шо, делая то, что делали
другие.  Семенов, хоть  и молодой разведчик,  был опытным солдатом, имел два
ранения и приобрел за войну обычное солдатское хладнокровие. Маленький юркий
Голубь,  семнадцатилетний   паренек  из  Курска,  сын  повешенного   немцами
советского работника, находился  непрерывно  в приподнятом  настроении.  Его
юная  душа  странно совмещала  в себе  реальную ненависть к  убийцам отца  с
романтическими  историями о следопытах, индейцах  и дерзких путешественниках
и, попав в эти необычайные условия, вся трепетала от восторга.
     Мамочкин не  мог не оценить железной  выдержки Травкина и вдруг впервые
за последние дни преисполнился уверенности в успехе опасного предприятия. Он
вспомнил свое вчерашнее прощание с Катей. Она просила его беречь лейтенанта,
а он, самодовольно улыбаясь, успокоительно хлопал ее по спине и говорил:
     -  Не  сомневайся,  Катюша.   С  Мамочкиным  твой  лейтенант  -  как  в
Государственном банке.
     "Пожалуй,  наоборот,  с  этим  лейтенантом  Мамочкину  не   пропасть",-
сознался  теперь  перед  своей  совестью  Мамочкин  и  смотрел  на  Травкина
повеселевшими,  снова слегка  нахальными  глазами. Он  роздал  всем по куску
колбасы, причем Травкину дал самый  большой кусок и налил ему из фляги целую
кружку самогону.
     Окончательно  убедившись, что в роще немцев нет,  и выставив  на всякий
случай  охрану, Травкин снял  со  спины  Бражникова  рацию  и передал первую
радиограмму.
     Он долго не  мог добиться  ответа, в эфире раздавался  треск и  смутный
гул, доносились обрывки разговоров и музыки, а по соседству со  своей волной
он  уловил твердую и  властную немецкую  речь. Услышав ее, Травкин  невольно
вздрогнул  - такое  близкое  соседство  волн, казалось, может  открыть немцу
тайну Звезды.
     Наконец он  услышал неявственный отклик, голос, твердивший одно и то же
слово:
     - Звезда. Звезда. Звезда. Звезда.
     И Травкин и далекий радист Земли - оба радостно вскрикнули.
     - Передаю,- сказал Травкин.- 21 Филин два. 21 Филин два.
     Далекая Земля, помолчав, сообщила, что она поняла. Хорошо поняла.
     -  Много,  очень  много  двадцать один,-  твердил Травкин,-  только что
прибывшая двадцать один.
     Земля и это поняла и повторила, как эхо:
     - Много, очень много двадцать один.
     Все повеселели. Пройти такой  передний край, а затем начиненные немцами
леса  и потом связаться по радио и передать  своим об этих немцах,- нет, так
стоит жить!
     Травкин  еще и еще раз всматривался в  лица товарищей. Это были уже  не
подчиненные,  а товарищи, от каждого из них зависела жизнь всех остальных, и
он, командир, ощущал  их уже не чужими, отличными от него людьми,  а частями
своего  собственного тела. Если на Земле он  мог предоставить им право  жить
своей отдельной  жизнью,  иметь  свои слабости,  то здесь, на этой  одинокой
Звезде, они и он составляли одно целое.
     Травкин был доволен собой,- собой, увеличенным в семь раз.
     Посоветовавшись  с Аникановым, он решил тут же двинуться дальше, к тому
предуказанному  планом  населенному  пункту,  где  скрещиваются  железная  и
шоссейная  дороги. Правда,  двигаться днем опасно, но  можно было  держаться
болот  и лесов, подальше от проезжих  дорог  и деревень.  Обычно немцы таких
мест избегают.
     Однако, очутившись на западной опушке рощи, разведчики сразу же увидели
немецкий  отряд,   идущий  по  болотистому   проселку.  На  немцах  были  не
темно-зеленые,  а  черные  мундиры,  грозно  поблескивало  пенсне  шагавшего
впереди офицера.
     За эсэсовским отрядом  проследовал обоз  из двадцати  огромных повозок,
доверху нагруженных кладью.
     Углубившись  в ближайший  лес, разведчики заметили свежие следы гусениц
и, осторожно двигаясь по следам, подошли к лесной поляне, по  краям которой,
замаскированные,  стояли   гусеничные  бронетранспортеры,  двенадцать  штук.
Свежая пыль на  гусеницах показывала, что они прибыли  недавно. Это  заметно
было и по поведению  немцев, которые шумно бегали  по  лесу, пилили деревья,
рубили ветки на топливо, раскидывали палатки -  одним словом, делали все то,
что люди делают на новом месте.
