е    автомобили   со
светомаскировочными  щитками  на  фарах медленно ползли  по  темным  улицам.
Однако  все  это,   скорее,  было  просто  спектаклем:  о   тревоге  корейцы
предупреждались  заранее,  никаких  проблем  она не  вызывала,  и  никто ее,
кажется,  даже  особо не принимал всерьез. Ясно, что в век ракет и локаторов
вся эта мишура не имела никакого реального  военного значения и устраивалась
лишь для еще  большего  нагнетания  обстановки, создания  ощущения некоторой
нервозности. По-видимому, военная бесполезность тревог была столь очевидной,
что впоследствии, после 1990 года, от них отказались.

     На  улицах  Пхеньяна  вообще  часто  встречались  люди  в  форме, и  не
обязательно это были военные. Кроме солдат и офицеров, форму носили студенты
и   школьники,   работники   метро   и   общественного   транспорта,   бойцы
военизированной охраны, железнодорожники и, конечно, полицейские. В КНДР все
они  имели  знаки  различия и звания,  часто -- аналогичные  армейским (даже
шахтеры в Северной Корее разбиты на роты и взводы и имеют воинские звания).

     Особенно  часто попадались  на глаза  люди в  зеленой форменной  одежде
военного образца, со знаками различия, идентичными армейским. Впрочем, знаки
различия носили они  весьма своеобразно -- не в виде погон, и не в петлицах,
а  на груди,  в виде  довольно больших  прямоугольных  брошек, на  которых и
изображены все необходимые звездочки и  просветы. Все это  члены специальной
военизированной организации --  "молодежных  ударных  отрядов". На улицах их
было едва ли не больше,  чем собственно военных. Они в основном работали  на
стройках, выполняли неквалифицированные работы на  заводах.  Набирали  в эту
организацию  молодежь так же, как и  в армию,  служащие там  юноши и девушки
находились  на казарменном  положении, подчинялись  почти армейской, строгой
дисциплине  и получали  довольно основательную  военную подготовку. В  то же
самое  время  это  не военно-строительные  части,  "стройбат",  которые тоже
существуют  в КНДР, а самостоятельная  организация,  непосредственно с самой
армией не связанная, хотя и полностью милитаризованная.

     Часто  на  глаза  попадалась  вывеска  парикмахерской.  Корейцы   носят
короткие прически, обычно с пробором, причем мужчины часто смазывают  волосы
для блеска специальной помадкой. Студентам, кстати, было запрещено носить не
только длинные, но и даже, по советским понятиям, и средние волосы (им также
категорически  запрещалось  появляться  на  занятиях без формы). Женщины все
стриглись и  завивались. Прическа эта  шла далеко не каждой  кореянке, но на
сей счет, как мне объяснили, существовало специальное указание  Ким Ир Сена,
который  как-то заметил, что  корейским  женщинам  идет  стрижка и  завивка.
Разумеется, местные  чиновники тут же  обеспечили  поголовное (в  буквальном
смысле слова)  выполнение этого указания  и теперь  только у старушек  можно
иногда увидеть  прическу  из длинных волос, собранных в косу и уложенных  на
затылке.

     Рабочий день в Корее начинался в семь или  восемь часов  утра и длился,
вместе   с   обязательными   ежедневными   собраниями,   около   10   часов.
Продолжительность  рабочей недели  -- шесть  дней, так  что на долю простого
человека выпадало не слишком много свободного времени, особенно если  учесть
практически полное отсутствие бытовой техники  в северокорейских домах. Тем,
наверное, ценнее были редкие свободные часы и дни.

     Об одном  из самых  популярных способов  проведения  свободного времени
можно было  составить  представление,  разок  прогулявшись по  какому-нибудь
пхеньянскому  парку. Воскресенье -- время пикников, очень популярных в Корее
(кстати,  нет  только в  Северной, но и  в Южной). В свободные дни пхеньянцы
большими, человек по 10, компаниями отправлялись в  обширные городские парки
или в  пригородный парк Тэсонсан. Там,  облюбовав местечко,  такая  компания
располагалась  надолго, часто  на весь день.  На траве раскладывалась еда и,
иногда, немного выпивки. Все участники пикника  по очереди пели песни, потом
часто затевались игры, какие-нибудь шутливые полуспортивные соревнования. За
соревнованиями следовали танцы, за ними --  опять песни. Изредка в компаниях
можно  было увидеть и магнитофон,  но чаще музыку  заменяли хлопки в ладоши.
Иногда  рядом  с особенно большой  компанией  можно было увидеть автобус или
машину:  это выехали на отдых работники  какого-нибудь предприятия вместе со
своими семьями.

