Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
нь помотает.
Подготовка к переезду шла полным ходом. Отец привез доски и принялся
сколачивать из них ящики. Нам на личные нужды он выделил старый фанерный
чемодан.
- Все, что сюда войдет - возьмем. Что не войдет - бросьте. И так полно
всякой дряни.
Этот-то чемодан и навел нас на мысль о побеге. Раз все будет при нас -
значит, достаточно перенести чемодан на другую платформу, и прости-прощай
Утиное.
Мы долго спорили: поделиться этой мыслью с дядей Авесом или нет, но
потом решили не говорить ему ничего, потому что, хоть он и малый свой в
доску, но взрослый, а взрослым особенно доверять нельзя.
Мы тщательно продумали, чем набить этот чемодан. Прежде всего надо
положить порох, тол, несколько фауст-патронов и обязательно петарды. Ведь мы
удерем в местность, где войны не было, а значит, эти штуки должны цениться
на вес золота. Пацаны, которые приезжали к нам из других мест, прямо
трусились при виде этого богатства. Они сдуру отдавали за него школьные
портфели, чернильницы и даже общие тетради. Они вроде бы становились
безумными: не надо им ничего, лишь бы взрывать, взрывать, взрывать...
На случай, если отец вздумает заглянуть в чемодан, мы замаскировали всю
эту штуку тряпьем, книгами, школьными принадлежностями. Я продал на базаре
три ведра картошки с минного поля, и у нас оказалось немного денег.
Не готовился к переезду один дядя Авес. Он серьезно взялся за дело.
Целыми днями дядя просиживал в банке, мешая бухгалтеру работать, а вечером
тащил его на станцию, в буфет.
Однажды, покупая отцу папиросы, я услышал, о чем они там разговаривают.
Буфет, бывший угольный склад, находился рядом со станцией.
Дядю я увидел сразу же, как только вошел. Они с бухгалтером сидели на
бочках возле двери. Дядя сидел верхом и очень напоминал кавалериста. Он
размахивал вилкой, как саблей.
- Трюфель ты! - кричал красный и взъерошенный Авес. - Он ее увозит
насильно! Телок ты, а не мужик! Я три раза сгорал в самолете! На мне все
тело чужое! И то я не побоялся, плюнул ему в харю его краснорожую!
Бухгалтер сгонял с бледного лица ребром ладони пот и бормотал:
- Не умею я драться... Еще синяк поставит, а у меня клиенты... Я лучше
напишу жалобу в уличком.
- Напиши! Только обязательно напиши! Пусть его поразбирают, река Хунцы!
Я думал, они треплются, но вскоре на имя отца пришла повестка с
приказом явиться в уличком такого-то числа, во столько-то, имея при себе
паспорт, военный билет и запас продуктов на три дня уличком пользовался
бланками военного комиссариата. Повестка так и начиналась:
"ПРИКАЗЫВАЮ
Явиться в военный комиссариат (зачеркнуто), уличком". На месте подписи
"Военный комиссар А. Винников" стоял крестик, так как председатель уличкома
бабка Василиса, по-уличному Дранакошка, была неграмотной.
Отец долго изумленно рассматривал повестку, а потом перешел улицу
(уличком располагался напротив нас, а чтобы опустить повестку в почтовый
ящик, Дранакошке пришлось протопать три квартала), постучал в вечно закрытые
ставни председателя уличкома и крикнул:
- Ты что, совсем ошалела?
-- Чавой-та? - вышла бабка Дранакошка и приставила ладонь к уху. Отец
разорвал повестку, погрозил бабке кулаком и ушел.
Однако на следующее утро в нашу калитку постучался уличком в полном
составе. Неграмотная Дранакошка жалась в хвосте, наверно, она и не понимала,
что происходит. Заправляла всем секретарь уличкома, бойкая, нервная Катерина
Приходько, по-уличному Злючка. Увидев целую толпу, отец удивленно опустил
топор, которым забивал ящики.
- Ты чего ж это не являешься по вызову уличкома? - закричала Злючка,
размахивая листом бумаги, на котором было крупно написано "Протокол No..." -
Василиса, скажи ему!
- Ась! - навела на нее ухо Дранакошка.
- Ну-ка пошли, голубчик! Отвечать будешь перед уличным судом, за что
жену свою истязаешь!
