м и потихоньку ждали, что сделает с ним Федот
Якимыч,  а  когда  тот  оказался бессильным, рабочие догадались, в чем дело.
Переговоры,  глухой  ропот  и шептанье по углам разрешились открытым бунтом,
то  есть,  когда  ударили поденщину, никто из рабочих не шевельнулся. Только
когда  пришел Никон, вышли и рабочие. Это ничтожное в своей сущности событие
подняло  на  ноги  все  крепостное начальство, а сам Федот Якимыч приехал на
Медный рудник в сопровождении горного начальника и горной стражи.
     - Где  бунтовщики?  -  кричал  Федот Якимыч, не вылезая из экипажа. - В
остроге сгною!.. Запорю!..
     Рабочие  были  подняты  из  шахты  и  выстроены  в две шеренги. Бунтари
представляли  из  себя  очень  жалкий  вид.  Желтые,  изможденные, они точно
сейчас  только  были откопаны из земли, как заживо похороненные покойники. В
числе других стоял и Никон, выделявшийся и ростом и крепким сложением.
     - Не ладно поденщину отдают, - послышался из толпы робкий голос.
     - А, поденщину? - заревел Федот Якимыч. - Кто это сказал? Выходи!
     - Действительно,  неверно,  -  ответил  смело за всех Никон. - На целых
полчаса раньше... Это не по закону. И с работы отпускают получасом позже...
     - А,  так  это  ты?  - обрадовался Федот Якимыч. - Давно я добирался до
тебя,  голубчик...  Казаки,  берите  его  и  ведите его ко мне в дом. Там мы
поговорим.
     Казаки  подхватили  Никона  под руки и повели в господский дом, а Федот
Якимыч  остался  для окончательной расправы на руднике. Когда Никона вели по
Медной  улице,  из  всех  окон  выглядывали  любопытные  лица  и  сейчас  же
прятались.  А  Никон  шагал  совершенно  спокойно,  точно шел в гости. Около
господского  дома  толпился народ, когда привели Никона и поставили во дворе
перед  красным  крыльцом. Он оставался невозмутимым попрежнему. В эту минуту
на крыльцо торопливо вышла Наташа.
     - Никон  Зотыч,  пожалуйте  в  горницы,  -  смело  пригласила  она. - А
казакам подадут по стакану водки в кухне... Эй, отпустите его!
     Казаки  расступились,  -  все  знали в лицо дочь главного управляющего.
Никон   спокойно   посмотрел   через  очки  своими  близорукими  глазами  на
неизвестную  ему женщину и спокойно поднялся на крыльцо. Наташа стояла перед
ним  такая молодая, красивая, взволнованная и счастливая. Она была сегодня в
красном  шелковом  сарафане  и  в белой шелковой рубашке. Опустив глаза, она
шепотом проговорила:
     - Пожалуйте в горницы...
     Никон  молча  пошел  за  ней.  Когда  вошли  на  парадную  половину, он
огляделся  кругом,  оглядел  стоявшую  перед  ним молодую женщину и спокойно
спросил:
     - А вы-то кто такая будете, сударыня?
     - Я-то...  дочь  Федота Якимыча, а зовут меня Наташей, - смело ответила
Наташа и первая протянула руку гостю. - Садитесь, гостем будете...
     - Вы здесь живете?
     - Нет, я отдельно... Я замужняя.
     - А я думал, что вы девушка...
     - Какой вы смешной!.. У девушек коса бывает...
     Никон  сел  на  первый  стул,  заложил  ногу  на  ногу  и раскурил свою
трубочку.  Наташа  молчала  и  только  поглядывала на него исподлобья своими
бархатными глазами.
     Можно  себе представить изумление Федота Якимыча, когда он явился домой
для  расправы  с гордецом Никашкой. Казак Мишка еще за воротами доложил ему,
что  Никон  сидит в горнице и курит трубку. Старик точно остолбенел, а потом
быстро  вбежал  на крыльцо, распахнул двери в горницы, да так и остановился,
как только взглянул на Наташу.