     Время  от  времени  на  глаза  попадались  группки картежников.  Кстати
сказать, в  отличие от  Южной Корее, где  в  ходу  японские  игральные карты
хватху (сами  они  -- вариация  на  тему  португальских игральных  карт  XVI
столетия), на  Севере  получили  распространение в основном попавшие туда из
Советского  Союза  карты  западного  образца.  Говорят,  что   еще  в  конце
семидесятых увидеть в Пхеньяне группу людей, открыто  играющих в карты, было
почти невозможно -- это было категорически запрещено.

     Корейцы  вообще  очень  музыкальны, очень  любят  петь (обстоятельство,
широко используемое и официальной пропагандой).  По вечерам  в выходные  дни
часто можно было увидеть кружки людей, которые  поют,  усевшись по-корейски,
на корточках, вокруг гитариста (вообще, самый распространенный ныне в народе
музыкальный инструмент --  гитара). Мурлыкают  под  нос песенки  прохожие на
улицах, особенно часто  --  молодые девушки.  Репертуар этого  пения заметно
отличается  от  того,  который  каждодневно  звучит  по  радио:  в   народе,
разумеется,  популярны  не марши,  а  лирические  мелодичные  песни  в  духе
советской эстрады тридцатых  годов, времен Дунаевского. Впрочем,  Ким Ир Сен
упоминается в большинстве из них, ведь других-то текстов в КНДР ныне нет.

     По главным праздникам на площади Ким Ир Сена (у Народного дворца учебы)
-- главной  площади корейской столицы -- устраивались танцы,  в  которых  по
традиции участвовали и живущие в Пхеньяне иностранцы. Танцы начинались около
19.00 и продолжались примерно  час,  их снимало и телевидение. Надо сказать,
что зрелище  это достаточно  эффектное  и впечатляющее. Мужчины  приходили в
своих   лучших  костюмах,   женщины  --   в   ярких,   разноцветных  платьях
традиционного  покроя.  Необычная   нарядность  одежд,  музыка,  яркий  свет
прожекторов создавали ощущение большого, всеобщего праздника.

     Часто в  самых  красивых  местах  города  можно было  увидеть  свадьбы.
Молодожены фотографировались  на фоне театра Мансудэ, на берегу  Потхонгана.
Минимальный  возраст вступления  в брак  до начала  восьмидесятых был  очень
велик: 27 лет для мужчин и 25 лет для женщин. Потом его несколько снизили, и
в  1985 г. он составлял соответственно 24 и 22 года (между прочим,  об  этих
нормах официально нигде не сообщается).  На наши  вопросы о  причинах  таких
ограничений  корейские  чиновники   и  преподаватели  часто   отвечали,  что
"молодость должна вся  без  остатка быть посвящена  служению Великому Вождю,
делу  строительства  социализма  и  коммунизма".  Категорически  запрещалось
жениться (и выходить замуж) студентам, даже если они  уже  в весьма солидных
годах. Если  такой великовозрастный студент все-таки  вступал в брак,  то он
автоматически отчисляется из университета.  Такое  же наказание теоретически
полагалось за сексуальные отношения, хотя на практике на  это часто смотрели
сквозь пальцы.

     Одно  из впечатлений,  оставшихся у меня  от общения с северокорейскими
студентами  -- это чрезвычайно низкий уровень  их знаний об окружающем мире.
При  это надо учесть, что  жили с нами  особо отобранные студенты,  в  массе
своей неплохо занимающиеся.  Впрочем, винить их самих  в  этом никак нельзя,
ибо кимирсеновским правительством сделано буквально все, чтобы они знали как
можно меньше. Иностранная литература,  история  зарубежных стран  в школе не
изучаются, на полках магазинов нет почти никакой иностранной литературы, так
что  от  мировой  культуры   корейцы  ограждены  надежно.   Изучение   всего
некорейского   постоянно  шельмуется,  объявляется  "низкопоклонством  перед
иностранщиной", которая бичуется северокорейской пропагандой денно  и нощно.
Но   ведь  и   "корейское"  в  КНДР  обычно  означает  "кимирсеновское"  или
"чучхейское".   Поэтому  и  своя  традиционная  культура  замалчивается  как
"феодальная"  и  "реакционная",  оставаясь   по  большей  части  неизвестной
современным корейцам. Все это -- и мировую культуру, и национальные традиции
пытаются заменить некоей искусственной "чучхейской культурой".