- Проваливайте,- оказал отец
Злючка подняла левое колено и занесла слово "проваливайте" в протокол.
Члены уличкома, острые на язык бабы, за то их и избрали, загалдели все
разом. Получилось гудение, как на толкучке.
Отец подошел к Рексу и стал отстегивать ошейник. Возле калитки
создалась очередь, которая исчезла очень быстро. Но заседание уличкома
продолжалось за плетнем. Об этом можно было судить по нервным выкрикам:
- Кулак!
- Пленный!
Были и такие выкрики, которые неудобно здесь приводить. Их, наверно, не
записала даже Злючка, которая строчила протокол, попеременно поднимая колени
(я видел в щель).
- Постановили! - выкрикнула она примерно через час. - Гражданину
Бородину разойтись с гражданкой Бородиной по причине истязания. В противном
случае дело ·передать в народный суд! Пошли, бабоньки!
- Заходите еще. Рексом угощу!- крикнул отец им вслед.
Но он недооценил силы уличкома. На следующий день к нам пришел
участковый милиционер Григорий Иванович и очень долго разговаривал с отцом.
Григорий Иванович был дядька добродушный и любил поговорить, но все-таки
больше полутора часов он не разговаривал, а тут проговорил целых три, что
свидетельствовало о важности дела.
Отец решил ускорить отъезд.
Или с билетом получилась какая-то неувязка, или отец сделал это
нарочно, но о том, что мы сегодня уезжаем, он объявил часов за пять до
отъезда. Больше всего был поражен дядя Авес. Он заметался по двору, срывая
свои сушившиеся майки и трусы, таскал с места на место чемодан. Затем дядя
помчался в банк к бухгалтеру, зачем-то привел его с собой, и тот с
испуганным видом смотрел через плетень, как отец выносит из дому ящики с
вещами.
- Так ты едешь с нами или нет? - спросил отец дядю Авеса.
- Еду,- буркнул дядя.
- А как же хромой друг?
Но дядя молча проглотил ехидство.
У нас с Вадом чемодан был уже уложен, и мы побежали прощаться с
Нижнеозерском. В первую очередь, конечно, мы отправились на минное поле. Там
мы не были целую вечность
Еще издали запахло дымком: значит, пацаны там. Однако у костра сидел
лишь один Дылда. Новость, что мы уезжаем, Дылда выслушал довольно
равнодушно.
- Я тоже скоро отчаливаю,- сказал он. - Уже завербовался. Завод строить
буду. Задаток получил. Хотите выпить?
Дылда сходил в блиндаж и принес бутылку мутной жидкости. Мы отказались.
Дылда сделал глоток прямо из горлышка.
- А где пацаны?
- Они больше сюда не ходят. У Малыша мать замуж вышла, теперь его не
пускают, а Рыжий...- Дылда глотнул еще раз. - Рыжий с дядей Костей живет.
Рыжий живет у дяди Кости. Вот это новость!
Мы попрощались с Дылдой. Он протянул нам несколько печеных картофелин.
- Возьмите на дорогу...
На краю поляны мы оглянулись. Дылда смотрел нам вслед, опустив руки, в
рваной фуфайке, какой-то слишком взрослый.
На стук вышел дядя Костя. Он обрадовался нам, засуетился.
- Заходите, хлопцы, заходите.
Дядя Костя был сильно навеселе.
- Рыжий дома?
- Обед готовит. Такой работящий хлопец попался.... Все вертится,
вертится. Вот только выпить не дает. - Дядя Костя понизил голос. - И дерется
кое-когда. Я слабый уже, а у него кулаки... Как даст... Малыш бы никогда...
Мы прошли в комнату. В кухне было полно чаду, на плите что-то шипело,
стреляло, бурлило.
Возле плиты, с ложкой в руках, подпоясанный белым фартуком, возился
Рыжий, В первую минуту я даже не узнал его: такой он стал толстый и
краснорожий.
- А, Нероны... Здорово, здорово... Вад, подай соль, в столе, да
быстрей, а то крышка горячая.
- За встречу бы надо,- намекнул дядя Костя.
- Я вот тебе дам за встречу... Иди воды принеси.
Дядя Костя торопливо взял ведро и вышел.
- Видали?- подмигнул Рыжий. - Он у меня как шелковый... Я тут всем
заворачиваю. Куда же вы? Сейчас суп будет готов. Сила, а не суп. А пока вы
бы дров покололи.
