Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
выходит за рамки
науки. С ней уже столкнулись изобретатели бомбы в Лос-Аламосе .
- Строго говоря, тут проблема куда серьезнее, чем в Лос-Аламосе, -
добавил еще кто-то. - Этого нельзя не признать, если оглянуться на
прецеденты. И в каком-то смысле это, конечно, чрезвычайно опасный
эксперимент.
- Эксперимент? - переспросил я.
- Эксперимент, - повторили мне. - Ничего большего мы тебе рассказать
не можем. Извини.
***
После этого мне объяснили, как выполняется шаффлинг. В одиночку,
глубокой ночью, не на пустой, но и не на голодный желудок. Троекратным
сигналом с определенной частотой звука я вызываю Драму на связь. Но как
только связь установлена, мое сознание тут же погружается в Хаос. Внутри
этого Хаоса я преобразую полученные данные. По окончании шаффлинга я
ничего из этих данных не помню. Обратный шаффлинг, понятное дело, - то
же самое, но в обратном порядке. Для обратного шаффлинга применяется тот
же сигнал, но с другой частотой.
Такова программа, которую в меня внедрили. И в этом смысле я - не
более чем канал бессознательного мышления. Неведомую мне информацию
перекачивают через меня и отправляют дальше. Поэтому всякий раз,
выполняя шаффлинг, я ощущаю себя до ужаса неуверенным и беззащитным.
Совсем не так, как во время стирки. Стирка, конечно, отнимает силы и
время, но там я могу собой гордиться. знаю, что я - профессионал,
который не зря ест свой хлеб. И совершенно осознанно реализую в работе
весь свой потенциал.
С шаффлингом все иначе. Никакой гордости, никакого потенциала. Здесь
меня просто используют. Кто-то незнакомый загружает в мое сознание
невесть что, делает там что-то мне неизвестное, выгружает и уносит
неведомо куда-то. В отношении шаффлинга я, собственно, и конвертором-то
себя не считаю. О чем тут говорить, если даже способ конвертации я сам
выбирать не вправе. Конвертор моего класса обладает лицензией и на
стирку, и на шаффлинг, но самостоятельно улучшать способы конвертации
ему запрещено. Не нравится - меняй работу. Я не хочу уходить со своей
работы. Все-таки в Системе, если с нею не ссориться, развиваешь свои
способности как нигде, а тебе за это еще и платят неплохо. Пятнадцать
лет работы конвертором - и можно расслабиться на всю оставшуюся жизнь.
Ради чего я, собственно, и проходил раз за разом все эти испытания
повышенной сложности и сверхжесткие тренировки.
***
Выпивать перед шаффлингом не запрещают. Напротив - намекают, что
спиртное в малых дозах даже помогает снять напряжение. Но у меня свой
принцип: перед тем как погрузиться в Хаос, я стараюсь разогнать
алкоголь. Тем более сейчас. Уже два месяца - с тех пор, как заморозили
"шаффлинг", - я им не занимался, и именно теперь нужно быть осторожным
вдвойне. Я принял холодный душ, разогрелся пятнадцатиминутной зарядкой и
выпил две чашки кофе. Обычно этого мне хватает, чтобы выветрить всякий
хмель.
Затем я отпер сейф, достал пачку страниц с результатами стирки и
миниатюрный магнитофон, разложил все это на кухонном столе, приготовил
блокнот, пять остро заточенных карандашей и сел за работу.
Сначала я должен включить кассету. И, слушая запись в наушниках,
глядеть на цифровое табло. Когда счетчик дойдет до шестнадцати, отмотать
пленку до девяти, прослушать до двадцати шести, остановить. Если все
проделано как полагается - через десять секунд цифровое табло погаснет и
зазвучит сигнал. Если где-то ошибка, запись на пленке автоматически
сотрется.
Я заряжаю кассету в магнитофон, кладу чистый блокнот под правую руку,
а страницы с данными - под левую. Все готово. На входной двери и на
окнах - красные огоньки: сигнализация работает. Я нигде не ошибся.
Протянув руку к магнитофону, я нажимаю на "воспр." - и с началом сигнала
теплый Хаос наконец поглощает меня.
12
КОНЕЦ СВЕТА
Карта Конца Света
На следующий день после встречи с тенью я начинаю составлять карту
Города.
