Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
. В основном же все шло
просто прекрасно, я валялась в постели и ела, ела, ела, ела...
Когда в десять вечера палата погружалась в сон, я лежала с раскрытыми
глазами, уставившись на белую стену. Я очень хорошо знала: сейчас, когда
останусь в одиночестве, появятся видения, вернее, я перенесусь куда-то в
параллельный мир. Он не похож на настоящий, но я живу там, и мне там
очень хорошо.
В конце концов раздвоение личности стало меня пугать, и я решила
посоветоваться с мужем. Он выслушал меня и очень серьезно спросил:
- Картина, которую ты видишь, всегда одна и та же?
Я заколебалась, но потом ответила:
- Да.
- Опиши мне ее, - потребовал муж, - с самого начала.
Только он произнес эти слова, как передо мной возникла новая
картинка, невиданная до сих пор.
- Ну начинай, - поторопил Александр Иванович.
И я начала:
- Я много раз выходила замуж и каждый раз неудачно... Но, очевидно,
начав, трудно остановиться.
Слова лились потоком, картины сменяли друг друга, я торопилась,
проглатывала концы фраз, боясь потерять нить повествования. Когда
наконец я добралась до конца рассказа, стемнело. Я, только что бегавшая
по Парижу, вновь очутилась в палате, соседки давно спали. Муж смотрел на
меня молча.
- Это шизофрения? - робко поинтересовалась я, - я похожа на
сумасшедшую? Меня перевезут в Кащенко и станут лечить электрошоком?
- Это книга, - ответил муж, - детективная история о женщине и ее
семье, о Даше Васильевой. Теперь ты должна ее записать.
- Как? - удивилась я.
- На бумаге, - сказал Александр Иванович, - помнишь, ты рассказывала
мне, что в семидесятые годы относила в "Юность" криминальный роман, а
тебе сказали: "Бабы детективы не пишут".
Я кивнула:
- Точно.
- Но теперь, - убеждал меня муж, - времена иные, вон у твоих соседок
на тумбочках лежат Маринина, Полякова, Дашкова, сейчас женщины вовсю
пишут криминальные истории. Времени у тебя навалом, начинай!
- Все-таки это не нормально, видеть сначала картину, а потом
"влезать" в нее и жить в Ложкино, - пробормотала я.
- Ложкино? - удивленно переспросил муж.
Я осеклась, он ведь не знает, что историй очень много.
- Кто сказал тебе, что писатели нормальные люди, - усмехнулся
Александр Иванович и ушел.
На следующее утро он принес мне пачку бумаги, десяток самых простых
ручек "Корвина" и книгу "Двенадцать подвигов Геракла", яркое издание
большого формата, предназначенное для детей.
Я села в кровати, подпихнула под спину подушку, положила на колени
книгу и за четыре дня написала повесть "Крутые наследнички".
Я не могу объяснить вам, какое это наслаждение писать. Я словно
раздвоилась. Одна часть меня, превратившись в Дашу, жила и действовала в
Париже и Москве, другая, полусидя в кровати, быстро водила ручкой по
бумаге.
Фразы вырывались на страницы, буквы путались, строчки сливались. Я
бежала по Парижу, разыскивая убийцу Наташки и Жана Макмайера. Прыгала с
лестницы, кокетничала с комиссаром, жила в огромном доме, гладила Снапа
и Банди. Я была так счастлива, что у меня нет слов, чтобы описать вам
это состояние.
Поставив последнюю точку, я отложила рукопись. Одна из моих соседок,
Танюша, с любопытством спросила:
- Что ты там настрочила?
- Хочешь, возьми почитай, - сказала я и провалилась в сон.
Часа в три меня разбудил хохот. Танюшка, вытирая слезы, дочитывала
последние страницы.
- Класс, - простонала она, - а продолжение будет? Дико интересно, что
с этой идиоткой Дашей случится.
- Будет, - кивнула я, хватаясь за ручку, - непременно.
"За всеми зайцами" тоже родилась в больнице. Как наркоман, подсевший
на иглу, я уже больше не могла не писать, меня влекло к бумаге и ручке,
словно алкоголика к бутылке.
Впрочем, днем особого времени писать не было, оттягивалась я после
отбоя. Игорь Анатольевич Грошев сначала сердился и упрекал меня:
- Вы же мешаете остальным спать!