     Вот это чья работа!..
     - Трубку-то,  трубку  проклятую  брось,  басурман! - закричал он, топая
ногами. - Ведь образа в переднем углу, нехристь, а ты табачищу напустил...
     Никон  поднялся,  сунул  трубку  в карман и с любопытством посмотрел на
хозяина.
     - Тятенька,  после  успеешь  обругаться, - вступилась Наташа, - а Никон
Зотыч наш гость. Я его позвала сюда.
     - Ты?..  Наташа, да ты с меня голову сняла, - застонал старик, хватаясь
за  свои седины. - Бунтовщик... смутьян... а ты ведешь его в горницы! Да ему
в  остроге  мало  места...  Рабочих  перебунтовал,  сам поклониться не умеет
порядком. Что же это такое?
     - Никон  Зотыч  правильно  делал,  -  ответила  Наташа. - Вы обманывали
рабочих поденщиной, а он справедливый...
     - Я  никого  не  бунтовал,  Федот  Якимыч,  -  проговорил  Никон  своим
обыкновенным тоном. - Вы сами знаете, что это так...
     Федот  Якимыч  повернулся  к дочери и повелительно указал на дверь. Она
без  слова  вышла.  Никон  продолжал  стоять  и  в  упор смотрел на старика,
который порывисто ходил по комнате, точно хотел угомонить какую-то мысль.
     - Ты,  гордец,  чего столбом-то стоишь? - крикнул на него Федот Якимыч,
круто повернувшись лицом. - Порядков не знаешь...
     Никон  сел  и заложил по привычке ногу за ногу, а Федот Якимыч принялся
бегать  по  горнице. Изредка он останавливался, быстро взглядывал на Никона,
что-то  бормотал  себе  в  бороду и опять начинал ходить. Наконец, он устал,
расстегнул  давивший  шею  воротник ситцевой рубахи и остановился. Посмотрев
на   Никона  одно  мгновение,  он  быстро  подошел  к  нему,  крепко  обнял,
расцеловал прямо в губы и проговорил:
     - Люблю  молодца  за обычай... А теперь убирайся к черту, да смотри, на
глаза мне не попадайся, коли хочешь быть цел.


VI

     Леонид  очень  беспокоился  о  судьбе  Никона, когда стороной услышал о
происходившем  на Медном руднике бунте. В участии Никона он не сомневался, а
потаенная  крепостная  молва  разнесла,  что  он  арестован и содержится под
стражей.  Правильной  почты  между  заводами  не  существовало,  а ссылаться
приходилось  при  оказии.  Да  и  писать брату Леонид не решался, потому что
письма могли перехватить и тогда досталось бы по пути и ему.
     Раз  летним  вечером,  когда  Леонид заканчивал какую-то работу в своей
конторе,  к  господскому  дому,  где  жил  Григорий  Федотыч,  сломя  голову
прискакал   верховой.  Все  служащие  переполошились:  это  был  "загонщик",
ехавший  впереди  самого Федота Якимыча. Эти поездки главного управляющего с
завода   на  завод  обставлялись  большою  торжественностью:  впереди  летел
загонщик,  за  ним на пятерке с форейтором мчался тяжелый дорожный дормез, а
позади   дормеза   скакали   казаки   горной   стражи   и   свои   заводские
лесообъездчики.  Так  было  и  теперь.  По  случаю хорошей погоды дормез был
открыт,  и в окна заводской конторы можно было рассмотреть, что Федот Якимыч
сидел  рядом  с  каким-то высоким господином в цилиндре, а на козлах рядом с
кучером сидел изобретатель штанговой машины Карпушка.
     - Да  ведь это Никон! - крикнул кто-то из служащих. - Он самый... Рядом
с Федот Якимычем сидит. Вот так фунт!
