звон осколков, дружный вздох удивления...
   - Ал... Ал... - широко разевая  рот,  сказал  жирный  старлей,  по  щекам
которого стекали струйки воды и крови. - Ты... ты...
   - Я, ребята, устал сильно и хочу отдохнуть. Пока вы тут ночью водку жрали
и в секу резались, я  пятерых  хлопцев  с  того  света  вытащил,  -  сообщил
Толхаев, демонстративно зевая, чтобы заглушить бившую его нервную дрожь.  И,
укладываясь поудобнее, буднично добавил:
   - Еще кто так вот пошутит - башку прострелю...
   ...В этот раз Григорию Васильевичу  показалось,  что  какой-то  недобитый
вражина опять гнусно шутит с ним,  воспользовавшись  беспомощным  состоянием
спящего. Кто-то щекотал ноздри соломкой и при этом надсадно сопел  и  чмокал
от предвкушаемого удовольствия. Данный факт бывшего хирурга  страшно  удивил
даже во сне: это что еще за  ретро?!  Дела  давно  минувших  дней,  преданья
старины глубокой!..
   Когда щекотание в ноздрях достигло  критической  точки,  Толхаев  яростно
чихнул, проснулся  и  с  ходу  принялся  шарить  вокруг  рукой,  намереваясь
схватить супостата за патлы и с размаху треснуть передней частью черепа  обо
что-нибудь твердое.
   Супостат,  однако,  отсутствовал.  Григорий   Васильевич   с   удивлением
осмотрелся, пытаясь вспомнить, где он находится. Оказывается, все это  время
он спал, сидя за большим деревянным столом  из  необструганных  досок.  Стол
стоял посреди просторной комнаты с бревенчатыми  прокопченными  стенами.  Из
предметов интерьера, помимо стола, присутствовали три табурета, два топчана,
на которых в настоящий момент кто-то спал - из-под курток вытарчивали ноги в
ботинках, - и какая-то бутылка в углу на штативе, совсем не вписывающаяся  в
окружающий ландшафт.
   Тот,  что  спал  на  топчане  в  углу,  невнятно  стонал  с  подхрипом  и
периодически чмокал. А из оконца рубленого, за которым моталась на  ласковом
ветерке здоровенная хвойная лапа, в стол вонзался боевым лазером  игольчатый
солнечный лучик. Аккурат в то место, где только что покоилась тяжелая голова
Григория Васильевича.
   - А-а-а! - просипел Толхаев и, откашлявшись, погрозил пальцем лучу. -  От
я те, баловник...
   На столе в живописном беспорядке были разбросаны  продукты:  сырокопченая
колбаса, буженина, ветчина в жестяных коробках, две  пустых  баночки  из-под
черной икры, чипсы, хлеб "Бородинский", сыр  "Голландский"  и  еще  какие-то
заедки. А по центру стояли четыре бутылки: две  пол-литровые  пустые  из-под
водки "Флагман", и две - из-под текилы.  Вернее  -  одна  совсем  пустая,  в
другой - жидкости на четверть.
   - А-а-а! - хрипло сказал Григорий Васильевич, фокусируя взгляд на бутылке
и осторожно прислушиваясь к своим ощущениям. - Вот, значит, как...
   Понятное дело. Усадьба  егеря  Василия  -  больше  вариантов  нет.  Вчера
охотились, под вечер сели поправлять здоровье. Водку с текилой он никогда не
мешает, а из его круга те килу больше никто не уважает. Значит, те,  что  на
топчане, уговорили по "Флагману". А он что-то  разошелся:  выел  без  малого
литр текилы и  отрубился  так,  что  ничего  не  помнит.  Возраст,  что  ли,
сказывается? Раньше себе никогда такого не позволял. Голова тяжелая,  словно
свинцом залили. И такая вонь в комнате стоит - как будто всю  ночь  медведей
пугали. Экое свинство-то! Вдобавок ко  всему,  от  неудобного  положения  во
время сна ноги затекли так, будто их и нету вовсе. С этим надо кончать.