     Разведчики отползли  от этой опасной поляны и обошли ее далеко  справа,
но тут  снова  набрели  на  немецкий  лагерь, полный грузовых  автомашин  со
снарядами.
     В лесу на молодой траве валялись пустые сигаретные коробки,  консервные
банки,  грязные  обрывки напечатанных  готическим  шрифтом  газет,  порожние
бутылки  - следы чужой, ненавистной жизни. Лес был полон указок, причем чаще
всего  на них  были  написаны цифра  5 и буква W.  Повсюду  был запах немца,
фрица, ганса, германца, фашиста,-  запах  постылый и презираемый.  Следовало
дожидаться  темноты,  днем двигаться было  невозможно: кругом полно  немцев,
горланящих, спящих,  идущих  и  едущих,  полно сосредоточивающихся  немецких
войск.
     Травкин, да и  все разведчики понимали, что противник  что-то  готовит,
укрывая  свежие войска во  мраке  огромных здешних лесов.  Они,  может  быть
впервые, поняли всю  важность своей задачи и всю меру своей ответственности.
Передремав в небольшом яру остаток дня, разведчики к ночи двинулись дальше.
     Вскоре они  вышли  в красивую  озерную  местность.  Здесь  простирались
озера,  большие   и  маленькие,  прохладные,  окруженные   березовым  лесом,
оглашаемые кваканьем лягушек.
     В  ложбине,  поросшей густым  орешником,  невдалеке от  озера,  Травкин
сделал привал. На противоположном берегу  стоял большой двухэтажный каменный
дом. Из дома доносилась немецкая речь. Правее проходил неширокий проселок, а
на горизонте, между телеграфных столбов,- шлях.
     Близ этого шляха Травкин установил  дежурство. Машины шли  здесь  почти
непрерывным потоком.  Стоило  понаблюдать  за ними. Иногда  движение  на час
прекращалось, чтобы затем возобновиться с прежней интенсивностью. Автомашины
были полны немцев и каких-то упрятанных под брезент таинственных грузов. Два
раза  на  мощных тягачах проследовали  орудия,  общей численностью  двадцать
четыре ствола.
     Травкин  беспрерывно  наблюдал  за этим потоком,  остальные  разведчики
дежурили  по  очереди:  одни  спали,  другие вместе с  Травкиным  вели  счет
проходящей мимо немецкой силе.
     -  Товарищ  лейтенант,-  вдруг  вынырнул из  мрака  Мамочкин,-  там  на
проселке немецкая подвода и  всего два немца. А в подводе жратва. Разрешите,
мы их без выстрела кончим.
     Травкин осторожно  пошел  за ним и действительно увидел  на проселочной
дороге   медленно   двигавшуюся  повозку.   Два   немца   курили   и  лениво
переговаривались. В подводе похрюкивала  свинья. Да,  заманчиво было уложить
этих фрицев. Они сами так и лезли в руки. Не без  сожаления  махнул  Травкин
рукой:
     - Пускай едут.
     Мамочкин  даже  слегка  обиделся.  Ввиду  столь  удачно  складывавшихся
обстоятельств  он  был   настроен   очень  воинственно   и  хотел   показать
разведчикам, а особенно Аниканову, свою прыть.
     "И зачем мы ходим да смотрим, когда вокруг так и шныряют "языки"!"
     Медленно наступал рассвет, и движение по шляху прекратилось.
     -  Движутся  только  ночью,-  заметил  Аниканов,-  хоронятся  от  нашей
авиации. Готовят что-то, сволочи.
     Травкин снова повел своих людей в густой орешник,  и разведчики,  ежась
на  утреннем  холоде,  задремали. Вдруг со стороны дома  на  озере  раздался
протяжный не то стон, не то крик.
     Сам не зная почему, Травкин вдруг вспомнил  о  Марченко. Крик  раздался
снова, потом все утихло.
     - Пойду посмотрю, что там такое,- предложил Бражников.
     - Не надо,- сказал Травкин,- светает.
     Действительно, уже светало. По озеру пошли  красноватые блики.  Пожевав
сухари  с  колбасой,  которую Мамочкин извлек из  своих бездонных  карманов,
разведчики снова впали в дремоту.
     Травкину не спалось. Он пополз ближе к озеру и застыл в кустах почти на
самом берегу. Дом на озере просыпался. По двору сновали люди.