Но мои соседки в один голос кричали:
- Нет, нет, пусть пишет!
Ночью я писала, а днем читала соседкам по палате вслух, потом стали
подтягиваться женщины из других палат, им тоже было интересно. В конце
концов Игорь Анатольевич сдался и отдал мне со своего стола маленькую
лампочку на прищепке, которую я прикрепляла в изголовье кровати.
Теперь, когда ко мне приходили друзья и родственники, я быстро, не
сопротивляясь, проглатывала очередные котлеты и стонала:
- Устала что-то!
- Ты поспи, - заботливо восклицали посетители и тут же испарялись.
Я, не испытывая ни малейших угрызений совести, вытаскивала рукопись и
уносилась в Ложкино.
Один раз Димка, пришедший меня навестить, решил вывезти больную во
двор. Я отказалась садиться в кресло на колесиках, оперлась на его руку
и, звякая банкой, потащилась на улицу.
Мы прошли метров сто и наткнулись на Игоря Анатольевича.
Хирург шутливо погрозил мне пальцем:
- Ох, Агриппина Аркадьевна, только из реанимации вышли, а уже с
молодым человеком роман крутите.
Я хихикнула:
- Точно, нельзя же терять квалификацию!
Димка внезапно обиделся. Он то ли не понял, что врач шутит, то ли
решил, что смеяться вовсе не над чем, и сердито заявил:
- Вы с ума сошла! Это же моя мама!
И тут я зарыдала. Игорь Анатольевич, перепугавшись, побежал в корпус
за инвалидным креслом, Димка доволок меня до скамейки, усадил на
деревянное сиденье и сурово спросил:
- Отчего у нас истерика?
Я молча лила сопли. Отчего истерики? Да от умиления. Димка всегда
называл меня Груней, я и предположить не могла, что мальчик в душе
считает мачеху родной матерью.
Наконец меня отпустили домой. Александр Иванович торжественно привез
меня в квартиру, уложил на диван и сказал:
- Мы все убрали! - Замечательно, - кивнула я.
- Может, поспишь? - поинтересовался муж.
Я поняла, что ему не терпится удрать на работу, и кивнула:
- Правильная мысль, я очень устала.
Он мигом убежал. Я осталась одна и незамедлительно принялась изучать
обстановку. Меня не было в родных пенатах три месяца, и с первого
взгляда стало понятно, что без хозяйки все пришло в упадок.
Правда, муж и дети постарались, как могли. Зеркало в ванной было
покрыто грязными разводами, по нему явно водили мокрой тряпкой. Раковину
отмыли до блеска, но краны были покрыты ржавым налетом. Середина
гостиной сияла чистотой, под диваном и креслами серым одеялом лежала
пыль, пуделиха выглядела словно худой валенок, кошка потускнела, а
тефлоновые сковородки кто-то от души поскреб железной мочалкой.
Следовало, засучив рукава, приниматься за работу.
Я распахнула холодильник и покачала головой. Все полки девственно
чисты, только на одной лежало яйцо, шоколадное, киндер-сюрприз. Я
захлопнула дверцу и увидела на подоконнике гору пустых лоточков,
очевидно, мои домашние питались лишь быстрорастворимой бурдой под
названием "обед Магги".
Сдерживая гнев, я позвонила мужу и спросила:
- Папа, а где продукты?
Повисло молчание, потом Александр Иванович воскликнул:
- Господи, я так и знал, что мы не обо всем вспомнили.
Ситуация напоминала известный анекдот про молодых родителей, которые
приходят к педиатру и жалуются:
- Мы моем ребенка каждый день, гуляем с ним, читаем ему книги, а
малыш отчего-то все худеет.
- Сколько раз в день кормите младенца? - поинтересовался доктор.
Муж повернулся к жене и с укоризной воскликнул:
- Ведь говорил же, что мы забываем какую-то процедуру!
Повздыхав, я вытащила сумку на колесиках и почапала на рынок.
Вообще-то мы жили от него в двух шагах, еще в апреле месяце я долетала
до торговых рядов в одно мгновение, но в тот день ползла туда больше
часа.