Первым делом взбираюсь на Западный Холм и хорошенько осматриваю
окрестности. К сожалению, холм не так уж высок, а глаза мои не настолько
остры, чтобы разглядеть, что я хочу, - и увидеть всю Стену сразу не
получается. Удается мне только в общих чертах представить размеры
Города.
Город не слишком велик, но и не слишком мал. То есть не настолько
велик, чтобы превосходить границы моего воображения, но и не настолько
мал, чтобы я сумел охватить его одним взглядом. Это все, что мне удалось
выяснить, взобравшись на вершину. Город окружен высокой Стеной и
рассечен Рекой на северную и южную части. Ближе к вечеру вода в Реке
принимает цвет тускло-серого неба. Раздается звук горна - и Город
наполняется, точно пеной, мягким рокотом тысяч копыт.
Я прихожу к выводу: понять, где и как пролегает Стена, можно лишь
обойдя ее всю по периметру. Задача, что говорить, не из легких.
Во-первых, я могу выходить из дома только пасмурным днем или вечером. А
во-вторых, когда уходишь далеко от Западного Холма, приходится постоянно
быть начеку. Небо, еще час назад пасмурное, может вдруг проясниться, а
может, наоборот, разродиться сильным дождем. Я прошу Полковника каждое
утро разглядывать облака. Его чутье предсказателя погоды почти никогда
не подводит.
- Это потому, что, кроме погоды, я и не думаю ни о чем, - с затаенной
гордостью поясняет старик. - Станешь глазеть на облака каждый день -
поневоле научишься в них разбираться...
Но особо резкую смену погоды не в силах предсказать даже он, а потому
мои вылазки по-прежнему небезопасны.
Кроме того, сама Стена выстроена так, что подходы к ней постоянно
утопают в каких-нибудь зарослях, скалах и буреломах, и увидеть ее вблизи
практически невозможно. Все жилые дома ютятся вдоль берегов Реки в
центре Города; шаг в сторону - и уже плохо понимаешь, куда идти.
Случайные тропки петляют, неожиданно обрываются или уводят в терновые
заросли, и всякий раз выбираешь, то ли продираться в обход, то ли
возвращаться той же дорогой обратно.
Я решаю исследовать Город, начиная от сторожки у Западных Ворот, и
двигаться дальше по часовой стрелке. Вначале у меня получается даже
лучше, чем я рассчитывал. К северу от Ворот - Луга с травой по пояс и
превосходными тропинками. Из травы то и дело выпархивают птицы, похожие
на жаворонков, кружат по небу в поисках корма и возвращаются в гнезда.
Здесь всегда можно встретить с десяток зверей. Их золотые спины неспешно
плывут, как по реке, меж островками еще сохранившейся зелени.
Я прохожу вдоль Стены чуть дальше на юг и по правую руку вижу
полуразрушенные Старые казармы. Три простых, без затей двухэтажных дома
и невдалеке коттедж, чуть поменьше тех, что в Резиденции. Видимо, для
офицеров. Между домами рассажены деревья, а весь участок обнесен
невысокой каменной оградой. Все поросло бурьяном, вокруг - ни души.
Очевидно, в свое время здесь жил кто-то из отставных офицеров, нынешних
обитателей Резиденции. Но затем почему-то всех переселили на Западный
Холм, а казармы забросили. Просторные Луга явно служили полигоном для
учений: кое-где вырыты окопы, а на центральном лугу установлена каменная
тумба с флагштоком.
Дальше к востоку луга обрываются. Трава переходит в кустарник, а там
и в лес. Деревья вздымают к небу огромные, пышные кроны. В шелестящей
траве распускаются невзрачные цветы с ноготь величиной. Лес становится
гуще, меж кустами - все больше высоких деревьев. Кроме пения птиц на
ветвях, не слыхать вообще ничего.
Я пытаюсь пробраться между кустами, но заросли становятся все
непроходимее, а кроны деревьев уже закрывают небо над головой и прячут
Стену от моих глаз. Делать нечего: по узенькой тропинке я сворачиваю на
юг, вхожу в Город и по Старому Мосту возвращаюсь домой.