     Вскоре из ворот вышли трое. Один из них, самый высокий, приложил руку к
козырьку  фуражки и стал медленно удаляться от дома. Поднявшись на пригорок,
он повернулся к оставшимся  у калитки, махнул  им  рукой  и быстро  пошел по
проселочной  дороге. В этот момент Травкин заметил  ранец на спине  немца  и
белую повязку на его левой руке.
     Мысль о том, что этого немца следует захватить, пришла  Травкину сразу.
Эта  была  даже  не  мысль,  а  импульс воли,  который появляется  у  любого
разведчика  при  одном лишь  взгляде  па  всякого  немца.  А  затем  Травкин
неожиданно понял,  какая  связъ  между  забинтованной  рукой этого  немца  и
ночными воплями, испугавшими  разведчиков.  Дом  на озере служил госпиталем.
Длинный немец, шагающий  по проселку, выписан  из госпиталя и направляется в
свою часть. Этого немца искать никто не будет.
     Аниканов  и Мамочкин  не  спали.  Подойдя  к  ним  и указывая  рукой на
мелькнувшую среди редких деревьев долговязую фигуру, Травкин сказал:
     - Этого фрица нужно взять.
     Оба были  удивлены.  Лейтенант, обычно  такой  осторожный,  приказывает
взять немца среди бела дня. Тогда Травкин, показывая на дом, пояснил:
     - Там госпиталь.
     Они заметили мелькнувшую на солнце белую повязку на руке немца  и тогда
поняли.
     Разбудили спящих  разведчиков и пошли в лес наперерез  немцу. Он шагал,
насвистывая  песенку и,  видимо, наслаждаясь  весенним утром. Все  оказалось
чрезвычайно  просто.  Маленький  Голубь,  берущий  "языка" впервые, был даже
разочарован.  Он  сам не  успел и пальцем  коснуться  фрица. Того  скрутили,
заткнули  ему  рот пилоткой и  потащили,  прежде чем  страшно  взволнованный
Голубь успел опомниться.
     В  поросшей  орешником  ложбине немец  лежал  острым,  как  будто  чуть
вытянутым носом кверху. Вынули пилотку  из его рта. Немец застонал.  Травкин
спросил, твердо, по-русски выговаривая слова:
     - Zu welchem Truppenteil gehoren Siе?*
     - 131 Infanterie-Division, Pionier-Companiе**,- ответил немец.
     Это была  известная  разведчикам пехотная дивизия, стоящая на  переднем
крае.
     Травкин присмотрелся к  пленнику.  То был молодой  человек лет двадцати
пяти, белесый,  с водянистыми голубоватыми  глазами, типичными  для немецких
лиц.
     Пристально  глядя  в  эти  водянистые  глаза,  Травкин  задал следующий
вопрос:
     - Наben Sie hier SS-Leute gesehen?***
     --  О,  jа,-   ответил   немец,  как   будто  даже  обрадованный  своей
осведомленностью и уже смелей глядя на  окружающих  его русских.- Еinе gаnzе
Меngе, uberall****.

     *  Ваша  воинская  часть?  (Перевод иностранного  текста  и  примечания
принадлежат автору.)
     ** 131-я пехотная дивизия, саперная рота.
     *** Эсэсовцев вы тут видели?
     **** О да, их здесь очень много, везде.

     -Wаs sind dаs fur Тruрреnteilе?* - спросил Травкин.
     - Diе Раnzerdivision  "Wiking".  Еinе  sehr  beruhmtе,  starke Division
Нimmlers Еlitе**.
     - А...- произнес Травкин.
     Разведчики поняли, что лейтенанту удалось узнать  что-то весьма важное.
Хотя  состава дивизии  "Викинг"  и цели  ее  сосредоточения  немец не  знал,
Травкин оценил все значение добытых им данных. Он почти  с симпатией смотрел
теперь  на этого долговязого немца и просматривал его бумаги. А немец, глядя
на   молодого  человека,   русского,   с   чуть  печальными  глазами,  вдруг
почувствовал надежду: неужели этот славный юноша прикажет его убить?
     Травкин оторвал глаза от  солдатской книжки немца и вспомнил, что немца
надо кончать.  Пленный, как бы  поняв  его мысль, вдруг  задрожал и  сказал,
вкладывая в свои слова боль шую силу:
     - Неrr Коmmunist, Каmerad, iсh bin Аrbeiter.  Schauen Siе  meine  Наndе
аn. Glаubеn  Sie mir,  ich schworе bin  kein  Nazi.  Вin selbst Аrbeiter und
Аrbeitersohn ***.
     Аниканов примерно понял сказанное немцем. Он знал слово "арбайтер".
