть уверен
мужчина, зияет здоровенная пустота. Да, дорогой Стив, я знаю, что это не
могло быть самоубийством. Дебора знала, что ее убьют. Она никогда не
ошибалась в таких вещах. Стив, может быть, кто-то отравил ее, и этот яд дал
сигнал ее мозгу броситься из окна. Знаете, какой-нибудь новый галлюциноген
или в таком роде. Все доктора нынче с ума посходили. Круглые сутки варят
всякие варева вроде этого. А подумайте, не могла ли ее служанка подмешать ей
в ром такое снадобье?
-- Листья клена падают с ясеня.
-- Нет, служанка наверняка была соучастницей.
-- Ангел Беттина...
-- Я знаю кое-что, о чем вы и не догадываетесь. Дебора вам никогда
ничего не рассказывала. Как вы думаете, почему я была ее лучшей подругой?
Потому что начни я пересказывать, что она говорила, мне все равно никто бы
не поверил. И кроме того, мне об этой служанке кое-что известно.
-- Что же?
-- Обещаете мне поверить?
-- Обещаю.
-- Она любовница Барнея Келли. Ну знаете, любовница того сорта, какие
бывают у мужчин в этом возрасте. Любовница с эдакими тонкими губами, которые
гуляют где угодно.
-- Ну, а почему же Барней Келли был так заинтересован в делах Деборы,
что отказался от любовницы?
-- Единственное, что мне известно, -- присутствие служанки было частью
сделки, по которой Дебора получала от него содержание.
-- Она не брала у него ни гроша.
-- Келли выдавал ей пятьсот долларов в неделю. Или вы полагаете, что
могли обеспечить ее сами?
-- Не знаю, что и думать.
-- Кто-то убил ее.
-- Гиго, я действительно сомневаюсь в этом.
-- Ее укокошили.
-- Не думаю.
-- А я не думаю, я знаю.
-- Тогда вам нужно обратиться в полицию.
-- Мне страшно.
-- Почему же?'
-- Потому что я думаю, дело на этом не кончится, -- Беттина перешла на
такой шепот, по сравнению с которым прежний казался криком. -- Дебора была
шпионкой.
-- Беттина, вы сошли с ума.
-- Лучше, дружок, поверьте мне.
-- Ради всего святого, с какой стати Деборе быть шпионкой?
-- Стив, она так скучала. Она всегда так скучала. Она была готова на
все что угодно, лишь бы не скучать.
-- И в чью же пользу она шпионила?
-- Этого я не знаю. Но она была способна буквально на все. Однажды я
обвинила ее в том, что она работает на ЦРУ, и она расхохоталась. "Они же
идиоты, -- сказала она. -- Они все университетские профессора или гориллы в
десантной форме". Но все-таки мне известно, что она работала на британскую
разведку.
-- Когда же?
-- Когда мы воспитывались в монастыре в Лондоне. Благодаря этому ей
удалось оттуда вырваться. Во всяком случае, у нее был любовник из британской
разведки.
-- Гиго, вы действительно маленькая глупышка.
-- А вы болван. Блейк болван, и вы тоже болван.
-- Курочка, я обожаю вас.
-- Вот это лучше.
-- Мне всегда казалось, что Дебора коммунистка, -- сказал я.
-- Агнец небесный, а я вам о чем толкую. Я могу побиться об заклад, что
она была чем-то вроде двойного агента, ну, знаете, шпиона, который шпионит
среди шпионов. У меня есть что порассказать вам об этом.
Я застонал. Существовала чудовищная возможность того, что во всем этом
вздоре затесался тончайший волосок истины. Я чувствовал, как тайны
оборачиваются все новыми и новыми тайнами, подобно едва только формирующимся
галактикам, и с грустью и обидой сознавал, что никогда не узнаю и десятой
доли того, что имело место на самом деле, никогда.
-- А вот и полиция, -- прошептала Беттина. -- Ну что, Блейк, --
продолжала она громким голосом, -- ну что, жеребчик ты мой ненасытный, и с
кем это, как ты думаешь, я беседую? Да это же Маргарет Эймс. Она позвонила
мне из автомата. Давай-ка, Маргарет, Блейк хочет с тобой поговорить. Ах,
дорогая, живо брось еще монетку или сразу же перезвони... Ну вот,
разъединилось.
Я повесил трубку как раз в тот момент, когда он уже брался за свою. Моя
сорочка промокла от пота. Я был похож на человека в горящем доме, у которого
остается три минуты для того, чтобы собрать и вынести все самое ценное. И те
же три минуты были нужны мне, чтобы прийти в себя, а не то желание выпить
прорвет все плотины. Я содрал