***
Так, мало-помалу, к середине осени я успеваю составить только самую
общую карту Города и окрестностей. В целом, Город по форме овальный,
чуть вытянутый с востока на запад. С севера его окаймляет лес, а с юга к
нему подпирает широкий холм. От Южного Холма на восток убегает цепочка
скал и долго тянется вдоль Стены. Лес к востоку от Города куда более
непролазен и дик, чем на севере. Здесь почти нет дорог, если не считать
той, что проложена вдоль Реки до Восточных Ворот. Собственно, лишь
благодаря этой дороге мне и удается отследить, как пролегает Стена на
востоке. Восточные же Ворота, как и говорил Страж, наглухо заделаны
чем-то вроде цемента, и ни одна живая душа не может ни выйти в них, ни
войти.
Река стекает с гор на востоке, ныряет под Стену рядом с Восточными
Воротами, вбегает в Город и рассекает его по прямой с востока на запад,
образуя у Старого Моста очень красивую заводь с несколькими
отмелями-островками. Через Реку переброшено три моста: Старый, Западный
и Восточный. Старый Мост действительно старше, крупнее двух остальных и,
пожалуй, - самый красивый. После Западного Моста Река резко поворачивает
на юг, у самой Стены чуть виляет обратно к востоку и, отрезая бок у
Южного Холма, образует глубокую зеленую лощину.
Но на юге Река не убегает под Стену. Перед самой Стеной она вливается
в Омут, на дне которого - бездонные известковые ямы, куда и уходит вода.
Как рассказывал Полковник, за Стеной напротив Омута тянется Известковая
Долина, по недрам которой, как вены по телу, разбегаются бесчисленные
подземные родники.
***
Разумеется, все это время я продолжаю читать старые сны. Каждый вечер
ровно в шесть прихожу в Библиотеку, ужинаю с библиотекаршей и сажусь за
работу.
Постепенно я обучаюсь читать по пять-шесть снов за вечер. Моим
пальцам уже легче нащупывать нужные лучики света, а глазам и ушам -
различать картинки и звук. Смысла чтения снов я пока не понимаю. Более
того: я даже не знаю, что такое "старый сон", и как он вообще
получается. Но судя по реакции моей помощницы, я делаю успехи. Глаза
больше не режет яркими лучами, а усталость не накапливается так быстро,
как в первые дни. Прочитанные черепа, один за другим, она выставляет на
конторку. К моему следующему приходу конторка пустеет, и все начинается
сначала.
- А ты способный! - хвалит она. - Работа идет гораздо быстрей, чем я
думала.
- Сколько же их всего, черепов?
- Очень много. Тысяча, а то и две. Хочешь посмотреть?
Она ведет меня за конторку в хранилище. Оно напоминает школьную
аудиторию: просторная комната со стеллажами вдоль стен, все полки от
пола до потолка уставлены белыми черепами зверей. Словно это не
библиотека, а огромное культовое захоронение. С замогильным холодом и
гробовой тишиной.
- Ничего себе! - говорю я. - И сколько лет нужно, чтобы все это
прочитать?
- А от тебя и не требуется читать их все, - отвечает она. - Прочитай
сколько сможешь. Остальное дочитает следующий Читатель Снов. Сны будут
спать, пока он не придет.
- И ему ты тоже будешь помогать?
- Нет. Я помогаю только тебе. Когда ты закончишь, я уйду из
Библиотеки.
Я киваю. Почему-то я знаю: все правильно. С минуту мы с ней стоим и
молча разглядываем черепа.
- Ты когда-нибудь видела Омут? - спрашиваю я.
- Да... Очень давно, еще в детстве. Мама водила меня однажды. Обычные
люди туда не ходят, но мама была не такая, как все. А почему ты
спрашиваешь?
- Хочу сходить и посмотреть.
Она качает головой.
- Там гораздо опаснее, чем ты думаешь. К Омуту нельзя приближаться.
Ходить туда незачем, а если и пойдешь, смотреть особенно не на что. А
тебе зачем?
- Хочу получше узнать Город. Что где находится, как выглядит. Не
хочешь меня провожать - один пойду.
Она долго смотрит на меня, потом еле слышно вздыхает:
- Ладно. Предупреждать тебя бесполезно - все равно не послушаешь, а
одного я тебя туда не пущу. Но запомни: я этого Омута очень боюсь, и в
жизни не пошла бы еще раз. Там в воде что-то есть... ненормальное.