   Потянувшись за бутылкой, Григорий Васильевич сделал  три  мощных  глотка,
жадно заел ветчиной из жестянки. Переждал с полминуты, опять засадил,  добил
ветчину и, откинувшись на спинку, довольно крякнул.
   В голове прояснилось, тяжесть куда-то улетучилась, на душе стало  хорошо.
Подумаешь - возраст, похмелье, не правильный образ жизни! Вон как  хорошо  в
этом мире: солнышко ласково светит,  за  рубленым  окном  -  море  целебного
воздуха, до глубокой  старости  еще  далеко,  в  средствах  он  не  стеснен,
друзьями не обделен. В общем, из благ этого мира все у него  есть  -  желать
нечего...
   - Гхм-гхм-кхм... - пробно покряхтел  Толхаев,  прочищая  горло,  и  вдруг
вдохновенно заорал во всю глотку:
   -   Аа-а-а-андерма!   Аа-андерма!   Пя-я-атт-ныш-шко    род-ди-маяо!    У
Кар-р-рского моря, на обветренной щ-щеке-е-э-у!!!
   Снаружи, за оконцем, хлопнули автомобильные дверцы,  раздалась  невнятная
ругань, кто-то побежал. Один из  типов,  что  спали,  прикрывшись  куртками,
резко сел на топчане  и  недоуменно  вытаращился  на  Григория  Васильевича.
Второй просыпаться не пожелал - он все так же тихо стонал на выдохе,  как-то
нездорово хрипя.
   Григорий Васильевич на типа тоже вытаращился -  сразу  и  не  понял,  кто
такой. На этом топчане, по всем канонам обычной охотничьей  гулянки,  должен
спать Пес. А на втором...
   - Совсем тронулся? -  скрипучим  голосом  спросило  помято-небритое  лицо
Рудина, появляясь в оконце. - Чего орешь-то? Гляди - народ перепугал.
   - Нет-нет - это не правильно... -  пробормотал  возмутитель  спокойствия,
оборачиваясь к "народу" - невесть откуда возникшим в  дверном  проеме  двоим
коротко стриженным хлопцам, затянутым в кожу, с сильно заспанными  личинами.
Переведя взгляд на свои ноги, Григорий Васильевич крепко зажмурился и закрыл
лицо руками.
   - Че такое, док? - хрипло поинтересовался  один  из  "кожаных",  усиленно
протирая глаза и зевая во весь рот. - Че такое?
   Григорий Васильевич убрал руки от лица, разжмурился, для верности ущипнул
себя за щеку и попытался встать.
   - Не, реально, док  -  че  такое?  -  не  отставал  настырный  "кожаный",
пристально глядя на топчан в углу. - Проблемы?
   - Ой-й-й,  господи  ты  боже  мой!!!  -  с  чувством  глубочайшей  скорби
воскликнул Григорий Васильевич, окончательно поняв, что все  происходящее  с
ним - вовсе не кошмарный сон. - Чтоб мне сдохнуть! Господи, какой идиот!!!
   Да, это была нормальная гнусная действительность, длившаяся уже два года.
Ног он не чувствовал потому, что два года жил в инвалидной коляске. Вот они,
ноги-то, под пледом, бесполезные высохшие отростки, которые никогда  уже  не
смогут ходить. И торчит он здесь  вовсе  не  ради  охотничьей  забавы,  хотя
заброшенный домик  оборудован  Псом.  со  товарищи  именно  для  длительного
проживания в  охотничьи  сезоны.  Толхаева  привезли  в  эту  забытую  богом
сторожку, чтобы достать с того света нарвавшегося на  пулю  краснореченского
бандоса - Никиту.
