Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
64 -
65 -
66 -
67 -
68 -
69 -
70 -
71 -
72 -
73 -
74 -
75 -
76 -
77 -
78 -
79 -
80 -
81 -
82 -
83 -
84 -
85 -
86 -
87 -
88 -
89 -
90 -
91 -
92 -
93 -
94 -
95 -
96 -
97 -
98 -
99 -
100 -
того как представления
закончились, оратор продолжал:
- Сэр!
- Мистер Погрэм! - возопил крикливый юнец.
- Может быть, - сказал оратор, бросив на него безнадежный взгляд, - вы
будете так добры, доктор Джинери Данкл, и возьмете на себя выполнение нашей
небольшой миссии, сэр?
Крикливый юнец только того и ждал и потому немедленно выступил вперед.
- Мистер Погрэм, сэр! Группа ваших сограждан, узнав о вашем прибытии в
"Национальный отель" и сознавая патриотический характер услуг, оказанных
вами обществу, желает иметь удовольствие, сэр, видеть вас и общаться с вами,
сэр, а также отдохнуть в вашем обществе, сэр, в эти минуты...
- ...которые, - подсказал Баффем.
- ...которые выпали так кстати на долю нашей великой и счастливой
страны, сэр.
- Слушайте! - громким голосом воскликнул полковник Гропер. - Отлично!
Слушайте его! Отлично!
- И потому, сэр, в знак уважения к вам, - продолжал доктор Джинери
Данкл, - они просят оказать им честь и присутствовать на небольшом приеме,
сэр, в дамской столовой, в восемь часов вечера, сэр.
Мистер Погрэм поклонился и сказал:
- Друзья и соотечественники!
- Отлично! - воскликнул полковник. - Слушайте его! Отлично!
Мистер Погрэм поклонился полковнику особо, затем продолжал:
- Ваше одобрение моим трудам во имя общего дела трогает меня. Во всякое
время и на всяком месте, в дамской столовой, друзья мои, и на поле брани...
- Хорошо, очень хорошо. Слушайте, слушайте! - сказал полковник.
- ...имя Погрэма с гордостью присоединится к вашим именам. И да будет
написано на моей могиле, друзья мои: "Он был членом конгресса нашего общего
отечества и самоотверженно выполнял свой долг".
- Комитет, сэр, - провозгласил крикливый юнец, - явится к вам без пяти
минут восемь. Позвольте проститься с вами, сэр!
Мистер Погрэм еще раз пожал руку ему и всем остальным; но и после,
явившись к нему без пяти восемь, они снова жали ему руку и печально
произносили один за другим: "Как вы поживаете, сэр?", словно он пробыл в
отсутствии целый год и теперь встретился с ними на похоронах.
К этому времени мистер Погрэм успел освежиться и привести лицо и
прическу в полное соответствие со статуей Погрэма, так что всякий, едва
взглянув на него, мог бы воскликнуть: "Это он! Именно таков он был, бросая
Вызов!" Члены комитета тоже принарядились, и когда все они в полном составе
вошли в дамскую столовую, то многие дамы и джентльмены захлопали в ладоши
под возгласы: "Погрэм! Погрэм!", а некоторые даже становились на стулья,
чтобы разглядеть его.
Предмет общего восхищения, проходя по комнате, обвел ее взглядом и
улыбнулся, заметив крикливому юнцу, что он и раньше знал о красоте дочерей
их общего отечества, но никогда еще не видел их в таком блеске и
совершенстве как в эту минуту; на следующий день крикливый юнец напечатал
это в газете, к немалому удивлению Илайджи Погрэма.
- Сделайте одолжение, сэр, - сказал Баффем, хватаясь за плечо мистера
Погрэма, как будто собирался снимать с него мерку, - станьте, пожалуйста,
спиной к стене в самом дальнем углу, чтобы для ваших сограждан было больше
места. Если бы вы прислонились вплотную к этому крюку для занавески, сэр, а
левую ногу постарались держать за печкой, нам было бы вполне удобно.
Мистер Погрэм сделал, как его просили, и втиснулся в такой маленький
уголок, что статуя Погрэма не узнала бы его.