- Ну что ты, - говорю я. - Если мы будем вдвоем, чего нам бояться?
- Ты не понимаешь, как это страшно, потому что никогда такого не
видел. В Омуте вода непростая. Она заманивает людей. Я не вру.
- Я не буду приближаться к воде, - обещаю я и беру ее за руку. -
Погляжу издалека - и хватит.
***
В пасмурный ноябрьский день, пообедав, мы отправляемся к Омуту, и
постепенно доходим до зеленой Лощины. Ее склон - такая непроходимая
Глухомань, что приходится огибать Южный Холм с востока. Утром шел дождь,
и ковер из мокрых листьев шелестит под ногами. В пути мы встречаем пару
зверей. Они бредут нам навстречу, чуть покачивая золотыми шеями и не
обращая на нас никакого внимания.
- Скоро зима, - говорит моя спутница. - Им нечего есть. Чтобы выжить,
они ищут ягоды и орехи в лесу. И потому забредают даже сюда. Обычно в
этих местах звери не появляются.
За Южным Холмом звери больше не встречаются; исчезает и тропка под
ногами. Мы бредем через пожухлое поле мимо заброшенных домиков. Чем
ближе к зарослям, тем отчетливее слышно, как шумит вода в Омуте.
Этот шум не похож ни на рев водопада, ни на вой ветра, ни на стон
раскалывающейся земной коры. Разве что на сиплое рычание из какого-то
огромного горла - то гудит, то пищит, то срывается, то захлебывается.
- Можно подумать, он на кого-то злится, - удивляюсь я.
Она смотрит мне в глаза, но ничего не говорит. Потом обгоняет меня и
погружается в заросли, раздвигая кусты ладонями в рукавицах.
- Теперь здесь совсем не пройти, - жалуется она. - В прошлый раз было
не так ужасно. Может, вернемся?
- Но мы уже столько прошли. Давай идти, пока идется, а там решим.
Еще минут десять мы пробираемся сквозь буреломы и заросли на шум воды
- и вдруг Глухомань обрывается. Мы стоим на краю просторного луга,
который тянется вдоль Реки. Далеко справа - глубокая лощина, вырезанная
Рекою в холме. Петляя и расширяясь, Река бежит через заросли к нам.
Огибает луг, на последнем повороте резко замедляет бег, окрашивается в
тревожный сапфировый цвет, и, раздувшись, точно змея, проглотившая
кролика, разливается гигантской темно-синей запрудой. Шагая вдоль
берега, мы подходим к Омуту чуть ближе.
- Слишком близко не подходи! - предупреждает она, хватая меня за
локоть. - Вода спокойная только снаружи. А на самом деле там огромная
Воронка. Попадешь туда - не вынырнешь.
- Там глубоко?
- Это невозможно определить. Воронка вытачивает дно все глубже и
глубже. Уровень дна постоянно опускается. Говорят, в старые времена сюда
сбрасывали преступников и еретиков...
- И что с ними случалось?
- Никто не выплыл. Ты слышал о Пещерах? На дне омута - Пещеры, они
засасывают всех, кто туда попадает, и уносят скитаться в Вечную Тьму.
Душераздирающие вопли поднимаются от воды, точно невидимый пар, и
разносятся по окрестностям. Будто стонут от страшных мук сразу все
мертвецы преисподней.
Она подбирает с земли деревяшку с ладонь величиной и, размахнувшись,
швыряет на середину пруда. Та плавает секунд пять, затем мелко
вздрагивает, будто кто-то пытается ухватить его снизу, ныряет и больше
не показывается.
- Я же говорю, очень сильный водоворот. Убедился?
Не дойдя до Омута метров десять, мы садимся на траву и жуем хлеб,
который принесли в карманах. Вокруг - очень мирный, спокойный пейзаж.
Распускаются осенние цветы, пылает листва на деревьях, а посреди всего
этого - идеальное, без единой трещинки, зеркало огромного водоема.
Дальше, за Омутом, белеют известняковые скалы, а за ними вздымается
черная кладка Стены. Все тихо, на деревьях не шелохнется ни один
листочек. Если б не жуткие стенания Омута, я бы решил, что в мире
исчезли звуки.