   Рядились за "штуку" баксов и один присест хорошей еды - чтобы  непременно
с текилой и черной икрой. И текила, и икра - обязательные  атрибуты  прошлой
жизни  -  в  настоящий  момент  для  Григория  Васильевича  являлись  этаким
разгульным празднеством организма. Прежнее состояние и благополучие канули в
Лету. Друзья тоже канули. И вообще - у Толхаева  сейчас  в  целом  мире  нет
ничего.  И  никого.  Кроме,  разве  что,  вот  этого  грубияна  Рудина,  что
недовольно хмурится в рубленое оконце...
   Григорий Васильевич обиженно захныкал, зашмыгал  носом,  руками  принялся
размазывать слезы по щекам. Надо же, расчувствовался, старый дурак,  повелся
на ровном месте!  Пожрал  хорошей  снеди,  текилы  употребил  от  пуза  -  и
вообразил себе невесть что...
   "Кожаные" душевное расстройство Толхаева истолковали превратно. Тот,  что
задавал вопросы, метнулся к раненому,  второй  шустро  достал  из-за  пазухи
пистоль и направил его на "черного  хирурга",  а  третий,  который  спал  на
топчане, хотя  и  не  уловил  сути  ситуации,  но,  воодушевленный  примером
соратников, также принялся лапать у себя под мышкой.
   - Твою в душу мать... - сердито буркнула голова Рудина в рубленом оконце,
мгновенно усугубляясь ствольным срезом охотничьего карабина. - А ну.  Масло,
ходи к дверям...
   - Убери лапы! -  сырым  от  слез  голосом  возопил  Григорий  Васильевич,
увидев, что "кожаный" ј 1 стащил с раненого куртку и пытается его тормошить.
- Куда ты, блядь, - грязными руками!!!
   - Так это... - смутился "кожаный", убедившись, что раненый на вид  вполне
живой, теплый и помирать пока что не планирует. - Так ты...
   - Отлезь от него!  -  просморкавшись,  рявкнул  Толхаев,  подкатываясь  к
топчану и грубо отталкивая радетельного соратника Никиты.  -  Я  же  русским
языком сказал - только медик! Остальные чтоб на пять метров не подходили!
   Посчитав у раненого пульс, Толхаев, не глядя, протянул руку  к  соседнему
топчану и щелкнул пальцами:
   - График!
   Субъект,  что  обретался  на  соседнем  топчане,  и  в  самом  деле  имел
отдаленное отношение  к  медицине  -  в  свое  время  закончил  ветеринарный
техникум. Именно поэтому ему выпало выступать в роли  сиделки  при  персоне.
Несостоявшийся ветеринар виновато  потупился  и  протянул  Толхаеву  измятый
листок, на котором были проставлены почасовые отметки температуры.
   - А-а-а! -  зловеще  прищурился  Григорий  Васильевич.  -  Стрелять-бить,
пальцы гнуть, значит, мы научились... Где пяти - и шестичасовая  отметки?  Я
тебя спрашиваю - где?
   - Не знаю, как получилось, - бегая взглядом, пролепетал бывший ветеринар.
- Сидел-сидел... и вдруг заснул. Как-то само собой так вышло...
   - И само собой на топчан  улегся,  и  само  собой  курточкой  укрылся,  -
ядовито проскрипел Толхаев. - А  я  теперь,  значит,  крутись,  как  хочешь,
выводи тебе анамнез и назначения, да? А он,  может  быть,  коли  ошибусь  на
граммулечку, как раз от этого и загнется...
   - Ты че, отморозок?! - мгновенно сориентировался "кожаный" ј  1,  нависая
над незадачливой  "сиделкой"  с  поднятыми  кулаками.  -  Да  я  тебя,  конь
фанерный...
   - Да заткнитесь вы все! - желчно воскликнул Толхаев. -  Не  хватало  еще,
чтобы капельницу разбили! Ну-ка, выметайтесь отседа - работать мешаете...
   Совсем "выметаться" соратники Никиты  не  пожелали:  то  ли  не  доверяли
"черному хирургу", то ли боялись пропустить какой-либо особо важный  момент.