     Острый  рабий  глаз  не  ошибся:  Федот  Якимыч  приехал  в Новый завод
действительно  в  сопровождении  Никона  и  Карпушки.  Старик  был в веселом
настроении  и,  не  вылезая  из  экипажа,  проговорил,  указывая  глазами на
Карпушку:
     - Отвяжите этого подлеца да пусть протрезвится в машинной.
     Изобретатель  Карпушка  действительно был привязан к козлам, потому что
был  пьян  и  мог  свалиться.  Он  так  и не просыпался с тех пор, как выпил
большую   управительскую  рюмку  из  собственных  рук  Федота  Якимыча.  Его
развязали,  сняли  с  козел,  встряхнули  и повели в контору, где "машинная"
заменяла  карцер  (свое  название  это узилище получило от хранившейся здесь
никуда  негодной,  старой пожарной машины). Сделав несколько шагов, Карпушка
неожиданно вырвался, подбежал к экипажу и хрипло проговорил:
     - Федот Якимыч, родимый... одну рюмочку... совсем розняло...
     - Ах ты, ненасытный пес! - обругался старик, но велел подать рюмку.
     Григорий  Федотыч  был на фабрике, и гостей приняла одна сноха Татьяна,
трепетавшая в присутствии грозного свекра.
     - Ну,  принимай  дорогих  гостей,  - пошутил с ней старик. - Вот привез
вам  двух  гостинцев...  Выбирайте,  который  больше  поглянется.  Ну, а что
попадья?  Прыгает?..  Ах,  дуй  ее горой!.. Вечером, Никон, в гости пойдем к
попу...  Одно  удивление,  а не поп. Левонид-то у них на квартире стоит. Вот
так канпанию завели... ха-ха! И немка с ними...
     Никон  рассеянно молчал, не слушая, что говорит владыка. Это молчание и
рассеянность  возмущали  Федота  Якимыча  всю  дорогу,  и  он  несколько раз
принимался ругать Никона.
     - Да   ты   что   молчишь-то,  басурман?  Ведь  с  тобой  говорят...  С
Карпушкой-то  на  одно  лыко  тебя связать. Уродится же этакой человек... Не
гляди ты, ради Христа, очками своими на меня: с души воротит.
     Вечером,  когда  у  попа пили чай, пожаловали приехавшие гости, то есть
Федот  Якимыч  и  Никон.  Старик,  помолившись  образу,  сейчас же преподнес
попадье таинственный сверток, расцеловал ее и проговорил:
     - Это  тебе  поминки  от меня, попадья, чтобы не забывала старика, а от
Наташи поклончик отдельно... Ну, здравствуй, хохлатый!
     На   Гордеевых  в  первую  минуту  Федот  Якимыч  не  обратил  никакого
внимания,  точно  их  и  в  комнате  не  было. Никон поцеловал руку у Амалии
Карловны, а попадье поклонился издали. Это опять рассмешило Федота Якимыча.
     - Чего  ты басурманом-то, Никон, прикидываешься? - шутил старик. - Руку
у  немки  поцеловал,  теперь  целуй  попадью  прямо  в  губы... У нас, брат,
попросту!.. А я-то и не поздоровался с немочкой. Ну, здравствуй, беляночка!
     Федот  Якимыч  хотел  ее  обнять  и  расцеловать,  как  попадью,  но та
вскрикнула и выбежала из комнаты.
     - Ишь  недотрога  царевна!  - смеялся старик. - Ладно я ее напугал... А
того  не  подумала,  глупая,  что  я по-отечески... Старика можно поцеловать
всегда.  За  углом  не  хорошо  целоваться, а старика да при людях по обычаю
должна.