     Поэтому в книжных  магазинах,  примерно четверть  всех книг  составляли
труды Ким Ир  Сена и Ким Чжон Ира, еще примерно столько же -- комментарии  к
ним и литература  по "идеям чучхе", остальное --  специальная, техническая и
детская  литература,  а  также   художественные  произведения,  тоже  обычно
рассказывавшие  о  деятельности Ким  Ир  Сена или, реже  о боевых и трудовых
подвигах "пламенно преданных"  своему Вождю  корейцев (впрочем, даже и таких
произведений  в  магазинах   было  очень   немного).  Большую  часть   Музея
изобразительных искусств занимал раздел современного корейского искусства, в
котором почти  все  картины были  либо прямо  посвящены  Ким  Ир Сену,  либо
являлись иллюстрациями основных  корейских  лозунгов,  выполненными  в  духе
самого казенного соцреализма.

     Такая политика в области культуры,  не могла не дать своих результатов.
Ни один из 5-6 наших  соседей  по общежитию (студентов университета!) вообще
ничего не слышал ни о Великой французской  революции, ни о Гражданской войне
в  США. Только  один  из них назвал  двух европейских  писателей  (это  были
Шекспир и Дюма),  остальные же знали только корейские и русские литературные
имена.  Впрочем,  и  советская  литература  для  них  кончалась  на середине
пятидесятых годов, с  концом  сталинского периода. Последними по  времени из
изучаемых  ими  (на  филологическом  факультете) произведений были некоторые
рассказы военных лет ("Русский характер" А.Толстого), а  самыми современными
советскими  писателями  -- Александр Островский и  Михаил Шолохов. Полностью
неведомой для  корейских студентов оказалась литература  соседей -- Китая  и
Японии.  Весьма скромные познания  проявили  они и в истории  своей  страны.
Более  или менее знали опрошенные период Когуре,  но вот события других эпох
корейской истории известны им очень слабо и приблизительно, да и то, что они
знают,  сводится  в  основном к списку реальных  или мнимых побед корейского
оружия над внешними врагами.  Правда, в вопросах родословной Ким Ир Сена все
студенты  проявляли  потрясающую  осведомленность и весьма  квалифицированно
могли  рассказать о  том, кем  был  прадед или  двоюродный  дядюшка Великого
Вождя. А речь идет ведь  здесь о студентах лучшего  вуза страны,  многие  из
которых  стремились   читать,   буквально   проглатывали   все  те  немногие
содержательные книги, какие только  можно было достать в стране. Беда только
в  том,  что  книг таких  было очень немного,  и  картина  окружающего мира,
которая в них содержалась, была весьма далека от действительности.

     Теперь -- о пхеньянских музеях. Всех  их  можно  было разделить  на две
категории: музеи в точном смысле этого слова и так называемые "музеи заслуг"
-- "сачжоккван". Первых было немного -- исторический музей, музей корейского
искусства, этнографический музей, музей истории революции  и мемориал победы
в  Отечественной войне, а вот вторых в Пхеньяне,  как и в  провинции имелось
невероятное количество, они были едва ли  не в каждом  крупном  городе,  при
некоторых предприятиях и  учреждениях. Полное название этих музеев -- "Музей
революционных заслуг Великого Вождя".