Но от раненого удалились  и  притихли.  Сгрудились  в  уголке,  подальше  от
топчана, и принялись тыкать под бока незадачливого коновала, шипя ему в  уши
о грядущих перспективах.
   Толхаев между тем разложил на столе припасенный загодя блокнот  и  быстро
набросал назначения. Затем легким педагогическим усилием вырвал  "фельдшера"
из пылких дружеских объятий и минут десять подробно  его  инструктировал  на
предмет ухода за раненым, требуя, чтобы тот делал пометки в блокноте.
   - Печь сильно не топите, - предупредил  Григорий  Васильевич,  протягивая
"кожаному" ј 1 пакетик с искореженной латунной оболочкой. - Только на  ночь,
не  более  двух  часов.  Погода  пока  вполне  располагает.  Керосинку   без
надобности не палите - ему чистый воздух нужен.
   - Это зачем? - недоуменно наморщил лоб "кожаный", рассматривая пакетик на
просвет.
   - А-а-а, вон как! - понятливо кивнул Толхаев. - Тебе, значит, шкуру  пока
что не дырявили. Ну ничего - у тебя еще все  впереди.  При  вашей  специфике
труда...
   - Не каркай,  док!  -  досадливо  нахмурился  соратник  Никиты,  суеверно
отстукивая по столу и трижды плюя через левое  плечо.  -  На  хера  мне  эта
железяка? Экспертизу мы делать не собираемся, и так знаем - кто.
   - Отдашь ему, когда оклемается, - Толхаев кивнул на топчан в углу. - Тебе
не понять. Для того, кто вернулся с того света, этот кусок железа  -  ценная
реликвия. Не выбрасывай, он тебе потом будет благодарен.
   - Ладно, - кивнул "кожаный", пряча пакетик в карман. - Что еще?
   - Список медикаментов передал, -  принялся  загибать  пальцы  Толхаев.  -
Назначения написал. Телефон мой у вас  есть.  Фельдшер  постоянно  находится
рядом, никуда не отлучается. Если какие проблемы - сразу звонит мне.  Мобила
есть?
   - Моим попользуется, - решительно сказал "кожаный", доставая  из  кармана
куртки мобильный телефон. - Ради такого дела...
   - Ну вот, собственно, и все. Транспортировать его пока нельзя.  Я  скажу,
когда можно будет  перевезти,  -  Толхаев  выразительно  потер  пальцами.  -
Расчет?
   "Кожаный" ј 1 покосился на раненого  и  шмыгнул  носом.  Ствол  карабина,
торчавший из оконца, показательно шевельнулся. Голова Рудина разверзла  уста
и лениво произнесла:
   - Саша! Намекни Соловью - пусть подтянется сюда.
   - Понял, - раздалось из-за двери. - Намекаю.
   - Доверять  надо  людям,  -  осуждающе  буркнул  "кожаный",  доставая  из
внутреннего кармана куртки конверт и протягивая его Толхаеву.  -  Какие  тут
могут быть заморочки? Ну реально - ты же меня не первый день знаешь! А потом
- тебе же еще швы снимать...
   - Доверяй, да проверяй,  -  буркнул  Толхаев,  пересчитывая  доллары,  и,
упрятав конверт, быстро покатился к  выходу,  втянув  голову  в  плечи.  Эти
бандосеры  -  публика  еще  та!  Был   случай   при   аналогичных   примерно
обстоятельствах: после своевременно оказанной помощи вместо обещанных баксов
пытались угостить свинцом. Только не учли, щенята  молочнозубые,  что  имеют
дело с ветеранами ратного труда, умудрившимися пережить с десяток  локальных
войн. Пришлось Толхаеву там же, на месте,  оказывать  дополнительные  услуги
травматологического профиля. Бесплатно...