     Попадья  не  сводила  глаз с Никона, точно хотела прочесть в нем тайные
думы  Наташи.  "Вот  понравится  сатана  пуще  ясного  сокола",  -  невольно
подумала  она,  легонько  вздыхая.  А  Никон пил чай и ни на кого не обращал
внимания,  точно  пришел  к  себе  домой.  Это  невнимание задело попадью за
живое.  "Постой, голубчик, ты у меня заговоришь, даром что ученый", - решила
она  про  себя.  Хохлатый поп, по обыкновению, шагал из угла в угол и упорно
молчал,  точно  воды  в  рот  набрал. Федот Якимыч разговаривал с Леонидом о
заводских  делах, - давешнее веселое настроение соскочило с него разом, и он
начал  поглаживать  свою  бороду. Амалия Карловна несколько раз появлялась в
дверях  и  пряталась,  точно  девочка-подросток.  Попадья делала ей какие-то
таинственные  знаки, но немка ничего не хотела понимать, отрицательно качала
белокурою головкой и глядела исподлобья на гостей.
     - Послушайте,  да  вы  что  пнем-то  сидите?  -  обрушилась  неожиданно
попадья  на  Никона.  -  Ну,  спойте  что-нибудь по крайней мере... Я вам на
гитаре сыграю.
     - Так  его,  хорошенько! - похвалил Федот Якимыч. - Не с кислым молоком
приехали.
     Никон  поднял  глаза  на  бойкую попадью и безотчетно улыбнулся. "Да он
хороший!"  -  удивилась  попадья.  Их  глаза  встретились  еще в первый раз.
Попадья  беззаботно  тряхнула головой, достала гитару и, заложив по-мужскому
ногу за ногу, уселась на диван. Федот Якимыч подсел к ней рядом.
     - Ну,  милушка,  затягивай,  - упрашивал он. - Да позаунывнее, чтобы до
слез проняло. Уважь, Капитолинушка...
     Когда  раздались  первые аккорды и к ним присоединился красивый женский
контральто,  Никон даже поднялся с места, да так и впился своими близорукими
глазами  в  мудреную попадью. Отлично пела попадья, а сегодня в особенности.
И  красивая была, особенно когда быстро взглядывала своими темными глазами с
поволокой.  Федот  Якимыч  совсем  расчувствовался  и  кончил тем, что вытер
скатившуюся  старческую слезу. И Никон чувствовал, что с ним делается что-то
необыкновенное,  точно вот он упал куда-то и не может подняться, но это было
сладкое бессилие, как в утренних просонках.
     Амалия  Карловна воспользовалась этим моментом и знаками вызвала мужа в
другую  комнату. Здесь она с детскою порывистостью бросилась к нему на шею и
заплакала.
     - Милочка, что с тобой? - изумился Леонид, целуя жену.
     - Да  как  он  смел...  -  повторяла  немка,  задыхаясь  от слез. - Так
обращаются только с крепостными...
     - А попадья?
     - Она  другое  дело,  Леонид...  Потом  он  так  посмотрел  на  меня...
нехорошо посмотрел.
     - Да ведь он - старик. А впрочем, как знаешь...
     Немка  так  и  не  показалась  больше.  Она  заперлась в своей комнате,
сославшись  на  головную  боль. Когда попадья объявила об этом, Федот Якимыч
погладил  свою  бороду  и  крякнул.  Впрочем,  он  сейчас  же  спохватился и
принялся за серьезные разговоры с Леонидом.
     - Я  привез  к  тебе  брата,  ты  у  меня  и будешь за него в ответе, -
объяснил  старик.  -  Положим,  мы с ним помирились, а все-таки ему пальца в
рот  не клади... Насквозь вижу всего! Одним словом, лапистый зверь. Он будет
у  вас  на  Новом  заводе меховой корпус строить, а Карпушка будет помогать.
Наказание  мое  этот Карпушка: с кругу спился мужик... И с чего бы, кажется?
Ума  не приложу... Уж я с ним и так, и этак, и лаской, и строгостью - ничего
не  берет.  Дурит  мужик...  Ты  его тоже к рукам прибери: с тебя взыскивать
буду.