     Но  оформлены   так   только  "кимирсеновские"   музеи,  о  других   же
(историческом,  например)  этого сказать  нельзя. В  музее  изобразительного
искусства мы были шокированы, увидев, что картины  ХVII-ХIХ  веков висят  на
простых  беленых  стенах  прямо  над  батареями  отопления,  а  экскурсовод,
показывая их, преспокойно водит по картине указкой. Водит именно по картине,
по самому  ее  полотну,  так  что даже раздается  иногда  характерный шелест
трущей о старую бумагу  указки,  а  вся  картина  буквально ходит  ходуном и
качается   из   стороны   в  сторону.  Увидев  это  впервые,  мы,  советские
экскурсанты, буквально замерли с открытыми ртами. Пораженные таким хранением
произведений искусства, мы спросили, не копии ли  это. "Нет, подлинники", --
спокойно  ответила  экскурсовод   и  повернулась   к   соседней  картине  --
великолепному позднесредневековому пейзажу с видом Пхеньяна.  "А  вот здесь,
-- сказала она с приличествующей случаю патетической интонацией, -- мы можем
увидеть место, на котором ныне величественно высится статуя родного Великого
Вождя!" --  и  вновь ткнула  указкой  в  картину,  в  то  ее  место, где был
изображен  холм  Мансудэ. В  то  же  время  посвященные  всякой  официальной
тематике  картины  второго  раздела хранятся вполне  прилично  и  уж  никто,
разумеется, не  помышляет о том, чтобы тыкать  указкой в  физиономию  Ким Ир
Сена, который изображен на  большинстве картин раздела современной корейской
живописи.

     Говоря   о   корейцах,   нельзя   не   подчеркнуть   их   невероятного,
фантастического трудолюбия. Оно проявлялось во  всем, повсюду. Да, положение
северокорейской экономики было непростым, но если  она все-таки существовала
и  как-то функционировала,  то  это  --  заслуга  миллионов людей,  которые,
трудясь в тяжелых,  порою  немыслимо тяжелых  условиях, ухитрялись почти без
помощи каких-либо машин и механизмов выполнять сложные операции, изготовлять
довольно совершенные станки и оборудование.

     Порядок  и чистота  в Пхеньяне поддерживались  образцовые,  несмотря на
полное  отсутствие любых уборочных  машин. Все подметалось и выскребывалось,
поребрики тротуаров белились, все деревья аккуратно обкладывались камешками,
стволы  их тоже  белились.  Но  самое  поразительное -- это  газоны. Никаких
газонокосилок  не  было  и  в помине, так  что  газоны  вручную...  нет,  не
выстригались -- выщипывались! Часто, идя по улице, можно было увидеть группу
женщин,  которые,  сидя  по-корейски, на  корточках, руками или специальными
пинцетиками выщипывали траву на газоне. Как-то мне пришлось увидеть и вообще
грандиозную в своем роде картину: на центральной площади Пхеньяна -- площади
Ким Ир Сена, сидели на корточках два или  три  десятка кореянок и выщипывали
траву, проросшую между бетонными плитами.

     Как  же живут  сами  пхеньянцы? Говоря  об  этом,  нельзя забывать, что
Пхеньян -- это привилегированный город,  право жить  в котором дается далеко
не всем и жители которого имеют куда больше  возможностей для удовлетворения
своих материальных потребностей чем  те, кто живет за его пределами.  Тем не
менее, назвать большинство пхеньянцев богачами никак нельзя.

     С  начала  шестидесятых  годов  все  снабжение  в КНДР основывалось  на
карточной системе, носящей  всеохватывающий характер. Нормируется  абсолютно
все:  от телевизоров  до  риса,  от холодильников  до  ботинок,  ассортимент
товаров  свободной продажи  исчезающе  мал.  Без карточек в  магазине можно,
пожалуй, купить только книги да канцелярские товары. Фактически торговли как
таковой в КНДР не существовало  несколько десятилетий: с начала 60-х годов и
до середины  девяностых  годов  в  стране  ничего  не  продавалось,  но  все
распределялось.  Цены  на  продукты, отпускаемые по карточкам, были, однако,
низкими  и  носили  скорее  символический  характер.  Однако   нормировалось
абсолютно все, поэтому-то на руках у  населения, несмотря на низкий  уровень
заработной платы, скапливались деньги: ведь тратить их было некуда.

     В середине 1980-х гг. средняя зарплата в Корее, по оценкам  иностранных
наблюдателей, составляла  60-70  вон в месяц, но сами  корейцы в откровенных
беседах  часто называли  мне еще меньшую цифру: 50-60 вон в  месяц. Зарплаты
рабочих колебались  от  45  до 100 вон  (при средней  --  около  70  вон)  и
значительно   уступали  зарплатам  чиновников  и  ИТР.  Молодой  инженер  по
окончании  вуза, имея низший из четырех  инженерных разрядов, получал  около
100-110 вон, а инженер высшего разряда -- не менее 150 вон.

