прокурор  обратил внимание на аккуратненький  футляр, открыв его,  он увидел
разобранную  автоматическую винтовку  итальянского производства  с  прибором
ночного видения, в патроннике имелись пули, и он разрядил "Франчи".
     Увидев пули, Нортухта сказал:
     -- Точно такая же у вас в кармане, и стрелял в вас вчера утром тот, что
вышел без автомата, он, видимо, у них за "чистодела" проходил, ас.
     -- Да,  я знаю,  и зовут его Ариф, я за ним  уже  давно охотился, жаль,
опять следы оборвались.
     Отправив  Арифа  с  бригадой  в Фергану  на охоту за прокурором, Миршаб
принялся  за   выполнение  второго  пункта  приказа  Сенатора,  он   касался
Беспалого, Артема Парсегяна, хотя, честно говоря, Хашимов  не понимал, зачем
понадобилась его смерть.
     Но  след  Парсегяна  неожиданно  затерялся, а  ведь  он точно знал, что
Беспалого  задержал полковник Джураев во время ограбления  майора Кудратова,
страховавшего подвоз к "Лидо" спиртного с подпольных заводов.
     Не  отыскав  Парсегяна  по уголовным  каналам, Миршаб стал  разыскивать
через своих людей в милиции, но  тут неожиданно наткнулся на стену молчания.
Но он все-таки узнал,  что Беспалого  забрали  в следственный  изолятор КГБ,
вот, оказывается, чем объяснялось странное поведение давних осведомителей из
милиции.  Только теперь догадался Хашимов, что Беспалый знал нечто такое про
его шефа, что представляло для него крайнюю опасность.
     Парсегян  неожиданно  оказался  недосягаемым,  и  Миршаб  понял, что  с
выполнением первого пункта приказа следует поторопиться. В случае ликвидации
"Москвича" Парсегян  догадался бы  сказать на суде, что оговорил  уважаемого
Сухроба Ахмедовича под давлением прокурора  Камалова.  Нынешняя  схема судов
конечно  же была хорошо известна Беспалому. В тот день, когда Хашимов узнал,
где находится  разыскиваемый  им Парсегян, ему стало известно,  опять же  из
милицейских источников,  что  на  прокурора  Камалова  на трассе Фергана  --
Коканд  неизвестные  совершили  покушение  и  что   все  трое  нападавших  в
перестрелке погибли.
     Выходило, что "Москвич" переиграл их и на этот раз. В  какой-то  момент
Миршаб пожалел, что нет в Ташкенте Шубарина, месяц назад он уехал в Западную
Германию на какие-то долгосрочные курсы  по банковскому делу. Он знал давнюю
мечту Японца открыть коммерческий банк. Будь Шубарин под рукой, подсказал бы
что-нибудь  дельное,  хотя они когда-то с  Сенатором условились не впутывать
его ни в политику, ни в уголовные дела,  чтобы при  любых обстоятельствах он
оставался  свободным и с чистыми руками. На  Японца они могли рассчитывать в
любой беде, он не оставит без помощи и  покровительства  их семьи и детей. А
Салим Хасанович смотрел еще дальше:  если мы войдем в рыночную экономику,  а
дело, похоже,  к  этому идет стремительно,  то только отдав свои капиталы  в
руки Шубарина  они  могли  обеспечить  будущую жизнь не  только  себе,  но и
внукам, уж он-то  знает,  как деньгами  распорядиться, во что вложить, какое
предприятие  приобрести. Нет,  Артура Александровича впутывать было  нельзя,
Сенатор не одобрил бы этот ход, глубже и дальше надо было смотреть.
     Не  дожидаясь возвращения прокурора из Ферганской долины, где стихийные
беспорядки  удалось взять под контроль,  Миршаб начал  готовиться  к встрече
Камалова в Ташкенте.
     Прежде всего Хашимов  распорядился,  чтобы  сообщение  о  нападении  на
прокурора Камалова попало в газеты и на телевидение, тогда весть о вторичном
покушении, которое готовил уже лично он сам, появится в  прессе обязательно,
и таким образом оно станет достоянием Парсегяна и Сенатора.