Затем начался вечерний прием. Джентльмены подводили к нему дам,
подходили сами и подводили друг друга, спрашивали Илайджу Погрэма, что он
думает о таком-то и таком-то политическом вопросе, глядели и на него и друг
на друга, и вид у них был самый несчастный. Дамы, усевшись на стульях,
рассматривали мистера Погрэма в лорнет и восклицали довольно громко: "Мне
хотелось бы, чтобы он заговорил! Почему он не говорит? Ах, попросите его
говорить!" А мистер Погрэм глядел то на дам, то в сторону, изрекая свое
сенаторское мнение, когда его спрашивали. Но главной целью и предметом
собрания было, по-видимому, ни в коем случае не выпускать мистера Погррма из
угла; там его и держали, не ослабляя надзора.
В середине вечера у дверей началось сущее столпотворение, знаменующее
прибытие именитой особы, и немедленно вслед за этим какой-то пожилой
джентльмен очертя голову бросился в толпу, с боем прокладывая себе дорогу к
достопочтенному Илайдже Погрэму. Мартину, который нашел удобное для
наблюдения место в дальнем углу и стоял там рядом с Марком (он уже не так
часто забывал о нем, как раньше, хотя все-таки забывал иногда), Мартину
показалось, будто он знает этого джентльмена, но окончательно он перестал
сомневаться в этом после того, как джентльмен, вытаращив глаза, провозгласил
очень громко:
- Миссис Хомини, сэр!
- Черт бы взял эту женщину, Марк! Опять она тут!
- Вот она идет, сэр, - ответил мистер Тэпли. - И Погрэм ее знает.
Известная деятельница! Всегда нянчится со своим отечеством, глаз с него не
спускает! Если муж этой дамы держится тех же взглядов, что и я, то-то должен
быть веселый старичок!
Толпа расступилась, и миссис Хомини аристократической поступью медленно
проплыла по проходу - в своем классическом чепце, со сложенными руками и
красным носовым платком, одна составляя процессию. Мистер Погрэм, завидев
ее, выразил восхищение, и все кругом притихли, - ибо известно, что, когда
такая женщина, как миссис Хомини, встречается с таким человеком, как мистер
Погрэм, всегда бывает сказано что-нибудь интересное.
Обмен первыми приветствиями произошел слишком тихо, чтобы его могла
расслышать нетерпеливая толпа; но скоро они повысили голос, ибо миссис
Хомини, как всегда, знала, чего от нее хотят, и чувствовала себя на высоте
положения.
Сначала миссис Хомини обошлась с Погрэмом сурово и учинила ему строгий
разнос за некстати поданный им голос по вопросу, против которого она, как
мать современных Гракхов, в свое время опубликовала в печати протест,
специально набранный курсивом. Однако мистер Погрэм уклонился от разноса,
своевременно намекнув на Звездное Знамя *, по-видимому обладавшее
замечательным свойством всегда поворачиваться именно в ту сторону, куда дует
ветер, и тогда она его простила. После этого они с большим успехом обсудили
некоторые вопросы тарифов, торговых соглашений, таможенных пошлин, ввоза и
вывоза; причем миссис Хомини, по пословице, не только говорила, как книга,
но слово в слово повторяла свои собственные книги.
- Господи! Это что такое? - воскликнула миссис Хомини, развертывая
маленькую записочку, которую она взяла из рук своего взволнованного
кавалера. - Скажите пожалуйста! Ну-ну, подумать только!
И она прочла вслух:
- "Две литературные дамы свидетельствуют свое почтение матери
современных Гракхов и просят талантливую соотечественницу оказать им
любезность, представив их достопочтенному (и знаменитому) Илайдже Погрэму,
черты которого обе л. д. часто созерцали в красноречивом мраморе покоряющего
душу Чигла. Получив от матери современных Гракхов словесное заверение, что -
она согласна исполнить просьбу двух л. д., они немедленно и с удовольствием
присоединятся к блестящему обществу, собравшемуся, чтобы отметить
патриотические заслуги Погрэма. Быть может, упоминание о том, что обе л. д.
- поклонницы трансцендентальной философии *, послужит новым связующим звеном
между ними и матерью с. Гр.".