Оставалось еще два часа. Прощаться больше было не с кем. И я вдруг
почему-то вспомнил про Марию Стюарт. Мне захотелось сказать ей о нашем
переезде, обрадовать, что у нее больше не будет неприятностей.
Марии Степановны дома не оказалось. На лавочке сидела
древняя-предревняя старушка, очевидно, ее мать.
- Что сказать-то?
- Скажите, бабушка, что приходил Веспасиан.
- Ась?
- Император Веспасиан.
- Ишь ты. Запиши на бумажке, а то все равно позабуду.
Бумажки у меня не было, и я написал сучком на дорожке:
""Приходил прощаться император Веспасиан""
(1932 г. - ...н. э.)
Уходя, я оглянулся. Старушка рвала лопухи и бережно укрывала ими
надпись.
"Дядя Авес продолжает удивлять"
Подали поезд, началась суматоха.
- Пора,- дал я знак Ваду.
На другом пути пыхтел товарняк, направлявшийся на юг. Мы решили
вскочить на него.
- Чего стоите?- налетел отец. - Поезд отходит!
- Сейчас...
- А где ваш чемодан?
Я глянул вниз. Чемодана не было.
- Его отнес в вагон Сева,- сказала мать.
Я похолодел. Бежать без чемодана? Деньги, вещи, все там... Или еще
можно успеть? Я рванулся к вагону. Но в вагоне не было не только чемодана,
но и дяди. Теперь забеспокоилась мать. Она стала метаться по перрону,
расспрашивая проводников, пассажиров, не видел ли кто худощавого мужчину с
лицом в ожогах, и с большим фанерным чемоданом. Никто такого мужчины не
видел. Но когда наш поезд почта тронулся, нашелся человек, который видел
худощавого мужчину с лицом в ожогах и с большим фанерным чемоданом. Этот
мужчина, - сказал он, - сел в поезд "Москва - Новороссийск", который ушел
уже пятнадцать минут назад.
- У него была на голове помятая соломенная шляпа?
Да, у него была на голове помятая соломенная шляпа.
- И он хромал на левую ногу?
Да, он хромал на левую ногу.
Сомнений больше не было. Дядя Авес сел в поезд "Москва - Новороссийск"
с нашим чемоданом.
Всю дорогу у нас только и было разговоров, что о дяде Авесе. Отец
высказал предположение, что это был вовсе не дядя Авес, а какой-то
проходимец, который выдавал себя за него, а настоящий дядя Авес сгорел в
самолете. Услышав такое, мать устроила страшную сцену. Подождав, пока она
кончится, отец стал развивать свою теорию дальше. Возможно, проходимец Авес
тоже горел где-нибудь и ему сделали пластическую операцию. Став полностью
неузнаваемым, Авес приезжает в какой-нибудь город, расспрашивает у соседей
погибшего летчика о подробностях его детства и затем является в эту семью
под видом самого летчика. Прием довольно избитый, но выгодный. Можно жить
сколько угодно на дармовщину и в то же время заниматься каким-нибудь отхожим
промыслом; например, грабить магазины. Кстати, накануне нашего отъезда
ограблено подряд два магазина. Мать, как услышала про магазины, так чуть в
обморок не повалилась.
- Мой родной брат - грабитель?
- Да не брат, а этот проходимец.
- Как ты смеешь?
- Смею. Надоел он мне, как горькая редька.
Отец был очень доволен, что Авес исчез, и даже ничуть не жалел о
пропавшем чемодане.
Из-за дяди Авеса родители ругались два дня. На третий день вечером
поезд стал тормозить. Мы подъезжали к сказочной стране под названием
"Утиное".
*
* *
Итак, мы лежали на куче соломы, вымазанные с ног до головы колесной
мазью, и смотрели в утиновское небо. Всю ночь мы ехали на двух подводах со
станции, и от перемены мест, от всяких дум на теле у нас с Вадом появилась
сыпь. У нас всегда появлялась сыпь, когда мы волновались, но отец не знал
этой особенности наших организмов и принял сыпь за чесотку. Наше
сопротивление привело лишь к тому, что он обмазал нас колесной мазью больше,
чем следовало, а Вада, как известно, отстегал кнутом.