- Зачем тебе карта? - спрашивает она. - Даже если ты ее сделаешь,
тебе никогда не удастся покинуть Город.
Она отряхивает хлебные крошки с колен и косится на Омут.
- Ты хочешь уйти из Города?
Я молча качаю головой. Хотя сам не знаю, что имею в виду: "нет" - или
"пока не пойму". Увы, я не решил для себя даже этого.
- Не знаю, - отвечаю я. - Наверное, просто хочу узнать о Городе
побольше. Какой он из себя, как устроен, как здесь живут. Интересно мне.
Кто придумал эти правила жизни? Кто решает, что мне делать и почему?
Хочу все это понять. А что дальше - не знаю...
Она медленно качает головой, глядя мне в глаза.
- Нет никакого "дальше", - говорит она. - Ты еще не понял? Здесь -
настоящий Конец Света. Вечность, в которой мы навсегда.
Я валюсь спиной на траву и разглядываю хмурое небо - единственное
место, куда мне разрешено смотреть. Земля еще не просохла от утреннего
дождя, но пахнет свежестью, и валяться на ней - одно удовольствие.
Стайка птиц выпархивает из зарослей и, перелетев через Стену,
поворачивают на юг. Кроме птиц, Стену не преодолеть никому. А судя по
низким свинцовым тучам над нею, долгая и страшная зима уже на носу.
13
СТРАНА ЧУДЕС БЕЗ ТОРМОЗОВ
Франкфурт. Дверь. Свободные художники
Как всегда, сознание возвращалось ко мне понемногу, начиная с уголков
глаз. Сначала уголком правого глаза я различил дверь в ванную, а уголком
левого - торшер на столе. Потом зоны прозрения начали медленно
сходиться. Примерно как лед затягивает озеро - от берегов к центру. И
наконец я увидел прямо перед собою будильник, стрелки которого
показывали одиннадцать двадцать шесть.
Будильник этот мне подарили на чьей-то свадьбе. Чтобы он перестал
звонить, нужно одновременно нажать красную кнопочку в его левом боку, и
черную кнопочку - в правом. Иначе он не заткнется. И все это - чтобы
избавиться от надоевшей проблемы: обычно человек просыпается,
рефлекторно хлопает по будильнику и мигом засыпает снова. Всякий раз,
когда эта штука трезвонит, мне приходится садиться, брать эту адскую
машинку на колени и осмысленно сдавливать ее пальцами с обеих сторон.
Тут уж, хочешь не хочешь, самый беспробудный соня выскочит из забытья
обеими ногами сразу. Мне достался этот будильник, повторяю, на чьей-то
свадьбе. Чьей - уже и не вспомню. Мне тогда было лет двадцать пять,
друзей-приятелей хватало, все они то и дело женились. Вот на одной из
тех свадеб его и навязали на мою голову. Сам бы я в жизни не стал
покупать себе столь изощренную технику, ибо просыпаюсь практически
сразу.
Как только мой взгляд сфокусировался, я машинально схватил будильник,
поставил на колени, надавил на кнопочки. И только тут сообразил, что
будильник безмолвствует. Перед тем как начать работу, я поставил его
сюда, на кухонный стол. Как делаю всегда, занимаясь шаффлингом.
Я возвратил будильник на стол и огляделся. Все казалось таким же, как
и до начала шаффлинга. Сигнализация включена, на краю стола - чашка с
кофейным осадком. На картонной подставке для чашки, которую моя гостья
использовала вместо пепельницы, - окурок ее последней сигареты.
"Мальборо лайтс". Без следов губной помады. Если я верно понял,
косметикой она не пользуется вообще.
Затем я проверил бумаги и карандаши на столе. Из пяти карандашей
(особой твердости) два сломаны, еще два исписаны до упора, и лишь один
по-прежнему остро заточен. Палец саднит от долгого письма. Шаффлинг
закончен. Шестнадцать страниц блокнота исписаны столбиками мелких цифр.
Как положено по Уставу, я сверил количество информации до и после
шаффлинга и сжег результаты стирки в умывальнике. Сунул блокнот в папку
из металлопластика и вместе с магнитофоном уложил в сейф, сел на диван и
перевел дух. Ну вот, половина работы сделана.