Миссис Хомини немедленно встала и проследовала к двери, откуда
вернулась через минуту вместе с обеими литературными дамами, которых и
подвела по проходу в толпе к великому Илайдже Погрэму с тем достоинством и
величием манер, которые так ее отличали. - Это была Прямо-таки последняя
сцена из "Кориолана" *, как объявил в восторге крикливый юноша.
На одной из л. д. был каштановый парик невиданных размеров. На лбу
другой держалась, непонятно каким образом, массивная камея с видом
вашингтонского капитолия, по величине и форме очень похожая на пирожок с
малиной, какие обыкновенно продают за пенни.
- Мисс Топит и мисс Коджер! - сказала миссис Хомини.
- Коджер - это, по-моему, та самая, которую часто поминают в английских
газетах, сэр, - шепнул Марк, - старейшая из жителей, та, что ровно ничего не
помнит.
- Быть представленным такому человеку, как Погрэм, - сказала мисс
Коджер, - такой женщиной, как Хомини, есть действительно волнующий момент,
который производит сильное впечатление на то, что мы называем нашими
чувствами. Но почему мы их так называем, и что производит на них
впечатление, и откуда берутся вообще впечатления, и существуем ли мы в
действительности, и существует ли - страшно вымолвить! - в действительности
некий Погрэм, или некая Хомини, или же некое деятельное начало, которому мы
даем эти имена, - это тема для взыскующего духа, слишком обширная и
ответственная, чтобы рассматривать ее в такую непредвиденную и критическую
минуту.
- Дух и материя, - сказала дама в парике, - быстро скользят в
водовороте бесконечности. Возвышенное стонет, и тихо дремлет безмятежный
Идеал в шепчущих покоях Воображения. Внимать ему сладко. Но строгий философ
насмешливо обращается к Фантазии: "Эй! Остановите мне эту Силу! Ступайте,
приведите ее сюда!" И видение исчезает.
После чего обе дамы взяли руку мистера Погрэма и поцеловали ее, как
руку патриота. Когда эта честь была воздана, мать современных Гракхов
потребовала, чтобы принесли стулья, и тут все три литературные дамы вплотную
взялись за Погрэма и начали его обрабатывать, чтобы он показал себя во всем
блеске.
Не стоит заносить на скрижали истории, как Погрэм сразу же сбился с
толку и понес околесицу, не говоря уже о трех литературных дамах, которым и
сбиваться было не с чего. Достаточно сказать, что, потеряв под ногами почву,
все четверо барахтались в волнах собственного красноречия, брызгая словами
во все стороны. По общему приговору, такого жестокого словесного турнира в
"Национальном отеле" еще не бывало. На глазах крикливого юноши несколько раз
выступали слезы, и присутствующие говорили, что голова у них разболелась от
напряжения, как и следовало ожидать.
Когда, наконец, настало время выпустить мистера Погрэма из угла и члены
комитета благополучно препроводили его в соседнюю комнату, все горячо
выразили ему свое восхищение.
- Которое, - сказал мистер Баффем, - должно найти выход, иначе
произойдет взрыв. Вам, мистер Погрэм, приношу я благодарность. К вам, сэр, я
питаю возвышенное благоговение и глубокое чувство. Мысль, которую я
намереваюсь выразить, сэр, такова: "Будьте всегда так же тверды, как ваша
мраморная статуя! И пусть она вечно наводит такой же страх на ваших врагов,
как и вы сами!"
Есть основания предполагать, что она скорее наводила страх на друзей,
чем на врагов, будучи произведением демонической школы и изображая
достопочтенного Илайджу Погрэма с волосами, вставшими дыбом, словно на
сильном ветру, и широко раздутыми ноздрями. Тем не менее мистер Погрэм
поблагодарил своего друга и соотечественника за выраженную им надежду; и
комитет после нового торжественного обмена рукопожатиями отошел ко сну, за
исключением доктора, который немедленно отправился в редакцию газеты и там,
вдохновившись событиями этого вечера, написал коротенькое стихотворение,
начинавшееся четырнадцатью звездочками и озаглавленное: "Фрагмент. Навеян
созерцанием достопочтенного Погрэма во время философского спора с тремя
прелестнейшими дочерьми Колумбии. Сочинение доктора Джинери Данкла, из
Трои".