Мы лежали голые, обмазанные вонючей колесной мазью, жалкие рабы,
которым с завтрашнего дня предстояло идти на принудительные работы.
Беспросветная жизнь ждала нас впереди. Работа - школа, работа - школа.
Больше не будет ни картофельного поля, ни Дылды, ни могилы фрица. Не будет
даже дяди Авеса. До прихода отца у нас было много приключений, солнца,
радости, вкусных запахов. Он потушил солнце, уничтожил запахи.
Мы лежали на соломе, голые, обмазанные вонючей гадостью и думали свою
горькую думу... Мы еще не знали тогда, как близка к нам свобода.
ЧАСТЬ
ВТОРАЯ
"СВОБОДА"
"Накануне"
Освободил он нас лишь поздно вечером. Мать принесла ведро горячей
воды, и мы стали смывать с себя колесную мазь.
Потом мы пошли в наш новый дом. В Утином оказалось много свободных
домов, и мы выбрали самый лучший. Раньше здесь жил колхозный кладовщик
(потом его посадили). Стены были из нового дерева, полы крашеные, крыша
железная, вокруг ограда из самана - настоящая крепостная стена, даже сверху
битым стеклом посыпана. Комнат в доме было целых три, да еще кухня, чулан -
никакого сравнения с нашим домом в Нижнеозерске. И все это бесплатно. Жена
кладовщика, которая жила со своей матерью, даже обрадовалась, что мы будем
следить за их домом, пока не построим свой. Оказывается, в Утиное вот уже
два года никто из чужих не приезжал.
Пока мы сидели в закутке, отец с матерью успели навести в доме порядок.
Полы были вымыты, окна протерты, вещи разложены так, как они лежали в
Нижнеозерске.
В самой большой комнате мать накрыла стол для ужина. Откровенно говоря,
я рассчитывал увидеть на нем много вкусных вещей, во всяком случае утку
обязательно, но на столе были все та же тюря да картошка.
Вад тоже, наверно, ожидал увидеть жареную утку и теперь мрачно
разглядывал пустой стол. Отец чистил вареную картошку.
- А утка где?- спросил я.- Не успели ощипать?
Отец хмуро посмотрел на меня. Мать сердито перетирала ложки. Мы сели за
стол.
- Нет, правда, где утка? Разве мы еще не приехали в Утиное?
- Не буду! - вдруг заявил Вад и оттолкнул картошку. Картошка
прокатилась по столу и упала на пол.
- Подними,- оказал отец.
-- Не буду,- повторил Вад.
- Ты и здесь за свои старые штучки?
- Не буду, не буду, не буду, не буду.
Отец стал расстегивать ремень.
- Не надо,- сказала мать. - Дети не виноваты. Сам же наобещал...
Отец, ворча, застегнул ремень.
Ужин прошел в молчании. Родители были очень мрачные.
Я надеялся, что после ужина отец разрешит нам погулять, надо же
осмотреть это самое Утиное, но он заставил белить стены в кухне. Белили мы
до поздней ночи, и я здорово устал, но все же решил не спать, чтобы узнать,
о чем отец с матерью будут говорить в кроватном парламенте".
Ночью я потихоньку пробрался к их комнате. Довольно долго родители
лежали молча, потом послышался материн голос:
- Пропадем здесь... Слышал, сколько уже поумерло от голода... Они даже
лебеду всю поели... Надо ехать в Белогорье за козой... Обменяем на вещи...
Пальто мое возьмем... Прохожу в стеганке... Перину... Зачем нам перина?
Платок мой шалевый... Картошки у нас ведер пять есть... Возьмем с собой. На
хлеб обменяем... Глядишь, до весны и дотянем...
- На чем поедем? Ни одной лошади нет. Три вола у них всего...
- Пешком пошли. С тачкой...
- Двести километров...
- Ну и что? Дней за пять дойдем. Не надо было уезжать..
- Зато работа есть.
- Что толку от твоей работы?
- Как что? Огород дают... Помочь дом построить обещают... Коза будет -
еще как заживем. Это год такой, а то травы здесь сколько хочешь. Зальемся
молоком... Я сам схожу за козой.
- Одному нельзя... Заснешь, ее уведут... А то по очереди будем. Да и
козу ты хорошую не выберешь... И тачка тяжелая
- А дети как же? Вон какие сорванцы.