     -  Вот он  показывает  свои  мозолистые  руки  и говорит:  я,  дeскать,
рабочий,- задумчиво  сказал  Аниканов.-  Значит,  знает, что  у нас  уважают
рабочего человека, знает, с кем воюет, и воюет же все-таки...
     Травкин с младенческих лет был  воспитан в  любви и уважении  к рабочим
людям, но этого наборщика из Лейпцига надо было убить.
     Немец  почувствовал  и  эту  жалость  и  эту  непреклонность  в  глазах
Травкина. То был неглупый немец: будучи наборщиком, он прочитал немало умных
книг и  понимал, что за люди стоят  перед ним. И он зарыдал, увидев смерть в
образе этого юного красавца лешего, с большими  жалостливыми и непреклонными
глазами.

     * А что это за части?
     **  Эсэсовская танковая  дивизии "Викинг". Знаменитая, сильная дивизия.
Отборные части Гиммлера.
     *** Господин коммунист, товарищ, я  рабочий.  Посмотрите  на мои  руки.
Поверьте мне, я не национал-социалист. Я рабочий и сын рабочего.


ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

     Что творилось у них в душе?  Вряд ли они сами могли бы ответить на этот
вопрос. Все постороннее, все прошлое исчезло из памяти, а если и  появлялось
в ней  временами, то в виде бесформенных обрывков. Они жили задачей и думали
только о ней.
     Впереди двигались Аниканов с Голубем, метрах в сорока позади  - Травкин
и  Семенов  с радиостанцией, слева, почти  по обочине проходящей параллельно
движению разведчиков шоссейной дороги,- Мамочкии и Быков, а  справа, охраняя
группу  со стороны леса,- Бражников.  Это был равнобедренный треугольник,  в
котором  Травкин являлся центром  основания, а Аниканов - вершиной.  Иногда,
почуяв присутствие немцев, треугольник смыкался  и  двигался медленней, люди
останавливались и прислушивались к  ночным шорохам.  Аниканов издавал птичий
крик, и все они замирали.
     По шоссе слева проходили машины и гусеничные тягачи. Слышались немецкие
песни, немецкая ругань, слова немецкой команды.  Иногда проходила пехота,  и
разговоры солдат  слышны  были так близко,  что казалось  - стоит  протянуть
руку, и ты  поймаешь немца, уткнешься в немецкое лицо, обожжешься об  огонек
немецкой сигареты.
     Травкин  твердо решил  больше  "языков" не брать.  Он  чувствовал,  что
забрался  в самый  центр  расположения вражеских  частей.  Одно неосторожное
движение, полузадушенный вскрик - и  нагрянет вся эта эсэсовская  орава.  Он
знал,  что здесь сосредоточивается танковая дивизия "Викинг".  Однако  он не
знал ее состава и ее намерений. Состав можно приблизительно установить, если
вести учет частям, танкам и артиллерии, но намерения командования могут быть
известны только хорошо осведомленному  немцу.  Такого немца необходимо будет
достать после разведки железнодорожной станции.
     Однако  этот осторожный план Травкина  был  неожиданно нарушен. Травкин
вдруг  услышал слева шум,  затем из  темноты появился Мамочкин  и вполголоса
сообщил:
     - Тут немец один лежит возле дороги. Пьяный как сапожник...
     При одном взгляде на "пьяного"  немца Травкин понял, в  чем дело. Немец
неосторожно  углубился  в  чащу,  был  оглушен,  сбит  с  ног  и  обезоружен
Мамочкиным.
     Мамочкин сконфуженно оправдывался:
     - Он так и пер на меня. Что мне было делать?
     Долго рассуждать не  приходилось.  Они  схватили  пленного  на  руки  и
нырнули в  лес.  Уже  слышны были странные  для  русского уха крики  немцев,
зовущих пропавшего товарища:
     - У-ух!.. У-ху!..
     - Виллибальд! Виллибальд!
     - Герр Беннеке!..
     Пленного уложили  на  траву возле озерца,  Мамочкин побрызгал  на  него
водой и даже не пожалел влить ему в рот немножко самогону из фляги. Мамочкин
сиял и суетился вокруг "своего" немца, расхваливая его на все лады:
     -  Ну,  это  настоящий  эсэсовец,  этот все  знает... Глядите,  товарищ
лейтенант,- офицер, ей-богу, офицер!
     Юра  Голубь с любопытством оглядывал немца,  досадливо морщил маленький
нос и сокрушенно вздыхал:
     - Все берут "языка", а мне все не попадается.
     - Ничего, Голубок,-  тревожно прислушиваясь  к замирающим вдали крикам,
говорил Аниканов.- Этого добра здесь много. Успеешь.