     Иного пути, как ликвидировать Камалова, Миршаб не видел, не  выполни он
приказ,  Сенатор мог  потащить за  собой и его.  "Москвича", судя  по всему,
ничто  не  могло  остановить,   кроме  смерти.  Владыка  Ночи  еще  не  знал
подробностей гибели своих киллеров, но догадывался, что "Москвич" заманил их
в какую-то ловушку. С опытом его жизни, охотника за  оборотнями, можно  было
предположить,  что  Камалов, после выстрела в окно Прокуратуры, высчитал  --
охота  идет за  ним, и откровенно  подставлял себя под огонь,  этим и усыпил
бдительность Арифа, террориста с большим стажем, человека  хладнокровного  и
выдержанного.
     Готовя покушение, Миршаб сразу  задумал  направить следствие на  ложный
след, обстановка в Фергане сама подсказывала ему столь логический ход.
     Во  время погромов  по всей  Золотой долине  турки-месхетинцы  не могли
понять,   почему  же  против   вооруженной,   разнузданной   толпы  убийц  и
поджигателей власти не  применяли оружия и  не использовали его даже  против
тех, кто  штурмовал здания,  где оно  хранилось. Потеряв надежду  на  защиту
властей, мужчины турки просили  дать им  самим оружие, чтобы защитить детей,
стариков  и женщин,  которые в  каждом селе сбились  где-нибудь  в школе или
кинотеатре, но власти им отказали. Одним из тех, кто  решал вопрос, стрелять
или  не стрелять  в  убийц и мародеров, на  взгляд  турок-месхетинцев,  был,
конечно, прокурор республики Камалов, на этом и решил сыграть Владыка Ночи.
     В  ночь покушения предполагалось  разбросать по Ташкенту листовки,  где
говорилось  бы о том, что  турки-месхетинцы приговорили  к смерти  прокурора
Камалова за  гибель  своих соплеменников. И  на месте  убийства решено  было
оставить какую-нибудь записку, а то и плакат, такого же примерно содержания,
что  и  листовки.   Задумал  Хашимов  организовать  и  несколько  звонков  в
корреспондентские   пункты   центральных   и  республиканских   газет,   что
ответственность за  смерть прокурора Камалова берет  на себя вновь созданная
террористическая  организация  под  названием  "Месть".  И смерть  прокурора
республики списали бы на счет бедных  турок, в одночасье потерявших родных и
близких и  кров над головой. Пока у всех с уст не сходили кровавые события в
Фергане, с покушением следовало поторопиться.
     Камалов  еще  продолжал  мотаться  между  Кокандом  и Ферганой, а  люди
Миршаба,  используя  японскую  аппаратуру  хана  Акмаля, подаренную  некогда
Сенатору,   перехватили  разговор  прокурора  с   женой  и  узнали,  что  он
возвращается в субботу, в первой половине дня. Но главной новостью оказалась
другая -- в субботу выходила замуж племянница Камалова. Зная местные обычаи,
можно было не сомневаться,  что даже если Камалов не спал трое суток подряд,
на свадьбе он появится в любом  случае, хоть в час. Восточные свадьбы длятся
до утра, вот на эту ночь и решили сделать ставку.
     Выяснили, где состоится свадьба, и Миршаб сам проехался  по маршруту от
дома  Камаловых  до махалли невесты. Дядя прокурора  Камалова  жил в районах
новой  застройки   после  землетрясения,  рядом   с   местечком,  называемым
Минеральные  воды,  дорога  дальше вела  в  Казахстан, на знаменитый  курорт
Сары-Агач,  и  это  обстоятельство  взяли  на  заметку.  Глубокий,  длинный,
километра на два,  овраг,  куда  машины  съезжали  неподалеку от Медгородка,
представлялся  идеальным  местом  для нападения.  Оставалось  найти  способ.
Расстрелять  машину  на  ходу  из  автомата?  Но  тут  надежных  гарантий не
предвиделось -- пуля дура, как сказал устами Теркина великий  поэт. Вот если
бы стрелять прицельно, да стрелял бы Ариф!  Требовался вариант наверняка,  и
Хашимов  вспомнил, как  полковник Халтаев  когда-то без  особого шума  убрал
некоего Абрама  Ильича,  писавшего кандидатские и докторские диссертации для
высокопоставленных чиновников. Халтаев  поступил просто -- угнал из соседней
области самосвал, груженный щебнем, и, изучив маршрут доктора наук, совершил
на  него  наезд, а  машину оставил на месте преступления, и  жизнь  человека
списали на дорожно-транспортное происшествие.