     Даже   в   те,   относительно   благополучные,   времена,   до   начала
катастрофического  обвала  корейской   экономики  в  1991-1993  годах,  меню
пхеньянцев,   по   нашим   понятиям,  нельзя  было   назвать  разнообразным.
Повседневная еда состояла из чашки риса с кимчхи и чашки жиденького постного
супа.  Диета,  разумеется,  была  сугубо  вегетарианской,  мясо  большинству
населения  было  практически  недоступно.  Запивали  подобную  пищу  корейцы
горячей  водой или рисовым отваром, такие  напитки, как чай или,  тем более,
кофе, были известны им более по книгам и фильмам. Жившие с  нами в общежитии
студенты --  корейцы, за исключением  детей крупных  чиновников-ганьбу,  чая
никогда не пили  и,  когда мы угощали их, пробовали этот  напиток впервые  в
жизни. Один из  них даже,  выпив  чай,  поинтересовался,  нужно  ли  съедать
оставшиеся на дне чашки чаинки.

     В  сравнительно  благополучном  1985  году каждый  взрослый  работающий
пхеньянец получал по  карточкам в среднем  примерно полкилограмма риса и/или
иных зерновых  в день.  Для разных групп населения размер пайка неодинаков и
может  колебаться  довольно  существенно.  Так,  дети  дошкольного  возраста
получали 300 г, школьники -- 400 г, иждивенцы 300-400 г, работающие взрослые
--  700  г, работники  тяжелых профессий (шахтеры, металлурги,  машинисты  и
т.п.) -- до 900 г. Впрочем, реальные нормы были ниже, так как 15% пайка, как
официально объясняли, "направлялась в стратегические запасы".

     Вдобавок, часть  этого количества  выдавалась  не  собственно рисом,  а
кукурузой, ячменем или иными  злаками. В Пхеньяне, как  в  привилегированном
городе, доля риса в пайке  тогда составляла  примерно 50%,  в то время как в
провинции  даже  в лучшие  времена  три  четверти зерновой  нормы выдавалось
ячменем или кукурузой. Кроме того, каждый месяц на человека полагалось 1-1,5
литра  растительного  масла   и  около   десятка  яиц.   Раз  в  год,  перед
приготовлением кимчхи -- знаменитой корейской острой маринованной капусты --
проводилась  распродажа  по  карточкам  капусты и,  в небольших количествах,
перца для заготовки на зиму.

     Кроме  того,  корейцам в небольших  количествах  выдавали  или, точнее,
продают по карточкам рыбу (обычно минтай), пророщенную сою, картофель, раз в
год они получают яблоки, соевый соус канчжан  и соевый соус  твенчжан.  Хотя
мне не  удалось выяснить  точные  нормы снабжения этими продуктами, но ясно,
что  они,  эти нормы, были очень  малы:  все это  (кроме, может быть,  рыбы)
появлялось на столе только по праздникам в виде лакомств.

     По  праздникам  же (день рождения Ким Ир Сена, день рождения  Ким  Чжон
Ира,  день основания ТПК, Новый год)  всем  корейцам  выдавались праздничные
пайки,  которые  именовались  "подарками   Великого  Вождя"  или  "подарками
Любимого Руководителя".  Обычно  такой "подарок" представлял из себя полкило
сахара и конфет, или кулек с фруктами. Детям в школах и детских садах давали
к праздникам кулечки с печеньем, фрукты, при этом  им  объясняли, что это --
выражение  беспредельной  заботы  Великого  Вождя,  на  которую  они  должны
отвечать "пламенной верностью". Кроме того, в Пхеньяне (и только в Пхеньяне)
школьники  младших классов  получали бесплатно  по стакану молока в день.  К
праздникам по карточкам продавали мясо, из расчета килограмм на человека.

     Таким  образом,  мясо  и  сахар  --  продукты  для  простого   человека
необычные,  редкие праздничные деликатесы. Однако в питании, как и  в уровне
жизни в целом, существует заметный  разрыв  между народо