Потом началась химиотерапия. И уж тут я во всей красе столкнулась с
такой вещью как бесплатная медицина. Меня прикрепили к диспансеру на
улице Лизы Чайкиной. Обстановка в этом месте была гнетущая. Врачи злые
как собаки. Ежу понятно, что в онкологический диспансер на уколы химии
не станут ходить симулянты. На мой взгляд, к людям, тихо сидевшим в
километровых очередях можно проявить хоть каплю жалости, но нет, бабы в
белых халатах кривились, на их лицах явно читалось: вам давно всем
помереть пора, чего заявились?
Оказавшись впервые в длинном хвосте страждущих, я была беспредельно
удивлена, когда часов в одиннадцать утра дверь кабинета распахнулась,
оттуда вышла толстая тетка в мятом халате, оглядела ряды ждущих приема
людей, гаркнула:"Скоро приду" и исчезла за поворотом коридора.
Через полчаса я стала проявлять беспокойство, но более опытные
больные мигом ввели меня в курс дела.
- Она чай ушла пить, - прошелестела бабуся в платочке, - через час
вернется. Хорошо бы всех приняла, а то ехать далеко, сил никаких нет!
- Надо пойти к главврачу и рассказать о безобразии, - возмутилась я.
- А то он не знает, - вздохнула бабушка, - сиди, дочка, а то она
обозлится и лекарства не даст.
- Права не имеет, - возмутилась я.
Бабуся махнула рукой:
- Молодая ты! Скажет, что в аптеке ампулы кончились, и все. Нет уж,
нам только терпеть осталось.
Терпеть надо было и в процедурном кабинете. Медсестра, увидав меня на
пороге, орала:
- Живо, там людей полно, повернулась задом!
Укол она вкатывала, не давая пациентам лечь. Через секунду начиналась
дикая боль, ногу сводило, и я, еле-еле ковыляя, выпадала в коридор.
Вскоре мне стало ясно: если я встречаю в диспансере сильно хромающего
человека, он бредет из процедурного кабинета.
Не лучше обстояло дело и в лаборатории. У онкологических больных в
процессе химии надо тщательно следить за уровнем лейкоцитов в крови.
Если он падает, уколы прекращают.
Я, естественно, аккуратно сдавала анализы, потом мне стало плохо, и
Оксана, качая головой, предположила:
- Наверное, лейкоциты обвалились, сходи на анализ.
Я послушно сбегала в лабораторию, получила выговор за то, что явилась
не в срок, и бумажку, из которой явствовало: полный порядок, кровь как у
космонавта. Но Оксана, повертев клочок бумаги в руках, отвезла меня к
себе в больницу, и мы выяснили: лейкоциты просто на нуле.
Очевидно, сотрудницы лаборатории перепутали пробирки или не захотели
со мной возиться.
Химиотерапия самое неприятное, что мне пришлось испытать в жизни.
Тем, кому предстоит такое лечение, могу лишь посоветовать сцепить зубы и
думать о том, что рано или поздно это кончится.
Тошнило меня ужасно от всего. Любая еда вызывала судороги, запах
жареной картошки доводил почти до обморока, вид фруктов заставлял птицей
лететь к унитазу. Я пожаловалась врачу-химиотерапевту, та презрительно
прищурилась:
- Скажите пожалуйста, какая нежная! От уколов циклофосфана ей плохо!
Нечего выдумывать! Небось зоофран хотите!
- Это что такое? - поинтересовалась я.
- Лекарство от тошноты, - свысока бросила врачиха, - вам оно не
положено, их дают только тем, кому на самом деле плохо! А вы
притворяетесь, я знаю, от циклофосфана так не тошнит!
Но мне было дико плохо, и Александр Иванович ухитрился где-то за
бешеные деньги достать ампулы зоофрана. Стало чуть полегче.
В разгар лечения я зашла в магазин "Сад и огород", уж не помню, что
меня туда привлекло. Кажется, моя дочка Маня собралась пересаживать
пальму, и я явилась за землей. Первое, на что наткнулись глаза в
торговом зале, был мешок с надписью "Циклофосфан. Яд для борьбы с
садовыми грызунами".
Я пощупала бумажную упаковку и усмехнулась, значит, меня травят, как
крысу.