     - Да что же я с ним поделаю, Федот Якимыч? - взмолился Леонид.
     - А   уж   это   твоего  ума  дело...  Не  люблю,  когда  со  мной  так
разговаривают.  Слышал?  Не люблю. Учился у немцев, а не понимаешь того, как
с  добрыми  людьми  жить. Я бы Григорию Федотычу наказал, да не таковский он
человек: характер потяжелее моего.
     Ужин   прошел   довольно   скучно,   несмотря  на  все  усилия  попадьи
развеселить  компанию. Все были точно связаны. Никон сидел рядом с попадьей,
и она не утерпела, чтобы не спросить его шепотом:
     - А вы Наташу знаете?
     - Какую Наташу?
     - Ну, дочь Федота Якимыча... Красивая такая женщина - кровь с молоком.
     - Ах, да...
     - Что да?
     - Ничего...
     Попадья  улыбнулась  одними  глазами  и  даже отодвинулась от Никона, -
очень  уж  пристально  он смотрел на нее. "Этакой мудреный, Христос с ним, -
подумала  попадья.  -  Ничего  с ним не сообразишь". Поп Евстигней промолчал
все  время,  и  все  время никто не обращал на него внимания, как на бедного
родственника или приживальца.
     - Вот  что, Леонид, ты скажи жене мой поклончик, - говорил Федот Якимыч
на прощанье. - Так и скажи, что старик Федот Якимыч кланяется...
     Никон  на  прощанье  так  крепко  пожал  руку  попадье,  что та чуть не
вскрикнула.
     На  другой  день  утром Федот Якимыч опять заявился в поповский дом, на
этот  раз  уже  один.  Леонид был на службе, попа увезли куда-то с требой, а
попадья убиралась в кухне. Старик подождал, когда выйдет "белянка".
     - Заехал  проститься...  -  коротко  объяснил он, когда Амалия Карловна
вышла в гостиную.
     - Вы  уже  уезжаете?  Так скоро... - ответила немка и посмотрела своими
ясными глазами прямо в душу старику.
     - А  зачем  ты вчера убежала? - в упор спросил старик. - Я ведь к тебе,
беляночка,  не  с  худом... Ну, чего смотришь-то так на меня? Для других я и
крут и строг, а для тебя найдем и ласковое словечко...
     - Благодарю,  но я не знаю, чем я заслужила ваше внимание... - смущенно
ответила Амалия Карловна.
     - Чем?  А  уж  это  как  кому бог на душу положит. Поглянулась ты мне с
первого  разу  -  и  весь  сказ...  Вот  попадью тоже люблю, Никашку-гордеца
помирил.  Ну,  как  живешь-можешь: скучно, поди, в другой раз?.. Да вот что,
беляночка,  принеси-ка  мне,  старику,  рюмку  анисовки, - у попа есть. Я из
твоих рук хочу выпить...
     Немка  быстро  ушла,  а Федот Якимыч присел к столу, положив свою седую
голову  на  руки,  да так и застыл. С ним делалось что-то странное, в чем он
сам  не  мог  дать  себе  отчета. Зачем он пришел сюда? Еще, на грех-то, поп
хохлатый  воротится...  Ох,  стыдобушка  головушке!  Когда немка вернулась с
рюмкой  анисовки,  старик  молча  выпил ее, посмотрел еще раз на беляночку и
проговорил:
     - Ну, не поминай лихом старика, немка...
     Она чуть улыбнулась, и Федот Якимыч весь побагровел.
     - Чему обрадовалась-то, а?.. Эх, да что тут толковать... Прощай!
     Попадья  подслушивала всю эту сцену и укоризненно качала головой. Когда
старик  вышел,  она  скрылась  в  свою  кухню как ни в чем не бывало. Амалия
Карловна  ушла  в свою комнату, заперлась и заплакала. О чем были эти слезы,
она  ничего  не  могла бы сказать, но ей так сделалось грустно, так грустно,
как  еще  никогда.  Ей вдруг страстно захотелось уехать отсюда, туда, в свои
зеленые  горы,  точно  пришла  какая-то  неминучая  беда. Сердце так и ныло.