     Работая  в  Верховном суде, Миршаб провернул  с  полковником  Халтаевым
немало дел, но одна крупная операция по  вызволению из тюрьмы по поддельному
постановлению подпольного миллионера Раимбаева и у них все-таки сорвалась. В
крайнем  случае  Владыка  Ночи  мог  привлечь  на  помощь  и  такого старого
специалиста по мокрым делам, как начальника  районной милиции Халтаева. Но с
Камаловым он хотел расправиться сам, теперь и для него забрезжил шанс занять
место прокурора, слишком уж у  многих уважаемых людей "Москвич" стоял костью
в горле.
     Если бы удалось каким-нибудь ложным звонком вызвать среди ночи Камалова
со свадьбы, то, как только его  машина покажется  у оврага, с другой стороны
пустили бы навстречу  с горы тяжело груженный самосвал, который ударил бы на
узкой  дороге  встречный  "жигуленок"  в лоб. При таком  таранящем ударе  на
скорости сто -- сто  двадцать километров за жизнь пассажиров и водителя вряд
ли кто  поручился бы, смерть гарантировалась. Ну  на всякий случай выскочили
бы на минутку, если Камалов вдруг  каким-то образом вывернется  и  останется
жив, и добили из пистолета.
     Миршаб  стоял  на  краю  оврага  и  ясно  видел  всю  операцию, вариант
действительно выглядел надежно, и он решил на нем остановиться.
     К субботе  угнали  в районе Сары-агач самосвал  с казахскими  номерами,
груженный бетонными бордюрами.  В предместье  Ташкента,  рядом  с  курортом,
проживало  немало турок-месхетинцев, и версия Миршаба могла оказаться вполне
убедительной.  К субботе они  знали точно, что прокурор  Камалов обязательно
будет на свадьбе своей племянницы, и даже ведали, что он собирается подарить
молодым, --  японская аппаратура хана Акмаля на телефонный перехват работала
безотказно.  В день  свадьбы несколько  раз  прослушивали  и телефон в  доме
невесты, а главное,  периодически отключали аппарат, чтобы внушить хозяевам,
что связь у них барахлит, имелись у Миршаба и на этот счет соображения.
     Поздно ночью, когда  свадьба гремела не  только на всю махаллю, а шум с
нее достигал даже казахских  селений, Миршаб с подельниками  на двух машинах
выехали на операцию.
     Угнанный самосвал уже стоял в темноте, чуть в стороне от дороги, откуда
он должен  был ринуться в лобовую  атаку. В машинах, участвующих в операции,
расположившихся на  противоположных  съездах  в  овраг, имелись переговорные
устройства, "уоки-токи", используемые всеми полициями мира, кроме нашей, уже
лет двадцать, а машина Хашимова располагала еще и телефонной связью.
     Прибыв на место, осмотрели и опробовали еще раз самосвал, проехались по
трассе,  казалось, все рассчитали  верно, оставалось  выманить  Камалова  со
свадьбы. Прежде чем звонить, послали  в  дом невесты  человека, на узбекских
свадьбах ворота  открыты для всех, усадят за стол каждого вошедшего во двор,
и появление незваного гостя не бросится в глаза никому.
     Через час в переговорном устройстве, лежащем рядом с Миршабом, раздался
голос гонца, отведавшего свадебный плов и пропустившего рюмку.
     --  "Москвич"  сидит  от телефона далеко и  сейчас  о чем-то  оживленно
беседует  с  какими-то солидными  людьми,  и его вряд ли отвлекут,  кажется,
можно   звонить...  --   И  вдруг,   когда  Салим  уже  собирался  отключить
"уоки-токи", человек со свадьбы, спохватившись, добавил:
     --  Тут  среди  гостей  полковник Джураев,  и вообще  много  ментов  из
угрозыска.
     -- Почему? -- жестко спросил Салим, сразу почувствовав какой-то подвох,
отчего у него моментально пересохло во рту.
     -- Говорят, жених служит в угрозыске, старлей.
     --  А... -- сказал  неопределенно Хашимов  и,  мгновенно  успокоившись,
отключил связь.
     Но звонить сразу, как предполагал ранее,  не стал, еще раз проехался по
трассе, доехал до махалли, где шла свадьба, встретился с  гонцом, побывавшим
во  дворе, расспросил  его  вновь  дотошно  и только потом,  убедившись, что
полковник Джураев не наставил ему капканов,  вернувшись на исходную позицию,
набрал номер  телефона  в  доме,  где находился "Москвич". Трубку  долго  не
брали,  видимо, из-за шума, и  он  перезвонил повторно, мягкий женский голос
ответил по-узбекски. Хашимов, также по-узбекски, отрекомендовавшись дежурным
по Прокуратуре, сказал:
     -- Извините, но служба есть служба, Хуршид Азизович, уходя  на свадьбу,
оставил этот телефон и просил в случае необходимости позвонить.