Потом я сильно простудилась, не сумела вовремя прийти на укол,
химиотерапевт наорала на меня так, что я чуть не упала в обморок. Узнав
про это, Оксана, откуда-то добыв все лекарства, заявила:
- Пошли они на фиг, сволочи. Сама тебе курс проведу.
И тут я сделала потрясающее открытие. Оказывается, если ты лежишь и
циклофосфан вводят медленно, укол не превращается в мучение, ногу не
сводит...
Тридцатого августа я, проснувшись утром, пошла в ванную, глянула в
зеркало и заорала от ужаса. На меня смотрела абсолютно лысая женщина.
Понадобилось минут пять, чтобы сообразить: это носатое, жуткое существо
- я. Никогда не думала, что отсутствие волос способно до такой степени
изуродовать внешность.
Из ванной я вышла, замотав башку полотенцем, тюрбан не сняла и тогда,
когда села пить кофе. Было воскресенье, Маруся выглянула из своей
комнаты и спросила:
- Почему ты в этой тряпке?
Я поколебалась мгновение и сдернула розовую ткань. Дочь ойкнула и
убежала. Я осталась наедине со своими горькими раздумьями. Спустя минут
двадцать Машуня влетела в квартиру, неся кудрявый, светло-каштановый
парик.
- Мусик, - завопила она, - померяй!
Я хотела было оказать сопротивление, но дочка мигом натянула мне на
голову парик и затрещала:
- Великолепно, лучше не бывает! Тебе так идет!
Я глянула в зеркало и не сумела сдержать смех. Больше всего в этот
момент я походила на нашу пуделиху Черри. Из шапки мелко завитых кудрей
торчит длинный нос.
Мне стало очень жаль себя. Ах бедная Грушенька! И тошнит ее, и шов
болит, и рука плохо поднимается, и волос теперь нет, как жить дальше?
Внезапно жалость сменила злость. Именно жить дальше, в любом
состоянии, с тошнотой, лысиной и неработающей рукой! Я только теперь
сообразила, что имел в виду доктор Грошев, предупреждая меня:
- У вас будет иное качество жизни.
Но ведь я не умерла, мои дети не плачут на могиле матери, нужно
посмотреть на ситуацию иначе, не жалеть себя, а радоваться.
Нечего завидовать здоровым людям!
- Не смотри на тех, кому лучше, гляди на тех, кому хуже, - говаривала
Фася.
Я топнула ногой и сама себе показала кулак. Хватит, милая, ты дышишь,
двигаешься, давай-ка выходи на работу, ученики заждались, нечего из себя
инвалида корчить. Все будет хорошо, волосы вырастут, рука поднимется.
Вперед и с песней на службу. Больше к теме онкологии я на страницах этой
книги возвращаться не стану, но мне кажется, что, пройдя через все
испытания, уготованные онкологическим больным, я могу давать советы тем
женщинам, которые только что услышали из уст врача диагноз: "рак
молочной железы". Это не смертный приговор - рак успешно лечится, и
большинство из вас через какое-то время вновь станут здоровыми людьми.
Узнав о том, что результаты пункции плохие, немедленно соглашайтесь
на операцию. Чем раньше попадете на операционный стол, тем лучше. Ни в
коем случае не идите к экстрасенсам, хилерам, колдунам и бабкам-шептухам
- упустите время. Да, хирурги люди жесткие, если не сказать грубые. Они
с обескураживающей простотой сообщают: "Отрежем "верх", а может, "низ",
потом пройдете химиотерапию, облучение, сядете на гормоны..."Воображение
рисует толстую, лысую, изуродованную тетку, в которую вы должны
неизбежно превратиться после операции. И тогда очень многие кидаются к
тем, кто обещает с ласковой улыбкой: "Дорогая, я просто повожу вокруг
тебя ручками, и болезнь сама пройдет". Вот так человек и попадается на
крючок.
Не верьте, сам по себе рак молочной железы не пройдет. Если явитесь к
докторам на начальной стадии заболевания, то почти со стопроцентной
гарантией выживете. Если позже - ваши шансы уменьшаются, и не дай бог
вам обратиться к врачам совсем поздно. Вы наверняка слышали от
кого-нибудь фразу: "Ох уж эти хирурги! Не сумели спасти Анну Ивановну,
скончалась бедняжка!" Извините за грубость, но скорее всего, несчастная
Анна Ивановна сама виновата, запустила болезнь. А умереть можно и от
аппендицита, если ждать, пока разовьется перитонит.