Если Погрэм чувствовал такую же радость, добравшись до постели, как и
Мартин, он получил достойную награду за свои труды. На следующий день они
снова тронулись в дорогу (причем Марк и Мартин сначала продали за бесценок
свои запасы тем же лавочникам, у которых покупали их) и оказались
попутчиками Погрэма почти до самого Нью-Йорка. Перед тем как расстаться с
ними, Погрэм впал в задумчивость и после довольно продолжительных
размышлений отвел Мартина в сторону.
- Мы с вами расстаемся, сэр, - сказал Погрэм.
- Не огорчайтесь, прошу вас, - ответил Мартин, - мы должны это
перенести.
- Не в том дело, сэр, - -возразил Погрэм, - совсем не в том. Я хочу
подарить вам экземпляр моей речи.
- Благодарю вас, - сказал Мартин, - вы очень добры. Буду в восторге.
- Опять-таки не в том дело, сэр, - продолжал Погрэм. - Достанет ли у
вас смелости ввезти один экземпляр к себе на родину?
- Разумеется, достанет, - сказал Мартин. - Почему же нет?
- Она составлена в очень сильных выражениях, - мрачно намекнул Погрэм.
- Это все равно, - сказал Мартин. - Я возьму хоть дюжину, если хотите.
- Нет, сэр, - возразил Погрэм, - зачем же дюжину. Столько не
понадобится. Если вы согласны подвергнуться риску, сэр, - вот вам один
экземпляр для вашего лорд-канцлера, - он вручил экземпляр, - и вот другой -
для первого государственного секретаря. Я хочу, чтобы они познакомились с
ней, сэр, - ибо в ней выражены мои убеждения, - и не могли впредь
отговариваться незнанием. Но не подвергайтесь опасности из-за меня, сэр!
- Опасности нет ни малейшей, уверяю вас, - сказал Мартин. Итак, он
положил брошюрки в карман, и они расстались.
Мистер Бивен писал в своем письме, что в такое-то время, которое весьма
счастливо совпадало с их приездом, он остановится в такой-то гостинице и
будет с нетерпением ожидать их. Туда они и отправились, не мешкая ни минуты.
К счастью, они застали дома своего доброго друга и были им приняты с обычной
теплотой и сердечностью.
- Простите меня. Мне поистине стыдно, что пришлось просить у вас денег,
- сказал Мартин. - Но посмотрите, на что мы похожи, и судите сами, до чего
мы дошли!
- Я не только далек от мысли, что оказал вам услугу, - отвечал тот, -
но упрекаю себя в том, что невольно стал первой причиной ваших несчастий. Я
не предполагал, что вы поедете в Эдем или что вы вопреки всякой очевидности,
не захотите отказаться от мысли, будто здесь легко нажить состояние; я так
же не предполагал этого, как не собирался сам ехать в Эдем.
- Я решился на это безрассудно и самоуверенно, - сказал Мартин, - и чем
меньше будет сказано по этому вопросу, тем лучше для меня. Марк не имел
голоса в этом деле.
- Ну, он, кажется, не имел голоса и в других делах, не так ли? -
возразил мистер Бивен с улыбкой, которая показывала, что он понимает и Марка
и Мартина.
- Боюсь, что голос он имел отнюдь не решающий, - сказал Мартин,
краснея. - Но век живи, век учись, мистер Бивен! Хоть умри, да научись, -
тем скорее научишься.
- А теперь, - сказал их друг, - поговорим о ваших планах. Вы хотите
вернуться на родину?
- Да, непременно, - поспешно ответил Мартин, бледнея при мысли о
каком-нибудь другом предложении. - Надеюсь, и вы того же мнения?
- Конечно. Я вообще не знаю, зачем вы сюда приехали, хотя, к сожалению,
это вовсе не такой редкий случай, чтобы нам стоило обсуждать его. Вы, верно,
не знаете, что пароход, на котором вы прибыли вместе с нашим другом
генералом Флэддоком, стоит в порту?
- Да, и объявлено, что он отправляется завтра.
Новость была приятная, но вместе с тем и мучительная, ибо Мартин знал,
что нет никакой надежды получить какую-либо работу на этом пароходе. Денег у
него вряд ли хватило бы даже на уплату четвертой части долга; но если бы их
и достало на билет, он едва ли решился бы на такую трату. Он объяснил это
мистеру Бивену и рассказал, какой у них план.