     -- Вам  позвать Камалова? -- переспросила неожиданно женщина с приятным
голосом.
     --  Если он рядом и свободен,  то  пожалуйста,  если  далеко, передайте
следующее...
     -- Да, он далеко в саду, говорите, я передам.
     --  Скажите,   звонил  Генеральный  прокурор  страны  Сухарев,  завтра,
несмотря  на  воскресенье,  его  вызывают в Кремль,  доложить  обстановку  в
Ферганской  долине, и он  хотел  переговорить с ним. Пусть  он  возвращается
домой, через час-полтора ему  позвонят из Москвы. -- И, поблагодарив, Миршаб
положил трубку и через некоторое время дал команду отключить в доме телефон.
     Звонок из Москвы выглядел вполне убедительно и никак не мог насторожить
Камалова, его не раз поднимали среди ночи, такая уж работа.
     Вызов  прокурора  из дома  невесты  означал  начало  операции, и Миршаб
подъехал к самосвалу, стоявшему в укромном месте.
     Карен, в  перчатках, нервно сжимал баранку, а подельщик, который должен
был  после   наезда  выскочить  и   бросить  в  разбитую   машину   приговор
несуществующей  террористической  организации турок "Месть"  и,  если  надо,
добить прокурора из пистолета, спокойно курил. Подойдя к  распахнутой дверце
машины, Миршаб приказал Карену:
     -- Как только выскочите на трассу, пусть подельщик не выпускает из  рук
автомат.  На  свадьбе  находится полковник Джураев,  от этого  дьявола можно
ожидать чего угодно, уж я-то знаю его давно.
     --  Мы  слышали по "уоки-токи" ваш  разговор, шеф, кроме него там много
ментов,  но  отступать поздно, кажется, вы уже запустили машину,  -- ответил
довольно-таки спокойно  Карен, и в  этот момент над  махаллей,  где  трубили
карнаи,  вспыхнула  слабая  зеленая  ракета,  на  которую  мало кто  обратил
внимание -- сигнал означал, что прокурор Камалов выехал домой.
     Двое в кабине неожиданно вздрогнули и подобрались, а Миршаб,  отойдя  в
сторону, жестом показал -- вперед!
     Самосвал  стал осторожно  выезжать к  дороге. Как  только  "ЗИЛ"  занял
исходную позицию на съезде в овраг, с другой  стороны трижды мелькнул огонек
фонарика -- давался старт смертоносной машине.
     Как  в  тщательно  отрепетированном спектакле  две машины  одновременно
нырнули в глубокий овраг,  и темнота проглотила  их, лишь свет  ближних  фар
"жигуленка"  обозначал  путь  прокурора   к  смерти,   самосвал  Карена   до
определенного момента шел без огней.
     Когда до столкновения осталось меньше  минуты, все  участники операции,
включая прокурора Камалова, услышали душераздирающий вой милицейской сирены,
приближавшейся с огромной скоростью.
     Джураев  появился  на  свадьбе  не  случайно, он  знал,  что тут  будет
прокурор,  только  вернувшийся  из  Ферганы,  и ему хотелось из  первых  уст
услышать  о нападении на  кокандской  трассе.  Учел он  и возможность нового
покушения, поэтому упросил хозяев усадить прокурора подальше,  да и вряд  ли
кто-нибудь  посторонний   мог  приблизиться  к  нему,  товарищи  жениха,  из
угрозыска, внимательно оберегали тот угол, где находился высокий гость.
     Поэтому когда Хуршид Азизович неожиданно с семьей  уехал домой, об этом
тотчас доложили Джураеву.  Хозяйке  дома  пришлось  объяснять взволнованному
полковнику,  почему  прокурор  вынужден  был  покинуть   свадьбу.  Начальник
уголовного   розыска  республики,  знавший   на  память  телефон   дежурного
Прокуратуры,  попытался  созвониться с  ним,  но связь не работала,  что еще
больше  озадачило его. Тогда  он  бегом  кинулся  к своей машине  на улице и
набрал  оттуда номер Прокуратуры  --  никакого  звонка  из  Москвы  не было.
Джураев тут  же завел  машину,  пригласил взглядом  двух  парней  на  заднее
сиденье  и, включив сирену на всю мощь, рванулся вслед Камалову. По рации он
успел передать всем  постам ГАИ в городе, чтобы остановили  машину прокурора
республики, Джураев был убежден, что засаду устроили у его дома.