Теперь позвольте развеять кое-какие мифы. И первый из них: операция
радикальной мастэктомии - так по-научному называется удаление молочной
железы - непереносима, страшно болезненна, а период реабилитации
мучителен до крайности.
Чушь собачья. Уж не знаю, кто и зачем распространяет эти слухи.
Впрочем, вам, наверное, встречались на жизненном пути бабы, беспрестанно
ноющие и рыдающие? Скорее всего, таким и впрямь будет тяжело, но
нормальная, спокойная, не истеричная женщина легко перенесет посланные
испытания.
Операция проходит под глубоким наркозом. И вы ничего не почувствуете:
методика отработана, не вы первая ложитесь на стол. Да и перевязки потом
не превращаются в кошмар. Конечно, страшно смотреть на залитый йодом шов
с торчащими нитками. Отвернитесь в сторону! Потом, когда снимут швы, а
йод улетучится, останется только белая нитка, пересекающая грудную
клетку.
Безусловно, очень неприятное испытание - химиотерапия. Постоянная
тошнота, слабость, скорее всего, заболит желудок и выпадут волосы. Но
неудобства временны. Кудри появятся вновь, желудок наладится, и через
год вы забудете про уколы циклофосфана, как про страшный сон. Что
касается тошноты - это состояние похоже на токсикоз беременной. Врачи
выписывают лекарства, но лично мне хорошо помогали народные средства:
кислая капуста, стакан кефира, острый маринованный перец.
Сильно преувеличено и мнение об обязательном ожирении в процессе
гормонотерапии. До операции я весила пятьдесят килограммов и сейчас,
после пятилетнего курса гормонов, вешу сорок девять. Да, пришлось
отказаться от мучного, сладкого, жирного, жареного и превратиться почти
в кролика, питаясь овощами без масла и майонеза. Но результат-то налицо,
то есть, простите, на теле. Кстати, на макаронах с калорийным соусом и
пирожных со взбитыми сливками вы раздобреете и без гормонов.
После операции, когда появилась масса свободного времени, можно
наконец отдаться любимому хобби. Я начала писать книги. Поверьте, я
никогда не думала, что стану писательницей, просто использовала любую
возможность, чтобы забыть о болезни, а потом увлеклась. Но для того,
чтобы выжить, совсем не обязательно писать книги: одна из моих подруг
начала разводить кактусы, другая возила кошку на выставки, третья
бросилась в церковь. Правда, батюшка не позволил ей рыдать перед
иконами, а, узнав, в чем дело, велел: "Ступай-ка, голубушка, в трапезную
да помоги нищих кормить".
Ни в коем случае не изводите мужа и детей, ежеминутно напоминая: "Я
умираю, а вы! Неужели трудно хоть раз убрать за собой посуду". Милые
мои, не ждите, что вас будут жалеть, гладить по голове и выполнять все
ваши прихоти. Да этого и не надо. Чем больше о вас станут заботиться,
тем хуже, как ни странно, пойдет процесс реабилитации. У меня хорошая
семья: любящий муж, двое взрослых сыновей и дочь. Когда мне делали
операцию, девочка была еще мала, и ее отправили к моей подруге, а
сыновья и муж принялись за мной ухаживать. Я не стану рассказывать вам о
литрах несоленого бульона, в котором плавали перья, и о других
деликатесах, которые отважно готовили для больной жены и матери никогда
раньше не подходившие к плите мужчины. Даже неизбалованные больничные
кошки шарахались от темно-коричневых кусочков чего-то непонятного,
оказавшегося в конце концов печенкой.
После операции плохо поднимается рука с той стороны, где шов. Вам
предлагают заниматься гимнастикой, ходить на плавание. Спору нет,
полезные занятия, но ничто так не приводит руку в норму, как
развешивание после стирки белья, мытье полов и приготовление еды. Через
три месяца я забыла про то, что рука болела, а все потому, что не
улеглась в кровать.
Есть еще один момент, от которого страдают женщины, - внешний вид. Но
сейчас делают такие замечательные протезы и шьют такое красивое белье,
что ник