     На Травкина с ужасом  смотрели глаза эсэсовского гауптшарфюрера*. Дрожа
и заикаясь, эсэсовец сказал, что  он  служит  в девятом мотополку "Вестланд"
пятой танковой дивизии СС "Викинг",- то есть сообщил то, что было написано в
солдатской книжке, вынутой из  его кармана Мамочкиным.  Он  рассказал далее,
что полк "Вестланд" состоит из трех  батальонов, по четыре  роты в каждом, в
"ротах тяжелого оружия"  имеются шести- и десятиствольные минометы. Танков в
полку нет, а  есть  ли  в других полках,  он не знает.  Дивизия  прибыла  из
Югославии. Штаб стоит в  деревне недалеко отсюда, но названия деревни  он не
помнит, потому что не в состоянии запоминать русские и польские названия. Он
помнит только "Москау" и "Варшау",- заявил он со странным вызовом.

     * Обер-фельдфебель войск СС

     Получив удар по лицу от  своего "покровителя"  Мамочкина,  он сразу  же
потерял  за минуту до этого обретенное хладнокровие  и  по-звериному  завыл.
Вообще он боялся Мамочкина пуще смерти: как только  тот  наклонялся к  нему,
немец начинал мелко дрожать и умоляюще глядел на Травкина.
     Когда гауптшарфюрера  сбросили  в озеро,  Травкин  связался  с  Землей.
Слышимость на этот раз  была прекрасная, и Травкин передал все установленное
им.
     По голосам  с Земли Травкин понял, что там  его сообщение  принято  как
нечто неожиданное и  очень  важное.  В  заключение  с ним  заговорил женский
голос, и Травкин узнал Катю. Она пожелала ему успеха и скорого возвращения.
     -  Мы горячо  обнимаем  вас,-  закончила  она дрожащим  от  волнения  и
гордости за  его успех  голосом  и, как  будто  сказав  нечто имеющее прямое
отношение к служебным делам, спросила: - Поняли вы меня? Как вы меня поняли?
     - Я понял вас,- ответил он.
     К рассвету разведчики очутились возле полустанка, в семи  километрах от
нужной им станции. Полустанок этот - одноэтажная кирпичная будка, окрашенная
в желтый цвет,- был обнесен двойным валом из толстых сосновых  бревен. Такое
же укрепление с  двух сторон  ограждало и деревянный железнодорожный  мостик
невдалеке от  полустанка.  Это немцы  охраняли свои коммуникации от  набегов
партизан.
     На  дороге к  полустанку  стояла  длинная  шеренга  автомашин,  хвостом
достигая леса, из которого в этот ранний час выползли разведчики. В глубокой
тишине слышались звонки телефонного  аппарата  в  помещении станции и грубый
немецкий голос.
     Приятно  было  поcлe двухдневных скитаний по лесам  увидеть уходящий  в
туманную  даль  рельсовый  путь,  семафор,  черное   колено  железнодорожной
стрелки.
     Аниканов,  остановив  разведчиков  условным  птичьим криком, подполз  к
заднему  грузовику и  заглянул в шоферскую  кабину. Она была  пуста. Пустыми
оказались  и  второй  и третий  грузовики.  Они почти  доверху были завалены
порожними мешками из-под муки.
     Вернувшись к своим, Аниканов сообщил об этом Травкину.
     - Грузиться пришли,- сказал Аниканов,- ждут поезда.
     Решил дождаться поезда  и  Травкин, но  поезд все не показывался. Через
некоторое  время  из  станционной будки высыпали  заспанные  шоферы  и стали
расходиться по машинам, лениво галдя.
     Из обрывков  разговоров, хорошо слышных в тишине утра, Травкин  уловил,
что машины будут грузиться не здесь, а на станции, и сейчас тронутся в путь.
Подумав  мгновение, он  решил послать на  станцию  только  двух разведчиков,
остальные же  будут  дожидаться  здесь.  Немцев на станции  полным-полно,  и
незачем рисковать всеми людьми.
     Он выделил  для этой  цели Аниканова и  Быкова,  а  после  многократных
просьб Юры Голубя назначил его третьим.
     - На попутных поедем, что ли? - спросил Аниканов деловито.
     Они с Быковым и Голубем поползли к задней машине и быстро влезли в нее.
Заботливо укрыв Быкова и Голубя мешками,  Аниканов  и  сам зарылся  в мешки,
оставив отверстие для глаз и взяв автомат на изготовку.
     Вскоре к грузовику неторопливо подошел немец-шофер. Он сел в машину  и,
дождавшись, п