- Ну, это так же безрассудно, как поездка в Эдем, - возразил его друг.
- Вы должны ехать по-человечески - до крайней мере настолько по-человечески,
насколько это возможно для пассажира первого класса, - и занять у меня
несколькими долларами больше, чем вы хотели. Пусть Марк побывает на пароходе
и посмотрит, какие там пассажиры, и если только вы рискнете поехать, не
боясь задохнуться в этом обществе, мой совет - поезжайте! Мы с вами тем
временем побываем в городе (к Норрисам заходить не станем, разве только вы
сами вздумаете), а в конце дня пообедаем все вместе.
Мартину оставалось только выразить благодарность, и, таким образом, все
было устроено. Он вышел из комнаты вслед за Марком и посоветовал ему взять
билеты на пароход, хотя бы им пришлось спать на голой палубе, что мистер
Тэпли, не нуждавшийся в подобных просьбах, охотно обещал.
Когда они с Мартином встретились снова, и без свидетелей, Марк был
очень оживлен и, по-видимому, имел сообщить нечто такое, чем немало
гордился.
- Я провел мистера Бивена! - сказал Марк.
- Провел мистера Бивена? - повторил Мартин.
- Кок на нашем пароходе взял да и женился вчера, - сообщил мистер
Тэпли.
Мартин смотрел на него, дожидаясь объяснения.
- И как только я взошел на пароход и разнесся слух, что я тут, -
продолжал Марк, - является ко мне старший помощник и спрашивает, не
соглашусь ли я занять место этого самого повара на время обратного рейса.
"Ведь для вас это дело привычное, - говорит он, - вы всегда что-нибудь
стряпали для других, когда ехали в Америку". Да так оно и было, - прибавил
Марк, - хотя раньше мне никогда не приходилось готовить, ей-богу.
- Что же вы ему сказали? - спросил Мартин.
- Что сказал! - воскликнул Марк. - Сказал, что возьму, сколько дадут:
"Ежели так, - говорит помощник, - принесите стаканчик рому", - и ром
принесли, как полагается. А мое жалованье, - продолжал Марк, ликуя, - пойдет
в уплату за ваш проезд; я уже занял койку для вас(верхнюю в углу), положил
на нее скалку; так что: "Правь, Британия!", а британцы по домам!
- Какой вы хороший малый! Другого такого не сыщешь! - воскликнул
Мартин, пожимая ему руку. - Но каким же образом вы провели мистера Бивена?
- Как, разве вы не понимаете? - сказал Марк. - Мы ничего ему не скажем.
Возьмем у него деньги, но тратить их не станем, и у себя не оставим. Мы вот
что сделаем: напишем ему записочку, объясним, как устроились, завернем в
нее, деньги и оставим в баре, чтобы ему передали после нашего отъезда.
Понимаете?
Мартин обрадовался этому предложению ничуть не меньше Марка. Все было
сделано так, как предполагал Марк. Они весело провели вечер, переночевали в
гостинице, оставили письмо, как было условлено, и рано утром отправились на
пароход с легким сердцем, сбросив с себя весь груз несчастий и тревог.
- Благослови вас бог, тысячу раз благослови! - говорил Мартин своему
другу Бивену. - Как я отплачу за всю вашу доброту? Как отблагодарить вас за
нее?
- Если вы станете богачом или влиятельным человеком, - отвечал мистер
Бивен, - вы постараетесь, чтобы ваше правительство больше заботилось о своих
подданных, когда они переселяются за море. Расскажите правительству все, что
вы знаете об эмиграции по собственному опыту, и объясните, как много
страданий можно предотвратить, приложив хоть сколько-нибудь труда.
Дружно, ребята, дружно! Якорь поднят. Корабль идет на всех парусах. Его
крепкий бугшприт смотрит прямо на Англию. Америка позади кажется облаком на
море.
- Ну, кок, о чем вы так глубоко задумались? - спросил Мартин.
- Я думал, сэр, - отвечал Марк, - что если б я был художником и меня
попросили нарисовать американского орла, то как бы я за это взялся.
- Наверн