   Едва  Григорий  Васильевич  выкатил  на  порожек,   Ваня   Соловей,   "не
доверявший" под дверью совместно с Маслом, шустренько скакнул в  потрепанный
"уазик", сиротливо приткнувшийся рядом с  бандитским  микроавтобусом  "Форд"
(на нем Никиту привезли), и  отогнал  машину  к  опушке.  Пришлось  Григорию
метров пятьдесят самостоятельно шкандыбать со скрипом по припорошенным слоем
хвои корневищам и кочкам. Рудин и Масло инвалиду не помогали - они  пятились
следом,  направив  стволы  карабинов  в  сторону  сторожки.   Опасную   зону
проскочили на одном дыхании, рывком забросили инвалида совместно с креслом в
специально оборудованный грузовой  отсек  и,  перегазовав,  удрали  с  места
событий.
   Дух перевели только после того,  как  удалились  от  сторожки  метров  на
пятьсот и убедились, что на данном этапе погони можно не опасаться.
   - Ох и не люблю я этих... - буркнул Ваня  Соловей,  выруливая  на  хорошо
утрамбованную лесную дорогу, ведущую к скоростному шоссе. - Такие молодые, а
такие... ублюдки, короче. Конченые.
   - А я от них в восторге, - криво ухмыльнулся Рудин.  -  Пока  "бычка"  на
улице не встречу - как будто чего-то не хватает. А как увижу, как  услышу  -
все во мне заговорит...
   - Заедем в "Эльдорадо",  позавтракаем,  -  солидно  заявил  из  грузового
отсека Толхаев. - Угощаю! Заслужили.
   - А! Совсем забыл, - спохватился Рудин. - А ну, отдай баксы!
   - Чего это? - встопорщился Толхаев. - Позавтракаем в  "Эльдорадо",  потом
Алисе отдам. Лично. Кто работал-то?!
   - Никаких "Эльдорадо", - сурово отрезал Рудин. - Я же предупреждал!  Саша
- ну-ка, намекни.
   - По черепу или в поддых? - флегматично уточнил устроившийся с  инвалидом
в грузовом отсеке Масло. И непонятно было - шутит или где. С такого станется
- возьмет и в самом деле "намекнет", дурак здоровый!
   - Жлоб ты. Пес! - дрожащим от обиды голосом воскликнул Толхаев, передавая
Рудину деньги. - Ох и жлоб... Путевка-то - четыреста пятьдесят стоит!  Ну  и
что тебе - "Эльдорадо"? Раз в квартал людьми себя почувствовать...
   - Не хнычь, Гриша, - миролюбиво пробурчал Рудин, пряча деньги в карман. -
У нас сейчас каждый рубль на счету. Если Кузя питомник арестует - будем  без
копейки сидеть, пока Алиса не вернется. А получится у нее или нет -  бабушка
надвое сказала.
   - Сто баксов, а? - продолжал канючить Толхаев. - Праздник души -  за  сто
баксов! Не жлоби. Пес!
   - Все, я сказал! - прикрикнул Рудин. - У тебя уже был  праздник  -  одной
только текилы выкушал баксов на сто, не меньше. И не  ной  -  а  то  высажу,
пешком до города поедешь!
   -  Господи,  чтоб  мне  сдохнуть!!!  -  с  чувством  невыразимой   горечи
воскликнул Толхаев - и собрался было до  конца  суток  заткнуться  в  гордом
молчании: пусть сами потом  на  коленях  ползут,  чтобы  простил  засранцев,
кормилец народный... Но тут "УАЗ" как раз выехал на шоссе, набрал  скорость,
и - надо же такому случиться! -  именно  в  этот  момент,  как  назло,  мимо
моторно просвистел двухместный кровавый "Форд Мустанг"  с  открытым  верхом.
Холеный мужик средних лет, заседавший гордо в отделанном белой кожей салоне,
даже не оглянулся на допотопную отечественную модель.
   - Ай, некстати! - поморщился Рудин. - Ну, сейчас начнется...