- Десять дней всего... Поручим соседке приглядывать. Мин тут нет... Я
детей, когда тебя не было, по два дня бросала
Утром я передал подслушанный разговор Ваду. Брат сначала не поверил, а
потом пришел в восторг.
- Они могут еще и не уйти, - охладил я его пыл.- Сейчас все зависит от
нас. Во-первых, брось свое дурацкое нытье, не зли отца. Найди себе
какое-нибудь дело. Отец любит, когда работают.
"Кроватный парламент" заседал подряд три ночи и никак не мог решить
вопроса: можно ли на десять дней оставить нас одних.
Мы с волнением ждали решения. Мы стали послушными: не "перечили", не
"доводили", не "огрызались", не отлучались из дому, чуть ли не бегом
кидались выполнять любой приказ отца. Родители были очень довольны.
- Не узнаю их, - говорил ночью отец. - Поумнели, что ли..
- Они дети неплохие... Это они с тобой... с непривычки... Старший
большой уже... Прикажи ему построже. Сегодня, мне соседка рассказывала, одни
проезжали мимо с козой за отрез сукна да кожаное пальто выменяли.. Видишь,
какая дешевка... А то вдруг подорожают...
- Ну ладно..
Утром отец позвал нас в дом (мы носили воду в бочку).
Мать стояла тут же.
- Садитесь, орлы Серьезный разговор есть, - сказал отец
- Мыт постоим.
- Садитесь, садитесь... Дело такое... Мы уходим с матерью за козой...
(Вад наклонил голову, чтобы не было видно, как у него горят глаза). Уходим
дней на десять. Ясно?
- Да,- оказал я.
- Смотрите, не балуйте здесь. Приду, если узнаю что, берегитесь тогда.
Виктора назначаю главным. Вот тебе двести рублей. Понапрасну не трать.
Оставляем вам полведра картошки и сегодня мне обещали в колхозе аванс:
полпуда пшена, литр постного масла и двести грамм сала. Немного возьмем с
собой - остальное вам. Если расходовать с умом, должно хватить.
- Мы будем расходовать с умом.
- Я надеюсь на тебя, Виктор. Смотри за младшим, он еще глупый.
Вад открыл рот, чтобы ответить на оскорбление, но потом спохватился и
закрыл.
- Постараюсь оправдать доверие.
- Вы любите всякие писульки, поэтому вот вам, это,- отец протянул мне
бумажку.
ЗАПРЕЩАЮ:
1. Выходить из дома после 21.00.
2. Приводить в дом чужих людей.
3. Доводить собаку. (Значит, она останется! Черт бы ее побрал!)
4. Сильно расходовать соль, спички и керосин.
5. Баловаться огнем.
"ПРИКАЗЫВАЮ:"
1. За время Моего отсутствия ("Моего" он написал с большой буквы.
Ха-ха!) сделать 300 штук кизяков. (Вот дал!)
2. Нарвать и насушить 25 мешков травы для Козы. ("Козы" он тоже
написал с большой буквы!)
3. Вскопать огород (Он угорел, что ли?!) и удобрить его навозом из
сарая.
4. Выложить камнем дорожку от крыльца до уборной.
5. Починить забор.
6. Кормить Рекса.
РАСПОРЯДОК ДНЯ
1. 6.30 - подъем, зарядка, завтрак.
2. 6.30-12.30 - работа.
3. 12.30-15.00 - обед и отдых.
4. 15.00-19.00 - работа.
5. 19.00-22.00 - ужин. свободное время.
6. 22.00 - отбой. (Не забудьте запереть двери.)
Внизу стояла крупная подпись: "ОТЕЦ".
Затем слово взяла мать. Она долго давала нам всякие сбивчивые указания
и советы, плакала, гладила нас по голове и даже два раза отреклась от козы
("Да будь она проклята! Никуда не поеду! Чтоб я своих детей одних бросила!"
и т. д.), но потом вытащила из-за пазухи бумажку и протянула ее мне. Пример
бюрократизма страшно заразителен
ПАМЯТКА
1. Соль в столе, в чугунке, в правом углу.
2. Спички на загнетке.
3. Не злите Рекса, он может укусить.
4. Не лезьте в пруд, он очень глубокий.
5. Дети мои, не ходите никуда вечером, я так боюсь