     Услышав сирену, Карен спокойно сказал приятелю:
     --  Менты.  Скорее всего Джураев догадался,  что  "Москвича" заманили в
ловушку.  Слушай внимательно, сейчас я ослеплю дальним светом "жигуленка"  и
ударю его, на проверку, что с ним случилось, нет  времени,  через три-четыре
минуты,  на  выезде из  оврага,  мы  наверняка столкнемся  с оперативниками.
Увидев машину ментов, я приторможу, а ты тут же дай очередь по  фарам, и  мы
рванемся  на Келес,  где нас  должны поджидать.  Только ни  в коем случае не
стреляй по кабине, угрозыск за Джураева  весь город перевернет, и до суда не
доживешь, если влипнешь...
     Камалов,  услышавший  за спиной вой сирены,  понял:  случилась какая-то
беда.
     Он понял, что сигнал имеет какое-то отношение к нему, сбавил скорость и
хотел  спокойно развернуться, как вдруг  его ослепил яркий свет стремительно
приближающейся  с  ревом  огромной машины,  и он  догадался,  что  последует
дальше,  но  дорога не  представляла  места для  маневра даже первоклассному
гонщику, хотя в последний  момент  прокурор сумел  увести машину от лобового
удара.
     "Жигули" словно пушинку подбросило вверх, затем зацепило задним бортом,
и, кувыркаясь, она пошла сшибать бетонные столбы вдоль дороги...
     Самосвал,  не  сбавляя скорости, мощно шел  на подъем  и  тут  же целой
правой фарой высветил вдали милицейскую машину с включенной сиреной.
     "ЗИЛ" чуть  сбавил ход, и тут же в  высаженное лобовое стекло раздалась
автоматная очередь  по  фарам встречного  транспорта.  Подстреленные  в  оба
передних  колеса  патрульные  "Жигули"  так  же  пошли  кувырком под откос в
темноту -- путь на Келес оказался свободным.
     Неожиданно оборвавшийся  вой сирены и автоматную очередь услышал кто-то
из коллег Джураева, оставшихся на свадьбе, и на  следующей  машине работники
угрозыска кинулись вслед своему шефу. Минут через десять они натолкнулись на
перевернутый милицейский  автомобиль, полковник Джураев  отделался ушибами и
ссадинами, а двое молодых розыскников еще и переломами.  Когда  они проехали
дальше  по  трассе,  увидели  "Жигули"  прокурора,  превратившиеся  в  груду
металлолома.
     Вызванная по  рации  "скорая"  подтвердила  факт  смерти  жены  и  сына
Камалова, а сам он, весь переломанный, истекающий кровью, был еще жив, и его
срочно  отправили  в  реанимационное  отделение  травматологии  того  самого
института, откуда когда-то капитан Кудратов выкрал  Коста. На следующий день
Хашимов узнал  от  своих людей,  впрочем,  об этом говорил весь  город,  что
Камалов до  сих  пор не  приходил  в  сознание  и  по-прежнему  находится  в
безнадежном состоянии.  Интервью министра внутренних дел по телевидению тоже
подтвердило  версию о  критическом  состоянии  жизни  прокурора,  но  высший
милицейский  чин  назвал  случившееся   дорожно-транспортным  происшествием,
несчастным случаем, и  уверил граждан, что ведется тщательный  поиск машины,
совершившей аварию и скрывшейся с места преступления.
     В тот же день Миршаб передал в Москву по телефону текст шифровки о том,
что "Москвич" больше не представляет опасности.
     Через неделю, несмотря на все строгости тюрьмы "Матросская тишина", оно
стало достоянием Сенатора, и он уже по-иному стал строить  свои отношения со
следователями.
     Шла   неделя,  другая,  заканчивалась   третья,  прокурор  оставался  в
реанимации и не приходил  в себя, все эти дни он был между жизнью и смертью.
Многие, даже врачи, поставили ему окончательный диагноз -- не жилец. Миршаб,
еще  с  неделю  следивший  за  сведениями из  травматологии,  потерял к  ним
интерес, для него стало ясно,  что,  даже если Камалов выживет, скорее всего
останется инвалидом, не имеющим влияния на события в республике.
     Но судьба распорядилась иначе. На исходе двадцать восьмых суток Камалов
открыл глаза и слабым голосом спросил:
     -- Что с женой, с сыном?
     Вместо о