Первая  ложь  в  ее  жизни  была та, что она ничего не сказала мужу о визите
Федота  Якимыча  и о своем разговоре с ним. Попадья тоже молчала, точно воды
в  рот  набрала, но по выражению ее лица Амалия Карловна видела, что попадья
все  знает.  Это  фальшивое положение мучило немку, и вместе с тем в ее душе
таинственно образовался какой-то собственный мирок.
     Первым  вопросом  после  отъезда  Федота  Якимыча было то, как устроить
Никона.  Он  пока  перебивался  в  господском  доме, у Григория Федотыча, но
оставаться там было неудобно.
     - Разве  мы  поместим  его у себя? - спрашивал раз Леонид. - Я могу ему
уступить свою комнату.
     - Да  удобно  ли  ему  будет? - заметила попадья. - Мы-то ведь попросту
живем...
     - Да и он простой человек, Капитолина Егоровна...
     Попадья  политично  промолчала  и  только  мельком  взглянула на своего
хохлатого  попа.  В  результате  вышло  все-таки  то,  что Никон поселился в
господском  поповском доме. Правда, дома он почти не бывал: уходил на работу
в  пять  часов  утра,  приходил в двенадцать часов обедать, а потом опять на
работу  до  позднего  вечера. Дома он был занят разными чертежами, сметами и
вычислениями.


VII

     Амфея  Парфеновна  была  встревожена.  Пока  особенного  еще  ничего не
случилось,  но  ее  беспокоило  поведение  Наташи.  С бабой творилось что-то
неладное...  Немушка  Пелагея  примечала  то  же  самое, мычала и показывала
рукой  вдаль, дескать, беда Наташина там, в Новом заводе, с очками на носу и
в  шляпе.  Старуха отлично понимала все, что говорила немушка, и должна была
соглашаться.  Наташа  мало  теперь жила в Землянском заводе, а все уезжала в
Новый под предлогом гостить у брата Григория Федотыча.
     - Эх,  муж  у  Наташи  плох,  -  жалела старуха. - Польстились тогда на
богатство... Ну, да бог не без милости. И не такая беда избывается...
     Купец   Недошивин,   муж   Наташи,  был  недалекий  и  добрый  человек,
страдавший  купеческим  ярмарочным  запоем.  У  него был свой каменный дом в
Землянском  заводе  и каменная лавка с красным товаром. Дело велось плохо, и
наживались  одни  приказчики,  а  хозяину  доставалась  "любая  половина" из
выручки.  Впрочем,  Недошивин  не  любил  считать  барышей, а проводил день,
играя  в  шашки  с  другими купцами. К вечеру он шел куда-нибудь в гости или
напивался  дома.  Наташа оставалась дома одна и не знала, куда ей деваться с
своим  бездельем. Обыкновенно она уезжала к матери, если заберет тоска, а то
укатит  в  Новый  завод, чтобы отвести душеньку с попадьей. Амфея Парфеновна
редко  навещала  зятя,  потому  что  не  выносила  пьяниц  вообще.  Но ввиду
экстренного   дела   она  решилась  проведать  Наташу  и  нежданно-негаданно
нагрянула  к  обеду.  Это  было  целое  событие,  когда  старуха  собиралась
куда-нибудь  в  гости.  Даже  беспечная  Наташа  -  и  та чувствовала в себе
какой-то детский страх, когда приезжала дорогая гостья.
     - Ну,  как  живете-можете?  - строго спрашивала Амфея Парфеновна, чинно
усаживаясь на поданное зятем кресло. - Проведать вас приехала...
     - Ничего,  мамынька,  живем, пока мыши головы не отъели, - отвечал зять
с напускною развязностью. - А между прочим, покорно благодарим...
     Старуха  в