   - Ой-й-й-й-й, бля-а-ааа!!! - тоскливо заорал Толхаев,  провожая  взглядом
спортивную модель. - Господи-и-и! Кем я был, а? Да я же вас  всех  кормил  -
вот этими руками, вот этой башкой, мать вашу!.. Вы же у меня как у Христа за
пазухой жили, отморозки фуевы!
   - Тише, тише, Гриша, - сочувственно пробормотал Масло, гладя инвалида  по
голове. - Мы помним, мы все помним...
   - Отлезь от меня, предатель! - взвизгнул Толхаев, отталкивая Сашину руку.
- Кем я был, а?! Да чтоб за паршивую штуку баксов я так уродовался  тогда...
Ой-й-й-й... Да чтоб мне сдохнуть!!!
   -  Ну  и  что  мне  сделать,  чтобы  ты  прекратил  истерику?   -   уныло
поинтересовался Рудин. - "Эльдорадо" отпадает. Сейчас на первом же обменнике
встанем, поменяю сотку, дам  тебе  десять  баксов  -  иди  трать,  как  душа
пожелает. Больше не могу. Такой вариант устраивает?
   - Господи, кем я стал?! - горестно причитал Толхаев, игнорируя попытку  к
примирению. - Чем я стал?! Господи, уму непостижимо...
   Кстати, уважаемый читатель: пока наши парни едут по направлению к  городу
и выясняют отношения, предлагаю для тех, кто с  ними  ранее  не  встречался,
коротенько  пояснить  природу  причитаний  инвалида,  у  которого   суровый,
бездушный друг жестоко отнял честно заработанные доллары. То есть кем он,  в
самом-то деле, был, кем стал и как вообще докатился до жизни такой совместно
с друзьями-товарищами...
   Григорий Васильевич Толхаев - уроженец города Белогорска, сорока  четырех
лет от роду. Окончил в свое время мединститут, работал в Афганистане  -  был
хирургом на эвакопункте, где оказывал неотложную помощь раненым. Отравленный
тлетворным духом войны, молодой врач после  возвращения  с  неласкового  юга
бросил к чертовой матери свой основной профиль, ударился в  коммерцию  и  за
короткое время выбился в люди.  Если  бы  вы  два  с  небольшим  года  назад
спросили любого жителя Белогорска (а это большой областной центр под полтора
миллиона, не какой-нибудь Краснореченск с тремястами тысячами жителей!), кто
такой Толхаев, вам бы ответили попросту: да что вы, не знаете, что  ли?  Это
же у нас одна из самых крупных шишек на ровном месте!
   Да, два с небольшим года назад Григорий Васильевич Толхаев в  свои  сорок
два года  сумел  достичь  многого.  Тогда  он  являлся  владельцем  крупного
фармацевтического  комбината  межрегионального  масштаба,  держал   солидные
пакеты   акций   нескольких   областных   предприятий   сельскохозяйственной
ориентации, входил в состав правления Белогорпромбанка,  занимавшего  далеко
не последнее место в федеральной табели о рангах, и, если  верить  негласной
статистике, на протяжении последних пяти лет  прочно  обосновался  в  первой
десятке  самых  обеспеченных  людей  области.  Правда,  злые  языки  втихаря
поговаривали о сомнительном происхождении стартового  капитала,  положившего
начало столь бурному процветанию. Ходили слухи, что Гриша  Толхаев  на  заре
перестройки некоторое время числился в "черных хирургах" <Врач,  оказывающий
бандитам услуги противозаконного характера  (жарг.)>  одной  из  группировок
Белогорска и имел в друзьях многих криминальных авторитетов. Но в  этом  его
вряд   ли   можно   было   упрекнуть   без   риска   подвергнуть    сомнению
респектабельность остальных представителей промышленно-финансового  ареопага
области:  с  некоторых   пор,   как   известно,   структурные   составляющие
современного  общества  перестали  жестко  делиться  на  законопослушные   и
наоборот, грани между  ними  стерлись  и  стали  недоступны  взору  простого
обывателя,  который  отчетливо  видит  только  одну  сплошную  сытую  ба